Не ссы, Гнутый

— Да когда вы, блять, угомонитесь… Дети из соседней квартиры пронеслись из одного конца комнаты в другой, взорвавшись от хохота, а сосед сверху в ответ на это сделал телевизор настолько погромче, что можно было разобрать каждое слово «Смуглянки», что распевал Лещенко. Время было семь утра, и спать в таких условиях Саня не мог. Раньше шум для него не был такой большой проблемой, в детстве часто приходилось засыпать под ссоры родителей или крики старших братьев. Но одно дело, когда шум сосредотачивается только в однушке, где обои покрылись чёрной плесенью, а другое — когда шумит весь дом, где, похоже, все забыли о такой штуке как тихие часы. И, кажется, сегодня, они орали особенно громко. Саня, конечно, мог бы в очередной раз подолбить по батареям, но толку от этого не было. Любитель советской классики сверху навряд ли бы его услышал, а разбираться с родителями весёлого табуна не хотелось. Одного раза хватило вполне, их истеричную мать Саня запомнил надолго. Прикинув, что от просто ворчанья на диване толку действительно мало, Матёрый поднялся на ноги и мельком посмотрел в окно. Осенью уже светлело гораздо позднее, поэтому разглядеть там почти ничего не получилось, кроме тоскливо-желтоватой полоски рассвета. — С добрым, сука, утром, — невесело заключил Саня, потягиваясь и с ненавистью сверля потолок взглядом. — Ничего, вот ляжешь в следующий раз спать, я тебе такую «Смуглянку» сыграю. Специально для тебя переведу из ля минора в ре*, ебланище, — посылал он угрозы в сторону соседа. Бессмысленные, конечно, но от них становилось немного легче. Может, конечно, сосед мстил ему за тот раз, когда сам Матёрый решил попрактиковаться и бренчал на весь дом «Группу крови», а может за тот раз, когда они пересеклись на лестничной клетке и обматерили друг друга за, по мнению обоих, «чмошный музыкальный вкус». В любом случае, Саня в это утро ненавидел его больше всех на свете. Даже больше реперов. На детей он сильной злобы не держал. Раньше и на их дружную (на удивление, без кавычек) семью тоже часто прилетали жалобы за слишком активные и весёлые игры (а потом прилетало ремнём от отца, но это вопрос другой). И соседи тоже сверлили их презрительными взглядами, когда они высыпались из квартиры ради игры в догонялки. Но, по мнению Сани, лучше уж носиться по квартире, чем по улице с кучей машин, бомжей и прочих прелестей, с которыми он сам встречался в детстве. Под такую весёлую солянку из детских визгов и старой музыки, он потихоньку разгребался с утренней рутиной. Раз уж проснулся так рано, то чего хуи пинать? Постояв задумчиво перед зеркалом в ванной и поразмышляв, стоит ли побриться сейчас или повременить, он покормил кота (Квас — когда бесил, Закваска — для всех остальных случаев), который бы иначе не дал бы ему прохода, путаясь под ногами, и принялся искать в холодильнике и в шкафах намёки на завтрак. В процессе выяснилось две вещи. Первая: в холодильнике осталась всего одна банка пива, значит, придётся немного потянуть до зарплаты. Вторая: в доме ещё осталась пачка масла и хлеб, и с голоду Саня не умрёт. Можно было бы, конечно, расщедриться и на яичницу, но в семь утра поесть нужно было только для галочки, на самом деле чувства голода он не испытывал. Чайник что-то тихо бурчал, закипая, а Матёрый, опираясь о подоконник и уже почти что подпевая Лещенко, копался в ноутбуке. Ноутбук был у него очень старый и держался только на силе изоленты и скромных познаниях Сани в технике. Можно было, конечно, купить новый, но, во-первых, денег на такие роскоши не было, а во-вторых, Саня решил воевать с этой дрянью до той поры, пока она окончательно не сломается. Пока работает — пользоваться можно. — Может съездить куда-нибудь? — разговаривал он с сидевшим рядом котом (хотя, по факту, сам с собой), — Хотя, куда? Мне в городе и делать-то нечего… Гнутого что ли захватить и податься в клуб какой… С ним-то веселее будет. На «Гнутого» кот только ушами повёл, не давая Сане какого-то определённого ответа. Но тому он не сильно-то был нужен. Не коту разбираться с его странными отношениями. Саня считал Женю странным, точно также как тот считал странным и его. Весь такой белый и пушистый, до тошноты правильный, он почему-то продолжал следовать за Саней куда угодно. Матёрый всё никак не мог понять почему и всячески проверял, а на что Гнутый готов. И по итогу оказывалось, что практически на всё. Покривит губы, похмурится и всё равно поедет. А его глаза будут блестеть от восторга. Саня дураком себя не считал (да и им не являлся) и прекрасно понимал, что они с Гнутым — максимально разные люди. Куда ему, холёному пай-мальчику, у которого вся жизнь будто картинка, опускаться до Саниного уровня? Он никогда не видел, да и не увидит, мерзости, что пряталась во тьме переулков, в гаражах, в подъездах и даже в квартирах. И ему бы не пришлось красть отцовский пистолет, чтобы безопасно добраться до школы. Но всё-таки что-то у них получилось. Саня, кажется, был изрядно бухой в ту ночь, когда они познакомились, и деталей он, естественно, не помнил. Они играли, никого не трогали, потом Саню кто-то толкнул в плечо, показал куда-то в сторону и вполне доходчиво объяснил, что у них тут незваные гости. Ну а когда эти самые гости не свалили куда подальше после рядового «съебись, пока не въебали», то действовать пришлось как всегда. Ну а дальше всё как-то само закрутилось. Матёрый искренне не помнил как. — Что скажешь? — он посмотрел в сторону вылизывающегося Закваски, — Время полвосьмого, позвонить ему? Он, наверное сейчас дрыхнет, но, как там мать говорила… Кто рано встаёт… А хер с ним, всё равно позвоню. Куда я там дел эту дрянь?.. Мнение кота, опять же, не учитывалось. Хотя, в общем, ему до этого дела и не было. Под «дрянью» подразумевался телефон. Старая треснутая «раскладушка», которой, кажется, пользовался ещё его старший брат. Пользоваться им было не слишком удобно, а печатать сообщения — так вообще один сплошной геморрой, но Матёрый не жаловался. В случае чего можно было воспользоваться ноутбуком, да и писал помногу он только Жене. Когда близких друзей немного, в этом есть свои плюсы. Если так подумать, то до Гнутого Саня немного несерьёзно относился к такому слову как «друг». Другом (а в некоторых случаях и «братом») он называл и мужиков из своей банды, да и случайных знакомых в клубе он вполне мог так назвать. Но с Гнутым… Когда он называл Гнутого другом, в этом слове чувствовался вес. За безликими четырьмя буквами ясно проступали и увлечённые споры о книгах, и разговоры о чём попало, и даже потасовки, в которых Женя хоть и не участвовал, но за которые устало ругал, помогая забинтовать руки. Правда, Саня не знал, а считал ли его Женя другом в той же мере. Он его не избегал, да и раздражение было, скорее, напускное, но всё-таки, что для Гнутого было дружбой, он понятия не имел. По крайней мере, до недавнего момента. «Я хочу тебе по дружбе помочь», выдаст же. Найдя телефон и уже слушая гудки, Саня нашёл взглядом лежащие на подоконнике сигареты и стоявшую рядом пепельницу. Долго раздумывать он не стал. Если он хочет покурить в семь тридцать, он покурит в семь тридцать. Спустя полминуты долгих гудков, Женя всё-таки ответил. Саня и не сомневался. Женя всегда отвечает. — Да? — Привет, Гнутый, не спишь? — весело поздоровался Матёрый, потянувшись, чтобы достать из шкафа спички. На другом конце послышался тяжёлый вздох и шуршание одеяла. — Нет, Саш, я сплю, а это просто голос в твоей голове. Поправить бы его за этого дурацкого «Сашу», но по телефону это делать бесполезно. Саня совершенно не мог понять, что такого сложного в том, чтобы называть его просто Саней Матёрым. Тем более, что всё, что ассоциировалось у него самого с «Сашей» было: «Саша, вынеси мусор!», «Саша, хорош хуи пинать, иди брату помоги!» и «Саша, блять, да не путайся ты под ногами!». не самый приятный букет, но, надо признать, от Гнутого это ещё было терпимо. — Ты чего звонишь? — спросил Женя, видимо, решив не играть «голос в голове», — У тебя что-то страшное произошло… погоди, во сколько… — В полвосьмого, — закончил за него Саня, — И нет, ничего, просто потрындеть хочу. — Нормальные люди для того чтобы, как ты выразился, «трындеть» выбирают более приемлемые часы, если ты не знал. — Не нуди, — сразу отмахнулся Матёрый, и Евгений только цыкнул. Таких условных «стоп-слов» у них было немного и «не нуди» было одним из них. После него Женя действительно затыкался и давал Сане вести диалог дальше, — И вообще, если бы так сильно хотел спать, то не взял бы трубку. — Да ты бы не отстал от меня всё равно. — И то верно. Женя вновь цыкнул, но развивать мысль в душную тираду не стал, за что Саня мог только «спасибо» сказать. С утра ему нервы уже потрепали. — Что это у тебя так… фонит? — вновь спросил Гнутый с видимым раздражением в голосе. Матёрый нахмурился на это новое словечко и всё же решил уточнить: — Чё делает? — Ну, фонит. Это… В общем, я помимо тебя ещё какой-то посторонний неприятный шум слышу. — А, так это сосед мой, — кивнул Саня, беря слово себе на заметку. От Гнутого, в силу его образования, можно было услышать много красивых и чудных слов, которые иногда Матёрый забирал себе в словарь, а иногда находил просто смешными. Его любимым была фраза «напиться вусмерть», которую Женя употреблял вместо «нажраться». А ещё слово «рукопись» его веселило, — Он у меня любитель советской классики. — А что у него играет? Я отсюда расслышать не могу, но кажется, что-то знакомое. Саня умолк на несколько секунд и, прислушавшись, пробормотал нараспев: — «Эй, моряк, ты слишком долго плавал»… Боже, какая дрянь. — Скажешь тоже, «дрянь». Это моя любимая, вообще-то, — буркнул в ответ Евгений. — Тогда приезжай сюда и сразу пиздуй к нему, будете оба заслушиваться вашими паршивыми советскими песнями, пока не доведёте меня до самоубийства. — Это из-за него ты в такую рань звонишь? — усмехнулся Женя. — Умница, величайший детектив, возьми с полки пирожок. — Возьму, не волнуйся. Оба тихо засмеялись. За это Саня и любил общение с Женей. Душнил он терпеть не мог, но духота сочеталась в Гнутом с какой-то непостижимой придурковатостью, из-за которой подобные снисходительные реплики воспринимались как что-то (ещё одно красивое словечко) очаровательное. За такими мыслями Матёрый даже о сигаретах забыл. Спрашивать смысла не было, но почему-то он всё же спросил: — Гнутый, ты непротив если я покурю? — Странный вопрос, ты же в своей квартире, — очевидно заметил Женя. — Какой человек, такой и вопрос, — пожал плечами Саня, доставая спичку. — Если тебе очень важно, то нет, я непротив. — Спасибо. Ещё несколько секунд молчания, которое нарушалось только извечным шумом телевизора и беготнёй детей. Скоро к этому присоединятся крики неблагополучной семейки с седьмого этажа. Когда-нибудь они друг друга поубивают, в прошлую их ссору уже вызывали участкового. А у них же дети. Саня своё детство счастливым мог назвать с натяжкой, но всё же был рад, что его родители ругались крайне редко, а про драки он даже вспомнить не мог. Мысли о детстве вывели его в какое-то новое, ностальгическое русло. Он часто вспоминал плохое, но всё-таки иногда и хорошие моменты всплывали в его голове. И сегодня, даже несмотря на то, что поднялся он не по своей воле, день был вполне неплохой. Так почему бы не вспомнить что-то хорошее? А, может, не только вспомнить? — Слушай, Гнутый, а ты «Два капитана» читал? Женя удивлённо хмыкнул. Его, кажется, молчание по телефону вполне устраивало, да и такого резкого перехода на другую тему он не ожидал. — Это Вениамин Каверин автор, верно? Да, читал как-то. Лет в тринадцать. — Вот и я читал, — кивнул Матёрый, затягиваясь и тут же выдыхая дым, — Не помню, как она мне в руки попала. Кажется, на каком-то празднике в школе нам раздавали книги… Или на конкурсе. Не помню. Помню только то, что подрался за эту книжку с другом своим. Чуть ухо ему, сучаре мелкому, не откусил. Тебе не понять, конечно, ты с самого детства червь книжный. А мне тогда лет одиннадцать-двенадцать было, я всё по дворам в батиной тельняшке гонял, куда мне до книг? А тут мне в руки попадает одна, да ещё такая толстенная. — Там шестьсот страниц, это не так уж и много, — вставил Женя. — Нахер иди со своим «немного». У меня тогда из книг были только «Курочка-ряба», да журнал «Крокодил», я не знал, что в них вообще может быть больше десяти страниц. — Ладно-ладно, прости. Ты продолжай, — последнее Женя сказал как-то тихо, будто стыдясь, что Саня его своим рассказом зацепил. Матёрый только улыбнулся. — Хорошо, продолжу. Ну короче, притащился я с этой книгой домой. Братья на меня как на долбоёба посмотрели и пошли дальше в догоняшки играть и рисовать на обоях. Ну а я решил прочитать, что, зря дрался за неё? И, не поверишь, ничто меня больше так не цепляло, как зацепили тогда эти «Два капитана». Я прямо… Загорелся что ли! Ведь, что мне тогда светило? На учёбу я уже тогда забил, а в свободное время только по улицам носился, да яблоки с рынка пиздил. А тут, понимаешь, что-то… высокое. Приключения, тайны, великие мечты. Бороться, искать… — И никогда не сдаваться? — с улыбкой в голосе закончил Евгений. Саня улыбнулся ещё шире. — Да! Я тогда даже подумал, что… а может и я смогу? Может, не сидеть мне вечность в грязной однушке, не спать на жёстком матрасе? Может, и меня тоже приключение ждёт и тоже великое? Меня батя тогда бешеным называл, а мать — дурным. Я же заболел этим. Все во дворе в догонялки играют, а я к мосту зайцем на автобусе еду. Я, знаешь, тогда часами возле озера сидел и всё ждал бутылки с письмом или забытой почтальонской сумки. Надеялся, что вот, найду своё приключение и заживу. И обо мне узнают… У нас телевизор был дома. Чёрно-белый, конечно, и звук из него был как из ада, но я всё равно к нему прилипал, когда новости начинались. Ждал, что расскажут там про какую-то забытую экспедицию, которую кто-то должен найти. И этим кто-то буду я. — И что? — Ну а ты как думаешь? Не случалось у нас в стране пропавших экспедиций. Но я же всё равно не унимался. Решил, что, хрен с ней с экспедицией, приключение всё равно меня найдёт. А если не найдёт, то сам найду. Ты же помнишь, там пацана тоже все Саней звали. И я, соплежуй малолетний, думал, что это знак такой. Что вышло у одного Сани, значит у другого тоже всё выйдет! Чем я хуже? Я тогда решил, что после школы как он… В лётчики подамся. — В лётчики? — искренне удивился Евгений. — Только не ржи, мне было одиннадцать. — Нет-нет, просто… Даже не думал, что у тебя такие были мечты. — Ну а ты думал что? Нет, я, конечно, хотел в детстве попробовать малину, но это не мечта, это так… Мечтать о великом надо, в общем. — Да, ты прав, — согласился Женя. Помолчав немного, он спросил: — Ты поэтому хочешь, чтобы тебя Саней называли? Из-за героя книги? Матёрый закатил глаза и засмеялся. — Забавно, конечно, но нет, я не настолько тупой. — А тогда почему? — А потому, что это не твоё собачье дело, Гнутый, — полушутя, полусерьёзно отмахнулся Саня. Женя наседать не стал, на том спасибо, — Хотя. Мне всё-таки и было приятно, когда меня называли «Саней». Даже жалел тогда, что моя фамилия не Григорьев… Ну ладно, лирика это всё. Моей мечте это не мешало. Я тогда был почти уверен, что лётчиком стану… И тогда будет мне приключение. Он замолчал, раздумывая как бы получше закончить свой рассказ, что уже катился в довольно-таки невесёлое русло. Говорить о несбывшихся детских мечтах всегда неприятно, с кем бы ты не говорил. — Но?.. — робко подал голос Гнутый. — Ну а что «но»? Куда мне с моими оценками в лётчики? Тем более, в том месте где я жил никаких училищ не было. А денег меня куда-то отправлять не было тем более. Так что, девять классов, и вперёд и с песней… Пошёл на гитаре играть. — И, что, после этого даже не думал попробовать? — Куда мне пробовать, Гнутый? Я сигаретами и пивом здоровье себе уже загубил, да и у меня такая жизнь сейчас, что… не до училищ мне. — Но… — Женя вздохнул, видимо, собираясь с мыслями, и продолжил, — Как ты сейчас живёшь? У тебя же была мечта, а теперь ты несчастлив и- — А кто сказал, что я несчастлив? — перебил его Матёрый, стряхивая пепел в пепельницу, — Да, лётчиком я и не стал, и приключений великих не нашёл. Но моя жизнь на одной только книге не закончилась же. Я музыку люблю, песни писать люблю, играть у тебя во дворе «Du hast» люблю. Я жить люблю. А мечта моя теперь… как приятное воспоминание. — Но всё-таки… — Гнутый, я понимаю, ты воспитан своими милыми книжками, где в конце у героев всё всегда в шоколаде. Но в жизни, как это ни грустно, дерьма больше чем шоколада. Я могу до бесконечности думать, о том, что бы было, родись я в другом городе, другой стране и тому подобное. Но какой смысл? Жить всю жизнь одними только сожалениями я не собираюсь. Если смотреть с другой стороны, а стань я лётчиком, я бы на гитаре играть не научился, песен бы своих не писал, байк не собрал себе. Да и… Я тебя бы не встретил. Саня отчётливо услышал удивлённый Женин вздох. Он и сам от себя был в шоке. Что-то он слишком сегодня откровенничает. Но всё же с Гнутым это воспринималось как что-то правильное. Они ведь на то и друзья, верно? — Ты сейчас серьёзно? — как-то невпопад пробормотал Женя. — Ну да, — Саня неловко попытался перевести разговор в шутку, — Такие хиленькие домашние мальчики, как ты, в училища бы точно нос не сунули. Матёрый понимал, что Женя ожидал другого ответа. Он бы сам хотел ответить иначе, но стыдно было заходить ещё дальше, чем сейчас. И кажется, Гнутый тоже это понимал. Этим ранним утром он понимал его лучше всего. Вместо тысячи вопросов, что Женя мог задать, он задал лишь один: — А почему ты мне всё это рассказал? На что Саня ответил простое и искреннее: — Я просто хотел, чтобы ты меня услышал.