***
— Да схуяли я неправ?! Саня вскочил с лавочки, чуть ли не швырнув книгу на землю, но во время вспомнил, что она библиотечная и только энергично взмахнул руками. Несколько прохожих, явно не ожидавших на выходе из библиотеки встретить подобный концерт, оглянулись и с сочувствием посмотрели на Женю, который был непосредственным участником этой сцены. Нормально прогулялись вечерком. Раньше он с Матёрым в спор не вступал, не видел в этом смысла, думая, что жажда собеседника утоляется и без его участия в дискуссии. А поэтому он понятия не имел насколько Саня может завестись от одного только замечания. И теперь уже жалел о том, что вообще раскрыл рот. Спорили они из-за «Фауста». Когда Женя только встретился с Матёрым, то тот, развалившись на лавочке, читал именно его. Евгений даже сначала удивился. Странно было видеть человека, несколько дней назад травившего бородатые анекдоты русского, немца и американца, увлечённым такой серьёзной книгой. Честно говоря, досуг Сани Женя представлял себе немного иначе, но опровержению своих догадок был только рад. А когда удостоверился, что у Сани есть читательский билет, и что в библиотеку он забрёл неслучайно, то тем более. А потом Женя совершил страшную ошибку. Спросил у Сани «Ну и как тебе?». Но даже не это было самым страшным. Ведь, получив от Матёрого ответ «Да херня какая-то», Женя не отмахнулся, мысленно принизив его в своих глазах, а напротив, возмутился и принялся доказывать, что Саня не имеет права называть одну из самых великих книг человечества «хернёй». А потом понеслось, и вот они уже минут пять спорили (хотя, скорее просто кричали и ругались) из-за этого несчастного «Фауста». — Я не говорю, что ты неправ, — попытался утихомирить Саню Евгений, — Просто, я думаю, что ты неправильно понимаешь это произведение. Но Саня только больше разозлился. — Блять, Гнутый, да нельзя «неправильно понять» книгу! У меня мнение другое, как ты не понимаешь? — Ты назвал «Фауста» хернёй! Это по-твоему мнение? — Ты не передёргивай, я не только хернёй его назвал, я тебе доказал почему это херня! Нет, ну скажи, почему Гёте лепит из Фауста грешника? Чем он провинился? Жаждой знаний? Желанием познать жизнь? Да это бред, Гнутый, полный бред! Запирать человека в рамках это бред, это же очевидно! А это, пардон, произведение хочет донести именно это! Женя поёрзал на лавочке, преодолевая желание также вскочить с неё и, в манере преподавателя, вдалбливать Сане в голову прописные истины. Но порядочные люди так не делают, да и что толку от того, что они, словно два горных козла, будут скакать друг перед другом и кричать? Нужно быть выше этого, в конце концов и показать, у кого тут университет за плечами. — Сань, ну как ты можешь судить, даже не дочитав? Ты же понимаешь, это глубокий философский роман, он не может быть настолько однобок. — Да плевать я хотел на глубину твоего романа! Эта идея тут с первых строк и она паршивая. А если она сейчас паршивая, то и потом паршивая! Фауст хочет познать жизнь, Мефистофель даёт ему такую возможность, что может быть в этом плохого? — Но… — Евгений посмотрел на Саню, словно на психбольного. Нет, ну как может человек в здравом уме задавать такие вопросы? — Ты ведь понимаешь, что взамен на знания Мефистофель требует душу Фауста? Это самое дорогое, что есть у человека — его бессмертная душа. Матёрый замахал руками. — Ой, не начинай только про бессмертие души. Нахера тебе бессмертная душа, если всё, что ты будешь делать это сидеть на жопе? Жить надо, Гнутый, жить! И Фауст этого и хочет! А душа не душа, хер с ней. — Да как это «хер с ней»? — Евгений всё-таки поднялся с лавочки. Даже несмотря на желание быть выше этого, эмоции слишком переполняли его, чтобы просто сидеть и смотреть, как грубо издевается этот дебошир над великими произведениями, — Ты надо мной издеваешься что ли? Душа — самое важное, что может быть у человека, без души он никто. И Гёте хочет донести эту идею не для того, что бы ты глумился над ней! Я ещё раз говорю, ты понимаешь книгу неправильно! Матёрый чуть ли не впился ногтями в обложку и будто бы собирался размахнуться и отвесить Жене затрещину. Но Женя сейчас этого вообще не боялся. Он слишком хотел доказать свою правоту и донести до Сани правильные мысли. Как глупо было осознавать, что их первая крупная ссора происходит из-за какой-то старой книги, на которую Жене и Сане по большему счёту наплевать. Но, похоже, оба не замечали собственной глупости, продолжая бодаться как два барана. — «Неправильно понимаешь, неправильно понимаешь»! Тебя заело что ли? Я уже понял что я долбоёб, ты мысль хоть дальше развивай, — почти что брезгливо скривившись, заметил Матёрый. — Я её уже развил и вывод тут один: дочитай, а потом предъявляй. Если у тебя только ума хватит дочитать и понять, в чём я очень сомневаюсь! Такого резкого перехода на личности Женя и сам от себя не ожидал. То ли то было дурное влияние Сани, то ли настолько перевалили через край эмоции, но, похоже, он стал первым, кто сорвался и пустился в открытые оскорбления. Что ж, это была точка невозврата. После этого Саня заткнуться точно не собирался. — Ах, ну да, это просто я тупой, а не твоя ебучая книга! — фыркнул он, опять взмахнув рукой, и книга вновь чуть не отправилась в полёт. — А может и так! Учёные веками изучают образ Фауста, а ты вдруг решил, что за полдня всё понял, прочитав только первую часть! Ты неспособен читать между строк. — Ну давай, ебланище филфачное, объясни мне, что я там между строк не понял. У меня хотя бы мнение своё есть, в отличие от тебя! На «филфачное ебланище» Женя обиделся не на шутку, и все мысли о том, чтобы мирно закончить этот разговор совершенно покинули его голову. Не для того он четыре года своей жизни выживал на одном только химозном кофе и песнях «Земфиры», чтобы какой-то Саня Матёрый унижал его и пренебрегал его знаниями. Он хотя бы учился где-то, а не на улице мотался. — Ах, значит так? — уперев руки в бока, вскипел Евгений, — Тогда давай я спущусь на твой уровень и скажу тебе то, что ты между строк точно прочитаешь: Пошёл нахуй! Матёрый тихо присвистнул, вскинув брови. Возмущение в его взгляде смешалось с удивлением, и, не будь ситуация такой острой, он бы вновь напомнил Жене о том, как он сам заяснял ему разницу между «порядочными людьми» и «такими как ты». Но сейчас было совсем не до этого. — Ну и пойду! Зато буду знать, что у тебя в твоей тупой башке настолько пусто, что ты только чужими словами бросаться можешь! Лицо Евгения покраснело от злости, и он от бессилия взмахнул руками, всё же не удержавшись от очередного едкого комментария: — Я хотя бы не позорюсь и обёртку от «Сникерса» вместо книжной закладки не использую. — Если у нас интеллект книжными закладками измеряется, так заложи в свою книгу ёбанный словарь! А заодно посмотри в нём значение слова «мнение»! — сразу же парировал Саня. Женя шумно выдохнул через нос и, посверлив Матёрого выразительным взглядом, развернулся и решил гордо капитулировать, ставя жирную точку в этом диалоге. Но несмотря на всю показную гордость, внутри он кипел. Да как этому Сане совести хватило такое говорить такое? И о «Фаусте» и о душе, да и о нём самом. «Ебланище филфачное» было не самым громким ругательством, которое Женя мог услышать в свой адрес, но оно было обиднее всего. Он ведь в своём интеллекте не сомневался никогда и в академических достижениях тоже. А тут заявляется какой-то клоун и… Да к чёрту. Стал бы он ещё из-за какого-то Сани себя изводить. То что поссорились, это неважно. Он прав, и это главное.***
В три часа ночи Женю разбудил телефонный звонок. Как он позже понял, этот звонок был третьим по счёту, и только он смог вытянуть Женю из вполне себе спокойного сна. Евгений кое-как разлепил глаза и, потянувшись за телефоном, наугад сбросил вызов. Кто бы это ни был, в три часа ночи отвечать он не собирается. А сброшенный вызов -вполне яркий на то намёк. Но намёк, очевидно, был не понят и звонок повторился. Женя мучительно простонал и, всё-таки взял телефон в руки и, не глядя на контакт, взял трубку. Он даже не успел поздороваться, как его встретил взбудораженный голос Сани Матёрого: — Гнутый, я всё понял! Женя только шумно вздохнул. Он до смерти хотел спать и ему было совсем не до того, что там Саня понял. Но только он хотел открыть рот и высказать ему это, как его опять прервали: — Ты был прав, я зря судил, не дочитав до конца! Твой «Фауст» — это вещь! Ты… Ты, блять, просто не поверишь, как оно кончилось! — Саш, я читал «Фауста», я знаю, чем он кончился… — пробормотал Женя, прервавшись на зевок. Саня только фыркнул. — Да погоди, не прерывай ты меня! Я как с тобой поговорил, всё успокоиться не мог! Думал, «ну что этот Гнутый такого нашёл, что защищает этого гандона Гёте и его пидораса Фауста?». — Не обзывайся… — вставил между делом Евгений. — Но я понял теперь почему! Я-то на идею гнал, а она в конце вообще другая оказалась! Там, понимаешь, не осуждается стремление к знаниям, оно на самом деле… как его… Поощряется, вот! Ведь, ну ты читал, ты помнишь, Фауста же в рай взяли и Мефистофель проебался! Так вот, там, понимаешь, такой поворот, что Фауст-то грешник, но греша, он наоборот искупает свой грех! Нет, ну ты прикинь, как всё продумано у этого твоего… кто он… немца! А, а Мефистофель, кстати! Он тот ещё хер, я его тоже теперь понял! Гнутый, ты слышишь меня, а? Женя вновь тяжело и долго вздохнул, устало потирая переносицу. Он едва-едва соображал, о чём ему говорит Матёрый и поддерживался в сознании только тем, что тот орал в трубку как ненормальный. И почему он не может оставить его в покое? — Гнутый, ну я тебе такие вещи рассказываю, чего ты молчишь? — возмутился Саня на другом конце. — Саш, иди спать, пожалуйста… Три часа ночи, имей совесть. — Да не могу я спать, у меня столько мыслей накопилось, Гнутый! Я ж с тобой поделиться хочу, как ты не понимаешь? Так всё, сейчас я бегу к тебе, и мы с тобой говорим о Мефистофеле, ясно? Ты даже не представляешь, до чего я додумался! — Сань, боже, не надо ко мне идти. Я очень хочу спать и не хочу об этом разговаривать… — предпринял последнюю попытку отговорить его Женя. Попытка была сразу прервана очередным словесным потоком. — Да ты просто злишься, что я додумался до этого так быстро! Я к тебе всё равно приду, хочешь ты того или нет! Ты сразу поймёшь, что эти мысли того стоят, я тебе- Да блять, твою мать! На заднем фоне, под громкие ругательства Матёрого, что-то страшно загрохотало, и Евгению пришлось отвести трубку от уха. Через пару секунд оттуда послышалось виноватое: — Прости, это вешалка упала. Но ладно, хрен с ней, потом на место верну! Щас, дай только ключи найду и сразу к тебе. — Сань, может всё же не будешь? — совсем обречённо пробормотал Женя, сев на кровати, так как уже предполагал ответ. Он и последовал. — Нет, буду. А всё, нашёл, жди меня!***
Чай, предложенный только лишь из вежливости, уже давно остыл и так и остался нетронутым. Женя оглянулся в окно. Уже светало. А Саня всё говорил и говорил. Он не соврал и действительно прискакал к нему где-то за полчаса. Выглядел он как настоящий клоун. С растрёпанными волосами, в шортах и в какой-то растянутой майке. А поверх этого добра, конечно же, кожаная куртка, куда ж без неё. И вот уже на протяжении часа Саня не затыкался. Махал руками, ходил туда-сюда по кухне, в какой-то момент даже попросил карандаш и чиркал что-то на салфетке. Женя кивал, поддакивал и многозначительно вздыхал, но, на самом деле не сильно-то слушал. Может быть, Саня опять сморозил что-то глупое или совсем уже грубое, но Евения это не сильно волновало. Он до сих пор хотел спать, а потому совсем не успевал за ходом мысли Матёрого, который менялся чуть ли не за секунду. То он препарирует Мефистофеля, то соскакивает на любовную линию между Фаустом и Маргаритой, то и вовсе цитирует какие-то отрывки (и когда он успел их выучить?) и разбирает почти построчно. А Женю когда-то дотошным называли. Но что самое главное, и что пришло в голову Жени, когда Матёрый уже в сотый раз рассуждал о том, что высказывание Мефистофеля о теории и жизни древе одновременно верно и неверно, так это то, что они, кажется, помирились. Хотя, а ссорились они на самом деле? Ну да, покричали друг на друга из-за книжки, сказали пару резких слов, но действительно ли это ссора? Хотя, кажется, когда Саня только ввалился в квартиру, он бормотал что-то о том, что Женя на самом деле умный и «зря я на тебя погнал». А теперь вот, сидит и с горящими глазами рассказывает о том, что понял из «Фауста». Что ж, своеобразный способ извиниться. — Сань, — прервал Евгений очередную тираду. — А? Чего тебе, Гнутый? — сразу же отозвался Матёрый, с внезапной лёгкостью отвлёкшись от своих речей. — Когда в следующий раз захочешь попросить прощения, лучше просто конфет купи. Необязательно будить меня в три ночи ради дискуссии о творчестве Гёте. Саня с полминуты оглядел Женю, недоумевая всерьёз ли он. Женя же подумал, что сейчас тот его пошлёт куда подальше с такими запросами и продолжит говорить о своём. — Ну, тогда давай я спрошу… Ну, на будущее. Ты конфеты какие любишь? Но сегодня он удивлял вообще всем. — Желейные. — Я запомню.