Дьявол всегда рядом

      Я всеми силами старалась собрать разбредающиеся во все стороны мысли, но ничего не получалось. Они рассыпались хаотичными прыжками и попрятались в самых дальних уголках. Вразнобой и наперегонки. Мгновения полной растерянности и потери в пространстве.       Моя ладонь прижималась к животу, в месте, где только что была чрезмерная наполненность, а сейчас вновь образовалась пустота. Гулкая, томная, давящая. И эта пустота помнила очертания того, что было внутри нее. Отдавалась дрожью боли. И никакое тепло под ладонью не вправе исправить это положение.       Мой взгляд сам нашел его. Осторожно отыскал того, кто был виновен в использовании моего тела. Но Кокушибо не было до меня никакого дела, он поглощен катаной, лепкой из собственной плоти и отчуждения.       Вот его семя стекало по внутренней стороне бедер. Вот его равнодушие. Я ломалась и рассеивалась на частички из-за заворочавшейся обиды. Такой острой и колючей, что становилось невыносимо. Я молча терпела и злилась на него, на себя, на всех и вся, даже на тех, кто совсем не причастен.       Чуть приподнявшись на ногах, я оттолкнулась от стены и бросилась вперед. Голова кружилась и будто пьянела. Я ничком повалилась на постель, пряча горячее лицо на уже остывших смятых простынях, хранивших мою неравную борьбу и проигрыш.       Похоть еще владела остатками моего разума. Желание еще бурлило в крови. Страсть скапливалась внутри, не найдя выхода выплеснуться, словно пульсирующий комок огня. Неудовлетворение давило наравне с душевными терзаниями. Две такие разные противоположности разрывали меня на части! Не могла определиться какому чувству отдаться полностью! Сокрушению с виной или жажде похоти. Похоть плоти повергала в трепет, а обида и стыд грызли извороть души. И ни одно не могло пересилить другое.       Кокушибо заколотил меня словно чай, перемешал все чаинки, перевернул вверх тормашками и оставил все как есть.       Я тихонько лежала на постели, снося стыд и поломанную гордость. Как залечить раны? Будто раненый зверь, у которого нет шанса на побег или спасение. Он абсолютно беззащитен и полностью растоптан. Достоинства больше нет, нет больше сил сдерживаться и прикрываться.       Не могу, не могу! Не могу сдержаться!       Еле тоненький всхлип все же вырвался из моих губ. Хныканье обиженного дитя или всхлип обесчещенной девушки. И тут же растворился. Но Кокушибо, сидящий совсем рядом, слышал выпущенную наружу слабость. Чтобы не выпустить на волю все слезливые рыдания с остатками самоуважения, я закусила грубый войлок пледа, пыхтя и хмыкая от усердия. Слюнявя ткань, но с небывалым упорством стискивая зубы. От стараний прикусила язык, и вкус крови заполонил рот. А опустошающую душу печаль заполонила всю маленькую комнатку, но сейчас казавшуюся просто гигантской на фоне моих хилых нареканий. Моя печаль соприкоснулась со сплошной бессмысленной пустотой, так и не найдя утешений.       Нельзя плакать, нельзя. И я не буду! Хватить всех этих бессмысленных истязаний, сделанного не воротишь. Случилось что случилось. Я ведь дала согласие, под жутким и бескомпромиссным давлением загнала себя в капкан. А если дала согласие, то и лить слезы сейчас, все равно что плакать в дождь — никто не заметит. А он... он тем более не заметит, он всецело безразличен. Бездушный демон! Пустая оболочка, скорлупа, в которой не осталось никакого тепла! Никогда не скажет, что сожалеет. Никогда не окажет ни капли ласки. Сама виновата! Оказалась в рукотворной трагедии, ставшей следствием бессмысленных недоразумений и собственной глупости.       Потираясь лбом об ткань и затруднено дыша, я немного приподнялась на локтях, замечая красные отметины на запястьях. Нахмурившись, я разглядывала вдавленные следы его пальцев. Он излишне пережал или это я вырывалась, делая тем самым еще хуже? Невелика проблема. Отметены на коже всего лишь кратковременная боль. Другая боль намного глубже и больше.       Я обратно повалилась на постель тряпичной куклой, приплюснув щеку и протяжным дыханием сдувая спутанные волоски перед лицом. Кое-как просунув руку под себя, я жалостливо согревала низ живота. Было больно, как во время лунного цикла. А если бы мои пальцы владели магией, то могли исцелить, но такой способностью я не обладала. Пальцы сами по себе, повинуясь невнятному и темному любопытству, поползли вниз. Дальше. Чуть приподняв бедра, я кончиками пальцев соскользнула между ног, чувствуя липкую влагу в поросли мягких волос. Там все еще горела плоть от безумного соития и сочилась влагой. Распущенная и грязная отныне и до конца.       Я прогнала эту мысль прежде, чем тревога успела разыграться еще сильнее.       Тело постепенно остывало, становилось прохладно. Сырые струйки сквозняка просачивались сквозь плотно закрытые ставни окна, щекотали голую спину, ноги и ягодицы. Было жарко и холодно, и я безудержно дрожала из-за крайностей двух граней.       Кокушибо напрочь забыл о моем существовании. Будто ничего никогда и не было и не будет впредь. Отрешился от всего окружающего. Он продолжал неизменно сидеть ко мне спиной. Может быть он отвернулся, потому что не хотел смотреть на то, что сделал? Может быть в развороте огромных плеч или в скупых движениях рук он прятал раскаяние? Нет, точно не раскаяние и точно не сожаление. Мне надо смириться. Безразличие демона шло вразрез с моими робкими надеждами. А его одиночество, бесконечное и обреченное, ни с кем не связанное и никому не отданное, не шло ни в какое сравнение с моим собственным. Он закрылся в себе, я спряталась в своем. Две несопоставимости заполярных звезд, словно два конца Небесной реки. Хотя, возможно, именно это различие единственное, в чем мы были схожи.       Говорят душа самурая заточена в его мече. Если так, то катана Кокушибо обнажена и кровоточила, словно ошметок былой славы и почета, наверно, как кровоточила его прогнившая душа. Вернее то, что от нее осталось. Он перекроил себя, превратил в чудовище, и перекроил свой меч, превратил в смехотворное подобие оружия самурая. Почему он так стремился к силе, к неузнаваемости, к несгибаемости амбиций? Может в нем были недостатки, за которые он себя презирал и желал искоренить?.. Словно он хотел доказать не только себе и всему миру, что неуязвим, а кому-то еще... С каким призраком прошлого он хотел сравняться или превзойти?       Он закончил лепить катану, наглядно засунул ее в сайю и положил рядом. Все исполнено неторопливыми движениями. Выпрямился и сложил руки на коленях. Левая на левом колене, правая на правом. Обе замерли точно каменные. Прямая осанка спины и неповоротливая тугая шея. Вот теперь демон замер, замерло и мое сердце, даже пылинки в воздухе застыли, боясь шелохнуться и навлечь его внимание. А затем демон слегка повернул голову. Стал виден невозмутимый профиль лица и три глаза. Нечитаемые глаза, прямой нос, упрямый подбородок, сжатые губы. Те самые губы, которые принижали, насмехались и немного задумчиво кривились. В них таилось нечто пленительное. Необъяснимая мистерия притяжения. Он тот самый, о ком я непозволительно мечтала, лежа в горячей воде офуро и предаваясь фантазиям о глубокой потребности в истинной любви. Позволяла своему сердцу погрузиться и примерить такую возможность. Но сейчас он смотрел на меня, и это было взаправду и совсем-совсем по-настоящему.       Я также знала, чтобы видеть меня ему не нужно поворачивать голову. Кокушибо способен видеть всесторонне. Вглубь и вширь, вдаль и близь, сквозь и за грань. Стирая рамки невозможного и устанавливая собственное превосходство, накопленного столетними скитаниями. Наверно, он просто захотел повернуть голову, потому что я смотрела на него. Или, наверное, чтобы я видела, как он смотрел на меня. Между нами громкое молчание. Словно взгляды дня и ночи заполонили комнату до последнего уголка своим гробовым молчанием. Противовес тьмы на его стороне, на моей остаток клочка света.       Одежды сброшены, маски сорваны, незачем прикрываться, нечем обороняться и некуда бежать. Мы уже совершили то, что от нас требовал прародитель. Я и демон теперь полностью обнажены, точно оголенный нерв. Только вот его нерв, в отличие от моего, давно оброс броней. Все слова, которые можно и нужно было сказать, так и остались невысказанным, а те, о которых стоило умолчать, были выброшены в мир таких же несуразных слов. Все смешалось и сталось невыразительным. Две полные противоположности, вынужденные делить и уживаться на кромке комнатки, пока один терпит другую, а другая зависима от его благосклонности. Он считал меня лишней, но собственностью, своей личной вещью, а я себя добровольной пленницей. Абсолютно не нужные друг другу два существа, стремящиеся отдалиться или сблизиться в любовном спектакле вымышленной реальности. Словно античная трагедия, где персонажи-маски исполняли отведенную каждому роль, с преследующим их безжалостным роком и шокирующей горой трупов в финале пьесы.       — Такие маленькие женщины, как ты, в мое время уже имели нескольких детей и занимались их воспитанием. Вместо того, чтобы вступать в препирательства. Место жены за мужем, а в обязанности вменялось во всем потакать его прихотям, — вдруг, без предупреждения, заговорил Кокушибо о прошлом, излишне откровенничая со мной.       Неужели именно так он воспринимал случившееся — будто так и должно было быть? Именно так он оправдывал все, с какой-то непоколебимой расчетливостью?       Я не сразу нашлась что сказать. Все опрометью вылетело из головы и не думало возвращаться. Как рой жужжащих пчел. Я сначала смущенно скосила глаза, убрала волосы с лица и только потом решилась ответить. Скорее неразборчиво пробормотала, надеясь, что демон не разберет слов.       — Вы не мой муж, а я не ваша жена, и мы не в тогдашнем времени. — Я вновь осмелилась надерзить, от волнения, или для придания уверенности, комкая пальцами постельное белье.       Будь я девушкой самурая или полноправной невестой в том давно ушедшем прошлом, то да, я бы воспела гимн каждому кусочку его идеального тела. Каждому мускулу, каждой линии и каждой жилке. Восторгалась бы и другими его качествами, храбростью и самоотверженностью, показательным примером воинской преданности. И даже сейчас я могла поклясться, что тело высшего демона стало привлекать еще сильнее. Как такое возможно? После всего, что он сделал... Должно появиться отторжение к нему, а не притяжение в стократ! Вместо ненависти возникло внезапное влечение коснуться его лица, дотянуться до губ и проверить, отличался ли его поцелуй от поцелуя обычного мужчины. Самого обычного, с которым, возможно, могла бы создать обычную семью и растить обычных детей. Такое простое желание потрясло меня, и щеки окрасились румянцем.       А целовал ли сам Кокушибо когда-нибудь девушку? Определенно, да. Когда был человеком.       Я гуще зарылась в спутанных нитях волос и спрятала глаза от демона, продолжающего что-то искать на моем лице.       — Времена не изменились. Люди тоже. Обычаи и правила те же. Прими это как дань, или как милость от меня, — ответил демон, делая широкое одолжение.       — Ваша милость не соответствует доброте мужа.       — Кто сказал, что он должен быть добрым? Не прибавляй сюда свои поверхностные мечты.       Может он прав и я ничего не смыслила в жизни как таковой, и тем более не разбиралась в мужчинах?       Мои ладони вспотели, спина замерзла, а щеки покрылись гусиной кожей. Между ног все слиплось. Остаток следа присутствия демона во мне. Снова подул сквозняк. Дождь снаружи никак не унимался, продолжая отбивать печальную мелодику осени.       Лицо Кокушибо оставалось очень серьезным и ничего не выражающим — ни удивления, ни гнева, ни злости, — походило на примитивную маску воинских доспехов до-мару, которые вывешивались на почетном пьедестале в знатных домах клана.       — Он должен заботиться, а не использовать насильно. И я бы не стала выходить замуж за злого человека. Такой муж ничего не даст, кроме несчастий.       Мы будто играли в игру как бы оно было, не будь оно сейчас таким, как есть. Рискованная игра с тем, кто не умел ценить человеческую жизнь.       — Забота присуща женщинам к детям. Просто так ее не растрачивают попусту. Ее надо обрести или заслужить.       — Значит вашу заботу надо заслужить? — мой голос малость дрогнул, разбавленный неуверенностью и долей страха.       Если возможно еще больше замереть или окаменеть, то Кокушибо превратился бы в монолит. Мои слова сотрясли воздух комнаты и растворились в пространстве без единого следа, не достигнув его понимания. Впрочем, как и всегда, недоступный. Недолгое нахождение с демоном уже превратилось в всегда и в вечность, и я знала его повадки как свои собственные. Потому что дышала его воздухом и привыкала к его полюсу притяжения.       — Любое доверие необходимо заслужить. Это преданность вассала к своему феодалу, жены к мужу, сына к отцу, — сказал, как обрубил, демон с непреклонным ожесточением, сжимая челюсти, что стали видны жилы. — Простолюдины не придают значения преданности. Вне досягаемости их умственных возможностей.       — Мы говорим не о доверии, а о заботе. Вряд ли феодал будет заботиться о слуге. Скорее его заботит совсем иное. Честность и услужливость. Забота очень нежное и личное чувство. То, что нельзя подержать в руках, но можно подарить. — Я не знала, зачем так старалась что-то доказать, говоря все это.       — Забота проистекает от низшего доверия. Забота прерогатива слабости, ярлык беспомощности и никчемности. Ей надо знать меру.       Я прикусила щеку от нахлынувшего раздражения. Позволила себе такой безмолвный бунт недовольства, благоразумно остерегаясь сказать что-либо неугодное вслух. Ведь мысли он читать не умел? Я уже сомневалась, что не умел. Демон снова взялся за поучение догм. Нескончаемый порядок правил и безотлагательных соблюдений.       — Забота равносильна любви. А любовь не может быть никчемной. Можно мне выйти по нужде? Или для этого тоже нужно заполучить доверие? — сострила я со смесью недоверия в голосе, впервые смотря на него в упор.       Теперь настала очередь Кокушибо отводить глаза и отворачиваться. Он промолчал, но это расценивалось как немногословное разрешение, потому что в ином случае последовал бы категоричный отказ. Он не стал препятствовать, когда я приподнялась на колени и закуталась в летнюю юкату, стараясь не смотреть на свое голое бесстыдное тело. Тело изменилось, я сделалась какой-то ускользающей, прозрачной, не тяжелее листочка, а большие рукава кимоно выполняли роль парусов. Могла ли я стать еще меньше? Или просто скукожилась от битья судьбы?       Передвигать одеревенелыми конечностями было в тягость, отчего я непроизвольно морщилась, но пошатываясь, сделала несколько шагов по направлению дверей.       Девушка должна делать небольшие шаги, чтобы низ платья трепетал и производил впечатление волны, шептавшееся с берегом. Мои шаги скорее всего были похожи на ходьбу уставшего мула и волочившейся мешковины.       Я затворила за собой седзи, так и не оглянувшись на демона, окрашенного в золотистые оттенки горящей жаровни. Затворила и постояла еще немного, уткнувшись лбом в деревянные планки. Подумала обо всем на свете разом и одновременно ни о чем определенном. Мысли все еще суматошно жужжали без продыху. Кокушибо отпустил меня, позволив почувствовать себя домашним сверчком, убежавшим из плетеной корзины. Но долго сверчку гулять на свободе нельзя, как бы он этого не хотел.       Работник гостиницы оставил ничейные женские тапочки у порога, и я обула их, хоть они были великоваты.       Отпустив наконец двери, я спустилась по той же скрипучей лестнице, не касаясь пыльных перил и стен. На первом этаже запах кислых бобов стал еще гаже, его наносило со стороны пристройки кухни. Тишина стояла кромешная. Минуя парадную дверь, я прошла по узкому коридору и оказалась на удивление в просторной кладовке в пять цубо, примыкающей на заднем дворе. Тут поселился холод с плесенью. Вдоль стен тянулись стеллажи, забитые инструментами, старыми винными бутылями с саке, какой-то хозяйственной утварью и ненужной мебелью. Даже под подошвой дзори ощущалась сырость земляного пола.       Я несколько раз оглядывалась, сама не понимая зачем, раз получила разрешение от самого демона. Наверно, по привычке. Сколько раз он вдруг оказывался за спиной... Убегать от него — что соревноваться с ветром. Может он и сейчас слушал стук моего сердца? А если он слышал, то определено мог догадаться, что я собиралась сделать без его ведома!       Смогу ли я? Получиться ли? Сомнения глодали, нерешительность подспудно отговаривала от необдуманной затеи, напрочь сумасшедшей. Но и мешкать не было времени. Я отворила засов двери и выскочила на улицу. От спонтанности споткнулась и чуть не упала лицом в растоптанную грязь.       Большую часть двора занимали чайные кусты с облезлой проволокой, натянутой на изгородь, и расставленные камни в нужной последовательности. За хибарой выглядывала неаккуратная грядка с зеленью, уже пожелтевшая и засохшая. Оглянувшись еще раз для достоверности, я открыла калитку и юркнула в проулок.       Соседские домики кучно жались друг к другу за поддержкой, мощеная улочка вязла в трясине грязи и безлюдной скудности. Ни одной живой души. Дождь разогнал всех по уютным домам, а ветер трепал занавески и путался в ветвях деревьев. Где-то на другом краю городка продолжала кипеть жизнь на торговой площади, но здесь было глухо, как в горной пещере, затопленной подземными водами.       Я не могла надышаться, будто прежде никогда нормально не дышала. Глубоко вдыхала и выдыхала, почти захлебываясь от многоголосия самой жизни, заполняющей мировую пустоту. Мой маленький островок свободы, как хрупкий замок на песке перед неизбежным цунами. Почему я раньше так не ценила обычный глоток воздуха? Я не могла дать ответ на такой простой вопрос, с губ слетали какие-то неразборчивые обрывки глухого бормотания, точно молитвословия сумасшедшего монаха. Бессловесная замухрышка, вот кем я стала.       Перепрыгивая серые лужи, я сделала еще несколько шагов, разделяющие меня и демона. Я не спешила убегать и не спешила торопиться, пока не наткнулась на красное пятно зонтика вагаса на земле. Его сорвало ветром и пронесло по всей улочке. Подобрав зонтик, я укрылась под ним от горького плача дождя.       Дождь неустанно продолжал накрапывать, хаотично стуча по крышам, по окнам, по земле и по зонту. Смывая пыль, смывая цепляющиеся крохи лета, смывая остатки куда-то подевавшейся храбрости. Под ногами вовсю журчали ручейки, не хватало только бамбуковых корабликов, справляемых детворой. Маленький воробушек радостно купался в луже, пока я стояла на перепутье дорог и судеб. Точно героиня романтической пьесы. Когда-то давно я разглядывала иллюстрации эмаки, где молодая девушка исполняла последний танец, глубоко тронутая тем, что ее любовник снял рубаху кимоно, чтобы укрыть ее от грозы, потому что она знала — если его тело намокнет, он исчезнет навсегда. Я любила эту повесть, она задевала нежные струны души.       А сейчас казалось, что деревья, ветер и даже безликие дома, среди которых я стояла, все вокруг перенимали мою грусть. Забирали и навсегда исчезли с нею в том дальнем воздухе, где ее не смогли бы догнать даже самые высоколетающие птицы. Тысячаголосый шепот порывистого ветра и раскачивающиеся деревья, перебирающие веер происшедших событий, сочувствовали мне. И даже этот зонтик, который неожиданным образом оказался под ногами, тоже испытывал печаль заброшенности и ненужности. Мы оба пытались мужественно выстоять под градом стрел дождя. Страх делал меня пленницей. Надежда давала мнимость свободы.       Могло ли случится, что поток моей жизни с этих пор разделился? Как разделилась жизнь той девушки из позабытой пьесы, когда ее любовник исчез навеки.       Кокушибо сказал, что мир неизменен. Для него мир остался прежним, потому что он сам остался тем же. А для меня? Для меня он изменился окончательно. Сколько еще будет этих рассветов и закатов, нескончаемое разнообразие красок и света, круговорот цикличности времен года. И никто в этом мире не в силах ни на что повлиять. Поменяется лишь мое отношение к нему, к миру. Демон отрекся от него, теперь настала моя очередь отказываться, отдаваясь во власть глубокой печали, безмерной и абсолютно безрадостной.       Демон...              Я оглянулась в который раз. Кокушибо преспокойно сидел внутри гостиницы, пока вокруг кипела повседневная жизнь. Как одно могло вот так естественно уживаться с другим? Высший демон и обычный люд. И правда, пока текла жизнь, смерть поджидала где-то совсем рядом.       А совсем рядом находился дом с глицинией Такахаси Сато! Необходимо пройти пару кварталов, обогнуть рыночную площадь и очутиться в пределах безопасности, под защитой. А потом рассказать, что со мной приключилось и какую ужасную ошибку я совершила. Чуть было не совершила!       Давай же, смелей! Надо отыскать тот дом и попросить помощь. И тогда, возможно, спасение будет совсем близко. Надо только сказать, раскрыть рот и произнести пару слов. Сказать, что демон сидит в гостевом доме, на втором этаже с плотно закрытыми ставнями. С окнами, выходящими на север. Он в западне в тесном пространстве, а на улице день, пускай и дождливый. Все карты судьбы легли против него. В кои-то веки! Ему ни за что не скрыться и не спрятаться, когда прибудут истребители. А если они не сумеют покончить с ним, то солнце сделает свое дело. Перед солнцем он бессилен. Как луна бессильна перед величественным солнцем. Как я была бессильна перед ним совсем недавно, раскрытая и легкодоступная. Нужно сделать это! Он растоптал мое девичье целомудрие! Измазал в грязи и отставил, жалкую и использованную. Я должна отбросить страх и грызущие сомнения. Обратить, наконец, трусость и пресмыкание насекомого в преимущество. Мне не привыкать. Потому что и так безответственна и ненадежна. Мне нельзя доверять. Я обращу слабость в источник хитрости, в источник небывалого доныне предательства. Самый сильный не ждет подвоха от самого мизерного. Я должна предать Кокушибо, предать демона. Когда предаешь всех, уже не ведаешь, что предаешь самого себя. А он не заслуживал ничего, кроме смерти. И пускай вот такой, без самурайских почестей, безродной. А кто сказал, что самураи являлись образцом доблести? Кто сказал, что и после обращения павший самурай был образцовым демоном? Ни до, ни после. Вся самурайская самоотверженность, геройство и преданность не более чем пыль в глаза в сезон сухостоя. Не бывает идеальных людей, не бывает великодушных господ, не бывает преданных слуг. А тем более не бывает раскаявшихся демонов.       Так правильно, так нужно. Нельзя сомневаться, потому что у настоящего времени нет лишних попыток. Лучше сожалеть о содеянном, чем об упущенном!       От переизбытка мыслей закружилась голова — до того кристально легкой получалась измена.       — Девочка, ты совсем промокла от дождя! — шумно воскликнул мужчина.       Я подняла повыше зонт и растерянно взглянула в участливое лицо извозчика, восседающего на телеге. Что-то очень знакомое царапнуло память.       Коварный план не успел пустить корни и истончился. Я теряла уверенность, что смогу это сделать. Уверенность бесследно смыло дождем по улице, на которой я снова столкнулась с прошлым. Все имеет особенность повторяться. Цикл продолжался, и мы постоянно возвращаемся к точке возврата. Все, о чем я говорила демону, сбывалось.       Тот самый извозчик, который довез меня когда-то в этот городишко, повстречался вновь. Округлое, немного одутловатое лицо с толстым носом и желтоватые глаза под нависшими веками, а накинутый поверх плеч плащ создавал впечатление грузного медведя. Он пытливо всматривался в меня, потерянную под дождем и в собственных горьких заблуждениях, пока я всматривалась в него. Промокший конь рядом недовольно пофыркивал, сетуя на холодный дождь и сетуя на сжалевшегося хозяина над незнакомкой, который вот так необдуманно остановился на пути домой.       — Тебя подвезти? — Извозчик, имени которого я не помнила, продолжал предлагать помощь, словно не узнавая вовсе.       Он уже было хотел подвинуться на козлах и подать руку, помогая залезть на телегу, как я замотала головой и сделала шаг назад, дико испугавшись. Я испугалась за него, за себя и даже за неповинного ни в чем коня. Пыталась придумать предлог, чтобы избавиться от извозчика и не дать ему узнать, где я и демон остановились.       — Ты будто призрака или лукавого встретила! — вдруг осенила мужчину пророческая мысль. Как близко он был к истине и даже не подозревал об этом! А напряжение, сковавшее меня, передалось и ему. — Иди домой, девочка, если у тебя есть дом.       Я открыла рот и тут же его закрыла, остерегаясь выболтать правду. Мне нечего сказать и нечего получить в ответ, будто забыла, как пользоваться словами и передавать звуки голосом. Он прав, ведь мой дом совсем рядом, но по той дороге все равно не вернуться туда, откуда пришла. А так бы хотелось вернуться в то место и в то время!       — Раз подвозить не надо, тогда возьми хоть яблоко. — Мужчина полез в сумку и достал красное яблоко, а затем с простодушной любезностью протянул угощение. Конь завистливо фыркнул и недовольно взбрыкнул копытом.       Моя бледная рука вынырнула из-под завесы зонта и забрала скромный подарок. Я не растерялась и поблагодарила его, прижимая яблоко к груди. Извозчик натянул повода, подталкивая коня ступать дальше, а меня отпрянуть в сторону, когда брызги разлетелись врассыпную.       Телега скрылась в изобилии туманности, спустившегося с гор. Призрак, о котором ненароком упомянул извозчик, прятался где-то там впереди. Но другой, более страшный демон поджидал позади. И затопила тишина — тяжелая, словно предначертанная судьба, от которой не убежать. От демона не убежать. Пока что. Значит, еще не время, да и нет необходимости подвергать здешних жителей смертельной опасности. Как и обещала, я проведу Кокушибо до Ущелья Богов. И там уже будет вершиться совсем другая участь, от которой ни я, ни он не сможем сбежать. Это станет нашим обоюдным проклятием и освобождением.       Я вернулась в гостиницу тем же путем, по которому бездумно плутала. Затворила за собой калитку на засов, а входную дверь на крючок. Поднимаясь по лестнице, я слышала дребезжащий повышенный голос. Тревога поднималась во мне после каждой пройденной ступеньки. Давай же, смелей! Ведь только что задумывала подло предать демона, а тут боялась подняться на второй этаж! Не переставая подбадривать себя, я нырнула в очередную передрягу, чтобы понять, что же произошло в мое отсутствие.       Работник гостиницы распластался на полу коридора, почти целуя деревянный настил — настолько низко он клонил голову в покаянии. Но заслышав мое присутствие, боязливо выглянул из-за сутулого плеча.       — Господин, вот она! — тихо прошептал он, не скрывая ликования в дрожащем от ужаса голосе. — Господин?..       Работник совсем как-то притих и заискивающе перевел взгляд на стоящего над ним Кокушибо, ища одобрения, подобно бездомной собаке.       Я обожглась от соприкосновения с взглядом демона. Вздрогнула всем телом. Он тоже стоял в коридоре, с другой стороны полуоткрытых седзи. Полностью нагий.       — Я...       Я осторожно сглотнула, но ничего не получилось выдавить из себя. Тоненькое горло сдавили усиливающиеся тиски. Я осмелилась сделать еще один оробелый шаг навстречу тьме.       — Я...       — Ты вышла без спроса. Я разрешал? — потребовал Кокушибо, отчего работник под ним на полу весь изошел судорогой.       — Нет. Но вы и ничего не сказали против. Вы просто промолчали.       Я отчаянно пыталась отговориться, мы оба это понимали. Работник наверняка весь уже вспотел или обледенел от кошмара. И волоча коленями, не поднимая спины и низко опущенной головы как-то умудрялся ползти назад, подальше от невероятно спокойного демона.       — Разрешите? — Он протянул руку за зонтиком, намереваясь забрать и унести с собой.       Я молча отдала подобранный зонт, а яблоко сжала в руке, но служка не обратил внимания, ему больше всего хотелось оказаться как можно дальше от демона. Может быть на другом краю света. Я не могла осудить его нежелание оставаться здесь под жутким давлением, потому что так же сильно хотела сбежать за ним по пятам.       — Господин, позвольте не обременять вас своим присутствием! — напоследок расшаркался работник в небескорыстном улещивании, и мигом испарился.       — Простите меня, впредь такого не случится. — Я поклонилась и показала яблоко. — Мне необходимо было просто подышать воздухом, а добрый мужчина отдал мне свое яблоко. Только и всего, клянусь!       В коридоре темень. Единственный свет из комнаты мягко струился сквозь оклеенные бумажные седзи, переплетаясь с поползновением сырости, образуя незаконченность узоров трепещущих пятен и слегка очерчивая стать демона. Фигуру, исполненную горделивого превосходства и властвования. Коридор с бледно-желтыми стенами начал казаться очень маленьким по мере моего приближения к Кокушибо, потому что ни одна комната не смогла бы вместить всех моих противоречивых чувств к нему.       Он был голым, и это его ни капельки не смущало. Что такое простое людское смущение в масштабах его многовековой жизни! А еще он тоже может быть нетерпеливым, но терпеливо поджидал моего возвращения. Демон соизволил выйти в коридор и подозвать слугу. Это и выдавало его нетерпение, ведь самому показаться днем на улице он не мог, а слуга не мог меня отыскать. Я преисполнилась ощущением, будто отвоевала победу, отвоевала крошечное независимое пространство, но моя жизнь все также безраздельно принадлежала ему, демону.       Демон снял ленту, волосы свободно лежали на плечах и массивной груди. Я только сейчас это заметила. Его немного небрежный образ опечатался на сердце, что-то подозрительно мягкое кольнуло там. А еще я заметила его плоть, висящую между ног, словно наглядное мужское знамя. Как он мог войти в меня целиком?.. Как, что-то такое внушительное могло поместиться в столь маленьком?.. Потрясенная размером, я не могла отвести стеснительного и в какой-то мере любопытствующего взгляда. Все равно что наблюдать за водоворотом: как глаз не отводи, по-любому затягивает в центр. Мое тело еще не забыло чувство наполненности и насыщения. До сих пор чувствовало, как демон владел им. Помнило его плоть внутри.       А иногда случается то, что случиться никак не могло. Связь, которую мы ненароком создали, породила во мне странные глубинные чувства, и отказаться от них уже не получиться.       — Я бы поделилась с вами яблоком. Не целым, конечно, а только долькой, но такая еда вам противна.       — Не смей ехидничать и смотри мне в лицо, когда говоришь. Что было на самом деле?       От праведной обиды я спрятала яблоко за спину и впервые подошла к нему первой. Не испугавшись, сделала несколько кротких шагов и стала к нему вплотную. Я сама поразилась остатками смелости. Не только он может быть спесивым и высокомерным.       Подняв голову и задрав повыше подбородок, я предельно раздельно и честно повторила, неотрывно глядя в глаза демона, где плескался притаившийся штиль перед бурей. Комната стала слишком тесной для нас двоих, пол был готов вот-вот разверзнуться в пропасть, а стены полыхнуть огнем.       — Мне необходимо было выйти наружу. Ничего не было и ничего не случилось. Мы заключили сделку и не вправе нарушить уговор!       Неужели я все это бесстрашно говорила ему? Всевышние боги... Какой же он высокий!       Странно, но даже сейчас мне хотелось заполучить его доверие. Снискать расположение. Про заботу речи не было. Это не должно меня волновать, учитывая обстоятельства. Но почему-то волновало. До трепета в душе.       — Я мог привязать тебя внушением. Сделать безвольной и послушной. Но не стал. Прими это как проявление высшей милости. Будь благодарна. Мне не нужные лишние хлопоты. — В его голосе не было эмоций, даже намека на неодобрение. Он просто высказывался вслух. Предупреждал.       Я замерзла и сильно устала. Готовая принять любое его недовольство и угрозу. От внезапного головокружения я прислонилась плечом к седзи, которые сумели выдержать мой небольшой вес. Одежда на мне и вправду полностью промокла, об этом заверяли темные капли, стекающие с подола кимоно. Наверняка выглядела как утопленный котенок.       Мне чудилось, что в тусклом свете демон вдруг оказался очень притягательным и одновременно смертельно опасным. А еще от него исходило нужное мне тепло, но вряд ли он будет им делиться.       — Я благодарна! Но лучше бы забыться и не помнить ничего!       — Это ты сейчас отчаянно храбришься, маленькая женщина. — Демон взял манеру говорить тихо и вкрадчиво, когда нависал надо мной, а затем потянулся рукой к двери и приоткрыл шире. — Зайди в комнату.       Я заносчиво покачала головой. Теперь пришла его очередь впервые сталкиваться с протестом.       — Нет, не храбрость, просто ваши категоричные слова заставляют меня кусаться в ответ. Вы провоцируете...       Мои пальцы сами по себе без моего на то ведома начали поправлять волосы. Скорее всего это во мне взыграло смущение и женский инстинкт привести себя в порядок, будто прихорошиться для него. Медленно пропуская пряди сквозь пальцы. Мог ли быть этот жест чарующим, а пальцы обворожительными? А что, если каждый пальчик обладал своей индивидуальной волей и был способен на отдельное колдовство? Можно приворожить Кокушибо! Приобщить его к красоте исчезающей, потому что то, что ценно и незаменимо не может быть вечным. Но это невозможно, он не поддавался внушению. И все же... он неотрывно наблюдал. Это что-то значило?       Он резко схватил меня за руку и отвел от волос. Я не нуждалась в зеркале: и так знала, что стала бледной как полотно. Его рука была твердой и сильной, он легко мог переломать мне все пальцы и не моргнуть, но вместо этого просто легко сжал в своих. Не высвободиться.       — Прекрати. — Ровный голос Кокушибо заставил меня встрепенуться. — Ты выпила саке?       Я с повинной кивнула. Странные медлительные ощущения растекались по всему телу и внутри разума. Все стало таким мягким, приятным и не особо важным. Острые углы сгладились и трепещущая тревога унялась. Зачем я стремилась куда-то убежать и предать его?.. Кокушибо вовсе не кровожадный демон, а просто такая случившаяся неизбежность. Его прикосновения не страшили как прежде и не вызывали желание вырваться. Наоборот, затопило неодолимое желание самой его коснуться. Наша общая тишина, наполненная чем-то личным и нежным, всколыхнула во мне желание первой приласкаться. Подставить личико его дыханию и взгляду. Пойти на поводу запретных искушений и инстинктов. Безусловных, древних, могучих. Стать началом чего-то нового. Ведь все равно я ничего не обрету и ничего не потеряю, без победителей и проигравших. И одна часть меня очень хотела дать им, необузданным инстинктам, волю. Но другая приходила в ужас от самой только мысли. Отсюда, вероятно, и рождался мир девичьих грез.       Я слепо улыбнулась, сама не зная чему. Правильности произошедшего или все еще происходящего? И тут же пискнула и зашипела, когда его рука сжала мои пальцы чуть сильнее.       — Мне больно, демон! — воскликнула я сердито, выдыхая едва слышимый запах саке. — Вы снова причиняете боль...       — В этом нет ничего забавного, — одернул он грубо из-за моей наивной улыбки, наблюдая за тщетными попытками оторвать его намертво сжатые пальцы от моей руки.       Кокушибо расслабил пальцы и раскрыл мою ладонь, на которой остался неглубокий порез от скола ракушки.       — Приведи себя в порядок и образумься. В сумерках мы выйдем, — прямо и без послабления указал демон, все еще удерживая мою руку и при этом едва-едва массируя большим пальцем рваную царапину. Или мне мерещилось?       Я глубоко вздохнула и прикрыла глаза, но марево в сознании только крепло и горячилось. И за какую бы трезвую мысль я не пробовала уцепиться, действительность отказывалась ее принимать.       — Я не хочу возвращаться! — честно призналась я, — Нам не стоит тревожить богов! Кокушибо-доно... Это плохо кончится.       Голова продолжала вертеться от переизбытка сумятицы, я потянулась навстречу и уткнулась лицом прямо в грудь Кокушибо. Его кожа была слегка соленой и очень горячей. Зато стало так хорошо и мирно! Не было больше вообще ничего — ни страха, ни стыда, ни сомнений. Из моего тела пропала боль и все напряжение. Появилось ощущение правильности этого момента. Но разум противился. Продолжал кричать, рвался убедить не доверять и не приближаться так близко к демону!       — Вы честны со мной, я чувствую это. Тогда я буду с вами искренней.       — Ты бредишь, — пресек он, но заметно, что мое высказывание не оставило его равнодушным. Что-то на краткое мгновение переменилось. Впервые. Пошатнулась его неприступность?       — Да, может и так. Звучит бредово, а я никогда не отличалась умом. И я не злюсь на вас, только на себя. Злюсь на свою несостоятельность. На то, что так часто делаю ошибки и не умею думать холодной головой. Всегда сиюминутными порывами. Наверно, это меня и погубило. Если бы мы встретились в другом времени и при других обстоятельствах... Пожалуй, я бы влюбилась... Смешно самой! Не слушайте меня!       Я приподняла голову и призывно, почти просяще искала в темноте его лицо, его глаза, его губы. Хоть что-нибудь! Мне надо было убедиться, а в чем именно — не понимала. Под моей щекой билось сердце демона, так мерно и отчетливо, как ритм мчащего грядущего.       — Мне нужно обмыться, Кокушибо-доно, ваше семя до сих пор липнет между ног, но тело перестало слушаться.       Я снова прильнула к его груди и закрыла глаза. Затаив дыхание, слушала и наслаждалась. Его отношение ко мне было на удивление положительным — неужели заслужила крохотное доверие? — и по-настоящему спокойным. Пускай и временным затишьем или превращеньем. Теперь он управлял мной на свое усмотрение. Я сдалась, или просто вкрай опьянела.       Наверно, я выпила много саке, раз мне казалось, что это интимное мгновение имело привкус сладкой влюбленности.