***
— Женя! Ну наконец-то, я думал, ты там коней двинул. Видеть Саню увлечённым чем-то настолько сильно было непривычно. До прихода Жени он едва ли обращал внимание на шум и разговоры вокруг, сидя с тетрадкой в руках и что-то яростно дописывая карандашом. Настолько яростно, что, перелистывая, почти отрывал страницы. Он явно находился в какой-то своей вселенной, куда вход был воспрещён абсолютно всем. Кроме Гнутого, конечно. Даже если бы Женя притворился слепым, он не смог не заметить, как Саня засиял, его увидев. Но оно и понятно, Саня скромностью никогда не отличался. И, как стало понятно, это распространялось на все аспекты его жизни. И хоть поцелуев он себе никогда не позволял, но вот объятия при встрече и искренняя, почти щенячья, улыбка были обязательны. И Женя время от времени стыдил себя за то, что ему от этих простых жестов очень приятно. Саня уже было открыл рот, чтобы за минуту рассказать обо всех свои планах, но тут же остановился, уставившись на Машу, которая оглядывала помещение с интересом и с долей испуга, и, о ужас, придерживала Женю под локоть (он, как порядочный человек, предложил это сам). Он внимательно оглядел свою, как ему казалось, соперницу, получив в ответ менее враждебный, но такой же внимательный взгляд, потом удивлённо посмотрел на Женю. И, хмыкнув, отвернулся обратно к тетради, излишне равнодушно спрашивая. — Это кто с тобой? Ну конечно. Женя нервно сглотнул застрявший в горле ком и, пытаясь не выдавать волнения, ответил: — Это Мария… — он не решился называть фамилию, — Маша, то есть. Моя подруга из университета. Саня вскинул голову, и на его лице неожиданно возникло удивление. — Ты не говорил, что у тебя есть подруга из университета. — Ты, наверное, забыл, я точно бы упомянул, — отмахнулся Женя и повернулся к Маше, — Чувствуй себя… как дома. Насколько возможно, — после чего сразу переключился на Саню, — Тебе нужна помощь с чем-нибудь? — Твоя университетская подруга обо мне знает? — но так легко сбить его с темы не получилось. Саню уж слишком зацепило. — Напротив, я о вас слышу впервые. Не знала, что у Жени есть друзья… подобного сорта, — Женя не мог не оценить Машину учтивость. Он был готов поспорить, что уж ей-то должно быть неприятно общаться с такими людьми. Это Женя уже привыкший, а она… — Я как-то не услышала ваше имя. Вас зовут… —в это время Маша протянула Сане руку, улыбнувшись так приветливо, что сложно было сомневаться в её искренности. Женя не мог не удивиться, но опять списал это на вежливость. — Наполеон Бонапарт, — пробормотал в ответ Саня, не отвечая на рукопожатие. — Это Саша, — вставил Женя. — Саня. Матёрый. Никто не зовёт меня «Сашей». Это, конечно же, была ложь, но ложь, скорее, из вредности. Саня излишних фамильярностей с соперницей допускать не хотел. — Саня, значит… Ну хорошо, — кивнула Маша, — Приятно с вами познакомиться. «Матёрый» — это ваша фамилия? — Нет, — ответил Саня. — Правда? — всерьёз удивился Женя, — А я думал… Саня кинул в его сторону неожиданно колючий взгляд, и Женя решил разумно своё предложение не заканчивать. — Ну, что ж, — Маша всё не изменяла себе в вежливости, — Я всё равно рада с вами познакомиться. — Я тоже щас от счастья обоссусь, — равнодушно кивнул Саня и посмотрел на Женю, — Вы тут надолго? — Саш… — обиженно протянул Женя, — Я… То есть, мы надеялись ещё тебя послушать. Саня скептически вскинул бровь, явно этим «мы» задетый и умолк вновь. Где-то с минуту он держал всех в неловком молчании, которое нарушалось только какими-то переговорами Саниной банды, занятой более продуктивными делами. Женя нервно дёргал рукав рубашки, грозясь оторвать оттуда пуговицу и пытаясь придумать хоть какую-то тему для разговора. Саня на него точно обижен, и хоть причину Женя не совсем понимал, но нужно что-то делать. — Это твоя новая песня? — наконец сказал он, обратив внимание на тетрадь на Саниных коленях. Саня покачал головой, но его глаза на секунду заблестели. — Одна из старых. Решил её всё-таки внести на «десерт», так сказать. Та, что ты забраковал в прошлый раз, помнишь? — Погоди-погоди… «Хирург» что ли? — Он самый, — закивал Саня, улыбаясь и словно бы загораясь. Женя фыркнул, усмехнувшись. — Я тебе сказал однажды, и скажу сейчас: эту песню ты хорошей не сделаешь, она мерзкая. — Она о любви, между прочим! — Твой лирический герой хочет вскрыть грудную клетку своего объекта обожания, чтобы «достать твоё чёртово сердце и узнать, что думаешь обо мне». Это мерзко пиздец, у меня волосы сейчас поседеют. — Это тёмная романтика, загугли. — Вы пишете песни? Женя и Саня сразу обернулись на подавшую голос Машу, которая с интересом разглядывала Санину тетрадь. Она как раз была в линейку и представляла собой подобие нотного стана, поверх которого торопливо разбрасывались слова. Саня переглянулся с Женей, который не мог сдержать своего удивления. Неужели Маше это интересно? Нет, Женя, несмотря на все свои «фи», Санины песни вполне искренне любил (кроме, всё-таки, несчастного «Хирурга»), но, во-первых, ради сохранения имиджа этой любви не показывал, а во-вторых, почувствовал укол ревности. Не то к самим песням, не то к Сане. — Вроде того, — кивнул Саня, будто бы невзначай прикрывая тетрадь рукой, — Что с того? — Да так, интересно просто. Женя не рассказывал, что у него есть друзья-барды. — У него нет друзей бардов, потому что я не бард, — ощетинился Саня, — Я музыкант и, в первую очередь, поэт. — Но разве вы не свои собственные песни поёте? — спросила Маша. — У меня группа есть. А даже если бы и не было, то я всё равно не бард. Вам в ваших консерваториях — или откуда ты там явилась — очень легко такими ярлыками бросаться. Такие снобы как вы и Высоцкого готовы в барды записать. — Высоцкий — поэт и бард в том числе. А ярлыками сейчас бросаетесь вы. — Ох, ебать, загнула. У меня есть основания хотя бы. Вон оно, сутулое основание стоит, — он показал в сторону Жени. — Ах, раз так стоит вопрос, мне тоже стоит найти основание. Может, дадите взглянуть на ваше творчество? Я, конечно, могу поверить на слово и вам, и Жене, но раз нужны доказательства… Саня аж присвистнул, а Женю снова больно укололо куда-то под рёбра. — С козырей, значит. Так хочется меня бардом обозвать? Ну ладно, думаю, я Высоцкого не хуже… По рукам, мамзель. Только Гнутый отредактирует моего «Хирурга», увидишь, как сильно ты заблуждаешься. — Я, может, и не захочу, — ответил Женя с некоторой обидой, — Будешь свои квадратные рифмы сам исправлять. — Женя вам песни редактирует? — спросила Маша, посмотрев на него, — Ты же говорил, что статьи до сих пор пишешь. — Нет-нет, я их правда пишу! Это, так, развлечение. Ничего серьёзного… Ай! Саша! — Что? — Саня невинно похлопал ресницами и комично перевёл взгляд на Женину ногу, которую он «случайно», но вполне успешно отдавливал каблуком своего берца, — Ой, как это я недоглядел! Прости меня! — Ты это специально… — прошипел Женя. — Как ты мог такое подумать? — Мне не надо думать, я знаю. — Вот и правильно, не думай, тебе не очень идёт. — Саша, я тебе язык оторву. — У меня концерт скоро, подержи пока эту жуткую фантазию при себе. — Вы неплохо ладите… — заметила Маша, обращаясь больше к себе, и добавила громче, — А вы, Саня, давно Женю знаете? — Год-полтора, точно не скажу. У нас у обоих, похоже, очень плохая память на важные вещи. — Мы знакомы год и девять месяцев, — парировал его желчь Женя, — Я, может, побольше тебя помню. — Ой, прелесть ты моя. Наверное, ещё и в календаре точную дату отметил? — спросил Саня, цыкнув. — Может и отметил. — У тебя была такая привычка, помню, — сказал Маша, — Ты даже в календаре в общежитии отметил дни рождения родителей и всех сестёр, помнишь? — Постой-ка, — Саня нахмурился и посмотрел поочерёдно на Машу и Женю, — У тебя есть сёстры? Несколько сестёр? Женя неловко опустил взгляд. Что-то точно должно было пойти не так и вот оно пошло. Прямо-таки полетело. — Ну да… Есть. — А почему это я о них не знаю? — Повода рассказать не было, — попытался оправдаться Женя, неловко пожимая плечами. — Да как это не было? Мы же с тобой… — он взглянул на Машу, — Ладно, не при дамах. Мы же с тобой, по меньшей мере, разговариваем! — И пусть разговариваем, я должен тебе всю свою родословную расписывать? — Ну уж до ближайших родственников можно было снизойти. Или ты их очень удачно при разговоре со мной забываешь? — Саш, да это, что, так важно, что ли? Саня резко вскочил на ноги с лицом настолько красным, что казалось, будто оно сейчас вспыхнет, словно спичка. Во взгляде его читалась какая-то странная смесь удивления, возмущения и разочарования. И Женя был больше рад сейчас, если бы Саня на него накричал или покрыл последними словами, чем продолжал так смотреть. Но… — Я пойду покурю, — вздохнул он и, развернувшись, вихрем унёсся в сторону выхода. Женя проследил за ним взглядом, чувствуя, как вырастает внутри тревога. «Я могу его потерять» иррационально, но вполне ощутимо уколола мысль. И это было так странно и ново для самого Жени. Ново в плохом смысле, конечно, но ново. Если так подумать, это была не первая их ссора в принципе. Но первая ссора с тех пор, как Саня стал в голове «Шурой» и назвал Женю «чудесным ослом». То есть, с тех пор как он признался в своих странно-неправильных и непонятных чувствах. Как-то невовремя он вспомнил, что в комнате с ним осталась Маша. А он уже минуты две как тоскливо смотрит вслед ушедшему Сане. Нервно прокашлявшись, он постарался улыбнуться. — Ха-ха, Маш, прости пожалуйста, с ним такое бывает. Честно, понятия не имею, что на него нашло, да и вообще… — Так вот что не так, — она перебила его, но обращалась бы словно к себе. Фальшивая Женина улыбка сползла с лица. — Что, прости? Маша вздохнула и чуть внимательнее посмотрела на Женю. — Мне никак не давала покоя мысль, что с тобой что-то не так. Будто бы… изменилось или, скорее, стало явным то, чего я не видела. Так вот оно что. Женя удивлённо открыл и закрыл рот, не найдясь с ответом. — Я никогда не видела тебя таким, как сегодня. В университете мне казалось, что у тебя довольно сложный характер или воспитание. Думала, что к тебе надо искать подход. А ты, похоже, не хотел, чтобы я его находила. Его уже вместо меня нашли. — Я не понимаю о чём ты, — ответил Женя, хотя, конечно, понимал. Маша снисходительно, но как-то грустно усмехнулась. — Что-то мне кажется, что Евгений Руденский с факультета филологии никогда не описал бы строки песни как «мерзко пиздец». Женя покраснел, но, скорее, от стыда. Ругался он и правда часто, иногда даже за собой этого не замечая, да и не придавая этому особенного значения. Но рядом с человеком, который знал его ещё раньше этого, об этом пришлось задуматься. И конечно же стало стыдно. — На меня… оказывают дурное влияние, — пробормотал он немного невпопад, но ничего больше придумать не мог. По крайней мере из того, что не выдало бы его плюс-минус нежные чувства к дурному влиянию. Но Маша, неожиданно для него, улыбнулась. — Напротив, это неплохое влияние. Ты кажешься счастливее. — Бред, — заметил Женя, — Если бы мат делал людей счастливыми, каждый первый алкаш достиг бы нирваны. Да и потом, дурное влияние и должно делать людей несчастливыми, на то оно и дурное, потому что неправильное и позорное и о нём лучше вообще никому никогда не рассказывать. Он умолк, поджав губы, и понял, что вступил на очень-очень скользкую территорию. Ну почему у него так плохо получается врать, а особенно врать о Сане? Так и тянет выкрикнуть: «Мне нравится этот ебучий придурошный говнарь». Так и сойти с ума недолго. — Кажется, мы оба понимаем, что я имею в виду. Я знаю тебя достаточно давно, чтобы понимать, когда ты обижаешься на кого-то особенно сильно, — мягко сказала Маша, будто действительно всё понимая. Но Женя почти умолял её не развивать мысль, — На твоём месте, я бы от этого влияния не отказывалась. Мне нравится такой Женя Руденский, и я бы хотела стать его настоящим другом. Женя не смог скрыть удивления и облегчённого вздоха. — А разве тебе не будет неприятен такой… непорядочный человек? Быть его другом как-то несолидно. — Жень, согласись, быть порядочным человеком стало слишком скучно. Но, мне кажется, ты и так это понимаешь. Тебя же ждёт твоё «дурное влияние». А ещё, чёрт возьми, уговори его сыграть нам свои песни. Он у тебя до жути противный, мне даже интересно, отчего столько шума. Женя усмехнулся. — Конечно. Он у меня такой. Хотелось верить, что это могло быть началом новых отношений. Но сначала нужно было подлечить старые и более важные.***
— Думал, не соизволишь прийти. Судя по раскиданным бычкам, это была третья по счёту сигарета. А значит, за всё это время Саня не сдвинулся с места хотя бы на метр. А на улице, между прочим, было холодно и шёл снег. А этот упрямый козёл без шапки и шарфа морозится. Хотя, чего Женя ожидал? — Тебя было сложно найти, — отмахнулся он, — Ты бы ещё в соседний район курить ушёл. — Не пизди. — Не собирался. Они как-то очень синхронно цыкнули, синхронно от этого вздрогнули и друг от друга отвернулись. Отлично у Жени получается мириться. Хоть бы ещё больше не рассориться. Жаль, что мириться Женя не умеет. Даже в школе, с теми редкими приятелями, что у него были, он при ссорах первым никогда не мирился. Чаще всего просто не понимал, как нужно извиниться так, чтобы это чувствовалось искренне. И если по итогу приятели, не дождавшись извинений, уходили, то он не сильно, в общем-то, жалел. Не так и дорого ему это было. А сейчас… Сейчас ох как дорого, да и лет-то уже, слава богу, намного больше девяти. А слова всё равно не идут. Язык словно прилип к нёбу. Женя нервно дёргал распустившуюся нитку шарфа и то и дело стрелял взглядом в Саню, который его будто бы и не замечал, и спокойно продолжал курить. Хорошо ему, должно быть, придурку такому, не надо над извинениями думать. А Жене-то что делать? Он опустил взгляд и тут же удивлённо хмыкнул. Оказывается, всё это время на Сане были варежки. Те самые, что Женя дарил ему на Новый год, и на которые Саня добродушно поворчал «Да не пойдут они мне». Пошли, похоже. И хоть для удобства одну из варежек пришлось снять, он не переставал сжимать ей свободной рукой. Жене почему-то подумалось, что, должно быть, Сане сейчас холодно. Он время от времени недовольно фыркал и пытался зарыться покрасневшим носом в воротник куртки, что всякий раз не выходило. Точно холодно. Женя украдкой улыбнулся и снял с себя шарф. — Замёрзнешь, Саш… — сказал он, встав напротив Сани и осторожно накинув шарф ему на шею. — Не надо, — дёрнулся Саня, нахмурившись, но попыток скинуть с себя Женины руки или хотя бы шарф не предпринял. Только смотрел на Женю пристально, словно говоря взглядом «Ну давай, рискни». Женя, собственно, рискнул и со всей деликатностью обмотал шарф вокруг Саниной шеи, заправляя его после в куртку. Саня ни слова ни сказал, но и взгляд его теплее не стал. — Вот будет у меня время, свяжу тебе ещё шарф тёплый, — Женя неловко улыбнулся, взглянув на Саню как можно ласковее. Тот только вздохнул и слегка качнул головой. — Я называл тебе свою фамилию, — сказал он. Женя тут же сник. Один шаг вперёд, две тысячи назад. Но, а чего он, в конце концов, ожидал? Саню не так просто отвлечь. — Я не помню, Саш. Когда? — спросил он. Саня цыкнул. — Недавно совсем. Я тебя до дома провожал одним вечером, подумал, что ты хочешь узнать, донимал же меня раньше. Тогда и сказал. А ты ответил «Ага». Женя смутно вспомнил этот вечер и с сожалением признал, что Саня прав. Фамилии он не помнил совершенно. О чём он вообще тогда так сильно задумался? Хотя, понятно о чём. О порядочных, мать их, людях. — Но, наверное, хорошо, что ты не помнишь, — продолжил тем временем Саня, — Теперь мы с тобой оба чего-то важного друг о друге не знаем. Правда, я всё равно в проигрыше. — Это неправда, — встрепенулся Женя. Саня нахмурился. — Ну-ка, блиц-опрос. Сколько у меня братьев? — Четверо старших. — Кем я в детстве стать хотел? — Лётчиком. — Какая книга любимая была? — «Два капитана» … — прошептал Женя, почти сжавшись от осознания Саниной правоты. — Вот видишь, как много ты знаешь, — кивнул Саня, — А я по тебе слюни уже который месяц пускаю, а только сегодня узнаю о том, что у тебя, оказывается, сёстры есть… и подруги университетские. Женя хотел было возразить или как-то оправдаться, но слух его так неожиданно зацепился за «несколько месяцев», что все остальные мысли из головы выветрились. Цифры как-то не сходились. С Саниного признания едва ли две недели прошло и… — Подожди… как это «несколько месяцев»? — С добрым утром, Евгений, как спалось? Дай волю, каждую пылинку на книжном шкафу заметит, а идиота, который пятый месяц по нему сохнет, мимо себя пропускает, как так и надо! — Пятый… месяц? — эхом повторил Женя, хлопая глазами и зачем-то надеясь, что Саня шутит. Не может это всё так долго тянуться. Да и не может Женя быть таким слепым придурком. — Ага. Именно что пятый. А, нет, всё-таки может. Да не просто слепым, а слепым наглухо. — Именно, что пятый, — повторил чуть тише Саня, — А ты… Даже не рассказываешь мне ничего толком. — Ну а зачем это тебе, Саш? Сам же говорил, что жизнь у меня скучная, и сам я скучный и душный, — ответил Женя, до сих пор пребывая в шоке. — А ты так взял и поверил! Женя, я знал, что ты идиот, но, видимо недооценил твой идиотизм. Как ты не поймёшь, что ты мне интересен? Вот ты, ты конкретно, — Саня бесцеремонно и с усилием щёлкнул Женю по лбу. Это помогло прийти в чувство, — Я рад тебя знать, но я хочу тебя узнать. Понимаешь? Саня глубоко выдохнул и нервно затянулся почти забытой сигаретой. Женя проследил за этим где-то с минуты, чувствуя на себе неотрывный взгляд Сани, и наконец кивнул. — Кажется, понимаю… — Теперь-то он понимает… До этого я, похоже, на другом языке с тобой говорил. — Саш, ну перестань, — осторожно прошептал Женя и встал рядом, опираясь о Санино плечо своим. На удивление, он не отстранился. — Да тебе пока всё не разжуёшь, ты ж так и будешь со своими тараканами шашни крутить. Знаю я тебя. — Ты как всегда прав, — согласился Женя. — Вот видишь. Я у тебя всегда прав, а тебе всё равно на слова мои по боку. Носишься со своими университетскими подругами только… — Саш, там всё сложнее, чем ты думаешь. — Насколько это? — Давай я просто скажу, что это подруга в прямом смысле этого слова. Это… не ты. Саня сделал пару глубоких вздохов и швырнул куда-то в сторону очередной окурок. Женя проследил за движением его руки и заметил, как он, будто бы невзначай, расправил шарф. — Не я значит… Он задумался где-то на минуту и вновь вздохнул. — Ты там тогда сказал, что это всё «неважно». А знаешь, как сильно я хочу, чтобы оно было важным. Ты же даже вообразить не можешь, как мне важно, что ты… у меня есть, Жень. — Правда? — Естественно. Знаешь, как приятно понимать, что кто-то знает о тебе столько всего. Как приятно кому доверять свои детские страхи и мечты, знать, что они в надёжных руках? Думать «ничего себе, есть в моей жизни что-то замечательное!»? Вот я, к сожалению, теперь знаю. Саня наконец замолк, как-то устало опираясь о Женю, отчего тот сдавленно выдохнул, но промолчал. Ему было о чём подумать. Странно, что до этого момента он не слишком задумывался о роли Сани в его жизни. Он уже точно не был другом, но и назвать его страшным и ядовитым словом «парень» язык тоже не поворачивался. Он… как-то просто был. И Жене иногда нравилось думать, что он в его жизни вот такой есть. Иногда, грешным делом, задумывался, что целуется этот Саня Матёрый, чёрт возьми, отлично. А иногда (когда настроение было особенно безумным) даже порывался написать ему посреди ночи что-нибудь очень глупое и преисполненное глупыми смайликами и пустыми признаниями, но всякий раз себя одёргивал. А как всё это охарактеризовать одним ёмким словом, он понятия не имел. Не было таких слов в его запасе. Но, пришло осознание, слов, может, и нет, но есть же действия. — А знаешь… Я с детства собак боюсь. Саня встрепенулся и, подняв голову, посмотрел на Женю так, словно хотел убедиться, что тот не сошёл с ума на нервной почве. — Собак? — Ага. — Почему это? — Да, знаешь, меня как-то в семь лет соседская собака по двору погоняла и покусала. — Надеюсь, что за жопу, иначе это не самая весёлая история, — усмехнулся Саня, и в его глазах опять сверкнули знакомые Жене огоньки. — Разочарую тебя, но нет. За ногу. Но с того момента я до трясучки стал собак бояться. И до сих пор так. Саня призадумался, как-то по-особенному чудно улыбаясь. Женя с трудом держался, чтобы не улыбаться в ответ. — А волков, случаем, не боишься? — спросил Саня наконец. — Никогда волков не видел, не знаю, — покачал головой Женя. — Как это не видел? А как же я? Я тот ещё зверь, между прочим. Женя громко фыркнул и, не сдержавшись, рассмеялся. Да так заливисто и громко, что сам себя испугался, но смеяться не перестал. Счастливым ему хотелось быть больше, чем порядочным. С Саней хотелось быть счастливым. — Тебя бы я никогда не испугался, — сказал он сквозь смех, — Ты слишком мягкий и совсем беззубый. — Вот как укушу сейчас, будешь знать! — засмеялся Саня в ответ, в шутку щёлкнув зубами перед Жениным носом, что вызвало у последнего очередной приступ смеха. Какой он, должно быть, идиот со стороны. Да и не похуй ли? — А ты был прав, — заметил Женя, вытирая выступившие слёзы. — Насчёт чего? — Доверять кому-то действительно приятно. Даже такие глупости. Саня пожал плечами, изо всех сил делая непринуждённый вид. Но Женя видел, как тронуло его это замечание. — Шур, — Женя мягко погладил его плечу, — Так какая у тебя на самом деле фамилия? Саня усмехнулся и покачал головой. — А я теперь не скажу. Ты проебал шанс один на миллион. — Ну, Шур, нечестно же так, скажи. — Заслужи для начала, а потом посмотрим. — Ой, невыносимый, — покачал головой Женя, — Ну давай я отредактирую «Хирурга»? Или всё-таки шарф тебе свяжу? Или на набережных с тобой буду жопу морозить? Саня сделал вид, что очень глубоко задумался, едва ли сдерживая улыбку. — Соблазнительно звучит, конечно, но давай-ка лучше на моих условиях. Ты сходишь со мной на настоящее свидание и тогда, может быть, узнаешь мою фамилию. — Прямо-таки свидание? — удивлённо переспросил Женя. — Могу даже пиджак надеть вместо куртки. Не испугаешься, Жень? Это же всё-таки то самое страшное слово на букву «с». Женя радостно замотал головой. — Оно больше не страшное. Я с удовольствием пойду с тобой на… настоящее свидание. Саня, хоть и строил из себя самого уверенного человека на свете, но не сдержал удивления. — Правда пойдёшь? Ну ничего себе, Жень, откуда столько прыти? Женя хитро улыбнулся и, приподнявшись на носки, поцеловал Санин красный от холода нос. — Думаю, я тоже хочу тебя узнать. Лучше, чем когда-либо. И в тот день Женя узнал, как сильно могут смутить Саню Матёрого настолько простые слова.