jealousy, jealousy

heat waves — farizki

Казалось, что жить в обычном режиме больше не получится никогда. Чонгук писал каждый день, несколько раз в день, звонил каждый раз на ночь, пусть и не всегда Чимин могла с ним поговорить. Чаще всего она сидела в своей комнате по вечерам, проверяла домашние задания школьников, пока в одном ухе обязательно был наушник, а её собеседник рассказывал о том, как прошёл его день, чем он занимался на работе и как вообще справляется без неё эту прошедшую неделю. За неделю общения с Чонгуком, Чимин начало казаться, что они были знакомы не меньше целой жизни. С Чонгуком было комфортно разговаривать, рассказывать что-то незначительное из своей жизни, потому что он даже на незначительные вещи остро реагировал, постоянно задавая вопросы. «А школьник этот что? Правда выучил?» «Ты не поставила плохую оценку? Почему?» И всё в этом духе. — Ма, — Тэхён заглянул в комнату к женщине, просовывая голову и наблюдая за тем, как вальяжно она развалилась на своём месте. Старое кресло стояло около стола, она сидела в нём, закинув одну ногу на стол. Лампа горела ярко, пока около Чимин были разбросаны карандаши разного цвета. — Чего? — она прервалась, Чонгук на том конце телефонного провода тоже замолчал, слышал всё. — Отметки за неделю, — Тэхён подаёт листок со списком предметов и их оценок, чтобы Чимин поставила свою подпись. — А, давай, — Чимин тянет ладошку, забирая листик и просматривает взглядом отметки, удовлетворяясь. — С кем болтаешь? — Тэхён прижимается виском к косяку двери и кивает подбородком на телефон и длинный провод наушника. — С Юнги, — уклончиво отвечает Чимин, находя нужный карандаш на столе. — Привет, тётушка! — орёт во всё горло сын, заставляя Чимин поморщиться и посмотреть на него с недоумением в лице. Тэхён такой вот. Простой. Любимый. Дурак иногда. Мягкий смех Чонгука раздаётся в ухе, заставляя Чимин слегка покраснеть. Такой приятный, бархатный звук. Она отдаёт листик и опирается на спинку кресла. Тэхён всё ещё стоит на пороге её комнаты, словно ждёт ответ, смотрит на маму так выжидающе, выгнув брови. Чимин молчит, кусает нижнюю губу и не сдерживает смех. — Что говорит? — Тэхён улыбается, треплет свои кучерявые волосы. — Что ты засранец, который оглушил её, — всё ещё улыбается Чимин, потому что на том конце снова звучит мягкий смех. — Ну вас, — Тэхён с улыбкой отмахивается и спешит уйти, прикрыв за собой дверь. Чимин всё ещё смеётся, пока обнимает руками свою коленку. Чонгук зовёт её на свидание. Майский воздух врезается в её окно и проникает, будоража занавески. Она молчит. Улыбается, да как тут не улыбаться? Конечно, такое внимание приятно ей, оно льстит. Она просит саму себя не расслабляться. Напоминает, что старше, что будущего у них никогда не будет, но как иначе, если улыбка никак не может сползти с её лица? Что делать? Сложно. Чонгук ждёт ответ, потом снова просит, почти канючит ей в трубку, и Чимин на секунду кажется, что она общается не с Чонгуком, а с Тэхёном, который тоже канючит, если ему что-то нужно, и если он чувствует, что мама готова сдаться. Сомнения никогда не будут покидать её. Ну. Свидание так свидание. Чонгук говорит, что заберёт её завтра после работы и отключается, слишком счастливый, чтобы продолжить говорить также. А Чимин больше не может проверять тетради. Она откладывает карандаш и выключает лампу. Вынимает наушник и кладёт голову на свою коленку, продолжая обнимать ногу обеими ладонями, сидя в полной темноте комнаты. Темнота уютная — никогда не пугает. Она ласково прячет в своих тенях все эмоции и чувства. Чимин приятно находиться в темноте, которая ласково оберегает её от собственных эмоций. Ведь не улыбаться у неё не получается. Она чувствует радость на душе, чувство окрыленности и влюблённости. Так приятно, так нужно и отчего-то трепетно. Она знает, что нужна сыну, нужна Юнги, и даже Намджуну. Но это чувство, которое она испытывает после звонков Чонгука, не описать так просто и легко. В груди щемит — однозначно. Ей хочется как этому майскому тёплому ветру, подняться ввысь, взлететь. От слов Чонгука, от его интонации и улыбки в голосе хочется летать. Почему он всегда называет её — «маленькая»? Она ведь намного старше его самого, а он всё говорит так и говорит, даже не понимая, какие чувства в груди Чимин ворошит своим словом. То, как нежно и трепетно он к ней относится, вызывает только… нет. Забудь. Чимин, забудь. Он не твой. И никогда твоим не будет. Он будет просто другом. Не больше. На следующий день он действительно встречает её после школы, подъезжает и ждёт около здания, даже не заезжая на парковку. Он сидит в футболке и шортах, починив машину. В подставке у него стакан с кофе, что-то ванильное и сладкое. Он не уверен, что такой Чимин понравится, потому что в нём много сливок, но он надеется, что она не выплюнет его сразу, как попробует. Чонгук тоже чувствует. И те же чувства, что и Чимин. Он это принимает, в отличие от неё. И смотрит он на неё, ждёт. Ждёт. Ждёт. Готов ждать вечность. Чем она его зацепила? Своим характером? Внешностью? Своей манерой вести диалог? Чёрт бы его побрал. Может всё вместе. Она интересна ему. Чимин спускается по ступенькам очень быстро, её лёгкое голубое платье приподнимается, оголяя худые колени. Рукава платья пышные и прячут её руки, которыми она прижимает к себе кипу бумаг и тетрадей. Снова, наверное, забыла взять сумку. Вот растяпа забывчивая. Но перед тем, как уходить и забирать кучу тетрадок, Чимин нашла сына в одном из кабинетов, отдала ключи от машины и молча улыбнулась, ничего не говоря. Его одноклассники знали её, поэтому учтиво здоровались, помня ещё и о том, что она преподаватель. Чимин уходила с улыбкой. И даже когда увидела машину Чонгука, пыталась настроить себя, чтобы не улыбаться так ярко. Не улыбаться, не улыбаться, не показывать чувств. Делай вид, что тебе всё равно. В машине приятно пахнет. Она скидывает тетради на заднее сидение и садится на пассажирское, поворачивая голову к парню. Чонгук осматривает её с ног до головы и только удивляется судьбе, которая не свела их раньше. Хотя, раньше он был прыщавым подростком, поэтому судьба вряд ли бы свела их. В те времена Чимин была увлечена работой и сыном. — Привет, — выдаёт Чимин первая, пристёгиваясь. — Привет, маленькая, — Чонгук берёт стаканчик кофе с подставки и наклоняется, целуя её в щёку. Так просто и легко, так «по-взрослому», что Чимин всё равно невольно краснеет. У неё сердце не на месте. — Куда поедем? — спрашивает она, отпивая кофе и облизывая губы от пенки, мыча с удовольствием, — как вкусно. — Там много сливок, — Чонгук выруливает на дорогу, бросая на неё взгляд. Её волосы так интересно вьются, обрамляя аккуратное лицо с точёными чертами. Пухлые губы слегка поджимаются, но растягиваются в улыбке. — Мне нравится, спасибо, — Чимин наклоняет голову к плечу и словно благодарит его этим кивком, продолжая пить кофе и облизывать липкие губы. — Ты скажешь, что банально. Но… парк аттракционов, тир, будка поцелуев и лодка, — Чонгук улыбается, переводя взгляд на Чимин. — Мне восемнадцать? — спрашивает она и смотрит с издёвкой. — Мне что, в музей тебя вести? Там не посмеешься от души, нужно соблюдать правила приличия, — машет головой Чонгук, — а я не настроен не смешить тебя сегодня. — Ладно, замётано, — женщина улыбается. Действительно, это банально до ужаса. Но так комфортно. Не нужно каждый раз красиво ходить от одной статуи к другой, слушать заунывную речь и рассматривать совершенство, выискивая детали. Намджун водил её в музеи и галереи. Красиво, да, очень заманчиво и эстетично. А Чонгук… он тоже ведь такой, как она. Любит посмеяться, повеселиться. Чимин даже на секунду жалеет, что они не взяли с собой Тэхёна — тот любит аттракционы до ужаса. Это она пугливая до высоких горок, всегда держится на ладошку сына и кричит оглушительнее всех. Чонгук наверное думал, что она смелая и ей такое нравится. Чимин такое нравится, правда. Только спокойные горки привлекают её намного сильнее, чем эти резкие, высокие и извилистые. Чонгуку признаваться нельзя — застыдит, засмеёт раньше времени. Они приезжают ко входу достаточно быстро. Чонгук паркуется, выходит из машины и тащит за собой Чимин. Он покупает им билеты и позволяет на запястья надеть браслетики. Чимин с улыбкой смотрит на свой браслетик, а после поднимает голову, рассматривая лавки с сувенирами, едой, сладкой ватой и газировками. Она видит, как Чонгук берёт первые билетики, отрывая от одной длинной ленты, аккуратно сворачивая её и кладя в карман шорт. Он сразу же выбирает самую опасную и большую горку, тем более в будний день людей здесь не так много, поэтому в очереди им стоять не приходится. Чимин подбирает под себя платье, чтобы оно не задиралось, и радуется лишь тому, что они сидят не первые. Железные рельсы натужно скрипят, пока их сидения поднимают вверх. Уже страшно. Уже хочется вцепиться в ремни безопасности и отказаться от этой затеи. Она бы слезла и сказала, что лучше посмотрит со стороны. Пусть он катается на ней хоть раз пять, хоть десять! Ей-то то страшно! — Ты чего? — Чонгук замечает волнение на лице женщины, берёт её тонкое запястье в свою руку и обнимает, сжимает пальцы, заглядывает в лицо. — Боюсь высоты, — отвечает Чимин, поворачивая голову в сторону Чонгука. Чёрт, они так долго поднимаются вверх. Уже не видно колеса обозрения. — А почему не сказала сразу? — Чонгук не ругается, но возмущается, крепче сжимая её ладонь. — Чтобы ты засмеял меня? — с возмущением спрашивает женщина, не отводя взгляд от лица парня. — А сейчас я якобы не засмею тебя? — улыбается хитро Чонгук, видя то, как Чимин закатывает глаза в своей привычной манере. Ему нравится это. Так хочется поцеловать её. Он и тянется, чтобы поцеловать её, тянется к её лицу, чтобы стереть эту вредность со взгляда. Не успевает. Их сидения резко срываются вниз и Чимин кричит так звонко и оглушительно, что Чонгук не может перестать смеяться. Он не следит за горками и за тем, как вертляво их катают, поднимают и резко опускают, он лишь смотрит на то, как Чимин в отрицании качает головой и всё равно кричит. Это действительно смешно. Нет, не подумайте. Чужие страхи не должны веселить людей, не должны быть забавой и причиной для насмешек, но Чонгук даже тянет ладонь к своему рту, чтобы заткнуть смех, а не может. Она веселит его. Не её страх веселит его, а то, как она себя ведёт. Она чуть не оторвала ему руку, так крепко в неё вцепилась, со всей сила тянула на себя и почти успела прижать его ладонь к своим глазам, чтобы на смотреть на то, как далеко от них земля. — Я домой, — абсолютно серьёзно говорит Чимин, как только они останавливаются на месте, откуда начали свой путь. Её отстёгивают, Чонгук хихикает и спешит догнать, обнимая обеими руками за талию, легко поднимая на руки и так и неся её, держа со спины и за талию, пока идёт к одной из многочисленных палаток. — Отпусти! — возмущается Чимин громко, пытаясь дёргать руками и ногами. Чонгук отпускает, ставит на землю и тепло улыбается. Он протягивает одну руку, обнимает её за шею и целует в пурпурную щёку, отказывая в желании потыкать в неё. Надула. Вредничает. Пусть вредничает, если выглядит так очаровательно. Пусть тогда всегда будет вредничать, если эта милость с её лица не будет сходить. Чонгук извиняется, они идут на безобидные (для него) горки, на которых уже сама Чимин весело и громко хохочет, радуясь такому простому дню. Ей нравится. Ощущение радости в груди, немножко адреналина, окрыленность. Они проходят от одной палатки к другой, делают на память несколько фотографий и закупаются сладкой ватой. — Пойдём в тир? Я умею стрелять, — говорит Чимин с улыбкой, — только мне надо волосы собрать. Они у неё спутались из-за ветра, лезли в глаза, а она всё равно не собирала их даже в низкий хвост, потому что было не до этого. Не заботил внешний вид, не хотелось выглядеть как-то необычно. Хотя платье она сегодня надела яркое и лёгкое, потому что… Да потому что лето на носу! Жара уже во всю! Не из-за Чонгука, вот! — Постой, — просит Чонгук, передаёт ей свою вату на палочке, а сам становится позади неё. Он разделяет волосы на три пробора и ловко, не быстро, но явно аккуратно заплетает ей косичку, пока Чимин удивлённо смотрит на вату в своих руках. Она не думала, что Чонгук и такое умеет. Намджун не умеет — ему бы волосы её на кулак наматывать, и обязательно два раза, чтобы достать до затылка, сцепить их, иногда делая больно. Чонгук не делает ей больно, он делает мягко и аккуратно. В который раз нужно подумать об этом, да? Чёрт возьми, Чимин, хватит их сравнивать. Хватит думать о том, что делает один, чего не делает другой. Это неправильно. Да и в целом… неправильно быть здесь, рядом с ним, когда там, где-то далеко в кабинете с кондиционером сидит Намджун. Вы не договаривались, что будете парой, но ведь всё к этому и ведёт. И почему от воспоминаний о Намджуне становится так больно на душе? Так погано? Потому что предаёт его, пока гуляет с Чонгуком? А что будет с самим Чонгуком, который узнает, что у неё есть другой мужчина? Как он отреагирует на это? Разозлится на неё? Обвинит в чём-нибудь, упрекнёт? Не поймёт, да? Чимин сама себя порой не понимает, так что это нормально. — Дай резинку, — говорит парень, пока Чимин протягивает ему руку с палочкой ваты. Чонгук делает всё аккуратно, держит волосы, снимает резинку, передаёт вату и затягивает кончик косы чёрной резинкой. Чимин улыбается благодарно, выглядит как девчонка с собранными волосами. Она крутится на месте два круга подряд, пока её яркое голубое платье подлетает, оголяя бёдра. Косичка держится крепко, волосы не выпадают и из-за этого хочется улыбаться ещё ярче. — Что, много девушек заплетал? — Чимин не ревнует, она может сказать это честно, кладя ладонь на сердце. — Нет. У меня была младшая сестра, — Чонгук кладёт ладонь ей на плечо и ведёт её к тиру, — она с отцом уехала в Японию. — А мама? — спрашивает Чимин, заинтересовано поворачивая голову в сторону парня. — Мама осталась здесь, — Чонгук отвечает тёплым взглядом, — они не в разводе даже, хотя он уехал лет десять назад. — Ого, — Чимин удивлённо поджимает губы и доедает свою вату, продолжая идти рядом с парнем. — Ну что, готова проиграть? — Чон смеётся звонко и передаёт два очередных билета мужчине, пока тот даёт им ружьё и показывает на мишени, в которые нужно попасть. Чимин не отвечает, но зато одаривает его таким взглядом, что Чонгуку на секунду хочется забрать свои слова назад. На секунду. На долю секунды. А, нет. Навсегда. Он пропускает две фишки, не попадая по ним, но Чимин по прежнему ничего не говорит. Она молчит, и, наверное, это её фишка? Молчать перед самым началом игры, чтобы поберечь свои силы. Чонгук не верит. До последнего не верит, что какая-то там сорокалетняя женщина сделает его в этом деле. Да не может быть. Нет-нет. Нет. Чимин загадочна, выглядит так, словно либо по крупному облажается, либо действительно выиграет у него. Она садится на стульчик аккуратно, чуть разводит колени в стороны и её голубое платье падает не так красиво, как хотелось бы. Ружьё в таких хрупких руках и маленьких пальцах выглядит нелепо, некрасиво, не утонченно, как указка или карандаш. Ей точно место за учительским столом, с милым взглядом на своих учеников. Ей место там, за пыльными книгами, за кучей бумаг и горячим и невкусным стаканчиком кофе. Её жизнь — это плохой короткий сон, опухшие вечно глаза и покрасневшие белки. Её жизнь — это суматоха, бег, скорость, движение. Пойти туда, объяснить там, показать там. Что-то вечно делать. Все от неё что-то просят, что-то хотят получить. Кто-то — хорошую оценку, кто-то — хороший отчёт, кто-то — хороший ужин, а кто-то — хороший секс. Ей бы дать волю, дать пожить спокойно, дать вздохнуть полной грудью и позволить расслабиться. Немного отдыха. Она и не согласится — слишком привыкла к такому бешеному режиму, слишком привыкла есть быстро и стоя, слишком привыкла сидеть за тетрадками и вычитывать непонятные каракули малышни. Слишком привыкла жить в своём коконе, который образовался у неё за все эти годы. Она никогда не надевает кроссовки! Чонгук стал спрашивать о том, что на ней надето — каждый день. Каждый день она описывает ему свой наряд, всегда дополняя это тем, что на ногах каблуки. Туфельки. Что угодно на высокой подошве, чтобы быть выше бестолочей старшеклассников. Это дома она ходит в мягкой, спортивной, свободной одежде. Чонгук помнит ту толстовку и мягкие штаны, помнит своё огромное желание обнять её и не отпускать, задушить в объятиях. Но, чёрт, всю жизнь носить неудобную обувь? Вообще-то, она может повредить себе спину, если всю жизнь будет ходить в неудобной обуви! Ну, вы же понимаете параллель, да? Намджун — туфли. Чонгук — кроссовки. И та обувь красива, и другая красива. И туфли могут быть удобными, и кроссовки могут быть мягкими. Первый выстрел сбивает Чонгука со своих мыслей и он смотрит. Начинает смотреть, вникать, понимать, удивляться. Наверное, пора забрать свои слова, прямо сейчас. Чимин стреляет так точно и ловко по цели, что хочется спросить, а не была ли она в армии? Какого чёрта она не пропустила ни единой фишки и попала даже в те, что двигались? Мужчина, который стоит за стойкой, тоже с удивлением оборачивается на милую женщину, которая показала им двоим мастер-класс. Он берёт самую большую игрушку — какой-то медведь, и передаёт ей в руки под удивлённый взгляд её партнёра. — Что? — с улыбкой спрашивает Чимин, держа несчастного медведя одной рукой, смотря на Чонгука с лукавой улыбкой. — Где ты этому научилась? — возмущенно спрашивает парень, когда они садятся на скамейку, чтобы немного отдохнуть, — даже я промазал! А я вообще-то хорошо стреляю для того, кто был в армии. — Мой папа работал в тире. Поэтому я часто там бывала, и вся эта атмосфера мне знакома, — она кивает головой на палатки и улыбается чему-то своему, — это было давно. Тебя ещё тогда в планах не было. — Не смешно, — говорит Чонгук, но всё равно смеётся, замирая, — ты удивительная. — Влюбился? — спрашивает Чимин с улыбкой на лице, поворачивая голову в сторону парня, с прищуром смотря на него и ожидая ответ на свой вопрос. Он выбивает весь воздух из лёгких. — Влюбился, — шепчет Чонгук совсем тихо, так, чтобы слышала только она, медленно при этом качает головой. Вот так просто. В л ю б и л с я. И становится тихо. Чимин замирает, рассматривая парня, видя только его яркие глаза. Не слышен детский смех на фоне, крики с высоких аттракционов, выстрелы с тира. Не слышно весёлых песен, которые играют на фоне. Чонгук просто смотрит, а кажется, что уже одним взглядом любит. Не просто ведь влюбился — влип по самые уши, без шанса на спасение. Ему не выбраться отсюда. Чимин не хочет влипать, отводит взгляд и вытягивает ноги — болят после рабочего дня, хочется сделать себе массаж и потереть икры. Не хочется смотреть на такого влюблённого Чонгука и знать, что всё это заведомо провально. Ничего не получится, точно не у них. Намджун, если узнает об этом, убьёт их обоих. Он собственник до мозга костей, а Чимин, на самом деле, никогда не была ревнивой, и всегда славилась тем, что была самоуверенной. Иногда ей эта самоуверенность не сходила с рук, но это только придавало сил. Чёрт знает, правда, каких. Физических или моральных. У них ведь разные миры, разные ценности и разные судьбы. Они не могут быть вместе. Никогда. Но, ведь если задуматься. Совсем немного, подумайте о том, что все люди так и сталкиваются — с разными мирами, с разными судьбами и ценностями. Да, возможно, в чём-то их мысли сходятся, но по большей части они все разные. И так совпало с Намджуном. С другими любовниками, которые были у Чимин. Так совпало с Чонгуком. — У нас осталась лодка, сейчас самое время, — говорит Чонгук, когда чувствует, что молчание затянулось. Он встаёт со своего места и протягивает ей ладонь, чтобы взять за руку. Темнеет. Закат сегодня не яркий, не кровавый, а наоборот, неоново-мягкий, сиреневый. Почему небо такое фиолетовое? Должно же быть тёмное. Они доходят до лодки и Чонгук отдаёт два последних билета. Садятся вместе, берут плед, натягивая его на плечи, чтобы не замёрзнуть от воды. Медведя забыли на лавочке. Чимин смотрит на то, какой путь им предстоит — несколько длинных тёмных туннелей, красивые места, сделанные на манер пещер. Чонгук обнимает её рукой под пледом, притягивает ближе к себе и видит, как человек, который будет сопровождать их, с улыбкой отворачивается от пары и начинает медленно грести длинным веслом. Красиво. Чимин замирает, когда поднимает голову к импровизированным камням над головой, слыша капли падающей воды, видя яркие огоньки, словно мерцающие камни. Чонгук дышит тоже так — медленно, восхищённо. Они как два ребёнка, готовые наблюдать за такой красотой всю ночь напролёт. Ведь это прекрасно, когда они могут увидеть то, что им нравится, в абсолютно одинаковых вещах. Это восхищает, заставляет улыбаться. Чимин улыбается — не может идти против своих чувств, зарывается лицом в шею Чонгука, прикрывает глаза. От него снова так приятно пахнет, что хочется зарыться носом глубже, сильнее, не дышать другими запахами, а только им. Только его приятным ароматом, наслаждаясь и забываясь, оставляя все свои эмоции и чувства. Вот бы обнять его в ответ и знать, что так лучше. Заранее знать, что так — правильнее. Так нужно. Именно так, не по другому, не иначе. Она не может. Даже если сейчас дышит его ароматом, уткнувшись в шею, положив ладонь на его грудь, чувствуя, как стучит сердце, она не может сделать так, чтобы хорошо было только ей. Намджун. Она должна думать только о нём. У Тэхёна будет замечательная жизнь, если она продолжит быть с Намджуном. Да и не всегда он поступает так, как ей не нравится, бывают и приятные моменты, приятные вечера, когда они втроём смотрят фильмы, когда он остаётся ночевать у них. В такие моменты он к ней не лезет, потому что Тэхён дома, а он не хочет делать это при взрослом сыне, который всё понимает. В такие моменты они лежат в постели и разговаривают. О прошлом, о настоящем, о будущем. В такие моменты на душе тепло и спокойно, словно ты дома не просто как в надёжных стенах, а… Нет. Чонгук наклоняется, ласково целует её в висок и Чимин тает. Она тает из-за чувств, из-за того, что не может удержать в тисках своё сердце, не может самой себе сказать стоп. Они завершают этот вечер легко и спокойно. Выходят из лодки, говорят спасибо. Снимают билеты и прячут их в бардачке машины Чонгука. Там у него лежат сигареты и штук пять зажигалок. Чонгук, пока был сегодня с ней, ни разу не закурил. Почему так? Слишком сильно отвлёкся? Забылся? — Домой? — спрашивает он, когда они оказываются в машине. — Домой, — говорит Чимин, а хочется не к себе домой, а к Чонгуку. — Бам, наверное, соскучился за день, — улыбается парень. — Кто? — спрашивает Чимин прежде, чем понять. — Мой сын, — с гордостью отвечает Чонгук и чувствует лёгкий удар в плечо от Чимин, которая шутки не оценила, — да ладно тебе. Это доберман. — Почему я никогда не слышала, как он гавкает? — удивленно спрашивает Чимин. — Потому что он умный мальчик и знает, что нужно вести себя тихо, когда его папа разговаривает с любимой женщиной, — поучительно и воспитательным тоном говорит Чонгук, заставляя Чимин очаровательно захихикать. Она откидывает голову на сидение, вплетает пальцы в волосы Чонгука на затылке и улыбается. Молчит. Сердце вновь истекает приятной, кровавой негой. Не хочется, чтобы это заканчивалось. — Может, сегодня тоже позволишь у себя переночевать? — наглеет Чонгук. — Ни за что, — ласково отвечает Чимин, — не хватало ещё того, что Тэхён начнёт спрашивать о тебе. — Почему ты так боишься этого? — Я не боюсь, просто… ты молодой. Тэхён хоть и выглядит, как взрослый, но не думаю, что он поймёт это. — Он же твой сын, — качает головой Чонгук, — он в любом случае поймёт тебя. — А ты? Понял своего отца, когда он забрал твою сестру и они уехали? — Чимин поджимает губы и сжимает их так сильно, как только может. Какой-то вечер откровений получается. — Со временем да, — спокойно отвечает Чонгук, словно это больше не ранит его. Так ведь и есть, — поэтому перестань смущаться и бояться. Нам с Тэхёном всё равно придётся познакомиться. Да я и не претендую на роль его папаши. — Почему ты так в этом уверен? — Чимин убирает ладонь от его затылка и переводит взгляд в окошко со своей стороны. — Потому что я с тобой надолго, — просто отвечает Чонгук. Чимин хочется верить, что это так. Хочется верить, что он с ней навсегда. Не может. К сожалению, жизнь другая. И порой поступать нужно так, как тебе абсолютно этого не хочется. Делать это нужно ради других, ради своей семьи, ради своего сына. Тэхён не поймёт. Даже если и поймёт, Чонгук не сможет ему ничего дать. Намджун — лучше. Да, нужно верить в это до самого последнего вздоха. Только тяжело думать о Намджуне и дышать запахом Чонгука. Родным запахом. Запахом свободы.