Дьявол всегда рядом

      — Смотри, что это там?       Лихо крутанув головой, я вытянула шею в попытке рассмотреть, что же такое приключилось в дальнем углу питейного заведения. Но ничего удивительного не заметила, ничто не выделялось из общей массы на первый взгляд. Посетители вразнобой галдели, заливисто смеялись над какой-то похабной шуткой, мерно потягивали алкоголь, заедали вкусной едой и расслабленно переговаривались в компании друзей. Проворные девушки перемещались между многочисленными столиками, заставленными впритык в тесном помещении, пропахшем горячим паром кухни и дымом табака. Умудряясь не зацепить и не обронить на головы гуляк заказанные блюда на подставках, работницы заведомо обходили труднопроходимые места.       — Куда ты показываешь? Не пойму. — Я продолжала вытягивать шею, стараясь уразуметь, что именно мне хотел показать Орочи.       — Все, уже поздно, — отмахнулся он, принимаясь оглядывать комнатку с напущенной на себя заинтересованностью, закидывая в рот рисовую лепешку. — Ты упустила момент.       Рассеяно пожав плечами, я снова уткнулась в свою порцию парного риса с запеченными кальмарами. Точнее в то, что от них осталось.       — У меня оставалось еще мясо кальмара, самый лакомый кусочек! — растерянно протянула я, подковыривая белый рис, авось надеясь найти пропажу.       — Наверно, ты его съела и не заметила, — невозмутимо отметил он, ставя заварной чайник на дзатаку.       — Да не может быть, точно помню, что оставляла самое лучшее на потом. Только приготовилась, а ты отвлек.       Мы обменялись долгим молчаливым взглядом, просто глядели друг на друга не отрываясь; он предельно невинно, продолжая жевать, а я прищурено и недоверчиво. Первый, кто отведет глаза — проиграл, значит, виновный. Взгляд Орочи подстрекал меня заговорить, поспорить, но я так и не придумала, что такого дерзкого сказать. Зато мой вид был красноречивей любых слов.       За соседним столиком снова послышался взрыв хохота, отвлекая нас от щепетильного момента. Кучка мужчин играла в мудреные дощечки, выструганные из дерева маленькие головоломки, складывая в фигурки. Видать, одному удалось сложить пазлы в опьяненном состоянии, тем самым спровоцировав незамедлительную веселую реакцию остальных. Сидящая на коленях мужчины женщина смеялась, прикрывая рот рукавом кимоно. Ее набеленное лицо в тусклом свете выглядело юным и миловидным. Многослойные яркие одежды подчеркивали гибкий стан, выделяя недвусмысленную манеру завязывать пояс узлом спереди.       Пока внимание Орочи было обращено в другую сторону, я потянулась к креветкам, как мне показалось, криво, но весьма заманчиво лежащими на посудине.       — Куда…       Орочи ловко перехватил мои палочки, удерживая на весу. Уловка не задалась, но я не растеряла азарта и решила перехитрить. Щекотливо поддела его запястье, дразня и провоцируя ослабить захват. Над нашими блюдами разразилась настоящая битва палочками для еды. Но парня было не провести никакими путями и ложными ходами.       — Свое съела, на чужое рот не раскрывай.       В ответ я послала ему полный шутливого презрения взгляд.       — Вон, видишь, висят медвежьи лапки? Здешний торговец-скряга неплохо запасся из бережливого суеверия.       — В этот раз не куплюсь на обманные речи, даже не старайся, — парировала я, уже не сдерживая язвительности в голосе.       Орочи провел пальцами вдоль линии моего подбородка, поворачивая голову в нужном направлении, и я наконец-то заметила. С потолка свисали магические кумадэ, бамбуковые грабельки с привязанными веточками цветов глицинии, засушенных фруктов и рисовой соломкой. Почти в каждом углу, около дверей и оконных рам были развешены пучки оберегов от нечестивых духов и демонов.       Открытые настежь окна, искусно обрамленные вьющимися лозами винограда, выпускали на улицу соблазнительные запахи морепродуктов. До меня доносились звуки грядущего фестиваля; льющаяся невпопад музыка, глухие удары барабанов, пение, выкрики голосов, поскрипывания нагруженных тележек и без устали снующих маленьких повозок рикш. Вечерний нарядный городок становился все больше, громче и гуще, а в некоторых кварталах уже вовсю бурлила ночная жизнь и проходила праздничная церемония.       — Изначально цветки глицинии предназначались для амулета иного свойства. До сих пор помню аромат душистых пучков, развешанных по дому. Тогда я была маленькой и не понимала зачем и почему, но после смерти близких осознала.       Орочи нахмурился, обдумывая мое внезапное откровение, наверно, не зная, как правильно подступиться, чтобы не сказать что-то лишнее или необдуманное.       Аппетит пропал, палочки отложены в сторону, даже креветки в яичном кляре, неожиданном образом оказавшиеся в моей тарелке, больше не прельщали. Я не хотела омрачать такой замечательный день, стараясь побыстрее затолкнуть прорезавшиеся воспоминания куда поглубже. Собираясь сегодня утром на фестиваль, я с превеликим удовольствием достала красивое кимоно. Единственная ценная вещь, сохранившаяся от матери. До этого мне еще никогда не приходилось облачаться в лощеный шелк хорошего качества. Подходящего повода не было. Раскрывая короб и шурша мешковиной, с щемящей душу любовью, я проводила пальцами по узорчатому шелку.       — В доме, где я вырос, так же были повсюду развешены разномастные обереги, а матушка почти каждый день молилась родовому покровителю. На заднем дворе стояла синтоистская дзиндзя, правда голуби любили гадить вокруг, что изрядно выводило ее из себя, — с огромной теплотой в голосе поделился парень, одобрительно сам себе кивнул и безмятежно улыбнулся, подбадривая и меня заодно. Его затуманенные глаза, такие темные, но в то же время преисполненные нежностью, завораживали. Небрежным движением руки он отбросил со лба черные волосы и стало видно залегшую меж бровей тонкую морщинку. — Моему младшему братишке доставалась незавидная участь — убирать помет, что он с понурым видом и скрипя зубами выполнял. Вот!.. Уже повеселела. Ты выглядишь умилительно притягательной, когда робко, несмело улыбаешься. Пойдем, пора развлечься как следует.       Расплатившись за еду, мы вышли из теплого помещения идзакая в прохладные затенки улицы. Хлынул порывистый ветерок, взметая мои длинные волосы. Дыхание сорвалось с губ облачком пара. Стояла лишь середина осени, но ветер принес с собой ледяной привкус скорой зимы. Между горными пиками, заслоняя угасающие отблески заката, громоздились жемчужные облака, стягивался туман. На вершине стоял какой-то мрачный храм, угрюмо нависая над морем крыш, а выпуклости и впадины горы были настолько близко, что стали заметны выдолбленные в каменной породе ступени, ведущие круто вверх, к самому подножью, но теряющиеся в черно-синей дымке. Срывающийся водопад сиял белой пеной и журчащим шумом затухал где-то в низине острых выступов, разбавляя воздух мимолетным бризом капель.       — Сейчас, наверно, брат учится в буддийском храме в столице, как этого хотел отец. Для меня он тоже готовил похожую судьбу, но я вовремя воспротивился и ему пришлось отступить, видя ослиное упрямство. Только представь меня обритого налысо и в рясе, бормочущего сутры, скучно, однотонно. Одним словом — занятный видок! Для меня лучше всего где-то отпето кочевать, как настоящий монах-отшельник… крайне необходимо, чтобы жизнь бурлила, все-таки белка слишком быстро крутит колесо, наше бытие продолжается. А столько еще надо успеть сделать, — продолжил делиться своей историей Орочи, помогая спуститься с высокого порога на мощеную улочку, на которой сразу же послышался перестук моих деревянных гэта.       — А зря, лысина тебе пошла бы… отзеркаливала солнце и ослепляла бы демонам глаза. — Я склонила голову набок, в воображении рисуя его лысым, наблюдая, как сконфуженно открывается и закрывается рот парня, но тут же перебила, заговорив о другом: — Ты уже много где успел побывать?       — Не так уж и много, когда выслеживаешь врага, не придаешь особого значения окружающим красотам. Некогда, но…       Парень потянулся к карману куртки хаппи и на раскрытой ладони продемонстрировал небольшую белую ракушку.       — Я сохранил единственную ракушку из путешествия к великому храму Идзанами в Нара. Он располагался на берегу океана, и во время прилива о деревянные настилы плескались мягкие волны, а при отливе вдаль, насколько хватало глаз, простирался бесконечный пляж. Тот день был одним из самых лучших; в воздухе витал запах соли, а над головой слышались только крики чаек.       Я потянулась к заветной ракушке — словно принесенной из иного, волшебного мира, сумевшей сохранить в себе отголосок океана и тепло солнечного дня.       — Она для тебя. Я помню, о чем ты мечтаешь, и постараюсь как можно быстрее исполнить желание, ну а пока… Приложи к уху и прислушайся.       Тяжело сглотнув, я почувствовала, как глаза защипали непрошенные слезы, а в груди разрастался легкий мандраж и невнятное томление. Я сама не представляла, что способна воспринять нечто подобное столь остро. Собственная реакция поставила в тупик, заставив смутиться еще больше. Трепетно приложила заветный подарок к уху, и до меня донесся слабый всплеск волн. Перед моим взором, мысленно избавляясь от преходящих тенет формы, застыли беспорядочные волны песка. Огромные дюны изборожденные более мелкими, и все вместе подернутые песчаной рябью. Мне чудился вспененный прибой океана, ласково омывающий кромку берега колотых ракушек. Слышался чарующий перезвон музыкальной подвески на открытой энгаве уютного домика.       — С-спасибо большое! — сдавленно пролепетала я, принимая ракушку из мозолистых рук Орочи и бережно пряча в рукав кимоно.       Он не смог сдержать ответной широченной улыбки. Скорее всего с трудом сдержал порыв подхватить меня на руки и немного покружить в воздухе, просто от избытка переполняющих чувств.       Мы молча двинулись вдоль одной из главных улиц, стараясь держаться в стороне от основного потока людей. В моей деревушке никогда не бывало так многолюдно, я не привыкла к толкучке, гаму и быстрому ритму небольшого городка, особенно в канун праздника.       — Что ты имела в виду, когда говорила про оберег из глицинии для другого предназначения? — запоздало задал вопрос парень, но я так и не успела ему ответить.       Засмотревшись по сторонам, я едва не попала под скрипучие колеса исполинской повозки даси, медленно плывущей среди толпы, украшенной тканями, шнурами, колокольчиками, а сверху водруженной макетом золоченого храма божества Сусаноо. Извозчик сурово пригрозил нам палкой, которой подгонял огромных быков с позолоченными рогами. Но прежде чем я успела извиниться, Орочи незамедлительно увлек меня в сторону, где толпа унесла нас еще дальше. Немного растерянная, я долгое время просто двигалась вместе со всеми, не понимая толком, куда направляюсь.       Улицы вечернего городка выглядели пестро и оживленно. Заблаговременно накопившего за день силы, он вступил в череду шумных ночных празднеств. Повсюду царило приподнятое воодушевленное настроение в окружении мерцающих огней и красок. Вместе с нами в центр двигалась процессия из великолепных поплавков, выстроенных в несколько этажей. Стараясь перекричать гул толпы, Орочи показывал пальцем на массивные пьедесталы, на которых были установлены традиционные куклы канкура, украшенные сотнями бумажных фонарей. С поучительным запалом он объяснял, как именно были задействованы механизмы для автоматизированной сцены. И те двигались как живые, словно марионетками руководил искусный мастер-кукловод.       Завернув в восточный квартал, мы оказались в самом сердце выставки разнообразных товаров. Осенняя красочная ярмарка представляла собой настоящий лабиринт из нескольких секторов, включая в себя крытые и открытые галереи, лавки и магазинчики. Казалось, что каждый лоток снабжен соответствующим ярким плакатом или флажком, призванным прельстить покупателя или раззадорить его любопытство. Дома украсили гирляндами из бумажных цветов, а торговцы, чьи лавки находились на пути следования процессии, надели свою лучшую парадную одежду и тщательно зачесали волосы. С усиленным рвением заманивали людей, из кожи вон лезли, чтобы угодить. Гомон был слышен отовсюду; разговоры и детский смех звучали на каждом шагу, а разбавляла эту какофонию шума инструментальная музыка приглашенных музыкантов. Мелодичный женский голос напевал незамысловатый мотив песни в одном из игорных заведений.       — Мы успеем насладиться фестивалем и вовремя вернуться в поселение? — Откусывая сладкое печенье в форме полумесяца, я украдкой взглянула на Орочи, тайно уповая в надежде, чтобы мы пробыли здесь как можно дольше.       — Мы будем гулять столько, сколько ты захочешь, пока довольная и счастливая не будешь валиться с ног от усталости. А на обратном пути снова предстоит прокатиться на моей спине… Тебе ведь было удобно? Да? Хорошо. Не переживай зазря, а если что останемся ночевать в гостевом доме. На завтрашний день у тебя ничего важного не намечалось? Тот дурковатый пацан, Котецу вроде… так и не вернулся вчера? — набрав в грудь побольше воздуха, парень выдал все как на духу, выжидающе приподняв брови.       — Не говори так о нем, он просто… одинокий и ранимый, — поразмыслив и найдя более подходящее описание под образ мальчика, убежденно отозвалась я, твердо посмотрев на парня.       Орочи поморщился и закатил глаза, но увидев мой стойкий уверенный взгляд скривился, а затем выдохнул, виновато признавая поражение, и дальше продолжил путь.       — Он просто влюблен в тебя, — бесхитростно обескуражил Орочи, осклабившись непристойной ухмылкой, с ожиданием смотря на меня, но когда я только и смогла, что от потрясения выпучить глаза и раззявить рот, то рассмеялся в голос. — Я же видел, как он заглядывал в лицо, жадно ловил каждое слово и неотрывно за тобой следил. Только дурак не поймет.       Я несколько долгих секунд перебывала в застывшем оцепенении, а потом вдруг стало очень смешно. То ли от изъявления его задетого самолюбия, то ли от того, с каким показным равнодушием он это признавал, то ли просто от абсурдности всей ситуации.       — Не веришь? А это чистая истина, — сухо подвел итог парень, и, несмотря на ощутимое разногласие, повисшее в воздухе, в успокаивающем жесте слегка приобнял меня за плечи.       Я не заметила, как мы отделились от главной улицы и спустились в увеселительный цветочный квартал. Здесь так же вовсю звенело разгулье, лилась музыка вкупе с неприкрытой распущенностью.       Щегольски разодетые господа, успевшие обогатиться в азартных играх, теперь вальяжно расхаживали среди витрин борделей, весьма мудрено замаскированных под чайные домики. Высматривая себе раскрепощенную спутницу на ночь, беззастенчиво любуясь ойран публичных домов.       На возвышении, укрытыми бамбуковой шторкой из горизонтальных плоских планок, наряженные в лиловые и ярко-красные одеяния, почти как гейши, но не совсем, сидели сами девушки. На набеленных лицах плутовато сверкали подведенные черным углем глаза, и довольно краснели, сталкиваясь с восхищенными взглядами одаривающих их мужчин. Пленительно улыбаясь за раскрытыми веерами, девушки смущенно подергивали острыми плечиками, обольстительно зазывая особо подпитых клиентов. Когда шелк игриво соскальзывал с плеч, некоторые куртизанки томно опускали веки и чуть запрокидывали голову, позволяя чувственному ощущению полностью пропитать и увлечь за собой. Прекрасно осознавая, как заманчиво они выглядят со стороны, наверно, ощущали себя глубоко удовлетворенными и довольными собой.       Вышибалы на входе, погромыхивая связками номерков, которые выдавались за оставленную у порога обувь, гостеприимно пропускали внутрь, забирая деньги наперед. А появляющиеся следом за выходящими посетителями жены хозяев, дробно перестукивая деревянными гэтта на босую ногу, чиркали огнивом на удачу. И искры летели прям на каменные плиты, почти касаясь подола моего кимоно.       Скромно сидевшая девушка у самого края подняла свой взгляд на меня, задумчиво провожая. Внимая дрожаще-тягучим нотам лютни, в мимике девицы проскользнуло что-то едва заметное. Настолько незаметное, что я не смогла толком рапознать. Девушке было одиноко и неприятно находиться здесь, а в темных глубинах глаз отражалась пустота, и словно в этой пустоте отражалась картинка монотонной жизни, повторяющаяся раз за разом.       — Парень, не желаешь развлечений на ночь? — с неправильным произношением, протяжно и специально растягивая слова, воззвал голос, но к кому именно он обращался неизвестно.       — Он уже со спутницей, слепой болван.       — Ну и что? Одна хорошо, две еще лучше, а с тремя…       — Не оборачивайся, иди прямо, — тихо шепнул Орочи, не позволяя оглянуться, удерживая рукой мой затылок, пока мы покидали пределы расёмона.       Под синхронное марширование императорских стрелков и самурайских воинов, разодетых в традиционные доспехи домару далекой эпохи периода Сэнгоку, живших еще при правлении первого сёгуна, мы двигались вместе с парадом до мостика, перекинутого через канал реки.       — Может и так, но если следовать твоей логике, то можно смело заявить, что Котецу также влюблен в Кочо Шинобу.       Моя внезапная речь, оборвавшаяся еще в цветочном квартале, произвела на Орочи неизгладимое впечатление. Ведь он уже успел позабыть тот разговор. На лице парня отразилась целая гамма эмоций и невысказанных мыслей, которые он даже не пытался скрыть; сначала оторопь недоумения, затем задорное веселье и, наконец… рвущийся наружу смех.       Пропустив вперед шествие богато украшенных паланкинов, мы остановились посредине моста, опираясь на кованое железное ограждение.       — При чем здесь вообще она? — отозвался тот через силу и с удивлением, сложив руки на груди, отчего стала выделяться катана на боку.       — Но как же… Она появляется в деревне, чтобы взять образцы моей крови, теперь, когда эта обязанность перешла к ней из-за сложившейся ситуации. Я ведь не захотела оставаться в поместье бабочки, а выбрала наше поселение, поближе к природе. Тем более отец когда-то работал в кузнице, а я помогала… Котецу иногда присутствовал рядом, наблюдал, любил наперебой расспрашивать, а она вежливо беседовала с ним. Элегантно утонченная и обходительная, а с лица не сходила милая, располагающая к себе улыбка. Котецу просто не смог устоять перед производимым впечатлением. Ты бы видел как он трепетно готовил для нее чай с угощением!       Собравшиеся на пристани люди сплавляли на воду целую стаю бумажных фонариков с горящими огоньками внутри. Каждый загадывал заветное желание или благодарил всесильных богов, а потом отпускал на свободу. И вся река превращалась в светящейся океан из тысячи светлячков. Фонарики походили на таинственные золотые шары, плывущие в невесомости. Зрелище было настолько прекрасным, настолько захватывающим дух, что я совершенно неосознанно сжала Орочи за локоть, завороженно глядя на горящую воду с широко раскрытыми глазами.       — Любвеобильный малый, — кратко прокомментировал парень.       — А как он разозлился, когда она пришла в сопровождении другого мечника! Хоть и доля преклонения перед почитаемым гостем все-таки образумила его. Но все же неприязнь сквозила из него, когда он замечал, что девушка была явно расположена к тому больше. И даже мне… — я осеклась на полуслове, чуть не признавшись в излиянии девичьих сентиментальных чувств.       — Что за мечник? — снедаемый чувством мстительного любопытства, невзначай обронил он.       — Если честно, его имя вылетело из головы сразу после того, как тот представился. Томиока? Да, так его звали. Весьма немногословен и замкнут, довольно неприветливый и холодный, зато какие у него были невероятно красивые глаза! Отродясь таких не видела, глубокого синего оттенка, безмятежные, словно полуночное небо цвета индиго… — мечтательно накручивая прядь волос на палец и покусывая нижнюю губу, взволнованно поделилась я, а жар от признания моментально опалил разрумянившееся лицо.       — Пойдем дальше, — сквозь зубы процедил парень, и моя рука безвольно упала с его предплечья, когда тот резко рванул вперед, не дожидаясь.       Мне ничего не оставалось делать, как понуро посеменить следом. Очарование момента, то глубокое ощущение близости, пронзительно-острое единение, так внезапно возникшее между нами, развеялась как дымка. Сама того не ведая, наболтала лишнего и ненужного, задев его чувства.       Дальше за мостом обосновали посыпанный песком ринг для традиционной борьбы сумо. Организаторы вовсю предлагали сделать ставку, перекрикивая азартные крики и радостное улюлюканье собравшейся толпы. Чуть поодаль установили мишени для стрельбы из лука, украшенные урожайным сеном и разрисованные злыми духами, как намеченная цель. А на центральной площади установили огромную сцену для исполнения ритуальных танцев и песен кагура. Но самое интересное разворачивалось в театральной постановке кёгэна, старинного фарсового представления, где большую роль играет импровизация харизматичных актеров.       Стоя в толкучке, я с упоением наблюдала как легендарный персонаж Намикадзе, небесный воин-скороход, перелетал через крыши, догоняя пронырливого вора, посмевшего украсть драгоценный алмаз у самого военного феодала. Лучезарная дева Кагуя-химэ, одна из знаменитых героинь романов, благородно проявляла свою признательность воину. А он, покончив раз и навсегда со всеми смутами в государстве, стал достоин самурайского знания. Великий самурай.       На другом конце длинной улицы располагалась трехъярусная пагода, увенчанная традиционной крышей со свесами. Среди перетянутых над площадью разноцветных гирлянд и флажков, мой взгляд на мгновение зацепился за притаившийся темный силуэт на самом краю…       — Орочи, мне кажется, что… Ой, прошу прощения.       Парня рядом не оказалось, только незнакомый мужчина с ребенком на руках с немым вопросом посмотрел на меня. Покрутившись вокруг оси и пытаясь встать на носочки в гэта, я выглядывала в многочисленной толпе знакомое лицо. Начиная понемногу нервничать и от волнения теребить рукав кимоно по привычке, я стала проталкиваться через море тел. Толпа выплюнула меня из своего плотного круга, и я снова едва не попала под колеса коляски, испуганно отскакивая в сторону, при этом больно задевая кого-то плечом, слыша вдогонку скверные ругательства рикши.       — И-извините, случайно!.. Вы в порядке?       Молодой человек неприязно хлестнул по мне взглядом, никак не отреагировав на слова, намереваясь продолжить свой путь. На его странном, жутко бледном, столь непроницаемом лице застыла равнодушная маска отторжения и пренебрежения ко всему окружающему миру. Тусклый свет лишь подчеркивал неопределенного возраста тонкие черты.       Неожиданно с другого берега раздался длинный гул, привлекая к себе всеобщее внимание, и в небо взмыл первый луч залпа, а затем еще, и еще, и еще… Чернильное небо осветили оглушительные вспышки сплошь взрывающихся звезд. Разноликая палитра разукрасила на небесном полотне невыразимо потрясающие картинки. Фонтан искр, образующего букеты многоцветий, фигуры огромных крылатых птиц, причудливо меняющих контуры форм, восставшего из пепла феникса, расправляющего крылья-гиганты, и даже превратилось в огнедышащего дракона!.. Заслонившего все обозримое пространство вокруг, извергая из пасти еще больше самовзрывающейся лавины.       Казалось, что раскаленное пламя, непрерывно льющееся водопадом, вот-вот коснется меня… Не в состоянии запечатлеть масштаб представления, я приоткрыла рот в благоговейном восторге. Тело было наэлектризовано от пробравшей меня насквозь дрожи восхищения. Хотелось визжать вместе с детьми на площади.       Почувствовав на себе чужой взгляд, я непроизвольно улыбнулась от счастья стоящему рядом незнакомцу, разделяя с ним волнительный момент. А затем он поднял голову вверх, пристально, долго, жадно всматриваясь в танцующий, рассыпающийся на мириад частиц поток каскада. Я увидела отблески салюта в его застывших, как будто неживых глазах. На его лицо словно тенью наложились странные линии…       Над нами вовсю горел и искрился фейерверк, пока он силился что-то вспомнить, это было особое выражение, неуловимая интонация не поддающаяся разумению, но, когда высветились последние отблески и тут же загасли в ночи, незнакомца рядом со мной уже не было.       — Акари, вот ты где! С кем ты только что стояла?! — подоспевший Орочи грубо схватил меня за плечи, легонько встряхивая. — Что это за запах? Кто с тобой был?!       Пребывая в взбудораженном аффекте, я заторможено уставилась на парня, не в силах понять, что он от меня требует.       — Никто…       Но Орочи явно был не в своем уме — как обезумевший водил носом по воздуху, точно гончая собака по следу загнанного животного. Ускорившееся сердцебиение предвещало дурную весть.       — Мне надо срочно отлучиться. Только что сообщили, что на поселение напали демоны.       Моя кровь обратилась в лед и разбилась в венах острыми осколками, а в груди как будто растекался расплавленный металл.       — Что… К-как? Это правда?       — Слушай меня внимательно! Вот, возьми деньги, да возьми же ты, держи крепко! Успокойся, слушай сюда! Найди безопасное место, чтобы переждать. На меня смотри! Оплати за ночлег в гостинице, а завтра за тобой вернусь, поняла? Скажи, что поняла.       — Поняла… Орочи, я не хочу оставаться здесь. Пойду с тобой, там же Котецу и другие… — онемевшими губами шептала я, взвинченная до крайности. Цепляясь за одежду парня, пытаясь удержать его, не дать возможности бросить здесь. Он ухватил мое лицо в ладони и сжал, обрывая бездумное бормотание.       — Нет, запрещаю! Оставайся здесь! Спрячься где-нибудь, а завтра обязательно за тобой вернусь, — он помедлил, стараясь увидеть осмысленность в моих помутневших глаза, и, видимо, проверку я прошла — судя по кивку. — Хорошо, сделай все, как я сказал.       Он невесомо поцеловал меня в лоб и в мгновение ока исчез, оставляя меня наедине с веселящейся вовсю толпой.       Сейчас я уже не помнила, с каким превеликим воодушевлением направлялась на неблагополучный фестиваль сегодня утром. Радость, предвкушение счастья от увиденного и услышанного, то, что было так правильно распланировано в моей голове — все это не имело никакого значения по сравнению с тем, что происходило там, в поселении кузнецов. Было легко размышлять и мечтать, пока одевалась в красивые вещи, расчесывала волосы и бережно укладывала, пока над головой светило солнце, вокруг было спокойно, безопасно и умиротворенно. Все прочие страхи отступили, казались незначительными, легкомысленно позабытыми. Я ощущала себя такой глупой простачкой, попавшей в житейскую ловушку — уверенность, что все изменится, образуется и наладится. Что все будет хорошо. Какая наивность. Ведь чем больше ожиданий и надежд, тем сокрушительней разочарование. Одна неудача следовала за другой, усиливая стойкое представление о ненадежном, безрадостном, абсолютно безобразном мире. Мир снова и снова недвусмысленно намекал о бездушных алых глазах, поджидающих во мраке…       Где сейчас находился Котецу? В порядки ли он? Сумеет спрятаться?       Сглотнув, я отчаянно пыталась подавить нараставший страх за жизнь Котецу. Однако как бы ни старалась, мною снова овладевала паника, сознание свернулось до крошечной точки и неистово пульсировало. Тучная, холодная и мертвая рука сжала сердце, сжала без сожалений, до появления белых пятен перед глазами. Страх затуманивает разум, а я не могла позволить ему себя поглотить. Орочи сделает все возможное, чтобы спасти и уберечь, эта вера единственное, что у меня осталось.       В свете маленькой, словно выжатой луны засиял храм на отшибе горы, завлекая в священную обитель.       Гигантские сосны перемежались усыпанными желтыми листьями ветвями. Окутанные ночью они стояли как часовые вдоль узкой дорожки. Отвесные скалы торчали из мрака, точно клыки какого-то чудовища. Деревья расступились и я оказалась возле каменных ступеней, вытесанных прямо в скале, покрытых скользким мхом. Я стала подниматься по ним, как по винтовой лестнице, придерживаясь за натянутый канат, вдолбленный столбцами в камень вместо перил.       Запыханная и утомленная, я увидала вдали храм. Его окружали колеблемые ветром голые ветки деревьев, но сам он высился неподвижный и бессонный, словно страж ночи, безразличный до веселья и доносившейся до сюда музыки фестиваля. Пристройка парила над обрывом, опираясь на бесчисленные деревянные сваи, лишь ветер сквозил, обтекая, создавая особую, зловеще-чарующую симфонию. И храм, и пристройка, и бревна свай белели в ночи, высвеченные луной, точно кости древнего великана. На такой высоте просматривалась раскинувшаяся внизу деревушка, освещенная огнями, она была как на ладони — крошечной.       Здание храма пустовало, и мне показалось, что здесь уже давно не жили люди, и тьма, обитавшая в этих стенах, была неподвластна никаким живым законам. Мои инстинкты заходились криком, воем, безотчетной тревогой, явственно о чем-то предупреждая. В душе все сильнее зияла бездна сомнений…       Я звякнула колокольчиком, дернув за толстое вервие сямэневы из рисовой соломы перед входом. Пронзительный звук еще пуще огорошил своим жутким дряблым скрежетанием. Храбро подобравшись и образумившись, взяв себя в руки, я дважды поклонилась, прежде чем вступить на священную территорию.       В тусклом свете лампад проблескивали флажки на колоннах, поддерживающие выступающую крышу. Вырезанный орнамент лотосов на изваяниях успел почернеть за долгое время. Вдоль периметра были расставлены огромные вазы и курильницы из позолоченной бронзы. В последних как раз тлели благовония.       Бросив все имеющиеся деньги в ящичек, возвышавшийся перед дверьми, я оглядела крытый фонтанчик для омовения перед молитвой и подмостки для ритуальных представлений. И само святилище — маленькое сооружение, где сосредотачивалась сила божества. Но сам пьедестал пустовал… К кому же мне взывать в молитве?       Из угла вынырнул незнакомец, прислуживающий каннуши маленького храма. Во тьме выделялись белые подбои рясы и белые таби. Морщинистое лицо суслика и полностью обритая макушка, будто голова новорожденного, были похожи на вынутое из кипятка яйцо.       — Добро пожаловать в Культ Вечного Рая, — добродушно улыбнулся он, приветствуя.