— Господи, это не квартира, а берлога какая-то!
Видеть Женю в своей квартире было как-то странно. И не только потому, что в данный момент у Сани всё перед глазами плыло, из-за чего этот самый Женя меньше походил на человека и больше на сборище раздражающих пятен. Это было странно потому, что последнюю неделю они как-то не особо друг с другом разговаривали. То есть, разговаривали, конечно, но как-то не о том и не так. По крайней мере, сам Саня думал так. По его мнению двое людей, не далее как неделю назад поцеловавшихся впервые, должны разговаривать о чём-то поважнее погоды и планов на день.
Ему было легко осознать, что Женя ему очень нравится, но сложно было носить это знание с собой, ни слова не говоря самому Жене. До ужаса, почти до чесотки, хотелось рассказать ему об этом в самых красивых эпитетах, метафорах и прочей дребедени. Но не получалось как-то. Саня хотел поймать удачный момент, ведь рядом с таким как Женя всё должно быть идеально. Как в этих дурацких фильмах, на которые Женя несколько раз его уламывал. И Саня, к собственному стыду и уязвлённой гордости, последние несколько дней их пересматривал. «Вечное сияние чистого разума», «Мой ласковый и нежный зверь», «Титаник». Саня гонял эти три фильма по кругу, ненавидел и плевался на них, но знал, что Жене они почему-то нравятся, а потому смотрел. Однажды ради него даже отсмотрел «Призрака Оперы», но только окончательно поклялся себе в том, что если посмотрит хоть ещё один мюзикл, то застрелится.
Может, именно от этих бесконечных и бессмысленных пересмотров мигрень и разыгралась, кто знает. Но, честно говоря, Саня за ними не очень-то следил, знал только, что раз в пару месяцев они вылезали из ниоткуда, мучили его несколько дней и также в никуда уходили. И обычно он просто вкидывал в себя всё, что видел в аптечке, от «Нурофена» до таблеток от поноса, запивал пивом и считал это лечением. Что-то из этого ведь действительно помогало (должно быть, пиво). В такие дни он обычно об этом не задумывался.
А ещё обычно такие дни Саня проводил в гордом одиночестве (разве только с котом). Его это не волновало, всё равно с раскалывающейся напополам головой, он на мало что было способен.
И, как назло, именно в один из таких дней Женя к нему и заявился. Протараторил что-то невразумительное, заметил, что вообще-то у него куча дел, но он, так, на две минуты заглянул. И только потом удивлённо и как-то напугано спросил: «А ты в порядке?». Саня, естественно, в порядке не был, но явно не это стало причиной, по которой сердце так по-дурацки заколотилось.
Он даже не помнил, что ответил тогда, всё думал об этом «А ты в порядке?».
И таким образом даже не заметил, как Женя оккупировал его квартиру, аргументируя это тем, что не может оставить просто так больного человека. Святой, не иначе. Но Саня не возражал. Не слишком был к этому расположен.
Думал только о том, как не вовремя этот Женя к нему заявился. Именно тогда, когда Саня и чувствует себя дерьмово, и выглядит не лучше. Не то что сам Женя. В своих идиотских «парадных» джинсах и новой футболке, от которой за километр пахло «Лаской». Идеал чёртов.
Идеал из мыслей Сани на деле, конечно, не до конца этому ярлыку соответствовал. В основном потому, что, стоило ему попасть на Санину кухню, как он затянул свою старую песню. Что Саня живёт как дикарь, потому что на кухне нет крючка для полотенец, что оставлять одну единственную кружку в раковине немытой — преступление, и что он совершенно точно не может готовить в таких отвратительных условиях. По «отвратительными условиями» подразумевался тот факт, что Саня, гад такой, не имел дома кухонного фартука.
Саня бы сказал Жене, куда, и насколько глубоко, он может эти претензии засунуть, но, во-первых, на это требовалось слишком много сил, которые мигрень не позволяла, а во-вторых слишком эту требовательную суку любил, чтобы ему такое высказывать. Поэтому вздыхал и кивал, пока Женя, несмотря на жалобы, шёл на невероятные жертвы и варил макароны без кухонного фартука.
Что не означало, что он не мог огрызаться на эти выпады. Хотя б слегка.
— Если бы я знал, что ты приедешь, то переехал бы в какой-нибудь замок Иф, конечно, — фыркнул он, попутно отвлекаясь, чтобы взять на руки кота. Животное зашипело, но конфликт был улажен почёсыванием за ухом.
— Очень мило, что ты читал «Графа Монте-Кристо», но замок Иф — это тюрьма, — заметил Женя.
— Похер вообще.
— Саш…
— Вот только ты мне мозги не еби, договорились?
Женя на мгновение замялся, видимо, борясь с соблазном, но кивнул и вернулся к готовке, которая, пока что, заключалась в борьбе с газовой плитой.
— Ладно, договорились. Откуда у тебя вообще эти мигрени? Сезонное, может?
— Понятия не имею, — ответил Саня, закрывая глаза, чтобы Женя не мельтешил перед глазами (в любое другое время это приветствовалось, но не сейчас), — А это важно?
— Со здоровьем не шутят, между прочим! — заметил Женя и тут же добавил, — Да что ж такое! Что у тебя за плита такая?
Саня приоткрыл один глаз, не желая тратить энергию на такую мелочь.
— Газовая, Жень. Самая обычная.
— Херня это, а не плита, я её включить не могу!
Саня усмехнулся и нехотя встал с места, скидывая с рук кота, который спокойно направился по своим делам.
— Ты такая прелесть, когда ругаешься. Будто тебе двенадцать, а не двадцать два, — заметил Саня и вполне бесцеремонно отодвинул Женю в сторону, — Двинься, покажу тебе как мы, простые холопы, живём.
Женя возмущённо цыкнул и с показной обидой скрестил руки на груди. Интересно, что его больше возмутило: то, что его назвали «прелестью» или задели его мажорскую гордость? Саня надеялся, что первое. Даже несмотря на больную голову, он всё ещё лелеял надежду Жене признаться. Любым способом, причём. Хотя, конечно, понимал, что этот момент от идеального далёк. Во многом потому, что Саня выглядит как чёрти что и чувствует себя чёрти как. Но надежда же есть.
Плита тихо пощёлкала, перепугав Женю до усрачки, и наконец включилась.
— Всё легко и просто, — торжественно заключил Саня, — Я жду аплодисментов.
— Да иди ты, — отмахнулся Женя, закатив глаза, — То же мне, подвиг.
— Ну не ты ж её включил. А я. Я между прочем от головной боли умираю, так что…
— Раз уж ты от неё умираешь, то, будь добр, брысь отсюда. У тебя вообще постельный режим должен быть.
— Начнём с того, что дома только диван, так что постельного режима у меня быть не может, — заметил Саня, засмеявшись. Действие отдалось болью в голове, но он ни о чём не жалел. Женя отвлёкся от пачки макарон и окинул Саню тяжёлым взглядом.
— Саша, я тебя убью сейчас.
Саня рассмеялся.
— Да брось, Жень. Забавно же.
— Я о нём забочусь, а ему забавно всё. Придурок…
И Саня резко смеяться перестал. Более того, завис, не скрывая собственного удивления. Против воли в груди опять всё заклокотало. Хотелось убедить себя, что дело в таблетках от изжоги (ими он тоже закидывался), но и без того было ясно, что это не так.
Так по-дурацки, как школьник, он взрывается от одной только фразы. Бытовой, несомненно. Совершенно обычной, естественно. Но как много значит она сейчас.
Может, потому, что Сане таких бытовых фраз и не говорил никто. Не так, как Женя. Женя, который о нём заботится.
Это вот так себя чувствовали персонажи тех фильмов? Все эти Джеки, Розы и Клементины с Оленьками? Да не в жизнь! Саня поспорить был готов, что у этих выдуманных людей никогда не сдавливало грудь и не покалывало ладони так, как у него. Потому что у Сани всё по-настоящему, живо. Так, как в жизни не бывает и быть не может.
Знал бы об этом Женя…
— Заботишься? Обо мне? — наконец пробормотал Саня, всё ещё находясь где-то в своих мыслях, — С чего вдруг?
Женя удивлённо похлопал ресницами.
— Ну как же? Мы же… — он задумался на мгновение, — Друзья, верно?
— А… Ну, это тоже, конечно, но, знаешь, я о чём подумал…
— Хочешь лучшими друзьями назваться? — сразу же засмеялся Женя, будто бы нервно, — Я не против, имей в виду.
— Фу, мерзость какая, — фыркнул Саня, — Нет, давай этот этап пропустим, пока меня не стошнило.
— И что тогда?
«Ой, да иди ты нахуй» почти вырвалось у Сани. Но он (с трудом) сдержался. Женина странная весёлость не только ввела в ступор, но и поубавила Санин пыл практически полностью. Подумалось, что он какой-то конченный идиот, раз подумал признаваться в своих идиотских чувствах. Когда Женя весь такой распрекрасный и с иголочки одетый, а Саня уже почти неделю не брился и ходит по дому в старой тельняшке. Жених просто замечательный, только такого Жене и надо.
— Ничего, — покачал он головой и выдохнул. От мрачных мыслей голова начинала болеть только сильнее, — Слушай, тебе, может, помочь чем?
— Ты же болеешь, — заметил Женя.
— Пока меня не парализовало, я себя больным не считаю. Давай, говори, с чем помочь, пока этого не случилось.
— Дурак, не каркай, — ответил Женя, но всё-таки улыбнулся и протянул ему ложку, — Можешь пока макароны помешать, а я посмотрю, что ещё можно в твоём холодильнике найти. Поешь хоть нормально.
— Я, как хозяин квартиры, заявляю, что там мышь повесилась, но вперёд.
Женя улыбнулся вновь, и на душе стало чуть легче.
***
— Ну, ты напиши мне завтра, хорошо?
Как-то странно и неловко было прощаться. Раньше они тоже целый день могли вместе провести, но сейчас этот факт показался странным и даже неправильным.
По крайней мере для Сани. Ему противно было от мысли, что он так много и долго думает о Жене и о том, что этот Женя «слишком идеален». Но несмотря на это, он продолжал об этом думать. Наверное, Женя это заметил. А может, просто подумал, что дело в мигренях. Саня и сам не до конца понимал.
Понимал только, что неправильно будет прощаться на такой ноте. Недосказанности он не любил, да и кто знает, когда им снова удастся встретиться вот так, с глазу на глаз.
И кто знает, когда Сане вновь хватит дурости признаться в чём-то настолько личном.
— Саш? Ты слышишь? — окликнул его Женя, уже взявшийся за дверную ручку. Саню словно молнией ударило. Сейчас, лучше момента больше не будет.
— Да… Слушай, Жень, — он задумался на секунду, но в голову ничего лучше не пришло, — Ты мне нравишься, знаешь.
Женя дёрнулся на месте, но, на удивление быстро, нашёлся с ответом.
— Я знаю, конечно, ты же об этом говорил.
— Нет, ты не понял, не так нравишься, — замотал головой Саня (что было ошибкой, Женя на секунду стал размытым пятном), — Ты мне сильнее нравишься, намного. Ты… Ты себе представить не можешь как!
— Ты прав, не могу… Даже не совсем понимаю.
— Господи, ну что тут непонятного? Ты… Ну, не знаю, ты для меня как Клементина для Джоэла, только гораздо лучше! Потому что ты в сто раз лучше, понимаешь?
Когда Саня представлял этот момент, он, конечно, думал, что это будет куда легче. Женя же от всей этой романтической дребедени тащится, как он может не понимать? Или у него настолько короткая память, что он забыл, какими большими глазам смотрел на Саню, после того как он его поцеловал? Как бормотал что-то неразборчивое, но несомненно нежное себе под нос, отчего сам же Саня растаять был готов.
Или он просто настолько же идиот, насколько таковым кажется?
— Слушай, может, завтра поговорим? — пальцы Жени сильнее сомкнулись на дверной ручке. Вот же ж… — Мне кажется, я тебя не совсем понимаю. Да и вообще, поздно уже, а у меня дела.
Врёт и не краснеет, гад!
— У тебя три часа назад тоже дела были! Что же ты тогда не торопился?
— Да неважно это, что ты пристал ко мне? — Женя раздражённо дёрнул дверь на себя.
— Да потому что ты осёл!
И тут же остановился, вздрогнув. Когда он обернулся, Саня увидел на его лице неподдельное и даже комичное удивление, вперемешку с возмущением.
— Что? — протянул он, хмурясь.
— Да, ты осёл! Настоящий осёл! Но самый умный, заботливый и чудесный осёл, которого я знаю! Самый лучший из всех ослов.
— Саш…
— И ты не представляешь, как ты меня бесишь сейчас тем, что ты такой… Осёл. Осёл, которого я поцеловал, которого каждые две недели подвожу до библиотеки. Осёл, который лучше всех умеет варить чёртовы макароны и который почему-то любит фильм «Мой ласковый и нежный зверь». Вот такой ты осёл, Женя.
Стоило Сане замолчать, как он почувствовал себя идиотом, причём, самым конченным. Прахом посыпались все его планы на идеальное и красивое признание. И в конечном итоге Жене, такому чудному, признался не принц на чёрном байке, а растрёпанное и небритое чучело, за эти три дня поспавшее, дай Бог, два часа. Если бы Женя прямо сейчас развернулся и ушёл куда подальше, Саня бы и не подумал обидеться. Он сам понимал, насколько всё плохо выглядит.
Но Женя не ушёл. Кажется, он даже забыл о своих важных делах и о том, что открыл дверь настежь, занося в квартиру неприятный сквозняк. Его выражение лица, конечно, описать было сложно. Что-то средне между удивлением, возмущением и ужасом. Красочный букет, в полной мере демонстрировавший Сане, какой он идиот.
Пару минут они смотрели друг на друга с одинаково потерянными лицами, пока Женя, предварительно оглянувшись на лестничную клетку, не спросил:
— Я… правда чудесный?
Робко, полушёпотом и почти решившись на улыбку. Саня кивнул.
— Ещё я назвал тебя ослом, но да. Чудесный.
Женя нервно засмеялся.
— И ты первый человек, который мне это сказал… Ничего глупее со мной в жизни не случалось.
Саня цыкнул и отвернулся. Что и требовалось доказать. Куда ему до порядочного человека и его идеальной жизни, будто с картинки. Саня там ни к месту со своими признаниями, да ещё и такими косноязычными. Идиот. Идиот с идиотскими мыслями, делающий идиотские поспешные выводы. А что, звучит.
Он был вырван из мыслей неожиданным жаром, опалившим губы. И только через полминуты понял, что Женя вновь его поцеловал. Даже не столько поцеловал, сколько ткнулся в губы своими. Но даже этого хватило, чтобы Саню волной захлестнуло чувство. Тёплое, колючее, светлое. От которого забилось сердце, сдавило грудь и захотелось смеяться до невозможности долго.
Так вот как оно бывает, когда кто-то нравится. Так по-человечески и непробиваемо. Так по-настоящему.
— Если на то пошло, — прошептал Женя, так очаровательно пряча взгляд, — Я думаю, что ты тоже чудесный.
Санину обиду сдуло окончательно. О ней и речи быть не могло.
— Хочешь, провожу тебя до дома? — спросил он, ласково приглаживая Женины волосы. В этом не было надобности, просто хотелось их потрогать. Его и без того красные щёки запылали.
— Не нужно, наверное. Ты болеешь же.
— Да какое там болею, прекрати, я всё равно провожу! Дай только куртку надену.
Женя помялся немного, но кинул.
— Хорошо, Саша…
***
— Холодает, а?
На улице вообще-то был хороший вечер августа, и холодать не могло. Но нужно же было поддержать разговор, вот Саня и поддерживал.
Разговоры до того и были такие. Ни о чём и совершенно пустые. Но главное, что они говорили друг с другом. И, кажется, впервые друг друга понимали на сто процентов. Это и было чудесно.
— Хм. Похоже на то, — пожал плечами Женя. Похоже, он тоже решил жить в альтернативной реальности, где плюс двадцать — это холодно.
Саня смотрел и не мог наглядеться на Женю. Задумчивого и даже потерянного, но такого близкого. Кажется, его щёки до сих пор были красными. А ведь они уже почти до его дома дошли.
Какая же он всё-таки прелесть.
Сане резко и по-ребячески захотелось его подразнить. Что он тут же и сделал.
— Ты, кстати, неплохо целуешься. Ну, так, на четвёрочку.
Вот теперь он смутился по-настоящему.
— Прекрати…
— Вообще-то это был комплимент, мог и «спасибо» сказать.
— Спасибо, — Женя, как и всегда, закатил глаза, но по лицу было видно, что ему приятно. Пусть даже и немного, — А я тебе и правда нравлюсь.
— Правда что ли? Только сейчас дошло? — притворно удивился Саня, за что получил лёгкий толчок в плечо.
— Отстань.
— Ни за что на свете.
Они рассмеялись. Как и всегда, когда и было хорошо вместе. А хорошо им было всегда. Даже когда казалось, что хуже быть не может.
Возле Жениного подъезда они очутились внезапно. Казалось, что прошла только минута, хотя на самом деле прошли все десять. Они просто настолько увлеклись.
Женя взглянул на свой подъезд даже с каким-то сожалением. Саня это разделял, хоть и был несколько удивлён. Не он ли весь день домой торопился?
Хотя, нехорошо, наверное, так злорадствовать. Саня и сам не ожидал, что ему будет сложно попрощаться.
— Знаешь, чего я хочу? — тихо спросил он, игриво двинув Женю плечом. Тот улыбнулся.
— Чего?
— Хочу пригласить тебя в кино. А потом в кафе. А потом ко мне. Кофе за мой счёт, фильм выбираешь ты. Что скажешь?
На мгновение ему показалось, что Женя откажется, так удивлённо расширились его глаза. Саня только сейчас заметил, насколько же они у него голубые. Прямо небесные.
— Договоримся на пятницу, хорошо? У меня свободный день, а из химчистки вернётся парадная рубашка, — всё же ответил он.
— Тебе любая пойдёт. Но так уж и быть, пятница.
— Отлично.
Вздохнув, Женя отвернулся от двери своего подъезда и уткнулся лбом Сане в грудь. Кажется, ничего более интимного он в жизни не делал. По крайней мере, так подумалось Сане. Опять приятно сдавило грудь и, даже несмотря на то, что на улице было не холодно, Женю захотелось согреть. Зарыться носом ему в волосы, нащупать выступающие лопатки под футболкой. Ни о чём другом Саня не думал, обнимая своего Гнутого и чувствуя, что тот не против.
На мгновение он кинул взгляд на чёрные окна Жениной пятиэтажки. «Да идите вы нахуй» подумал он. Никто, никто во всём мире на них не смотрит. Они в нём совершенно одни. И никого больше не надо.
— Знаешь, чего хочу я, Шура? — прошептал на одном дыхании Женя, поднимая голову.
— Думаю, да, — ответил Саня, — И зови меня Шурой почаще. Мне нравится, как это звучит.
— Только если ты меня поцелуешь.
— Идёт.
И это был их второй настоящий поцелуй. Когда их освещала подъездная лампа, но никто во всём мире их не видел.
