Дьявол всегда рядом

      Загасала последняя лента позолоты, небо блекло на закате дня. Высыпались первые подмигивающие звезды. Сумерки крались из тихих закоулков. Вечерело, ползучие затемки разгоняли лишь развешанные каменные фонари вдоль улочки да отсвет из окон скукожившихся домишек. Температура на свежем воздухе стремительно падала, сильно похолодало, изо рта вырывалось облачко пара, а ветер нервными порывами норовил забраться под полы кимоно, лизнуть ледяным дыханием теплую кожу.       Холодные вечера и долгие бессонные ночи надвигались на город невесть откуда, с восточной стороны неприглядных пустошей, с запахом соленых морей и северной стужи, чтобы отдать землю во власть беспощадной зимы. Или это меня протыкал леденящими иглами фатализм принятия, происходящего как данность. Приходилось поплотнее закутываться в ткань, отгоняя прочь сокрушение и подавленность, необыкновенно одинаковые в своей великолепной безысходности.       Загребая носком сандалий грязь, пачкая подол, на дрожащих ногах — будто только что родившаяся косуля, я нерасторопно ковыляла следом за Кокушибо, стараясь поспевать за широким шагом. На ходу похлопывая щеки и растирая ладони друг о друга в попытке разогнать кровь и согреться.       В злачном проулке навстречу нам протиснулась, скрипящая при каждом перекате колеса, повозка с работягой, навьюченная ящиками и корзинками с овощами и снедью, скрянками с молоком и свежей рыбой. Под скраденной сенью одноэтажного домика, под черным зарешеченным оконцем на земле сидел старик в обносках, уединенно прозябая. Понуро опустив серебристую бороду на грудь, срезал лезвием бритвы мозоли на ногах, превратившихся в затвердевший полип, монотонно причитая себе под нос. Бедолага жался бесформенным силуэтом, ломаным и причудливым.       Подняв на проходящую мимо меня голову, с лицом, иссушенным от бремени старости, и кожей туго натянутой на череп, испещренное сетью морщинок, — следами скоротечности времени и губительного веяния смерти, — он замолк, подавившись бормотанием, вперив глаза-бусинки из-под насупленных бровей.       — Ты!.. — вскрикнул он недоброжелательно, чей надтреснутый возглас рикошетом отскакивал в тесном закутке. — Ты нечисть! Исчадие ада!       Я отшатнулась, теснее прижимаясь к стене, подальше от полубезумного старика. Но узловатый палец, обтянутый сморщенной кожицей, был направлен не на меня, а в сторону демона.       — А ты… — провозгласил он, переводя почерневший ноготь уже на меня, оставив под конец суеверной тирады. — Изгой, в тебе сидит выродок!..       Позахлопывались двери домов и ставни окон, повспархивали с чердаков перепуганные птицы, дворняги перестали скулить, а выкрики торговца перестали вещать о добротных заморских товарах, появившихся на смену старых традиционных. Неисправимые пьяные гуляки перестали распивать льющиеся обильной рекой горячее саке в захудалых идзакая. Постоянный гул и шум, испокон присутствующий на задворках маленького городишка, разом смолк, — если бы по одному мановению выключили звуковой механизм. Приглушенность на грани исчезновения всех красок и звуков. Вытянулись неровной полосой черепичные крыши запутанного муравейника, схожее на скопления башенок древнейшего вавилонского царства, блестя росой в свете восходящей луны.       Старый отшельник и бродяга словно обладал зрением не хуже языческого видения ясновидящего, умеющего зреть предначертанное и разгадывать сны, — где смутное будущее уже предсказано и навсегда определено, — выворачивая наизнанку правду, от которой хотелось спрятаться. Но такого укромного прибежища не было, а указывающий на меня палец только доказывал в кого я превратилась — в опозоренного изгоя, полной скверны, наравне с демоном, более нежеланной среди обычных людей. А тем непристойным, чем я занималась накануне утром, будто стало открытым достоянием для всех.       Начало слегка потряхивать, но я старалась сдержаться и не выдать обуревающих меня эмоций. Кокушибо остановился чуть поодаль, так и не обернувшись. Тяжело было определить, о чем он думал и что собирался предпринять. Однако слова старика не лишили свойственной ему выдержки безразличия и непоколебимого постоянства, порожденных продолжительностью затворничества. Спокойный, непробиваемый и сдержанный. Только марь длинных теней стлалась вокруг фигуры демона все сильнее, обволакивая беззвучием невидимой угрозы. Это был первый явный признак свидетельства его недовольства.       Старик весь как-то сразу никнет и сутулится, опуская костлявые плечи, выдыхая полной грудью с чувством выполненного долга, вытаращив глаза, полных бесстрашия, для пущего устрашения.       — Дед, не приставай к господам! Так-перетак кто-то однажды стукнет по твоей пустой голове и выбьет все скабрезные причуды. Простите его, моя госпожа, он немного того… — покрутив около виска и абстрактно повел в воздухе пальцами, задорно оповестил мальчик.       Совсем юный мальчишка выскользнул из подворотни. С чумазым подвижным личиком, в штопанной-перештопанной накидке и просаленных штанах. Присев около старика, он с нажимом опустил вытянутую руку, беззвучным шепотом успокаивая его, что-то утихомиривая и разглаживая в потемках старческой души, исхитряясь рассматривать меня с нескрываемым любопытством.       — Госпожа, у вас не найдется пару монеток?.. — На присядках, по-кошачьи подпрыгнул мальчик ближе, протягивая маленькую ладошку. — Прошу, будьте так любезны!       — Я… у меня ничего нет, прости… — метнув быстрый взгляд на застывшую спину ожидающего Кокушибо, раздумывая над тем, как половчее отделаться от вертлявого попрошайки.       Грудь перетянули узлы дурного предчувствия, стягивая внутренности и затрепыхавшееся сердце. Страх за чужую жизнь прогарцевал во мне.       — Вот, возьми, это все, что у меня есть! Бери, — достав из кармана сверток, я всучила в раскрытые ладони ребенка, сжав ручонки в своих, за краткое мгновение пытаясь одарить его мимолетной лаской и жалкими крохами заботы. — Съешь потом. Береги себя!       Теплые комочки рук ребенка выскользнули из моих, а огромные влажные глаза с преданностью щенка благодарно захлопали в ответ.       — Спасибо, спасибо, моя госпожа! — Закивал мальчишка, как заведенная ключиком игрушка, прикладывая угощение ко лбу в знак глубокой признательности и высшей меры почтительности. — Будьте осторожны и глядите в оба на пути к Стране Бесконечных Ночей! Грань сегодня как никогда особенно тонка…       Добрые напутствия мальчика не вызвали никакого подозрения, пока я махала ему на прощание и, подбежав к демону, с опаской заглянула в непроницаемую маску.       — Прошу прощения за подобное. Идемте дальше?.. Луна сегодня особенно красивая и яркая. Освещает дорогу и благоволит нам, — стараясь переправить беседу в другое русло и отвлечь Кокушибо болтовней, заодно подкрепляя извинения низком поклоном, я незаметно выглядывала мальчика.       Я хотела удостовериться, что с ним все в порядке и что ему не взбредет в голову проказливая идея увязаться за мной. Даже не догадываясь, какая смертельная ловушка может его поджидать в погоне за наживой.       Надо как можно скорее увести Кокушибо из многолюдного места. Потому что для него чужая жизнь не более дрянного камушка на пыльной дороге.       — Куда дальше, Кокушибо-доно? — я протянула руку, чтобы ухватиться за край мужского рукава, но тут же одернула, задевая рукоять катаны, остерегаясь прикасаться к демону без разрешения и ради сохранности собственных пальцев.       — Больше не заставляй меня ждать. Одного предупреждения было недостаточно? — бескровные губы разомкнулись, выдавая категорично выверенное неодобрение. — У меня нет желания растрачивать попусту время на твои детские забавы. За последующее неповиновение и ослушание получишь по заслугам. Вырву язык и выброшу, даже поглощать не стану.       Пусть я и не ожидала другого ответа, но слова, брошенные выспренно и столь высокомерно, задели за живое. Внутри все восстало против несправедливости и неравности положения, но у меня хватило благоразумия скрыть это от демона. Наступив на горло своему упрямству, — а вместе с этим — недовольству и унижению из-за неспособности достойно противостоять, я едва осмеливалась поглядывать на него краем глаза.       — Да… — вымученно закивала я в точности как мальчишка, и тут же поторопилась добавить, заметив, как сузились алые глаза: — Я поняла вас. Больше такое не повторится, Кокушибо…       Он не дослушал и прошел мимо, едва полоснув локтем, наглядно демонстрируя пренебрежение.       Подняв голову вверх, я быстро-быстро проморгалась, позволяя студеному ветру обдать холодом пылающее лицо и высушить влагу на глазах. Нависшее полотно небосвода, цвета насыщенного индиго с просом звезд, молча скорбело над нами. Какие бы молитвы, жалобы, желания и проклятия ни получало небо, все понимающее и принимающее, оно и дальше будет укрывать нас. Совсем как мир, не устающий доказывать, что каждая человеческая жизнь — это трагедия.       Только одно я должна помнить, высечь внутри ярким пламенем: все, что необходимо и превышено всего сейчас — довести дело до конца. Иного выбора не было и быть не могло. Точка невозврата начала свой отсчет. Меня озарила не до конца уверенная задумка и решимость. У неожиданно созревшего плана гораздо больше шансов на успех, чем у тех, которые бесконечно обдумываются и взвешиваются. Взваливая на свои плечи новую ношу ответственности, мысленно вопрошая: неужто появилась цель, за которую можно умереть?..       Перекинув на спину тяжелую косу и заправив за ухо выбившиеся прядки, я напоследок оглянулась в проулок квартала, выискивая в темноте щуплую фигурку. Но среди всего свалявшегося в груду мусора и выставленных на произвол судьбы пожитков повседневной обыденности не оказалось ни старца, ни мальчика, которому я успела отдать скудный ужин. Прежде чем покинуть пределы гостеприимной гостиницы, внушающей неоднозначное подозрение, работник успел принести еще одну порцию лепешек и молока. Вместо того чтобы насильно затолкнуть в себя хоть крошку, я забрала с собой — авось пригодится — и пригодилось.       — К Стране Бесконечных Ночей… — прошептала я себе под нос, запоздало вспомнив прощальные слова, до сих пор тихим отголоском эха витавшие в воздухе и оседавшие инеем таинственности.       Нахмурившись, невероятно медленно осмысливая и переваривая послание, я нагнала демона, успевшего уже спуститься на речную пристань.       — Сосчитай бесчисленные ночи, — неожиданно всплыли в памяти слова из детской сказки. — А саваны направят в путь лунный свет. Сделай меня проводником в юдоли живых, и будем мы вновь едины…       Спускаясь по выдолбленным ступеням, замшелых в зелени каменных глыб вместо обычной лестницы, я продолжала бормотать смутные отрывки. Старая повесть, вызванная из прошлого, из того беззаботного и счастливого детства, когда матушка рассказывала сказки на ночь о летающих коврах, словно дикие птицы, над покатыми песчаными барханами, о джиннах, заточенных в волшебные лампы, об огромных синих китах, скитающихся по безбрежным океанам, проглатывающие целые корабли со всем экипажем, о многочисленных духах, живущих среди нас. И сказаниях об очаровательной Принцессе Кагуи, родившейся из стебля бамбука, помпезно плывущей на золотой колеснице под звуки фанфар и свист флейт. Перенимая слова матери, я будто постигала огромный неизвестный мир благодаря обширному воображению, рисуя лазурной акварелью красочные фантазии, ограниченная тесными стенами дома.       Матушка. Как же я истосковалась по любящим объятиям…       — На колеснице, — задрав голову, я рассматривала живописные окрестности, надеясь заметить необычную картину из легенды.       Под блещущим сиянием холодных звезд и подернутыми жемчужными облаками чернели силуэты гор, пытающихся дотянуться до небес, и больше ничего. Мне чудилось, что музыка, пока еще неслышимая, уже существовала и занимала строго отведенное место в этом мирном лунном королевстве, опадая откуда-то сверху лепестками императорских хризантем.       — Это были слова из детской сказки! — неожиданно для себя и для демона я пришла к умозаключению, обрадованная, что наконец-то смогла связать все звенья цепочки. — О, добрый вечер!       Кокушибо уже стоял в небольшой джонке вместе с рыбаком в плетеной касе и непромокаемом плаще.       Новый порыв ветра заставил лодки закачаться сильнее, а рыбацкую сеть и развешенную для сушки рыбу, нанизанную на лесках, взметнуться вверх, почти срываясь в высь.       Несколько лодок, привязанных к пристани, бултыхались на воде, покрытой пеной барашками, беспокойно стукаясь друг о друга. Рельсы скатов, по которым спускали на воду лодки, проржавели и заросли сухой травой. Слышался тихий всплеск и уютное журчание. Почти прогнившая дряхлая пристань, накрененная в сторону, омытая сыростью, превратилась в заскорузлую кору из окаменевших ракушек и улиток, кое-где виднелся нежный мох.       Не зная, как правильней подступиться и залезть в лодку, я топталась на месте, пока рука демона не решила проблему одним махом, — ухватив за грудки и притянув к себе. Как только ноги коснулись дна, наш молчаливый проводник отчалил от берега, отпуская лодку рассекать водную гладь строго по течению, прямо по рябистой лунной дорожке, слегка направляя рулевым.       Не успела я смутиться от интимной близости Кокушибо, как он расположился на одной из перекладин, оставляя стоять замлевшим столбом и жаром на щеках.       Я не могла отвести взгляд от сильных рук Первой Высшей Луны, которые запросто могли прижать, обездвижить, использовать… Руки, держащие и направляющие меня, неумелые мои движения и доминирующие Кокушибо, разжигающие страсть и похоть. Грудные стоны, которые больше невмоготу сдерживать… Теряя рассудок от опаляющего все внутри жара… Греховное, запретное, но такое упоительное.       В конце концов, я уже сполна познала всю его власть надо мной, и все же не могла заставить себя ненавидеть. Наоборот. Все происходило в точности до наоборот. Даже несмотря на поруганную и растоптанную честь, меня все сильнее влекло к нему. Во мне росло чувство, тяжело поддающееся разумению и объяснению, которое была не в силах выразить, которое была не в праве показывать. Мандраж и невнятное томление в груди. Горячее, сладкое и невесомое.       Неослабевающее и нарастающее желание принадлежать демону. И оно увеличивалось до неохватных размеров и крепло с непостижимой скоростью.       Приложив руку к нижней полости живота, где особенно чувствительно ныло и пульсировало, меня не покидало стойкое ощущение, будто плоть демона до сих пор внутри.       Болезненный и одновременно восхитительный опыт в прелюбодеянии с демоном позволил яснее вникнуть в таинство между женщиной и мужчиной. Был ли Кокушибо искусным любовником, я не могла судить, но то, что уже сумела испытать — было поистине потрясающе. Там было что-то еще… что-то, чего я не смогла достигнуть. И мне хотелось вновь приблизиться к этому незабываемому моменту.       Усилием воли я отогнала бесстыдные думы. Кокушибо уже не единожды давал повод опасаться его… слишком усердно. И все же я не должна строить ложных надежд касательно происходящего. Он не трогал меня лишь из-за приказа прародителя. Он не делал ничего, что бы противоречило указаниям господина.       Меж тем река свернула влево, и домишки городка, фонтанирующие клубками светло-сизого дыма, прошитого непривычными струйками огненных искр, скрылись за склоном горы. Поднырнув под бревенчатым мостом, лодка, покачиваясь на гребнях вод, поплыла по изрезанному руслу реки в окружении крутых лесистых холмов.       От берега виднелись из воды раскоряченные ветви затонувшей ивы, словно ощерившиеся, скрюченные щупальца чудовища. Возле дерева ярилась взлохмаченная пена вперемешку с опавшей листвой. Всплеск воды на перекате привлек внимания оленя, застывшего на кромке суши. Звериным чутьем почуяв наше присутствие, он повернул голову, украшенную ветвистыми рогами.       Величественного зверя окружала разлитая в воздухе эссенция красоты древней магии, зародившаяся у первоисточника жизни. Первозданная композиция сотворения всего окружающего. Ее трудно уловить и невозможно нащупать пальцами. Олень был неотъемлемой частью мира, был одной крупицей порождения безбрежной и невероятно прекрасной Вселенной. Удивительно простой в одних своих проявлениях и невероятно сложной в других. Одновременно неподвижной и непрерывно изменчивой в законах всеобщей относительности перед лицом сменяющих друг друга времен.       Запрокинув голову, я рассматривала ночное полотно с мириадами и одной звездой. Небо, разогнанное от облаков, переливалось драгоценными камнями. Небесная река, колыбель и сокровищница неисчислимых созвездий, усыпальница душ и божественный пантеон, вспыхивало лучами падающих комет, исчезающих где-то за необозримым горизонтом.       Я ощутила быстротечность времени, хрупкость и текучесть каждого момента. Мгновения переживались как что-то ускользающее сквозь пальцы. Время уносило людей, чувства, разрушало дворцы и хижины, изменяло очертания морского берега. Все менялось, незыблемой оставалась лишь смерть. Так было в древние времена на заре зарождения всего сущего, так есть и сейчас, и являлось постоянством в жизни человека. Простая истина открылась моему сердцу. Наивно полагать, что можно легкомысленно управлять и необдуманно распоряжаться временем, — оно нам не принадлежало. Это мы принадлежали времени. И никак иначе. Мы должны только приспособиться, больше от нас ничего не зависело.       Олень громко фыркнул и вскинул голову, рога вспыхнули, точно покрытые кристалликами льда. Свет преломился, и по воде заплясали радужные блики.       Возможно, мираж или очередные проделки духов сыграли со мной каверзную шутку. По глади реки побежали бесчисленные круги, и отражение прекрасного животного рассыпалось на мелкие кусочки. Молодой олень на моих глазах перевоплотился в белую лисицу, провожая нас умными желтыми глазами, освещенными полной луной. Нет повода верить, нет повода и сомневаться, нет повода сомневаться, нет повода и верить. А затем кицунэ заволокло молочным туманом, и загадочное проведение исчезло за очередным поворотом.       По оставленным следам и знакам свыше мы приближались к священному месту, которого не было на картах мира.       Сидящий напротив Кокушибо был неподвижен, если он и заметил необычное явление, то виду не подал. Но что заставило удивиться и опешить — он наблюдал за мной, непритязательной и по-детски забавной. Внимательно. Изучающе. Выуживая мельчайшие нюансы в моем состоянии, считывая любые изменения и эмоции. Что он видел во мне?..       Вот чье существование противоестественно, вопреки установленному воздействию времени. Демон вел битву с законами творения, дабы сохранить свою жизнь. Ценою всего. Расплачиваясь самым ценным — душой.       Выразительный взгляд высечен в вечности, осенен печатью некоего знания, подобно скульптуре, хранящей множество тайн, половину из которых, наверно, хотел бы забыть навсегда. Все шесть глаз красноречиво выражали призыв сдаться и не пытаться противостоять, а также громче всяких слов кричали о силе своего обладателя. Бледная, почти серая кожа в потустороннем свете луны получила алебастровое свечение, подчеркивая неподвластные возрасту черты. Лицо, утратившее привычный человеческий облик, приобрело мужественную необработанность формы, стало тверже гранита. Падший самурай отказался от изначальной красоты, дарованной природой рождения, приняв лик гротескного несовершенства.       Обычно это я разглядывала его тайком, а иногда и откровенно в открытую, позабыв об элементарной вежливости. При каждом удобном случае искательно заглядывала в отрешенное лицо демона, стараясь разгадать, о чем он думал, когда погружен в себя, но ни разу не заметила и тени живого чувства. Он оставался холодным и непроницаемым, недоступным никакому постижению. Подобрать ключ к разгадке его сущности становилось все тяжелей.       Требовательный и эгоистичный, не желающий воспринимать никакого мнения, кроме собственного, строгий и безжалостный к чужим недостаткам и слабостям. Чрезмерно раздутое желание достигнуть невообразимой силы во что бы то ни стало, превзойти всех, продемонстрировав абсолютную неуязвимость и безупречное мастерство. И куда бы он ни направился, там — страдание и уничтожение, а позади оставались поверженные в прах устои. Тщеславный, высокомерный, опасный.       Что его глодало, что не давало ему покоя, будучи замкнутым в своем одиночестве?       И все же. Эти все вместе взятые качества притягивали к себе все настойчивей. Меру допустимых приличий, навязанную другими, я начала скоротечно и неизбежно сокращать, не в состоянии бороться с искушением. Безрассудное влечение становилось превыше страха и последствий такой низменной связи.       Мне хотелось провести трепещущими кончиками пальцев по высокому лбу, по ровной линии носа и опуститься на сжатые губы, слегка оттянуть нижнюю и нащупать зубы, почувствовать их твердость и будоражащую остроту. Коснуться волевого подбородка и перейти к шее. Очертить витиеватый узор метки. Чуть осмелеть и влажными губами целомудренно поцеловать ту впадинку, где мерно пульсировала жилка. Узнать, какой будет на вкус кожа самого непобедимого самурая. А затем приложить ладони к широкой груди и услышать биение мощного сердца. Вдохнуть источаемый запах сладкой липы и мускуса, пьянящие не хуже вина, и понежиться в тепле, безропотно прильнув к сильному телу. Будоражила сама только мысль, как далеко может завести пугливый девичий интерес.       Я жаждала большего.       Демон без какого-либо зазрения совести принудительно стал первым мужчиной в моей жизни, показав скрытую сторону плотской страсти. Разворошил тлеющие угольки, и теперь они превратились в ненасытное пламя, которое можно утолить лишь одним способом…       Предательски быстрое дыхание и пылающее от смущения лицо с покрасневшими ушами моментально изобличили мое вожделение. Не выдержав пристального взора напротив, я отвернулась, закусив губу и сцепив руки на коленях, нервно теребя ткань. Необходимо остудить пыл и опомниться. Но натянутые струны продолжали вибрировать, посылая разгоряченные импульсы тока по всему телу.       Река мирно рокотала, сквозь прозрачную гладь виднелись облепленные черным илом лианы водорослей и обломки затонувших рыбацких шхун. Вода дышала сыростью, и клочья тумана клубились над поверхностью, играючи. Развеянные в одном месте, они все равно поднимались в другом, разогнанные там, снова клубились здесь.       Смутная тень без очертаний проскользнула по ту сторону. Так проворно — не показалось ли? — что я едва успела заметить.       Священная река. Прослыла рекой наоборот. Потому что она не спускалась с горы, а несла свои тихие воды обратно к первоисточнику.       Вцепившись в деревянную кадку лодки, как утопающий за соломинку, я наклонилась вперед, пытаясь разглядеть нечто складывающееся в неправдоподобно зловещий смысл. Тревожная ниточка трепетала внутри, просяще настаивая не заглядывать вниз, на самое мглистое дно, не искать ответа, в глубине души понимая, что, возможно, самые худшие опасения сбылись. Сердце пустилось в галоп, предвозвещая дурное знамение. Сглотнув ком страха, я свесилась еще ниже, почти касаясь носом натяжения воды. Мое бледное лицо, омытое слабым светом луны, выглядело полностью потерянным.       Под покровом ночи, Великий Суйдзин, бережно покачивая на потоках подводного течения, спускал мертвых в Страну Желтого Источника. Скрытый Иной Мир. Потустороннее вместилище, пристанище для душ усопших. Они плыли к вратам в Ущелье Богов, чтобы окончательно избавиться от тенет формы. Маска мертвеца, спокойная и безмятежная, все как одна — отчужденная и уже ничейная, отмеченная алхимией скоротечности. Незрячие глаза раскрыты и в кипенно-белых глазницах сверкали отблески падающих звезд. Далекие, сейчас уже совсем не важные, людские заботы и беды больше не властны над ними.       Умиротворенные глаза обращены в небо. Всего миг, и глаза обращены на меня с немой пустотой, наполненные голосами прошлого.       Наследственные воспоминания предков, передающиеся из поколения в поколение, еще задолго до моего рождения, закрадывались в сознание.       Нельзя нарушать хрупкое равновесие. Нельзя смотреть в глаза мертвецам. Иначе будешь жить с мертвецами в сердце.       Полное безветрие и штиль… Так почему голые ветви безмолвно раскачивались под его напором и с беспокойным шумом билась в берег вода? Дурное знамение.       Трясясь, я обхватила коленки руками, прижимая к себе, понимая, что это конец одного ужаса и начало другого, спасение от которого только в смирении. Тот давний сон… Мысли в голове проносятся, словно тысячи маленьких мотыльков, сорвавшихся с ветки черешни, росшей около моего дома.       — Что могло так испугать, — спросил демон, продолжая наблюдать за моими метушливыми перемещениями, — кроме выражения лица собственного отражения?       Довольно стойко я выдержала ощущения его давления. Оно без стеснения довлело над каждой чувствительной клеточкой тела, и так уже порченного принудительным насилием, стремясь проникнуть внутрь, узнать все. Извратить и унизить еще больше.       Демон не видел мертвых, они недоступны для его взгляда. Какая ирония.       — Помимо своего отражения… Возможно, наружность вашего лица, — не оставшись в долгу, съязвила я от обиды за всю причиненную ранее боль, но тут же обескураженно прикрыла рот ладошкой, растеряв весь дерзкий настрой, постепенно осознавая, что именно вылетело изо рта.       Столкнувшись со взглядом, что искрил холодом и неукоснительностью, затаив дыхание, я ждала его незамедлительной реакции. И она не заставила долго ждать.       — Угрозы не укротили твою невоспитанность и неповиновение, — суровый голос смягчился, выдавливая кривоватую ухмылку и манерную жестикуляцию пальцев. — Ты напоминаешь мне кое-кого…       Мне не привиделось и не послышалось?.. Я оглянулась на третьего спутника, продолжавшего все так же направлять лодку по строго заданному курсу. Но ни его молчание, ни его неприметное лицо, застывшее в гримасе, не подавало никаких опознавательных признаков. Навевало нечто жуткое и затаившееся. Неизвестный рыбак был под действием демонического проклятия.       Стало очень холодно и зыбко. Дыхание вырывалось облачками пара и инеем застывало на ресницах. Била крупная дрожь.       — Вы верите в предначертание, Кокушибо-доно? — я лишь чуточку отшатнулась, стараясь сжаться в комок и как можно меньше занимать места в этой лодке, плутавшей вместе с мертвыми по одному пути.       Красноречивый взгляд говорил сам за себя.       — А в богов?       Конечно, он не верит в богов. Такой, как он, точно нет.       — А я верю, — несмело и восторженно призналась я, потихоньку увлекаясь. — Вера самое ценное, это половина исцеления.       И эта вера единственное, что у меня осталось, единственное, что придавало сил держаться.       — Россказни… выдуманные выхолощенными абстракциями. Как раз для таких, как ты и тебе подобных. Их нет. Мои глаза видят все, ничто не скроется от их взора. Живя на протяжении долгих лет, я не наблюдал ничего божественного, — сухо поделился демон, чем вызвал мое изумление своим откровением и негодование относительно вложенного смысла в слова.       — Им необязательно показываться перед вами для подтверждения своего существования! Они существуют за пределами осязаемого. Вот вы, демоны, существуете, а люди все равно не верят, пока не столкнутся с вами лично. Точно так же и с богами. Если вы их не видели, еще не является настоящим отрицанием! — тихо, но твердо настаивала я, словно в меня вселился дух убеждения и святой праведности. — Понимаю, вам не прельщало размышлять о сути квинтэссенции человеческой души.       Демон долго не отвечал, не отводя глаз, словно всерьез обдумывал заявление. Заставляя испытывать нарастающее смущение и неловкость.       — Ты приравниваешь меня к самим богам? — на удивление голос Кокушибо звучал непринужденно и даже с веселой интонацией, но это все обманчиво, ненастоящее. Я не попадусь на эту удочку снова.       — Нет!.. Я не это имела в виду, то есть… — я растерялась, покачав головой и скосив глаза на воду, но поборов волнение и собравшись, указала на небо. — С небесного пантеона боги наблюдают за нами, направляют и заботятся о нас. Они повелевают стихиями, сменяют дни и ночи, цикличность сезонов года и ведут летоисчисления.       И вновь демон держал меня в постоянном колебании между неприятием и волнительным томлением, интригуя и внушая первобытный страх. Я впервые почувствовала его интерес, заодно пытаясь совладать с нервами, пока неподдельное внимание демона полностью сосредоточено на мне. Будто единственная преграда, которую он возвел между собой, легендарным воином, и всем остальным непотребным человечеством, терзаемый жаждой одиночества и отравленным ядовитым бездушием ко всему миру, стократно отдаляющая меня от него, вдруг дала трещину и начала рушиться.       — Но мы, обычные простолюдины, ходим по бренной земле, используя труд для продолжения бытия и процветания, а дары природы принимаем как подарок свыше, не забывая возносить благодарность. И нам не дана способность перешагнуть определенный познавательный рубеж, пока живы. Поэтому живем в неведении, полагаясь лишь на веру.       — У веры множество личин, она переменчива и ненадежна. И ни одна не является правдивой. Так же и с богами, — специально растягивая слова, кратко отозвался он.       — А что тогда является надежным мерилом? — не отставала я, упрямо продолжая допытываться, зная ответ наперед.       — Господство и абсолютная сила, — последовал незамедлительный ответ, спокойный, но такой твердый.       Я была далекой от разных хитрых уловок, не обладала ни подходящими качествами для неоспоримых убеждений, ни всепокоряющим обаянием, ни даже необходимым познанием, чтобы вести такой разговор с демоном, прожившим ни много ни мало несколько сотен лет. Я была ребенком по сравнению с тысячелетним существом, как бы молодо он ни выглядел. Но все же мне хотелось поделиться с ним личными ощущениями и наблюдениями. Ведомая упрямством и тонким изяществом поэтичности, накопленного жизнью в моем сердце.       — Это имеет место быть, — кивнула я, соглашаясь. — Но и эти понятия являются временной вехой и подчиняются лишь одному закону — рождению и смерти. Нет более могущественной силы, нежели непреходящее забвение смерти и рождения новой чистой души.       Лодку хорошо тряхнуло, и я дернулась вперед всем телом, шибко ударяясь об днище, оказавшись между расставленных ног, распростершись на коленях демона. Кокушибо, сохранивший монолитную недвижимость, смотрел на меня откуда-то сверху, с высоты исполинского роста. От чего мое необъяснимое притяжение к нему стало более интенсивнее и напряженнее, острыми кольцами свиваясь внизу живота.       — Эти понятия? — со скучающим видом выделил мои слова демон. — Эти понятия, как ты выразилась, маленькая женщина, указывают на твое истинное место — около моих ног.       Высокомерное выражение лица придавало чертам лица некоторую изысканность и врожденное благородство. Вот именно так смотрят те, у которых есть неограниченная власть и сила. Высшая каста и правящая иерархия демонов, преисполненные превосходства, но лишенные достоинств.       — Прибыли на место, — прозвучал хриплый голос позабытого рыбака.