jealousy, jealousy

nightmare — halsey

А сейчас. Кульминация. Истории? Нет. Кульминация этого прекрасного дня. Знаете, что такое истерика? Когда ты улыбаешься как дурак чему-то своему, непонятным мыслям или тому, как смешно капает вода с крана, улыбаешься тому, как плотно волосы лежат в кулаке, пока ты зажимаешь их пальцами, вытягиваешь. Улыбаешься тому, как острые ножницы, которыми… резать руки? Тело? Что? Нет-нет, вы не о том думаете. Острые ножницы впиваются так легко и просто, что хочется улыбаться не переставая. Вот уже первые пряди падают огромным комком на пол ванной комнаты, мешаются и путаются, оседают на одежде. Чимин ведь всё ещё в своей юбке ниже колена, в блузке, что прилипает к телу из-за пота. А как иначе? Как ещё это вывозить? Когда Тэхён вылетел из дома, обиженный поступком матери, он не думал о ней и чувствах, которые, возможно, ранит. Разбивает. Душит. Чимин тоже не думала. Руки страсть как чесались, чтобы добраться до телефона, позвонить Чонгуку, всё объяснить ему. Хотел сделать как лучше, да? Хотел познакомиться с её сыном, а в итоге что? Что? Узнал про другого любовника. Здорово, правда? Заслуженно ли всё это? Она тогда подскочила со своего стула с такой силой, что он отлетел на половину метра и упал на пол. Хваленное спокойствие, которое любил в ней Намджун, дало трещину. Маска разлетелась по швам, как осколки кружки, которую она кинула в стену, чтобы наполнить звенящую тишиной комнату звуком. Любым. Лишь бы не криком. Не слышать свой голос — значит дышать, смыслить, осознавать, понимать. Первая мысль — Чонгук не поймёт, не простит. И даже не думаешь, куда сын пошёл, куда отправился пешком. Он просто вышел из дома, психовано дыша себе под нос, словно Чимин тут виновата во всех смертных грехах. А она виновата? Ну, вообще-то… Громкий истеричный смех срывается с губ Чимин, словно слюна у диких животных из пасти. Она тянет тонкие пальцы к губам и затыкает себя, чтобы не разочаровываться в мыслях, не позволить этому раздраю осесть в лёгких, как капле никотина. Капле? Да тут целый чан. Не разлейте, пожалуйста, Чимин в этот раздрай ещё полностью окунуться нужно. И вот она, такая долгожданная истерика, та, которую ждёшь годами и чувствуешь, как сердце каменеет без чувств и эмоций. Да, Чимин не любила плакать часто, и у неё не было такого состояния, когда хочется закрыться ото всех и остаться одной, чтобы в голос прорыдаться, дать себя себе же пожалеть и утешить. Она не из тех, кто жалеет свои чувства и силы, скорее из тех, кто будет идти по головам до той отметки, пока эмоции не дадут дикий всплеск. И после всё придётся начинать сначала. Как и сейчас. Она смеётся громко и страшно, едва ли не задыхаясь от слюней, скопившихся во рту. Кружка улетела в стену, мы знаем об этом, но знаем, что было дальше? Она метнулась разбитой тенью к полке с заначкой, где за кучей коробок с рисом стояло пару бутылок алкоголя. Виски и вино. Выбор очевиден. Она не пьёт противную жидкость из стакана — до него нет дела. Она хлещет виски из горла бутылки, потому что так сильнее принимаешь свою ничтожность. Так быстрее начинаешь осознавать весь пиздец своей жизни, который внезапно зашёл в тупик. Из тихой, мирной жизни, из спокойствия и принятия своей жизни без попыток изменить что-либо, всё это выливается в истерику со смехом, со слезами и желанием заткнуть саму себя. Чимин не думала, что снова сможет заплакать. Не от физической боли — нет, она от неё не плачет, всегда терпит. Но ведь до этого всегда терпела то, что ранило её сердце, а сегодня, именно в этот день, словно все карты пошли против неё, словно звёзды отвернулись, а деревья со своими несчастными ветками и листьями отвернулись в другую сторону. Теперь она понимает, как бывает, когда «мир переворачивается». Он и перевернулся, потому что она упала, пока шла в гостинную. Споткнулась о собственные ноги и упала на колени. Колготки порвались и на коленке была дырка. Чимин, стоя на коленях посреди своего дома, поставила бутылку на пол, подтянулась юбку и закатила рукава белой блузки. Она села спиной к стене, подпирая её, и вновь прижала губы к бутылке. Поморщилась, когда выпила, дёрнула плечами и прищурилась. Тяжело и шумно дышала, позволяя груди вздыматься высоко и беспокойно, часто. Думала, что так станет легче. Но вот он. Раздрай. Тот самый, когда ты некрасиво, уродливо рыдаешь, издаёшь противные горловые звуки, задыхаешься от заложенности в носу и боли в горле, собирая свои слюны и слёзы. Всё вместе. Отвратительно-уродливо. Чимин задыхалась, плакала так, как… не помнит, если честно. Не с чем ей сравнить, уж извините. Она помнит, как цеплялась пальцами за стену и стенала, вжималась лбом в её твёрдую поверхность, скулила как подбитое животное, на самом деле радуясь, что Тэхёна нет в доме. Навалилось всё: осознание того, какая она мать, что она делает правильно, а что неправильно. Вспомнились родители, которые бросили её одну с их внуком, вспомнился первый парень, который мудак тот ещё, но подарил ей Тэхёна. Вспомнились все годы с Намджуном, когда она предпочитала быть отстранённой, только тогда ещё не знала, что это ранит её до ужаса, до боли в груди и сбитого дыхания. Она… она правда разрушила чью-то семью? Это бумеранг ей за что-то прилетел или такого в жизни не бывает? Карма, быть может? Что это? За что? А ведь Чонгук… нет. Нет. Не думать, только не сейчас, только не о нём. О чём угодно, о ком угодно, только не о нём. Больше всего на свете Чимин не хотела причинять ему боль. Чонгук никогда не травмировал её, никогда не делал больно, всегда старался быть рядом, а сейчас просто… Но он ведь тоже поступил неправильно. А теперь узнал про Намджуна. У которого, на самом деле, была и есть жена. Визгливая такая, красивая всё-таки, с длинными ногами, высокая. Худенькая. И она правда любит Намджуна. По её глазам, в которых боли больше, чем созвездий во вселенной, Чимин это поняла. Увидела, убедилась. Только вот… чего раньше к ней не пришла? Почему не дала о себе знать раньше? Думала, наверное, что всё это так, ерунда. Что Намджун погуляет и вернётся к ней под бок, что будет спать рядом и только с ней. Дура. Позволила Намджуну быть рядом с Тэхёном. Чёрт. Дура. Непробиваемая, но раненая. Чимин не думает, больше не соображает, когда неприятная горечь от виски попадает не просто в тело — в мозг, в кровь, в сознание. Её ведёт, когда она встаёт — так сильно напилась. Рубашка, влажная от холодного пота и дождя, липнет к телу. Чимин задевает коленкой стол, смотрит на свои рваные коготки и морщится устало. Отрешенность отпечаталась на её лице, эмоций больше не было. Это та стадия, когда после истерики со слезами и хрипами приходит мнимое спокойствие. Оно не будет длиться долго, но это как просветление у наркоманов, тоже бывает крайне редко. А потом начинается веселье — снова смех, снова агония. Чимин в ней бьётся всем телом. Она на кухне едва не наступает на осколки, которые разлетелись от разбитой кружки. Но она, почему-то, знает, куда ей нужно идти. И идёт. Доходит до тумбы, открывая её с такой силой, едва ли не вырывая полку. Среди ножей и венчиков лежат ножницы. Чёрт знает зачем, но вроде бы острые. Чимин тянет своё тело к ванной комнате. Включает свет и запинается о футболку Тэхёна на полу. Даже не ругается, не закатывает глаза и не тянется её поднимать. Она видит своё отражение в зеркале и чертовски сильно удивляется тому, как выглядит её красное лицо и опухшие веки. Вот же чёрт, блять. Неужели они настолько сильно смогли разбить её? Удивительно, но волосы легко ложатся в руку. Первый взмах, второй, третий. Чимин кажется, что это сон, что это забвение, но вместе с тем, как легко отлетают её волосы с головы, боль уходит. Исцеление, правда? Криво постриженная, едва не поранив себя, она бросает ножницы в раковину и смотрит на пол, где тёмные длинные волосы лежат некрасивой кучей, сплетаясь и разветвляясь. Словно она сама — дерево, а валяющиеся на полу волосы — её корни. Вот-вот, сейчас они врастут в пол и она вместе с ними, замрёт статуей и не сможет больше пошевелиться. Чимин улыбается — устало, привычно. Не хочет думать. Тащит своё тело к спальне, ищет под кроватью обувную коробку и достаёт оттуда пачку сигарет с зажигалкой. Знаете, когда у вас есть дети — нужно тщательно прятать вещи. Но когда у вас есть взрослые дети мужского пола — прятать нужно абсолютно всё. Чимин, конечно же, не сомневается, что Тэхён пробовал курить, но от его одежды никогда не пахло палёным, а значит он не увлекается этим так сильно, как ей бы было страшно об этом думать. Она выходит из комнаты и стягивает плед с дивана, набрасывая его на плечи. Выходит на крыльцо со стороны улицы, и не задумывается о том, как будет выглядеть в лицах соседей следующим утром, когда окончательно протрезвеет. Сейчас это последнее, о чём она думает. Кутаясь в плед сильнее, Чимин садится на порог и достаёт из пачки первую сигарету. Она подкуривает её, затягивается и с непривычки кашляет. Лёгкий летний ветер холодит кожу шеи не прикрытой волосами, и Чимин натягивает плед уже повыше плеч, чтобы согреться. Отчего-то её трясёт. Женщина не знает, сколько сидела на одном месте, то вытягивая ноги, то сгибая их вместе, то пряча лицо в ладонях, то тоскливо улыбаясь. Вот бы сейчас подъехала машина, а из неё вышел… Чонгук. Подошёл бы к ней, поговорил и она бы смогла ему всё объяснить. Только бы стал слушать, пожалуйста. Но Чонгук не приезжает, никакая машина не проезжает, пока на улице сгущаются сумерки. Небо окрашивается тёмно-синими тучами, а это означает, что либо ночью, либо ранним утром, дождь снова вольёт. Может с этим дождём уйдут все несчастья? Ну, вот. Чёрт. Думала, что никогда не жалела себя, а сейчас ведь именно этим и занимается. Корит себя за многое. За многие слова, действия, поступки, которые не совершила, а могла бы, и за те поступки, которые всё же совершила. Не подумайте — Чимин не тот человек, который… Блять. Обычный она человек. Без приукрас и сказок о принцессах и тех, кто всегда поступает хорошо, всегда поступает правильно. А как хорошо? Как правильно? Не уводить чужих мужей из семьи? Растить сына без возможности дать ему всё самое лучшее? Не влюбляться? Как? Как, блять? Что из этого правильно? Как поступать правильно, чтобы не корить себя потом, не уничтожать плохими поступками и мыслями? Вы только объясните… Чимин вздыхает, упирается руками в свои колени и закуривает, кажется, третью сигарету. Время тянется так медленно, пока её мысли медленно проясняются, а сознание трезвеет. Не так уж и много она выпила. Немного, чтобы придать себе смелости. Тэхён вот идёт домой. Он в толстовке с капюшоном, нахмуренный и шаркает ногами по асфальту — дебильная привычка. Чимин и сама так делает, когда обувает кроссовки, которые ей подарил Чонгук. Снова. Снова мысли о нём. Сын заворачивает в сторону дома и замирает около самой дороги. Чимин затягивается, убирает сигарету от губ и выдыхает медленно дым в самое небо, словно он способен туда долететь. Красиво звёзды светят, можно ими любоваться. — Мам? — растерянно шепчет сын и подходит ближе, грузно садясь рядом. Чимин нутром чувствует исходящий от него запах — чувство вины. Она и сама этими духами провоняла за сегодня. Тэхён тянет пальцы к зажатой сигарете меж пальцев Чимин, но женщина ловко отводит руку дальше и, продолжая смотреть вперёд, медленно качает головой в разные стороны. Тэхён вздыхает. Тяжело так, с грузом на душе. Он снимает капюшон, вплетает пальцы в волосы и трясёт ими, делая себя растрёпанным. Любимый сын. — Ты хоть знаешь, как курить? — спрашивает с прищуром, но не улыбается. Хочет поговорить, не начинает с сути. Чимин знает его лучше, чем свои пять пальцев. Не также. Лучше. — Знаю, — кивает Чимин и снова затягивается, выпуская дым, — а ты? — Что я? — спрашивает Тэхён, наклоняя голову к женщине. — Ты знаешь как курить правильно? — спрашивает Чимин своим тихим, охрипшим после истерики голосом. — Знаю, — пожимает плечами сын и замирает, поджимая губы, молчит, — прости меня. — Не нужно, — качает головой Чимин. Ей действительно не нужны ничьи извинения, потому что ей хочется самой извиниться. Перед Чонгуком. Перед собой. Перед женой Намджуна. — Ма, — Тэхён зовёт требовательно и тихо, — я виноват. Не должен был так говорить, сорвался почему-то. Подумал, что ты мне не доверяешь. Но я знаю, что доверяешь, я же твой сын. Прости меня. — Тэхён, — Чимин оставляет сигарету рядом с другими лежащими на пороге, на самой последней ступеньке, поворачивая голову к сыну, — всё хорошо. Не нужно извиняться. Я не виню тебя ни в чём, милый. — Тогда почему ты плакала? — Тэхён кладёт ладошку на её спину. И этот, именно этот жест поддержки, родные глаза сына, который вообще-то является её семьёй, её родным человеком, продолжением рода, именно это заставляет лицо Чимин исказиться в ужасной гримасе. Тэхён шепчет что-то вроде «ну, мам» и ласково обнимает её, позволяя вжаться в своё плечо и затрястись из-за слёз. Он буквально сейчас начинает чувствовать, что ей плохо, что она переживает что-то страшное, ужасное, то, что делает ей больно. Он и не помнит того момента, чтобы она плакала или была настолько уязвлённой, потерянной и растерянной. Это плохо. Знать, что твоему родному человеку плохо, но не иметь возможности утешить его или помочь хоть как-то. Тэхён вот точно не знает, что делать. Он гладит её по спине и чувствует запах алкоголя и сигарет. Это уже звоночек, да? Чимин успокаивается сама, устало трёт лицо ладонями и чувствует, как её холодные пальцы перехватывает большая ладонь сына. Тэ мягко поглаживает её руку и заглядывает в лицо своим серьёзным взглядом, нахмуренными тёмными бровями и решительностью всё узнать. — Кто такой Чонгук? — мягко и аккуратно спрашивает Тэхён, не отпуская ладонь матери. — Он… — Чимин прикрывает на секунду глаза, чтобы придумать, как соврать, но это не поможет ей сейчас, поэтому она не может не говорить правду в лицо сына, — он мне нравится. Как человек. Как мужчина. Ему двадцать восемь и он, да, он очень молодой для меня. Я знаю об этом. Мы познакомились с ним в клубе и он сразу же зацепил меня. Думаю, я ему тоже понравилась тогда. — А как же Намджун-хён? — Тэхён вздёрнул бровями вопросительно, и только по выражению его лица Чимин поняла, что сын готов её слушать и слышать. Понимать. — Он не знает о Чонгуке ничего, — женщина качает головой, — я прекращу общение с Чонгуком. — Почему? — Тэхён чуть дёргает плечами, морщась от непонимания. — Потому что он не тот человек, который нужен нашей семье. Он был нужен моему сердцу, потому что я просто влюбилась в него. Он не дал бы тебе того, что даёт Намджун. У тебя прекрасные показатели в спорте, в соревнованиях по нему же, в художке, — Чимин перечисляет, загибая пальцы, вырывая ладони из рук сына, — с ним ты можешь жить так, как тебе хочется. — Звучит так, словно я должен использовать хёна ради своих целей, очень корыстно, — Тэхён скучающе тянет губы и упирается кулаком в щёку, — мне ведь не нужны его деньги и связи, ма. — Сын, — со вздохом выдавливает из себя Чимин и, снова выдохнув, качает головой, — нужны. Это уродливая часть нашей жизни, в которой тебе что-то дают, а ты должен просто сказать спасибо и пользоваться этим. Если есть такой шанс — воспользуйся им. Это не сделает тебя плохим человеком. — Но я не хочу вечно сидеть на его шее, — Тэхён ударяет ладошкой по своему колену, — что он сказал? Куда хочет меня впихнуть? Пойти учиться на юриста, банкира, менеджера? Кто ему в офисе нужен? — Милый, — устало тянет Чимин, вновь морщась и прижимая пальцы к переносице, — ты просто… просто прими то, что он даёт тебе сейчас, потому что когда он отвернётся от тебя или от меня, жизнь точно изменится. Да. Всё изменится. И ради тебя, дорогой сын, Чимин будет той самой плохой мамой, которая совершает ошибки. Не в жертву. Не из наслаждения. Не из грусти. Не из долга. Просто… так. Да… просто так. — Пусть меняется! — злится Тэхён, поджимая губы, — я ни за что не хочу идти учиться туда, где мне не нравится, и быть тем, кем я не хочу быть, тоже не буду! — Тэхён, — шипит Чимин, поворачивая голову в сторону сына, замирая, поджимая губы и копируя его выражение лица, — кем ты хочешь быть? — Я… — он теряется, замирает и молчит, стыдливо опуская голову, — не знаю. Извини. — Ничего, — женщина машет ладошкой и пожимает плечами, — это нормально — не понимать, кем именно ты хочешь быть, кем хочешь работать и на кого учиться. Не переживай из-за этого. — Не могу, — честно признаётся парень, тяжело вздыхая, — постоянно думаю об этом. Знаю, что тебя это расстроит, вот и не могу перестать думать. Все мысли только о том, кем я должен быть в будущем. Не могу определиться и это меня бесит. — Жизнь может круто развернуться в любой момент, — Чимин звучит поучительным голосом, вызывая у уставшего Тэхёна улыбку, — поэтому не стоит загадывать сейчас. Плыви по течению, жизнь всё равно одна. Я, наверное, должна говорить тебе, чтобы ты больше учился, но я и так вижу, как на тебя это всё действует, поэтому… Намджун прав. Я слишком нежная с тобой, разбаловала. — А что надо было делать? — Тэхён улыбается и вновь подпирает висок кулаком, с улыбкой смотря на женщину, — наказывать меня? Сажать под домашний арест? — Это бы отдалило тебя от меня, — Чимин вытягивает ноги, касаясь ступнями травы, взгляд падает на порванные колготки, — ты единственный мой родной человек, и я точно не хотела бы отдаляться от тебя. — Я тоже, — Тэхён кивает и замолкает на несколько минут, прежде чем снова начинает говорить, — ты сказала, что любишь Чонгука. Что мешает тебе быть с ним? — Я же старая для него, — Чимин смотрит на Тэхёна с приподнятыми бровями, — мне через двадцать лет будет шестьдесят, а ему едва ли стукнет пятьдесят. Когда я уже буду бабушкой, он будет статным мужчиной. Зачем ему таскаться со мной и терпеть это? Морщины, климакс, перепады настроения, седину в волосах, болячки. У него другая жизнь — весёлая, яркая, живая. Ему нужна точно не я. — Это он так сказал? — Нет, — Чимин понимает, куда клонит её сын, но молчит, поворачивая к нему голову, — он так не говорил. — Он показался мне смешным и немного наглым, когда пришёл сегодня утром. Осмотрел меня так, я сначала не сообразил, что он хочет. А потом вывалил на меня, что любит тебя, что хочет быть с тобой и ему на мои слова протеста абсолютно всё равно, — Тэхён смеётся под нос, — а потом я… не знаю, как так вышло, что я ляпнул про Намджун-хёна. Но лицо Чонгука сразу же изменилось. Он может и не поверил мне сначала, но всё равно… ма, хочешь я с ним поговорю? Я всё могу объяснить ему. — Не нужно, — Чимин отрицательно качает головой. — Но ты же любишь его, — Тэхён тянет ладонь к плечу мамы, сжимает её плед, чуть опуская вниз, а после прищуривается и поддаётся чуть ближе, — ма… а где твои волосы? Чимин поднимает ладонь к своему затылку, поглаживая его, натыкаясь на мягкие остриженные волосы, чувствуя голой шеей прохладу летнего вечера. Тэхён выглядит настолько ошарашенным и удивлённым, что хочется смеяться. Чимин и смеётся с его забавного лица, пока хватается ладошкой за руку сына и не может остановить хохот. Тэхён, конечно же, не особо понимает, что происходит, но послушно смотрит и ждёт объяснений. — Ты сама это сделала? — доходит до него спустя минуту, и от того, как сильно вытягивается его удивлённое лицо, Чимин едва ли не падает в траву позади себя, заливисто смеясь. Кажется, от её смеха у соседей начинает гавкать собака во дворе. — Ты мне поможешь, — улыбаясь и переставая смеяться, говорит Чимин, — подстрижёшь поровнее, я, наверное, там клоками отстригла. — Ты… зачем это сделала? А если бы поранила себя? Я же вообще не умею стричь, как я смогу? — Тэхён выглядит больше возмущенным, чем удивлённым. Чимин качает головой и встаёт, забирая пачку сигарет и зажигалку. Окурки так и остаются лежать ровной полоской на последней ступеньке крыльца. Они заходят в дом и Тэхён идёт в сторону кухни, натыкаясь на осколки и открытую бутылку алкоголя. Парень сам достаёт веник и собирает осколки, аккуратно подбирая их и выбрасывая в мусорное ведро. Чимин, укутанная в плед, заваливается на диван и включает телевизор, тупо смотря в экран. Не хочется ничего делать, не хочется думать, соображать. Хочется отключить мозги, забыть обо всём и уснуть крепким сном, взяв больничный. Точно. Она точно возьмёт больничный, чтобы отоспаться за несколько дней и прийти в норму, разобравшись со всеми поступками. — Да уж, — слышится из ванной, пока Тэхён включает свет и заходит туда, смотря на пол. Чимин снова не сдерживает громкий смех, пока её сын собирает волосы, подметает и заставляет маму прийти в ванную. Он приносит ей стул, накрывает плечи полотенцем и волнуется, не зная, как подступиться. Волосы уже точно не будут лежать ровно, но главная задача Тэхёна в том, чтобы сделать из этого бардака что-то аккуратное. Он вздыхает, мочит волосы мамы и берёт ножницы в руку, начиная стричь. Чимин видит сына в отражении зеркала, видит его задумчивое лицо, соединённые брови и хмурый взгляд. Старается, делает всё аккуратно. Женщина улыбается уголком губ, послушно и смирно сидит, слушая своего мастера. Она смотрит на него и улыбается — не может не улыбаться. Её сын такой восхитительно взрослый, хоть и не всё понимает. А может это просто Чимин думает по-другому, зная, что понимает каждые слова не так, как другие. — Всё, — Тэхён убирает ножницы и расчёсывает короткие волосы мамы, которые едва ли дотягивают до задней стороны шеи. — Я искупаюсь, — говорит Чимин, пока Тэхён послушно забирает стул и уходит, перед этим подметая полы за собой, убирая. Женщина снимает одежду и залезает в душевую кабинку, закрывая за собой дверцу. Она включает воду и делает её погорячее, выдавливая немного шампуня и греясь, растирая гель по телу. Не хочется долго сидеть под горячей водой, поэтому Чимин выключает воду и насухо вытирается, протирая за собой влажные следы, всё-таки поднимая футболку Тэхёна и бросая её в стирку, туда же отправляя и свою рабочую одежду, кроме колготок, которые можно только выкинуть. Чимин обматывает маленькое полотенце на волосах, другим прикрывает своё тело и на носочках выходит из ванной комнаты, выключая свет, держа в руках колготки, которые относит на кухню, выбрасывая в мусорное ведро. Она уходит в свою комнату, закрывает дверь и снимает полотенце, бросая его на кресло. Сама же подходит к комоду, открывая его и достаёт обычные трусы, которые сразу же надевает. Полотенце с её волос падает, и Чимин спешит дойти до шкафа, чтобы вытащить мягкую футболку и штаны, надевая на своё тело. Она выдыхает и вытирает волосы маленьким полотенцем, бросая и его в сторону кресла. Сумка осталась на работе, телефон там же. Чимин думала, что дождь закончится, а после было уже не до этого. Очень хочется сходить за своим телефоном, но Чимин лишь падает на кровать, раскидывая руки в стороны. Интересно, кто-то писал ей? Хоть слово, хоть что-то… Не кто-то. Чонгук. Так. Чимин. Стоп. Хватит думать. Всё завтра-завтра, а сейчас только отдых, здоровый сон и, возможно, лёгкий ужин, потому что желудок сводит. А может это от алкоголя? Тошнит, кажется. Нет-нет. Или всё же да? Чимин поворачивается на постели и закрывает глаза, плотно смыкая губы. Нет, ей не плохо. Просто накрутила, перепила, распереживалась. С кем не бывает. Ни с кем не бывает, блять. Тэхён гремит чем-то на кухне, а Чимин точно знает, что её сын хочет приготовить ужин. Он, наверное, голоден, а она даже не спешит вставать, чтобы хоть что-то приготовить ему или самой себе. Не хочется двигаться. По стеклу вдруг начинает барабанить дождь, и они сделали правильно, что зашли в дом. Чимин сейчас хочется лишь согреться. Опуская ступни на пол, она встаёт и выходит из спальни, доходя до кухни. Тэхён жарит яичницу, не желая тратить силы на готовку высшего уровня и качества. Чёрт, у неё бы точно отняли родительские права, если бы узнали, как она кормит Тэхёна. — Не будет лишнего немного? — спрашивает Чимин и подходит ближе, заглядывая за руку сына, пока тот ловко двигает лопаткой в сковородке. — Будет, я на двоих делал, — парень выключает плиту и берёт подставку, ставя её на стол, посередине. Чимин берёт две вилки и они садятся за стол. Жуют тихо, медленно, не переговариваются. Чимин ничего не говорит из-за того, что едят не из тарелок, молча жуёт. Она снова впадает в астрал своих мыслей, размышляет, хоть и обещала себе не думать. Тэхён молча ест рядом, накалывая на вилку кусочки яичницы. Тэхён ведь всё понимает. Тэхён всё понял. Чимин вздыхает, чувствуя непередаваемое желание пойти проблеваться, но сдерживает себя. Настроения нет. Желания разговаривать — тоже. Хочется лишь уснуть крепким сном, чтобы этот ужасный день наконец-то закончился. Кульминация, да?