Женя знал, что Саня способен на многое. При нём он чего только не делал. И мастерил петарду из фольги, бумаги и спичек (бабахнуло, кстати, знатно), и на спор пил из двух бутылок пива разом, и даже пытался самостоятельно починить трубу в своём доме с помощью подручных материалов, в итоге чуть не оставив все девять этажей без воды.
В общем, он мог сотворить абсолютно всё.
Но что он способен на такую дурость, Женя даже представить не мог, несмотря на то, что это было одной из самых безобидных вещей, что он мог сделать. И Женя не знал на что он злился больше: на это, или на то, что Матёрый не дал ему спокойно поспать.
Хотя, он и так не спал. Очень уж засиделся. Сначала за статьёй, потом за сериалом. Чрезвычайно глупым сериалом, который всё никак не получалось бросить, а потому Женя поглощал серию за серией, отлучаясь только, чтобы налить ещё чая. Так и просидел до половины третьего ночи. Очнулся только когда случайно опустил взгляд на нижнюю панель ноутбука и увидел время.
— Ох, чёрт, что же я это? — воскликнул Евгений, вскакивая с места, — За такой дрянью сижу уже второй час! Всё, больше никогда не буду смотреть такую глупость на ночь глядя, столько времени отняло! — буркнул он, закрыв ноутбук. Он, конечно же, себе врал, и так прекрасно понимая, что на выходных опять будет переживать за отношения этих глупых выдуманных людей.
Но уже через несколько минут Женя понял, что завлёкший его сериал был ещё меньшим злом, ведь только он успел улечься, как за окном раздался шум. К такому Евгений, конечно, уже привык. Даже в самых тихих районах невозможно избежать алкашей и неблагополучных подростков. Но только в этот раз шум не являлся пьяной руганью или матными частушками.
За окном кто-то жутко, кое-как попадая в ноты, горланил во всё горло старую песню, что Женя слышал в последний раз только на своём выпускном.
— Моя любовь на пятом этаже, почти где луна! Моя любовь, конечно, спит уже, спокойного сна!
И может именно это дало ему понять, что данного дебошира игнорировать нельзя. А ещё яснее это стало, когда голос затянул песню по новой и, кажется, стал орать ещё громче.
— Да боже ты мой, кого там принесло? — раздражённо поднимаясь с кровати и пытаясь пригладить взъерошенные волосы, но только портя этим и так не самую приглядную картину, прошипел Женя, — Артист из погорелого театра.
И стоило только выглянуть в окно, благо оно выходило во двор, как стало сразу понятно, что «артистом погорелого театра» являлся Саня Матёрый собственной персоной. Стоя на лавочке (тоже, додумался своими сапожищами её марать, на ней же люди сидят), он энергично размахивал руками и орал во всю глотку «Моя любовь на пятом этаже». У Жени всё внутри оборвалось.
Ведь теперь он понимал, что если не разберётся, то на нём будет ответственность за растревоженных соседей, которые прекрасно знали, к кому чуть ли не ежедневно наведывается странноватого вида то ли рокер, то ли просто шваль какая. А значит, они ждали, что он будет держать своего горе-друга в узде, постоянно при встрече одаривая его укоризненными взглядами, словно он был какой-то мамочкой, что не давала никому покоя со своим маленьким сыном. Жене это не нравилось, но он признавал, что в чём-то соседи и правы. Он в ответе за того, кого приручил.
За Саню, чтоб он сдох, Матёрого.
А ещё Жене как никогда сильно захотелось забыть, что именно он на пятом этаже и живёт. Какой же стыд.
Он дёрнул за ручку и распахнул настежь окно. Желания выходить на улицу совсем не было, и он надеялся, что сможет уговорить Саню упереться восвояси. Мысль о том, как глупо они будут выглядеть со стороны, перекрикиваясь через несколько этажей, в голове не проскользнула.
Женя высунулся из окна, поёжившись от холодного воздуха, что сразу же поспешил забраться под футболку, и уже собрался накричать на Саню, как тот умолк. Похоже, он его заметил, что, в общем-то, было нетрудно, в такое позднее время дом совершенно не подавал «признаков жизни», поэтому в глаза сразу бросалось единственное открывшееся окно.
— Гнутый! — воскликнул Матёрый, тут же спрыгивая с лавочки и подбегая ближе к подъезду. Громко кричать ему не приходилось, на улице было тихо, да и рядом с дорогой Женя тоже не жил. В таком случае, было непонятно, на кой чёрт он надрывал глотку своей «Любовью на пятом этаже», — Гнутый, эй! Блять, ну наконец-то, а я уж думал-
— Какого хрена ты тут забыл в полтретьего ночи?! — прервал его возмущённый Евгений, всеми силами стараясь не сорваться на крик и только немного повышая голос, чтобы Матёрый точно его услышал. А Жене сейчас было невероятно важно, чтобы он услышал каждое слово, сказать ему было что, — И почему орёшь как ненормальный? Совсем рехнулся?
Саня остановился и посмотрел на него. Эмоцию на его бессовестном лице понять было невозможно, из-за расстояния и из-за того, что у фонарей во дворе недавно выбило пробки. Женя мог только еле-еле разглядеть его силуэт, притом, размытый, линзы он уже снял.
Наконец, он подал голос, который звучал даже будто обиженно.
— Ой, ну ты как обычно, зануда. Я не орал, а пел. Тебе, между прочим, а ты сразу в крик.
— «Мою любовь на пятом этаже»? С какой радости ты мне её пел? — фыркнул Евгений, внутренне радуясь, что Саня его сейчас разглядеть не может. Он и сам мог предположить, что вид у него смехотворный. Хотя бы потому, что, несмотря на холодную ночь, его щёки приятно потеплели.
Матёрый помолчал с полминуты и совершенно невозмутимо ответил:
— Ну, ты же на пятом этаже живёшь.
Женя решил не обращать Санино внимание на первую часть припева, от греха подальше, и вновь изобразил возмущение, между делом растирая щёки ладонями.
— Я прекрасно знаю, где я живу! И мои соседи тоже об этом знают, а сейчас, тем более! Ты весь дом своими криками перебудил!
— Не криками, а пением! — в свою очередь возмутился Саня
— Да хоть молитвой! Ты нарушаешь покой всего дома! Иди к себе домой и там ори сколько влезет!
Евгений умолк, тяжело выдохнув. Он, в общем-то, считал себя человеком нераздражительным и неконфликтным. Даже когда они с Саней вступали в особо жаркие споры, он старался вести себя более менее в рамках приличия (хотя, гон на «Призрака оперы» он Сане до сих пор простить не мог и с пеной у рта был готов его отстаивать). Но сейчас, по непонятной причине, он был готов не то что кричать, а даже пустить в ход весь свой небольшой запас ругательств, которые подхватил от самого виновника торжества.
Раньше Матёрый его так сильно не злил. Даже самые безумные выходки вызывали только раздражение, но никак не злость.
И, кажется, во всём была виновата пресловутая «Моя любовь на пятом этаже». Песня, успевшая набить оскомину ещё несколько лет назад. Незамысловатая, как и любая другая песня группы «Секрет». Её, на пару с «Я люблю буги-вуги», в своё время заслушивали до дыр одногруппники, и было время, когда Женя мог бы пропеть её наизусть даже во сне. И даже тогда она не так сильно раздражала.
А сейчас раздражала ещё как. Потому что пел (ладно, пусть не орал) её Саня Матёрый. И от него, перетёртый всеми радиостанциями и всеми соцсетями, текст звучал по-новому. По-особенному. Слишком точно попадал в душу, царапая там что-то личное. И дело было не только в пятом этаже. Дело было далеко не в пятом этаже.
И Жене казалось, что Саня только лишь придуривается. Он тоже прекрасно понимает, в чём тут дело.
Матёрый на Женины возмущения отвечать не стал и замолк. Не пел, не орал, а просто молчал. Жене сначала показалось, что он ушёл, но прислушавшись, он различил едва-едва уловимый звук ритмично стучащей об асфальт подошвы. Евгений замечал за Саней привычку отстукивать или, в редких случаях, напевать какой-то ритм, чтобы заполнить тишину, стоило ей только возникнуть. Тишину он, похоже, совсем не любил. Или, скорее, к ней не привык, вот и всячески её нарушал. Женя знал, в каком хаосе проживал Саня.
Евгений хотел было спросить, почему тот никак не уходит, а стоит и ждёт, но вместо этого решил задать вопрос более тактичный.
— Зачем ты вообще пришёл?
Размытый силуэт дёрнулся, видимо, Матёрый оживлённо вскинул голову, будто ждал такого вопроса. Женя даже представил, что тот улыбнулся, благородно решив эту мысль из своей головы не выгонять. Чёрт, как же без линз тяжко, а за очками лезть совсем не хочется.
Саня сразу, без предисловий, воскликнул:
— А, точно! Гнутый, пошли прогуляемся!
Женя цыкнул и перевёл взгляд с размытой и тёмной площадки двора на не менее размытую даль. Загороженный многоэтажками кусок чернильно-синего неба, городского, без единой звезды, прозрачно намекал, что идея эта такая же идиотская, как и сам Матёрый. Недовольно поджав губы, Евгений вернулся взглядом к нему.
— Три часа ночи, Саша.
— И? — невозмутимо спросил Саня.
— Саш… — нахмурившись, повторил Женя, — Три часа ночи.
— Гнутый, я не долбоёб, часами пользоваться умею. Прежде, чем ты спросишь опять, да, я приглашаю тебя прогуляться в три часа ночи. Ещё вопросы будут?
Женя задумался на минуту и, высунувшись из окна посильнее, всё-таки спросил:
— Ты пьяный?
— Стёклый как трезвышко, — хохотнул Саня, тут же добавив, — Ладно-ладно, придуриваюсь, не кипишуй. Трезвый, абсолютно и полностью. На ночь не пью.
— Не ври.
— Могу своим здоровьем поклясться!
Женя тяжело вздохнул и покачал головой.
— Не надо, верю.
— Вот и отлично! — сразу же воскликнул Матёрый, — Всё, разобрались, давай, дуй сюда быстрее!
— То, что ты не по пьяни мне это предлагаешь, не значит, что я соглашусь! — сразу же вскинулся Евгений, — Прогулка в три часа ночи — это всё равно прогулка в три часа ночи! Да и потом, куда ты идти собрался? Закрыто уже всё.
— Неправда, «Пятёрочка» круглосуточно работает.
— Знаешь, я вот теперь не удивлён, что у тебя девушки нет, — заметил Женя, — Если у тебя дружеская прогулка — это прогулка до «Пятёрочки», боюсь представить, куда ты на свидания водишь.
Саня странно замолчал, даже не усмехнувшись, и Женя подумал, что он обиделся. До той поры, пока он не произнёс чересчур серьёзно:
— Никто не говорил, что она дружеская.
Евгений вздрогнул и чуть было не отдёрнулся от окна, чтобы его захлопнуть и забыть, что он это услышал. На первый план вновь выплыли строки из припева «Моей любви…» и замигали перед ним, словно полицейская сирена. Да не может быть такого! Саня ему точно врёт, никакой он не трезвый. На трезвую голову таких вещей не говорят.
Евгений потратил около минуты на то, чтобы унять панику, и с опаской спросил, вновь растирая порозовевшие щёки.
— А какая она?
— Другая, — уклончиво ответил Саня, и Женя в очередной раз пожалел, что не надел линзы и что во дворе так темно. Посмотреть бы на его бессовестную рожу и убедиться, что он просто придуривается, — Гнутый, ну я замёрз пиздец, иди сюда быстрее.
— А ты почаще в кожаной куртке и рваных джинсах осенью ходи, — фыркнул ему Женя, — У тебя ж «сибирское здоровье», сам говорил, что не мерзлявый.
— Если ты не выйдешь, я выломаю подъездную дверь, — вместо ответа пригрозил Саня, — Или, ещё лучше, начну орать матные частушки. Я вот недавно новую выучил, про карася, соседи твои оценят.
— Всё-всё, не надо, мне одного раза уже хватило! Жди, сейчас спущусь, — наконец сдался Женя и закрыл окно.
Как же раздражает этот чёртов Саня Матёрый. Странный и особенно непонятный сегодня. Со своими «другими» прогулками.
Кажется, щекам опять стало тепло.
Ночь обещала быть ужасной.
***
Женя всеми силами старался согреться, пряча ладони в рукавах кофты. Времени переодеться у него не было, слишком он волновался за благополучие соседей и сохранность дома. Поэтому и выбежал, как был, в пижаме, только надев кофту и обув кроссовки. Даже линзы надеть не успел, а потому всё немного плыло перед глазами.
Он и сам прекрасно понимал, как смехотворно выглядел. Но, к чести Сани, тот и слова ему за такой вид не сказал.
Всё-таки он слукавил по поводу «трезвого абсолютно и полностью». Алкоголем от него пахло, но не то, чтобы сильно, да и говорил он связно. Видимо, его странное поведение было вызвано чем-то другим. Женя сделал над собой усилие и задумываться об этом не стал.
Говорил Саня мало, но не из-за плохого настроения. Напротив, оно, кажется, было как никогда хорошим. Идя рядом с Женей, он едва-едва улыбался, а если тот обращался к нему, то улыбка расцветала куда шире. И с каждым таким разом Женя опять сомневался в трезвости и в адекватности горе-друга.
Чуть позже Саня, как и всегда, спросил разрешения покурить, и Евгений вполне честно ответил, что ему всё равно. Неприятный сигаретный дым был бы меньшей его проблемой.
Но Матёрый всё же сигареты не достал.
— Слушай, Гнутый, у меня мелочь есть, — завёл он разговор через пару минут, — Давай всё-таки в «Пятёрочку» зайдём, купим чего-нибудь. Пятьдесят рублей точно наскребу, на шоколадку хватит.
Женя пожал плечами. Ему, в общем-то, было без разницы. Но в «Пятёрочке» было тепло, и упускать такую возможность не хотелось.
— Выбора у меня нет, да и, что, зря выходили? Пойдём, конечно, — ответил он.
Саня вновь странно просиял.
***
Скучающий без работы продавец, без интереса перекладывающий пачки с сигаретами с одних полок на другие, обратил внимание на таких поздних посетителей. В такое время к нему заявлялись только законченные алкоголики, без дела шатающиеся по улицам, и он ожидал таких же людей и сейчас. Но странный дуэт в виде сомнительной наружности рокера и стоявшего рядом с ним растрёпанного лунатика (он был в пижаме) его удивил. Сначала он даже думал вызвать ментов, подозревая, что один другого похитил и удерживает в заложниках, но, услышав краем уха, как они беззлобно переругиваются между собой из-за того, что лучше: Сникерс или Баунти, сообразил, что это просто парочка сумасшедших, на которых время тратить не стоит. Не дебоширят и ладно.
Одного из них точно звали Сашей, а второго почему-то всё время звали Гнутым. Может, производная от какого-то имени? Сейчас какие только кадры не встречаются, кассир бы не удивился.
Он бы поприглядывался к ним ещё, заметил бы долгие пристальные взгляды, что один кидал на другого, но странная парочка уже подошла к кассе.
Всё-таки остановились на «Сникерсе».
***
Пока они слонялись туда-сюда, следуя только туда, куда Матёрому указывало то ли сердце, то ли невыветрившееся из организма пиво, Евгений постепенно переставал считать ночь такой ужасной. Ночные тихие дворы, тихие разговоры ни о чём, один «Сникерс» на двоих (Саня честно отмерял половину, чтобы Женя точно в обиде не остался). Несмотря на то, какими странными были и Саня и сама ночь, в ней было что-то приятное и по-родному тёплое.
Даже о замёрзших руках Евгений уже не вспоминал.
И о своей изначальной злобе тоже.
Может, в этом и заключалась эта «другая» прогулка? Хотя, чем же она была другая? Вроде всё как и всегда. Они просто шляются туда-сюда и болтают. Единственное различие — позднее время. Но всё равно что-то по-другому. Что-то изменилось, но только вот что, Женя понять не мог.
Он согревал свою половину «Сникерса» в ладонях, чтобы шоколад не был таким жёстким, и время от времени поглядывал на Саню. Тот был всё таким же счастливым и, кажется, не пьяным. Глаза у него сияли абсолютно трезвой, ничем не помутнённой радостью.
Женя редко видел его таким. Счастливым.
Даже не счастливым, а
счастливым.
Без алкоголя, без шумных междусобойчиков, без громкой игры на гитаре.
А счастливым просто от того факта, что он находится здесь и сейчас. Счастливым от того, что есть эта тихая улица, эти тихие разговоры и половина «Сникерса» в руке.
Женя редко понимал Матёрого, но сейчас понял на все сто процентов.
Он был уверен, что думают они об одном и том же.
— Знаешь, Женя, — сказал он спустя долгое, приятное и тягучее как нуга от шоколадки, молчание. Он крайне упрямо и упёрто называл Евгения «Гнутым» и если уж и снисходил до «Жени», то значит случай был особым, — Я раньше любил думать, что я должен был на самом деле родиться моряком. И не моряком как… Ну, понимаешь, на флоте чтоб служить, а моряком… Свободным.
— Ты ж лётчиком стать хотел, — напомнил ему Женя, припоминая их давний телефонный разговор. Тогда Саня удивил его не меньше чем сейчас, начав ни с того ни с сего откровенничать. Поэтому Женя так хорошо его запомнил.
Матёрый кивнул, усмехнувшись. Видимо, ему было приятно, что Евгений об этом не забыл.
— Хотел, конечно. Но, ты ведь сам понимаешь, будь я лётчиком, я бы не мог летать куда захочу. А вот будь я свободным моряком… Снарядил бы шхуну или даже лодку и умчался бы куда глаза глядят, — он поднял голову и пробормотал, будто бы обращаясь не к Жене, а к самому себе, — Туда, где звёзды видно.
Евгений невольно тоже поднял взгляд на исполосованное линиями электропередач небо, что стало чуточку светлее. Звёзд действительно видно не было. Стало даже как-то тоскливо, хоть раньше его это совсем не волновало.
— И что, сейчас тоже больше не хочешь? — спросил Женя. Саня покачал головой.
— Хочу иногда. А иногда бывает так, что прямо сердце болит как сильно хочу. Удрать бы отсюда, бросить всё к чертям собачим и бороздить морские просторы.
Евгения что-то больно кольнуло. Не понравилось ему, как звучит это «бросить всё». Ведь, если Саня под «всем» имел в виду маленькую хрущёвку, захолустные клубы и неблагополучные районы, то Женино «всё» было куда ближе. Ведь «всё», это и бесконечные споры часами напролёт, и нескладные, но искренние до глубины души, песни, и предложение зайти на чай с желейными конфетами.
Эта ночь ведь тоже была «всем».
— Ты бы и меня бросил? — Женя и сам не услышал, как вырвалась у него эта фраза. Даже оглянулся сначала, подумав, что к ним кто-то подошёл и сказал такой откровенный абсурд. Но увидев, как Саня посмотрел на него, он понял, что этот абсурд принадлежал ему. В голове вновь заиграла «Моя любовь на пятом этаже», а щёки вновь потеплели.
Как он только мог выдать такое? При чём тут он? При чём тут «бросил»?
Сколько они с Саней знакомы? Полгода? Год? Ничтожно мало, это точно. Слишком мало, чтобы сказать «бросил». Слишком мало, чтобы петь «Мою любовь на пятом этаже».
Матёрый смотрел на него удивлённо и с каким-то странным удовольствием. Улыбка с его лица не сошла, стала только более растерянной. Женя тоже взгляда не отводил, всё ждал ответа. И очень боялся его услышать. От Сани же можно ожидать чего угодно.
— Что ты, Жень, я б тебя ни за что не бросил! — наконец рассмеялся Саня. Рассмеялся искренне, без злорадства, и потрепал Евгения по голове, приводя и без того растрёпанные волосы в абсолютный хаос, — Я б тебя с собой взял, честное слово! Кто знает, может надо будет кого акулам скормить, а у меня ты будешь под рукой!
Саня рассмеялся вновь, а Женя неловко рассмеялся вслед за ним. Он мысленно благодарил Матёрого за то, что тот свёл разговор в шутку, расслабил, и не сделал ничего странного. Женя вновь мог чувствовать себя спокойно.
Но за что ещё он был благодарен, Евгений бы ни за что не проболтался, никогда, даже под страхом смерти. Даже себе признаваться не хотел.
Признавался он только в одном. Ночь не была ужасной. Ночь была замечательной. Странной, непонятной, пугающей своей непонятностью, но замечательной.
И всему виной «Моя любовь на пятом этаже».
— В Азовском море акулы не водятся, — только и заметил Женя, смотря как Саня,
Саша, смеётся.
Вот бы эта ночь никогда не кончалась.
