jealousy, jealousy

breezeblocks — alt-j

Вот она жизнь. Прекрасная и яркая жизнь — день за днём, неделя за неделей, минус прошедший месяц. Ушёл в топку, прожит с чувством счастья и влюбленности. А как не чувствовать счастье? Как? Как не влюбляться? Представьте, только ложитесь в свою скрипучую постель, знаете, что никого не будет рядом в ней ещё долгое время, а на телефон приходит сообщение-уведомление и пожелание сладких снов. Не просто слова — их достаточно в этом мире. Чонгук часто присылает фотографии. Сегодняшним вечером прислал фото себя в пижаме и Бама, который влез мордой в камеру, пытаясь облизнуть телефон Чонгука. Этот пёс смотрит на него с такой любовью и нежностью, что Чимин сама ощущает себя болонкой, которая готова с такой же преданностью смотреть в лицо хозяина. Вот бы также, как и пёс, иметь возможность быть рядом, прижаться к груди, обнять его за шею и наслаждаться его тихим грудным смехом. Оказывается, Чонгук неплохо поёт. У него есть скрытые таланты. И поёт он явно лучше, чем она сама, потому что когда они выезжают за город в один из дней, кладут на землю плед, ложатся сверху, то Чимин особенно приятно лежать на груди парня, слушая не тишину, а бубнеж какой-то песни. Он обещает включить её позже в машине, и конечно же, включает. И Чимин слушает. Песня достаточно популярная, Чонгук напевал ей falling, не пытаясь голосом быть схожим с Гарри Стайлсом, но всё равно было… красиво. Чувственно, медленно, протяжно и едва слышно. Грудная клетка парня медленно поднималась, медленно опускалась. Он перебирал пальцами её волосы и напевал слова в макушку, но Чимин слышала. Она прижималась сильнее, слышала стук сердца, удивлялась и чувствовала, что находится на грани сна и реальности. Тот человек, что неожиданно появился в её жизни, тот человек, что… заставил её чувствовать. Посмотреть на мир другими глазами. Посмотреть другими глазами на свою жизнь. Он заставил вдохнуть полной грудью воздух свободы, дать понять, что она никому ничем не обязана. Конечно, с Чонгуком было хорошо. С ним всегда было приятно, уютно. Каждый его поступок делал огромную дыру в сердце Чимин, и тут же закрывал её. После свидания с аттракционами он снова приехал за ней. Ждал с невероятный улыбкой, высунутой рукой из окошка и курил сигарету. Чимин тогда отняла сигарету и сказала, что курить вредно, выкинула окурок и села в машину. Чонгук протянул ей простую белую коробку, а стоило туда заглянуть — Чимин потеряла дар речи. В коробке лежали кроссовки. Её размера. Мягкие, удобные, дышащие. Белого цвета. Чонгук ждал момент, когда она переобуется, с трепетом. Чимин выдохнула. Казалось, она держала воздух так долго в своих лёгких, что не могла сделать и вдоха. Кроссовки действительно были удобными, и ей было легче. Каблуки закинула на заднее сидение и с улыбкой посмотрела Чонгука. Почти что поцеловала его первая, но проходящие мимо школьники снова напугали — постучались в окошко машины и помахали ей ладошками на прощание. Напугали, черти. Улыбка не сходила с губ Чимин весь вечер. Они тогда гуляла по лесу за городом. Тоже свидание. Ночью того дня Чимин спалось крепче, чем когда-либо. Время шло. Прошло не одно, не два, и даже не три свидания, а целая куча. Чонгук всё время был рядом, всё время приезжал, даже вечером, когда, казалось бы, у неё куча работы и она задерживается в школе, когда он сам уставший, едва перебирает ногами, он всё равно приезжал. Охраннику говорил, что пришел к преподавателю Пак Чимин, и тот созванивался с ней, прямо на своём посту. Его впускали. Народу в школе всё равно практически не было, а Чонгук, уставший такой, плёлся к ней в кабинет, брал стул и садился рядом. Он обнимал Чимин за плечи, пока она заканчивала работать. Он брал её тетради себе, добрую половину, проверял особенно внимательно и говорил ей, что стоит поставить. Помогал. И это, знаете, дорогого стоило… стоит. Это дорого сердцу. Не тогда, когда берут твою работу на себя, а тогда, когда сам уставший с работы, тащишься к ней на работу и сидишь с ней рядом, чтобы только увидеть, услышать её смех, почувствовать её запах и улыбнуться, смотря ей в лицо. Она улыбалась. Когда хотелось выть от боли в шее и спине, приходилось выпрямляться на стуле, откидываться всем телом на спинку стула, приходилось смотреть. На закат, тёмный или яркий, что освещал её кабинет, разноцветные полки и яркие парты, на цветочки на подоконниках, лёгкие занавески. Она смотрела на Чонгука, что, порой, даже не вписывался сюда, в эту обстановку своим видом. Он мчался с работы, чтобы провести с ней время. В любом состоянии и в любом настроении. Чимин часто обнимала ладонями его щёки, целовала в кончик носа и уходила за кофе. Чонгук оставался работать вместе с ней. Иногда он приезжал к ней на работу, но не всегда помогал именно ей. Он говорил, что с ней работать легко, дома Бам не даст ему сделать ровные чертежи. Они работали — Чимин на своём месте, напротив неё Чонгук, который занимался своей работой. Так и сидели вместе. Когда Чимин плавно толкала бедром дверь, ставила перед ним стаканчик дешевого кофе из автомата. Когда Чимин совсем по домашнему снимала каблуки и оставляла около своего стола, хрустя пальчиками на ногах. Когда она задумывалась, глядя на доску, Чонгук наблюдал. Порой он наблюдал за ней слишком открыто и слишком пристально. Он не мог отвести от неё взгляда — полного обожания, любви, наслаждения. Она нравилась ему всей душой и всем сердцем, и сделать что-то против этого Чонгук просто не хотел. Он называл её своей маленькой и любимой женщиной, и по праву так и считал. Чимин улыбалась в ответ. Когда он зарывался пальцами в волосы, пытаясь понять написание слов у малышей, когда тяжело вздыхал над чертежами и устало разминал плечи. Она не могла отвести от него взгляда — полного обожания, наслаждения, влюблённости. Почему он покорил её сердце? Кто ему позволил? Кто впустил? Выгоните, ну же, прогоните его подальше от Чимин, потому что она сдаётся здесь. Здесь она не лидер, не борец, здесь она никто. Она не может сказать своему сердцу — стоп, хватит, замри. На секунду замри и выплюнь всю эту влюбленность по отношению к Чонгуку. А ведь, влюбленность её, она заслужена. Намджун покупал ей красивые дорогие вещи, покупал им домой технику и делал это чаще всего не потому, что Чимин просила, а потому что ему хотелось увидеть от неё хоть какие-то эмоции. Увидеть улыбку, любовь к себе во взгляде, получить от неё наслаждение. Она сдержано благодарила, чаще всего — сексом. Такая вот шлюха, которая работает не за деньги, а за технику в её доме и одежду. Грязно? Да. Унизительно? Не для неё. Паршиво? Для всех нас. Намджун никогда не позволит себе такое — помогать ей с её работой, молча разбирать документы и тетрадки, не будет спрашивать о её учениках и о работе. Он скорее тот, кому нужно выговориться, высказаться, чтобы его слушали. Чонгук не такой. Он любит говорить, но в равной к этому степени он любит слушать. Слушать он любит Чимин. Иногда друга, Джебома. Иногда приходится слушать Юнги, которая после своей смены заглядывает к Чимин и видит парня там. Они знакомятся ближе, и в один из вечеров даже идут гулять втроём. На следующий день Юнги признается, что чувствует между ними химию, что видит любовь и окрылённость. Боже, Чимин, если бы ты видела, как он на тебя смотрит! А ты… ты сама… как смотришь? Как? С какими эмоциями? Даёшь ему надежду, да? Ваш секс другой. Ну, да. Они с Намджуном очевидно разные, но чтобы настолько… Чонгук её слушает, он её слышит. Когда она просит остановиться — притормаживает, когда просит что-то сделать — безоговорочно выполняет. И если сначала они тупо трахались, то с каждым таким занятием Чимин начинает понимать, что они уже не просто занимаются сексом. Заняться сексом и заняться любовью — разное. Когда вы полюбите человека, того, кто позволяет вам опираться на него и быть слабой, вы поймёте. Тогда нет места грубости — только нежность. Тогда больше поцелуев. Тогда лишь взгляды в лицо друг друга и открытость, откровенность. Говорят, занятие любовью — это слияние душ. Чимин согласна, в какой-то мере это именно такое определение. Она в такие моменты действительно открывает свою душу Чонгуку, позволяет ему быть рядом, позволяет быть себе… другой. Позволяет себе быть собой. Сложно понять, да? Надо почувствовать. Ей нравится приходить к нему домой по вечерам, хоть в первую встречу Бам, о котором рассказывал Чонгук, припирает её к стене лапами, вставая в полный рост и едва оказываясь с ней одинаковыми. Чонгук смеётся, просит не пугаться, но Бам и сам приходит извиняться — ластится под женские ладони, облизывает её щиколотки и пальцы на ногах, смотрит так преданно, словно она его хозяин, а не Чонгук. Чонгук ревнует. Ну, немного, закрыто, но когда видит, как его пёс реагирует на неё, то покрывается мягкими колючками. Чимин, если честно, могла бы обнять его, даже если бы колючки были твёрдые. Хочется ведь прижать его к себе, обнять, смеяться в его грудь с тупых шуток. Он тоже простой. Говорит, что часто у него бардак дома, и немного стеснительно чешет голову, пока Чимин шутит о порнушных журналах. Не такой уж и бардак, если честно. Да, кое-где валяются вещи, но это не страшно. У неё тоже дома такое бывает часто. И ей комфортно, не напрягает. Как и быть с Чонгуком — тоже комфортно, не напрягает. У него дома не особо просторно, но уютно. Чимин нравится его кровать, его большая ванная, в которую можно набрать воды и поваляться. Не то что её тесная душевая кабинка. С Чонгуком можно «себя» не стесняться. С ним можно ходить в одних трусах, ходить без футболки, но после этого будут последствия. Потому что Чонгук он такой — дурной, на самом деле. Рычит по звериному и даже машет головой в разные стороны, словно у него в зубах игрушка. Это заставляет Чимин оглушительно громко смеяться. Она начинает замечать, что стала обнимать его всё чаще и чаще. Она первая тянется к нему, первая протягивает руки и первая целует. Чонгук отвечает — обожает её. Так и живут, преодолевая время. Он в любви к ней, она в обожании к нему. Иногда Чонгук не приезжает забрать её с работы, потому что сам до поздней ночи задерживается в офисе. Он пишет, что сильно скучает, пишет, что хочет всю её зацеловать, а Чимин в такие моменты не может удержать бабочек внутри своего живота. Да-да, тех самых паршивых бабочек, о которых вы все знаете. И о которых вы все наслышаны. В один из дней, всё меняется. Её вот такая серая, скучная, преподская жизнь. Она меняется на триста шестьдесят градусов. Начнём сначала? В этот день с самого начала всё идёт не так, как хочется: машина глохнет недалеко от школы, Тэхён психует больше обычного, а её настроение омрачается дождём. Внезапно так влил, хотя на небе и тучки не было. А она в светлой блузке, которая мгновенно мокнет и позволяет ученикам и коллегам увидеть очертания её груди в светлом лифчике. Немного стыдно, особенно когда влажные волосы приходится распустить, чтобы быстрее высохли, рубашку немного расстегнуть (на две пуговицы, не подумайте), а стоять приходится перед старшеклассниками, которые, конечно же, как без этого, подшучивают над ней. Кто-то пишет записочки, кто-то в открытую играет бровями, пока Чимин злится. И злость её копится. Так часто бывает, когда ты по жизни спокойный человек и редко взрываешься. Твоя злость может копиться месяцами, годами, пока любимая кружка не разобьётся и тебя тогда накроет. Некрасиво, уродливо, плохо. Жестоко, со слезами по всему лицу и желанием выплакать душу. Чимин терпит, задаёт чуть больше домашки, словно мстит и проводит свой день на полном нервяке. Один из классов вообще пытается ей доказать, что она не задавала контрольную им. Врут. Чимин видит по глазам, видит, как переглядываются, продолжая её дурить. Чёрт, когда это всё кончится? Никогда, вероятнее всего. Чонгук ещё нагружен работой с утра, поэтому не пишет, не звонит. От него ни одного сообщения, и это, если честно, добешивает Чимин ещё сильнее. И вот, когда рабочий день заканчивается, когда наконец-то можно пойти домой забыв про это до следующего дня, она снова влипает в неприятность. До дома идти не так уж и далеко, но дождь льёт невероятный, поэтому приходится оставить все тетради и папки на работе. Погода разыгралась нешуточная, июнь только-только начал греть, как прохладный дождь омрачил все прекрасное, что успели вдохнуть с началом лета. Нет, было тепло, хорошо, свежо, но блузка прилипала к груди и спине Чимин, и ей бы хотелось остановиться, чтобы переждать эту бурю, но нет. Какая-то упертость, понимаете, какой-то червячок в груди заставлял её всё идти и идти дальше, не останавливаясь под козырьками магазинов. Навстречу ей вышла женщина. Высокая такая, с длинными худыми ногами. Она плакала, сжимала зонт одной ладонью и смотрела в свой телефон, пока не замерла, подняв голову на Чимин, которая даже не думала о том, что можно взять с собой зонт. Женщина подошла в упор и сложила зонтик, позволяя своей прекрасной бархатной кофточке намокнуть. Она казалось такой… несчастной в этот момент. — Ты Пак Чимин? — спросила она строгим голосом, не предвещающим ничего хорошего. Чимин тяжело дышала — вообще-то она шла быстро и уже довольно сильно замёрзла. Но эта внезапная остановка заставила её только думать о том, что впереди неё стоит чья-то обиженная оценками ребёнка мама. Её что, будут преследовать ещё и после школы? Какого чёрта? Можно хотя бы за её пределами жить своей жизнью? — Если вы хотите поговорить об оценках своего ребёнка, то выбрали неподходящее время, — выдаёт Чимин раздражённо. Совесть не позволяет ей развернуться и уйти прочь, свернуть на другую улицу и дойти до дома другим путём. — Так это ты? — с надеждой в голосе спросила женщина, опустив руки по швам. — Это я. Приятно познакомиться. До встречи, — сказала Чимин, обходя женщину с правого бока, чтобы направиться домой. — Ты… ты шлюха! Зачем ты сломала мою судьбу, мою счастливую жизнь? Всё ведь было так хорошо, а потом появилась ты! Я верила, до самого конца верила, что это работа и командировки, а потом духи сменились, он стал постоянно сидеть в телефоне и перестал спать со мной! — разрывается гневно женщина, а Чимин замирает. Мелькает мысль… Чонгук? Кто? Кто? Кто? Кто? О ком она, черт возьми, говорит? Нет-нет-нет-нет-нет. Не Чонгук. Точно не он. Тогда?.. — Не поняла, — честно говорит Чимин, разворачиваясь и поднимая ладонь, чтобы вытереть с лица дождь, размазать тушь под глазами и посмотреть на женщину. Снова. На то, как она дрожит всем телом, как она трясётся и пытается сдержать свой искренний плач. — Чего непонятного? Чего? Что ты не поняла?! А?! Увела моего мужа из семьи и строишь из себя ту, кто ничего не понимает? — сокрушалась та, а Чимин, если честно, захотелось вдруг обнять её, погладить по голове и сказать, что не знает, в чём дело. Она и сама не понимает, почему выбирают постоянно её. Волшебная пизда? Возможно. — Какого мужа? — спрашивает Чимин тихо, дождь глушит её слова, поэтому приходится спросить чуть громче, чтобы пожалеть, — кого? — Намджуна… Моего… моего супруга… Это ты, всё ты, ты, ты виновата! Он из-за тебя перестал смотреть на меня так, как раньше! Я в телефоне сегодня увидела, как он тебе писал. И увидела, что он тебе писал. Он такие слова мне говорил, мне, понимаешь? Он так говорил мне, когда делал предложение! А ты лишила меня его и его любви, тварь! Это… кто? Кто перед ней стоит и рыдает, то прикрывая руками лицо, то выставляя его, позволяя Чимин смотреть. Смотреть. Смотреть. Блять. Ну хватит уже, а. Заебало, честно. Вот и всё. Вот тебе и жизнь. Лживая, чокнутая, шизанутая. Нихера не желанная. Бывало у вас такое? Нет? Радуйтесь. Чимин чувствует, что задыхается. Предана? А может, ты, блять, сама виновата? Когда не стала спрашивать у Намджуна о его жизни, когда попросила не лезть в свою, когда раздвигала перед ним ноги и, как дура, ей богу, думала, что нравишься? Что происходит вообще? Ради чего всё это? — И что? — Чимин не знает. Не понимает. Она ведь спокойный человек, неконфликтный ни разу. Она может выслушать, может кивнуть и пойти дальше, может принять и терпеть до тех пор, пока правда и слова не вскроют ей душу. И знаете, вот сейчас… Сейчас тот самый момент, когда больно, когда хочется, чтобы вскрыли, вырвали, достали. Заберите это сердце, оно вечно подводит. Вытащите эти мозги, они вообще ничего не понимают. — И что? В смысле… и что? — женщина теряется, это видно по тому, как лихорадочно она начинает осматривать улицу, на которой они находятся. Правда. И что дальше то? Ну, мужа увела, да, ноги раздвинула не раз и не только перед ним. И дальше то что? Стоять тут, промокая под дождём, распинаться, плакаться и выяснять отношения? Что делать то? Вы когда-нибудь попадали в эту ситуацию? Расскажите, пожалуйста, что стоит делать и как себя вести. Чимин ведь кажется, что ей всё равно прямо сейчас. Даже кричать не хочется. А ведь обидно. Намджун до ужаса ревнивый, но сам о своей жене ни словом, ни полсловом ни заикнулся. Почему? Считал Чимин за любовницу? Так если да, то почему тогда так отчаянно сильно помогает Тэхёну? Почему водит её на всякие мероприятия и даже не стыдится этого? Ему ведь всё равно на репутацию, ведь так? — Ты что, не понимаешь? — боже, заткните её, она так неприятно визжит, — он разбил мне сердце, вы оба разбили мне сердце! Ты должна в коленях у меня ползать и просить прощение, извиняться, чтобы я простила тебя за то, что ты испоганила мою жизнь, за то, что ворвалась и посягнула на чужое! Намджун мой, я так просто его тебе отдавать не собираюсь, ты поняла это? Хватит писать ему, хватит звонить! Он мой мужчина! Чимин молчит. Терпит. Глотает. Вжимает в себя. Вдыхает полной грудью, не может надышаться. Кажется, ещё секунда и она просто упадёт, потеряет сознание. Так бывает, когда больно, да? Чимин больно. Наверное. Она ещё не до конца чувствует. Нелепая ситуация. Дождь хлещет по её плечам, по лицу. С волос течет и неприятно капает холодная вода. В теле дрожь от холода и волнения. Намджун ей врал. Подпускал к себе, но последнюю дверь не открывал. Она дура всё-таки. Не спрашивала, не интересовалась. Решила, что если не совать свой нос в дела чужих, то будет проще. Ну, вот тебе и простота. Твоя любимая, твоя родная, ценимая и горячо уважаемая. Нравится такое, нравится? — Да он мне не нужен, — отвечает Чимин просто, пожав плечами. Видимо, эту женщину бесит всё: дождь, муж, Чимин. Чимин понимает, её от себя просто тошнит. Бывало у вас такое? Разочарование к самим себе чувствовали? Не потому что обманули и предали, это тоже, а потому что поступили так глупо, что и сами не ожидали, что способны на такое. Чимин вот вкусила это чувство сполна, и ей, вообще-то, совсем не нравится. Ей такое не по душе. Некомфортно. — Тогда зачем ты полезла в нашу семью, зачем? Это ты во всём виновата! Я не могу спокойно жить, зная, что при каждом удобном случае он к тебе приезжает! На что ты повелась? На его деньги, на его состояние и статус? Ты кем вообще работаешь? Нет, это уже смешно. Это начинает забавлять. Она думает, что всё так просто, думает, что Чимин кинулась только ради денег. А может просто согласиться и пойти домой? Да ну всё это нахуй. — Я пойду, — говорит Чимин, сама себе кивает, разворачивается и уходит. Она делает пару шагов, но её останавливают. Тонкие пальцы грубо впиваются в плечи, высокая женщина толкает её так сильно, что Чимин едва может устоять на обеих ногах прямо. Её руки тоже мокрые. А душа? Она мокрая? Она плачет? — Как ты не понимаешь? — женщина снова рыдает, хватая её за плечи и кричит в самое лицо таким ужасным отчаянием, что захлёстывает и Чимин тоже, — я люблю его… люблю-люблю-люблю, он моя жизнь, моё всё! Он моя вера в лучшее, мой свет, человек, который вытащил меня из грязи и ради которого я обещала стать лучше! — Мне это не интересно, — просто отвечает Чимин, получая пощёчину. Шлепок кажется тихим, но отражается лёгкой болью в щеке. — Нет, ты, паскуда, останешься, и ты, тварь, будешь слушать! До самого конца! Чтобы попытаться понять, как сильно я люблю его и какую боль ты причинила нашей семье! Мы были счастливыми до твоего появления, а ты всё испортила! — взрывается гневом женщина, снова замахиваясь и ударяя Чимин. Сколько раз ударила? Два? Хватит. Бог говорил, что надо подставлять вторую щёку, но Чимин считает, что одной расплатилась сполна. Это неприятно — когда тебя бьют. Неприятно и больно. Обидно. — Катись ты со своим мужем подальше. Оставьте меня в покое, — говорит Чимин ледяным тоном, куда холоднее, чем этот дождь. Она толкает женщину в ответ и уходит. Больше не разворачивается, не ждёт, не боится, что её догонят и снова ударят. Да пусть, чёрт возьми! Может мозги ей, которых не хватает, вобьют! А это больно. Ну, понимать, что у тебя нет мозгов, что ты доверчива и глупа, что во многом сама виновата. Не попадись он ей тогда, пять лет назад, весной, всё было бы по другому, да? Жизнь была бы другой? Лучше? Хуже? Чёрт его знает. Чимин не плачет — это не то, что сломает её. Не то, что заставит рыдать, сгибаясь на полу и задыхаясь от нехватки воздуха. Она идёт в сторону дома, вымокнув полностью. Дождь прекращается, когда она шагает по своей улице, наступая на лужи. Небо даже светлеет — тёмные тучи уходят, дают место светлым. Сейчас вот солнышко выглянет, и сразу высохнут лужи, по которым шагает растерянная Чимин. Дом. Милый дом. И сразу будет тепло, сухо, хорошо. Спокойно и уютно. Чимин открывает входную дверь и прикрывает глаза лишь на секунду — пахнет так хорошо, совсем-совсем приятно. Она закрывает дверь и снимает туфли, в которых воды больше, чем в лужах. Идёт в сторону кухни и видит, что за столом сидит задумчивый сын. Знаете, даже разговаривать не хочется. Чимин вся мокрая, уставшая, заёбанная жизнью. Она отодвигает стул от стола, садится так сильно, что спинка и ножки скрипят — она ведь рухнула на него, а не просто села. Тэхён молчит, смотрит на свою маму и молчит, поджимая губы. Хочет что-то сказать, а не решается. Чего ждёт-то? А-а-а… знаем. Мы знаем, чего он ждёт. Возможности добить Чимин. — Чонгук заходил, — говорит Тэхён серьёзным тоном, а Чимин замирает. Ухает где-то в сердце, тело покрывается холодным потом, а в ушах гудит давление. Сердце в глотке, ещё чуть-чуть и можно выплюнуть. Задохнуться. Заплакать? Пожалуйста, пусть этот день закончится. Чимин лишь внешне холодная. Переводит пустой взгляд в сторону сына и не знает, стоит ли открывать рот. По его взгляду всё видит. — И что? Ирония судьбы, да? Она между прочим тоже задавала этот вопрос некоторое время назад. — Сказал, что вы спали вместе, — выдавливает из себя Тэхён, покрытый острыми колючками. — Прям так и сказал? — любопытствует Чимин, словно это всё, что её волнует. Тэхён теряется, потупляет взгляд, смотрит в стол. Он чешет шею и в отрицании машет головой. — Нет, вообще-то сказал, что очень сильно любит тебя. Мам. Ты… прости меня, ладно? Тэхён чувствует себя виновато. За что хоть, милый? Ты — ребёнок, её сын, ты не способен сделать больно, даже если постараешься, даже если захочешь. Твои слова как броня — они от Чимин просто отлетят и попадут разве что в тебя. — Мам, — снова зовёт Тэхён, поднимая взгляд и смотря на неё побитым щенком, — я сказал ему про Намджуна. — М-м, — мычит Чимин, отворачивая голову от сына и запрокидывая её так сильно, чтобы увидеть потолок с одиноко висящей паутиной около лампы. М-м. Понятно. — Ты… ты почему не сказала про Чонгука? — взрывается вдруг Тэхён, подскакивая на ноги, — ему сколько лет вообще? Он ведь такой… Мам! Ты меня слушаешь? — Не хочу знать, — качает головой Чимин отрицательно. Не хочет, правда не хочет, хватит уже на сегодня. — Ты такая эгоистка, — с чувством выплёвывает слова Тэхён, — неужели не доверяешь мне? Я ведь твой сын! Ты могла бы сказать об этом мне! Чёрт! Я же не чужой тебе человек, не какой-то там незнакомец с улицы, а твой сын! Я просто в шоке! Он злится, выходит в коридор, обувается, шуршит одеждой и уходит, громко хлопая дверью. Концерт, да? Драма. Жизнь её. Обычная. Скучная. Преподская. Как там пелось в песне? «Пожалуйста, разбей мне сердце.» Разбил. Только не понятно, кто именно из них троих.