Женя думал, что это будет куда легче. Когда он пришёл к этому решению, оно казалось легче. Но Саня всё испортил, даже об этом не подозревая.
Женю и раньше волновали его тесные отношения с дурной компанией, но за последнюю неделю стали волновать особенно. Потому что он понял, что других друзей у него в общем-то и нет. Что бы не происходило всегда и везде присутствовал Саня и его компания. А чаще просто Саня. Но что больше всего настораживало, так это то, что до поры до времени Женя спокойно принимал этот факт и всё равно чуть ли не каждый день с ним виделся или заходил в гости или сам гостя принимал.
До поры до времени всё было хорошо, но потом он начал ощущать взгляды. Когда он здоровался с соседями или встречался с ними в лифте, даже когда просто проходил по двору, он чувствовал взгляды. Придирчивые, выискивающие что-то, стремящиеся просочиться прямо под кожу и выведать все тайны, даже те, которых он не хранил. Иногда Жене казалось, что эти взгляды преследуют его повсюду. Даже узоры на обоях складывались в большие и внимательные глаза.
Он подозревал о причине этих взглядов. Он, Евгений, такой вежливый и порядочный человек, в один прекрасный взял и спутался с не самым примерным представителем общества. С дурной компанией. И в последнее время даже не скрывал, что ему эта дурная компания приятна. А если ему она приятна, то значит и он такой же. Старое как мир «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» работало безоговорочно. Женя такой же как и этот мерзкий Саня Матёрый. Шумный, дерзкий, с шилом в одном месте. Неприятный тип, одним словом.
А больше всего на свете Женя боялся быть таким же неприятным типом. Он ведь с самой школы старался быть хорошим и правильным. Жвачку на уроках не жевал, самолётики бумажные не пускал и нехорошие слова на доске не вырисовывал. Чтобы потом на родительских собраниях Женечку Руденского поставили в пример, окрестили каким-нибудь красивым и поэтичным словом и больше внимания не уделяли бы. Главное, что он правильный и глаза не мозолит.
А такие как Саня делали всё возможное, чтобы как можно тщательнее мозолить другим глаза. Женя вдоволь наслушался историй Матёрого о том, как он от скуки сбегал с уроков, чтобы покурить или мяч с пацанами со двора погонять. Он вполне мог представить себе такого человека, такие и в его классе учились. И они были неправильными, подавали плохой пример, позорили семью и школу тоже. На таких обычно и кидали те самые взгляды.
Сказать по правде, и Евгений был одним из тех, кто такие взгляды кидал. И теперь он понимал, как неприятно было их получать, как закипало всё внутри от несправедливости. Ведь он же не такой. Он не как Саня, он ничего общего с ним не имеет. А они ведь всё равно смотрят, им-то плевать.
Саня же этих взглядов, кажется, не замечал. Быть может, он привык их получать. «Привык быть разочарованным, полюбил быть разочарованием» или как там орал тот сиплый парень в Санином плейлисте.
Он будто бы специально эти взгляды провоцировал. Чуть ли не с порога заваливал Женю бесконечными «Гнутый, бля, ты не поверишь!», садился нарочито близко, в качестве «суровой мужской нежности» трепал по голове. Да и его взгляды были не менее внимательные, но куда более тёплые, что тоже не могло не привлекать чужого внимания.
С этим нужно было что-то делать. Не хватало ещё схватить себе какой-нибудь мерзкий ярлык, от которого потом не отцепишься. Ему и так проблем хватает.
Решение пришло быстро и спонтанно и было, по мнению Жени, самым безопасным. Нужно было заставить Матёрого скучать. Игнорировать его. Редко отвечать на звонки и в разговоры не втягиваться. Тогда он бы заскучал и отстал бы от Жени сам. Ведь зачем ему друг, который при разговоре и двух слов связать не может? С таким неинтересно.
А ещё нужно было искать себе новых друзей. Чтобы доказать этим мерзким взглядам, что Евгений абы с кем не общается, а только с порядочными людьми. Чтобы им было больше не на что смотреть.
Решение нашлось на удивление быстро. Ещё в университете Женя был знаком с Марией (но для него просто Машей), милой старостой с его факультета, которая пару раз присылала ему конспекты с пар, которые Женя по глупости пропустил. Близкими друзьями они так и не стали, но общаться с ней было приятно. Настолько, что в её компании Евгений и провёл весь выпускной. Уж лучше так, чем в одиночестве.
После этого они ещё переписывались, но крайне редко. Женя о Маше и не вспоминал почти. Но сейчас, когда ему как никогда требовалась новая, хорошая компания, они начали общаться куда чаще. Женя знакомился с её друзьями, вливался в их компанию, пытался поддерживать разговоры и думал только о том, что то, что он делает — правильно. Маша ведь тоже смотрела на него также внимательно как и Саня. Значит, что-то он делает правильно. Он теперь в хорошей компании.
Но дурная деваться никуда не собиралась. Полномасштабная операция по выведению Сани Матёрого из собственной жизни давалась Евгений с трудом. По вине самого же Сани. Как назло он, обычно быстро терявший интерес к скучным для него вещам, от скучного Жени совсем не отлипал и, казалось, не замечал, что у того всё чаще и чаще находятся какие-то важные дела (в основном, почему-то завязанные на том, что ненавистная всей душой хомячиха заболела). Он всё равно звонил, проводил с ним время, вовлекал его в какие-то авантюры, ну а самого Женю это только злило. Почему этот Саня не может увидеть, какой он скучный? Может, если он будет изображать из себя дохлую рыбу, то тогда намёк будет понятен?
Женя не знал, на кого он злился больше: на Матёрого или на себя. И если с причинами злиться на Саню всё было понятно, то со злобой на самого себя разобраться было не так-то просто. Эта самая злоба возникала из ниоткуда и в самых странных обстоятельствах. Иногда даже одного взгляда на пропущенные звонки было достаточно, чтобы начать на себя злиться.
Это было так глупо. И почему он на себя злится? Ведь этого он добивается, ведь так?
Сейчас Женя тоже на себя злился. Он сидел вместе с Машей и какими-то её друзьями в каком-то там кафе. Они говорили о чём-то, несколько раз обращались к нему, он кивал и улыбался, но разговоров совсем не слышал. Он злился. На них и на себя.
Злился на то, что они такие скучные и вдвойне злился на то, что ему скучно с ними. Никто из них не махал руками, не вычерчивал схемы на салфетках, не пускался в масштабные дискуссии на тему того, почему «Наутилус Помпилиус» в сотни раз лучше Моцарта. Никто из них не был ярким, неправильным и оттого интересным. Никто не упирался рогами в землю, идя против системы не напоказ, а всерьёз.
Проще говоря, никто из них не был Саней.
И осознавать это было страшнее всего. Евгению нужен кто-то вроде Сани. Интересный. Неправильный.
Чёрт, неужели он так сильно попал под влияние дурной компании, что теперь среди нормальных людей ему скучно?
Или же так сильно попал под влияние самого Сани? Ведь, честно говоря, сборище маргиналов, из которых банда Сани и состояла, для Жени тоже никакого интереса не представляла.
Его интересовал только этот чёртов Саня. Только с ним было интересно, и только его Женя бы слушал часами.
Евгений посмотрел на лежащую рядом вилку. Вонзить её себе в горло было бы неплохой идеей, если так подумать. Хоть так выместить бы злость на самого себя и на собственный разум, который больше похож на спутанный клубок, в таком и сгинуть недолго. И за что ему всё это?
Телефон тихо завибрировал, говоря об очередном пропущенном звонке. К этому звуку Женя уже привык, за последнюю неделю он пропустил уж очень много звонков. Но этот выбил из колеи. Опять напомнил о том, что с каждым таким звонком, он всё ближе и ближе к правильному и до духоты скучному. к блёклым разговорам и к другим внимательным глазам, в которые смотреть желания совсем нет.
И его страшно мутило от этого правильного. Он понимал, что должен испытывать облегчение, но ни намёка на облегчение не было. Была только злоба, такая давящая, что Женя был готов под ней согнуться.
А вокруг него всё говорили, говорили и говорили. Пустые, словно белый шум, разговоры наполняли Женину голову, но никак не могли вытеснить мысль о том, что он последняя мразь. Что он делает что-то неправильно. По-человечески неправильно. По-дружески неправильно.
И бог знает как ещё.
Последней каплей, окончательно добившей, стало ни с того ни с сего возникшее в голове воспоминание трёхдневной давности. Самый разгар Жениных интриг. Саня каким-то чудом его куда-то вытащил, всё пытался поговорить. А Женя, следуя своему плану, еле-еле отвечал, изо всех сил стараясь быть скучным. И вроде бы всё работало, вроде бы разговоры сходили на нет, и интерес терялся.
Но надо же было Сане открыть свой рот и всё испортить одной фразой.
«Жень, если я где-то накосячил, ты мне скажи, лады?»
Придурок. И на кой чёрт он это спросил? Ведь тогда было бы намного легче. А теперь всё, о чём Женя может думать, так это о «если я где-то накосячил».
Саня бы раньше так не сказал. Раньше он бы просто махнул рукой, Женя это знал. Он знал, какой Саня Матёрый с остальными, знал его повадки.
Так почему с ним всё по-другому? Почему он цепляется за него, почему держит?
Почему он так сильно отличается от того Сани, которому Евгений сказал, что живёт на пятом этаже?
Телефон завибрировал вновь, а сам Женя чуть не завыл от досады. Надо уходить отсюда, скрыться от этой скуки, пока она окончательно его не поглотила. Он встал из-за стола, словно в тумане извинился и попрощался со всеми и чуть ли не бегом выскочил на улицу, стискивая несчастный вибрирующий телефон в руках.
Придурок, придурок, придурок.
***
— А, ответил всё-таки.
Сидеть на холодной лавочке было сомнительным удовольствием. Но вести телефонный разговор с Саней было ещё хуже, особенно, когда его голос так звучит. Бесцветно и оттого пугающе. Всё-таки после собственных выводов Женя ожидал более тёплой реакции.
Не успел он и слова сказать, как Саня продолжил.
— Жень, давай как взрослые люди говорить будем, ладно? Почему ты меня игнорируешь?
Евгений такого вопроса и ожидал. Если в чём-то Саня и был постоянен, то это в своей прямолинейности. В отличие от него самого, он кругами никогда не ходил.
Но только вот Женя на прямые вопросы отвечать не умел. Не хотел ковыряться в себе и выуживать ответ, который ему бы самому не понравился.
Да и потом, за этим ответом последует ещё больше вопросов, на которые тоже придётся ответить. А что если один из вопросов вывернет всё наизнанку, и станет только хуже?
И почему всё так сложно?
— Я не… — начал было Женя.
— Если скажешь «не знаю», я притворюсь, что этого не услышал, имей в виду, — раздражённо заметил Матёрый, тут же выдыхая, и продолжая чуть спокойнее, — Слушай, мы с тобой не чужие люди, давай будем друг с другом честно разговаривать. Потому что у меня на твои шарады уже сил нет. Я их, блять, не понимаю.
— Так и я твои тоже! — воскликнул Женя, с сожалением заметив, что пара прохожих на него оглянулась. Опять эти взгляды, — Мои шарады ничто по сравнению с твоим сборником судоку.
— А я-то в чём виноват? — голос у Сани зазвучал как-то растерянно.
— Да во всём, твою мать! — Жене было плевать даже на людей вокруг, он вскочил с лавочки, чувствуя как слова сами по себе рвались наружу, и никто не пытался их сдержать, — В том, что отстать от меня не можешь, как бы я не старался, в том, что «Гнутым» меня зовёшь постоянно, в том, что я о тебе думаю чаще, чем полагается! В том, что ты просто существуешь, существуешь в моей жизни и не можешь вылезти из неё! В этом ты виноват, и я тебя не понимаю! А знаешь, что самое худшее? Я себя не понимаю, я… Боже, блять, да я себя больше не узнаю из-за тебя. Я-
— Женя, — резко, но без раздражения, даже не повышая голос, оборвал его Матёрый. Евгений тут же умолк, нелепо уставившись в землю и тяжело дыша. Он сказал лишнего и теперь надо срочно успокоиться, чтобы больше такого не повторилось. И кто его тянул за язык, кто просил изливать душу?
Опять этот Саня всё портит, ничего не делая.
Тишина продержалась недолго, и Матёрый её нарушил. Медленно, будто раздумывал над каждым словом.
— Значит… Я тебе настолько жизнь отравляю? Ты поэтому меня уже неделю игнорируешь?
Молчание было вполне красноречивым ответом, поэтому Саня продолжил.
— Вот оно как… Знаешь, а я-то даже надеяться начал, что ты со мной таскаешься ради чего-то… Ради меня, то есть. Что я тебе и правда интересен. Что у нас с тобой-
— Никаких «нас с тобой», Сань, пожалуйста, — сразу же попросил Женя, устало растирая глаза, — И без этого хватает.
— Точно.
Молчать по телефону было так непривычно. Евгений всё продолжал тереть глаза до такой степени, что очертания улицы размывались. Но руки надо было занимать хоть чем-то.
Оба понятия не имели как продолжить разговор так, чтобы он не стал ещё страннее. Будто бы оба боялись вступить на скользкую и им обоим непонятную территорию, возле которой и так уже балансировали, избегая в самый последний момент.
И, видимо, они стоили друг друга, раз одновременно загнали себя в угол.
— Ты, — наконец тронулся лёд в лице Сани, — Ты бросишь трубку или я?
— Я не хочу, — честно признался Женя, обречённо вздохнув.
— Я тоже, — ответил такой же честностью Саня. Вновь молчание, от которого уже можно было устать. Чтобы отвлечься, Женя подумал о том, что за каждую минуту молчания проклятый «МТС» списывает у него пятьдесят рублей. Тариф сменить что ли?
— Если ты хочешь, чтобы я от тебя отстал, то я могу, Жень, — произнёс Матёрый всё также медленно и задумчиво, — Мне не сложно будет.
— Да в том-то и дело, что я не знаю, чего я хочу, — покачал головой Евгений, опускаясь обратно на злосчастную лавочку, — Ты… Ты только не смейся.
— Да не до смеха как-то, — вставил Саня.
— И всё равно, не смейся. Я не врал, ты мне отравляешь жизнь, я тебя совсем не понимаю, и лучше бы мне и правда найти себе более… приличную компанию, так скажем. Но, знаешь… Ты мне, кажется, нужен, Саша, — Женя нервно усмехнулся, — Нет, ты понимаешь? Ты мне нужен, а я всё равно пытаюсь от тебя избавиться? Я… еблан, да?
Саня выдержал небольшую паузу, прежде чем тяжело вздохнуть и ответить.
— Нет, ты не еблан. Ты просто придурок. Абсолютный придурок, — он усмехнулся, — Хм… Нужен, значит. Да мы с тобой в одной лодке, Женя. Я тебя тоже абсолютно не понимаю.
— Я себя сам не понимаю, — Женя невесело засмеялся, — Иногда мне кажется, что я себя совсем не знаю. Думаю, что знаю, а потом что-то случается, и я уже даже не знаю, кто я такой.
От неожиданной теплоты в голосе Матёрого по плечам пробежал приятный холодок.
— Ты Женя Гнутый. Не знаю как тебе, но мне этого вполне достаточно.
Евгений, похоже, совсем не мог контролировать самого себя, раз от такого абсурда, губы задрожали от улыбки и тихого смеха, на этот раз искреннего. Он в такой яме.
Но, кажется, он там не один.
— Спасибо. Это так глупо, но… спасибо.
Ещё несколько секунд молчания тут же прервались Саниной непробиваемой прямолинейностью.
— Хочешь, я приеду? Ты сейчас где?
***
На самом деле Женя терпеть не мог кексы с изюмом, но тот, что привёз ему Саня, ел с удовольствием. И дело было не в том, что за него двадцать пять рублей уплачено (Матёрому не хватило такта снять ценник с пакетика, поэтому Женя знал о стоимости) и отказываться было бы некрасиво.
За те пять минут, что они уже провели рядом, разговоров было немного. Они до сих пор балансировали на границе той скользкой территории, не осознавая, что даже их встреча сейчас на эту самую территорию толкает.
По крайней мере, Саня не осознавал. А Женя позволил себе не осознавать.
Они только лишь поздоровались, Женя вскользь упомянул о встрече в кафе, Саня кивнул, пробормотав что-то созвучное с «понятно», и, в общем-то, всё.
Они продолжали сидеть рядом и с одинаковым старанием смотреть по сторонам. Разница была только в том, что Евгений мог хоть чем-то заняться между делом (то есть, едой).
Поговорить нужно было о многом, но говорить не хотелось. Оба это понимали и, всё-таки друг друга уважая, специально разговор не заводили.
Женя покосился в сторону Сани, который уж очень сильно сейчас походил на сыча. К концу осени уже было слишком холодно для кожаной куртки, и даже свитер с высоким горлом, словно у Данилы из «Брата», положения не спасал.
Наблюдать за тем, как Матёрый хохлился, то и дело тихо и недовольно шмыгая носом и растирая ладони, было забавно. Женя даже позволил себе тихо усмехнуться с этого. Какой же этот Саня гордый и упёртый баран.
Евгений вытащил из кармана телефон и наушники, загоревшись какой-то своей идеей. Этой идее не помешали бы даже взгляды.
Почему-то именно сейчас Женя был уверен, что на них никто не смотрит и смотреть не будет.
— Хочешь послушать? — спросил он, похлопав Саню по плечу и протянув ему наушник, — Там, правда, Лазарев…
Под простым предложением разделить вместе с ним прослушивание, Женя прятал более важный и волнующий его вопрос, который не решался озвучить. Всё-таки ему было далеко до Саниной прямолинейности.
«У нас всё будет хорошо?» спрашивал он. И Матёрый, пожав плечами и взяв наушник, на этот вопрос уже ответил.
— Да сойдёт, — добавил он к этому, — Послушаю.
На самом деле Саня терпеть не мог песни Сергея Лазарева, считая их «соплями для педиков», но сидя рядом с Женей, он ими, казалось, наслаждался. По крайней мере, его задумчивый взгляд не выражал никакого отвращения. Он совсем ничего противного не выражал.
Евгений слегка покачивал головой в такт «Кислорода», демонстрируя во всей красе свой музыкальный слух и продолжая смотреть куда-то в сторону.
Он продолжал смотреть в сторону, когда Саня посмотрел на его.
Он продолжал смотреть в сторону, когда Саня подвинулся ближе.
И он всё ещё продолжал смотреть в сторону, когда Саня взял его за руку, спокойно лежащую на холодной поверхности лавочки.
Сколько бы ужасных мыслей о взглядах, что могли быть сейчас обращены на них, сколько бы мыслей о том, что сейчас происходит что-то неправильное, не было, Женя не стал сопротивляться.
Он полностью доверял этот момент Сане, и его холодным грубым пальцам.
Когда-нибудь он заставит его носить перчатки.
Пока же, можно просто помолчать.
Молчать у обоих получается как нельзя лучше. Прикосновения говорят сами за себя.
