И лампа не горит...

- На самом деле этого следовало ожидать, - развалясь в кресле с чашей пуэра в руках, важно вещал доктор Игорь поздним вечером того же дня. - Скорее всего, для инициации этого таланта тебе оставалось полшага, а то и меньше, а мой йогурт вовсе не причём. Занятия математикой плюс стресс последних дней плюс куча соответствующих заданий - и вот. Но не заметил ли ты, Юкка, ещё чего-нибудь: вдруг я ошибаюсь и вирус уже запустил другие спящие качества? - Да нет, вроде всё по-старому: в уме не интегрирую, на Луну не вою. - А что, проверял? - засмеялась Марта. - А как же! Заминка стала лишь с Луною, но она уже взошла. - Пожалуй, это мы проверим позже, - улыбнулся мой док. - Куда важнее иные, сугубо субъективные перемены, которые можно, конечно, и приборами найти, но лишь когда знаешь, что ищешь. Поэтому я очень прошу тебя, Юкка, с сегодняшнего дня вести дневник и описывать в нём не только событийный ряд, но и твои мысли и чувства по его поводу. - Дневник лабораторный или художественный? - Конечно, художественный лучше, - сказала Марта. - Именно в таком дневнике наилучшим образом отразится изменение твоего взгляда на мир: отчёт этих нюансов не уловит. - Это - при условии, что наш друг осилит художественный текст. Не все такие поэты изложения, как ты - я, например, не смог бы. - Я попробую, - ответил я. - Тогда уж, если то возможно, начни со своей с Игорем встречи. Заодно будет работа на дни, в которых в тебе вряд ли прорастёт что-то новое. - Хорошо, постараюсь, - улыбнулся я. - Заодно было бы неплохо придумать какие-то тесты на ожидаемые перемены, - Игорь вновь перехватил инициативу. - Энцефалограф - это хорошо, внешний осмотр и томограмма - тоже, да только твоя внезапно всплывшая способность к пересчёту на них не видна никак, а значит, и другие тонкие эффекты мы не заметим. Их можешь не заметить даже ты сам - как не заметил бы эту способность, кабы Алиса не теребила тебя. - Поздновато как-то тесты измышлять, - возразила Марта. - Я тебя знаю - до рассвета провозимся. Давай завтра! - А давай! Тем паче, что один тест я уже придумал. Дабы количественно измерить крестовый глюк, пока он не стал сильно выраженным, можно считать квадраты на картинках - ведь глюк тому процессу станет мешать! Док поколдовал на смарте - и протянул мне узор из регулярных квадратов. Рамки меж ними были контрастно выделены чёрным. - Держи на расстоянии от локтя до плеча - и считай. - Ну, двадцать: с этим и ты бы справился. - А сейчас? - Четыреста. - А теперь? - Тысяча шестьсот тридцать восемь. Только грош цена твоему тесту: когда рябит в глазах, я отвожу их, считаю горизонталь и вертикаль да их перемножаю. - М-да, действительно, и ничего не попишешь: квадраты - они таки, а наполнять поле зрения мелкими крестиками бесполезно: на них глюк попросту не сработает. - Дай, я знаю! - Алиса, досель возившаяся со своим смартом в уголке, подошла к доку, протянув к экрану ручонки. - Что ты знаешь, дорогая? - улыбнулся ей док. - Как сделать. - Правда? Покажи. Со смартом она возилась долго, а когда показала его мне, там виднелось всего четыре квадрата, но жирных-прежирных, а в створе их были рассыпаны бусины: почти такие же, как на полу. - Считай! - теребя синий локон, сказала Алиса. - Девяносто три. - А сейчас? Теперь квадратов было тридцать два : четыре на восемь. - Сто четырнадцать бусин, - с крошечной запинкой ответил я. - А вот столько? Квадратов стало восемьсот шестьдесят четыре: двадцать четыре на тридцать шесть - считал я уже не их, а горизонтали с вертикалями. Но - бусин? Сколько меж ними бусин? Взгляд пришлось направить в самую гущу перекрестий, отчего в затылке тотчас затрепетала бабочка, мягкими крыльями разгоняя мысли. Но взгляда я не отвёл продолжая собирать ускользающие кружки - и бабочка тотчас превратилась в мышь, царапанье которой игнорировать было уже невозможно. А после - в молнию, словно пробившую голову насквозь - я едва подавил стон от крайне пакостного чувства: словно под черепной коробкой миксер заработал. - Не знаю, - с трудом ответил я. Губы слушались плохо. - Точно не знаешь? - спросила Алиса серьёзно и как-то сочувственно. - Да. Углы мешают. - Мы это сделали! - торжественно объявила она. - Да уж... - похоже, внимание Игоря было занято чем-то другим. - Без пяти минут эпиприпадок... а? - дока словно током дёрнуло. - Алиса? Ты? Как? - Вот! - она протянула отцу смарт. Марта тотчас над ним склонилась. - Ловко! Как ты додумалась? - Мы считали бусины на полу, Юкке не нравятся квадраты, если положить на них бусины - квадраты помешают считать. - Гениально! Ты это видишь? - И вижу, и ощутил в лучшем виде! - попытался пошутить я. Получилось: миксер в голове стремительно сбавлял обороты. - Снизь число квадратов, сейчас мы определим граничные условия, - захлопотал Игорь над смартом. - Десять на пятнадцать пока хватит. А теперь добавим бусин... - Прекрати, олух!!! - внезапно закричала Марта. - Она же... - Ой! - перепуганно охнул док, после чего последовала немая сцена: Алиса смотрела в смарт, док - на неё, Марта - на дока, и все как будто ждали мировой катастрофы. - Да что это с вами? - недоумевая, спросил я. - Ну, квадраты: слишком мало, что бы мне повредить. Алиса, сколько бусин? - Четыре, - ответила она с немалым усилием, после чего обернулась ко мне и лицо её озарила улыбка. - Я это сделала! И все зашевелились, как будто им кто питание врубил. А я, до сих пор ничего не понимая, стою рядом дурак-дураком. - ...Юкка, сознайся: ты чародей? - спросила меня Марта минутою спустя. - Понятия не имею! Может, кто пояснит: что стряслось? - Что не стряслось - вот в чём вопрос, - вздохнула она. Я уже говорила: у Алисы - проблемы со множеством одинаковых вещей. Очень серьёзные проблемы. Ты заметил, что в нашем доме нет двух схожих блюд, ложек, чашек, а узор пола - нерегулярен? - Как-то не вглядывался... А чашки у меня и самого разные и ни единой из фаба: одни - дарёные, другие - понравились да купил. - Для нас это не прихоть, а необходимость. Очень суровая необходимость. Однажды мы по неосторожности зашли в магазин, где были в ряд выставлены холодильники, ещё не кастомизированные 3d-печатью. И с ней приключилась такая истерика, что она пыталась голову о них разбить. - А сейчас - вот! - Игорь держал в руках смарт. На его экране виднелись десять на пятнадцать квадратов. И четыре одинаковые бусины в ряд поверх них. - Она смотрит, но в припадок не валится. Даже не кричит, как будто ты что-то с нею сделал... Я потрясён. Марта оказалась права - спать мы отправились далеко за полночь, даром что никаких тестов не изобретали, а просто обменивались охами-ахами, да наперебой радовались переменам, произошедшим с Алисой. Я услыхал множество рассказов о том, в чём и как ей было худо - действительно, если это так (а мои друзья вряд ли что приукрасили) - можно поверить и в чудеса. Легко мне - я почти не застал её прежней... Потом все разошлись спать и я растянулся на матрасе у окна: койки у дока возникают да складываются где угодно - вот она, смарт-среда в полный рост! Спать не хотелось, даром, что ущербная луна прошла пол-пути к грядущему утру - тело наполняло радостное волнение, предчувствие чего-то едва ль не волшебного, как явившаяся из ниоткуда способность пересчитать россыпь бус в единый миг. А я ведь и не считал их вовсе - просто сразу знал число, и это похоже... да ни на то это не похоже из того, что способен описать словами человек! И это восхищало. И даже вызывало прилив гордости, даром что гордится тем, в чём нет твоей заслуги - глупо. Как и произошедшим с Алиса: даже если толчком, сдвинувшим некие тумблеры в её мозгу, стал мой приход - я-то тут причём? И тем не менее... сейчас я понимал предков, веривших в счастливую звезду. И почему-то вспомнилась ты. Наверно, в силу ассоциации. Когда наша любовь, как луна за окном, стала клонится к финалу пути своего, ты часто желала от меня чуда - того, что превосходит не только возможности дня, но и силы людские. А я, любя тебя всем горестям назло, ломал об колено голову да из шкуры вон лез, дабы это сделать. И потому вспоминать те времена мне быстро расхотелось, а они и не настаивали. Есть у меня свойство - одно из тех, что некогда я полагал всеобщим: если о чём-то я думать не хочу - то и не думаю. Меня всегда удивляла шутка: мол, самое трудное - это не думать о жёлтой обезьяне. Как же! Моя обезьяна тотчас терялась из виду, стоит лишь отказать ей во внимании. И потому я, глядя на Луну, принялся вспоминать нечто более приятное - самое начало нашего пути. И, как то бывает со мной всегда - оказался там снова. ...Тот же год спустя всего несколько дней. После нашего неслучайного знакомства и сна на моём чердаке мы не могли отлипнуть друг от друга, словно два камешка, пролежавшие в толще земной лет этак с миллион, и нам действительно казалось, что знали мы друг друга целую вечность - лишь почему-то запамятовали. Зима, в ту ночь посетившая город, не задержалась у нас надолго, изгнанная теплом, вернулись солнечные дни, и золото осени, не успевшее поблекнуть под толщей снеговой, разгорелось с новой силой. У Жаклин была уйма времени, так как её род занятий позволял вертеть им, как заблагорассудится, у меня - тоже, ввиду свободного графика: заказчиков интересовал результат, а не сколько человеко-часов я для того потрачу. И потому мы встретились вечером того же дня, в который ты покинула меня на рассвете, потом - ещё, ещё и ещё. Писатели любят говорить о некоей "необоримой тяге", не отпускающей ни на миг... у нас было иначе. Словно два кварка, мы ощущали притяжение лишь тогда, когда пребывали друг от друга вдали, но чем меньше расстояние - тем свободнее мы становились. Вообще-то я никогда не правил себя в угоду сторонним взглядам, так как аргумент "что они подумают?" не имел надо мною власти, что, впрочем, не мешало мне и притворятся, и на публику играть - однако я всегда знал, где притворяюсь да во что играю, в то время как большинство моих знакомых начинали путать притворство с бытием, быстро вживаясь в роль, а мысль "кто да что думает" не отпускала их и вовсе никогда... Но тут всех этих умственных извивов и помину не было! Сперва я полагал - Жаклин такая же, как и я, потом понял - такая она лишь со мною. Это грело сердце, но и чуть-чуть тревожило: раньше я не сталкивался с тем, чтобы в моём присутствии кто-то становился более собой - мне-то в ответ и отблагодарить было нечем. Но мысли те нас посещали мало, верней - ничто, кроме познания друг друга нас не посещало, и не были преградой ни крайне разные интересы, ни несхожий жизненный путь. Я был скорей отшельником, к тому специально не стремясь: когда твоя работа есть твоя страсть, а предмет страсти - абстракции - то происходит само собою. Что ж до друзей-приятелей - меня влёк к ним не их внутренний мир, а возможность вместе оттянуться: ведь хоть работа, хоть страсть порождают усталость, а значит - отдых благостен и необходим. У неё было не так. Её с малолетства привлекали именно люди и то, что у них внутри. А также - снаружи: её работой и страстью было их преображение в стили и формы, до которых сами они ни в жизнь бы не допёрли. Она показала много своих работ, вызвав мой искренний восторг, а я, как умел, пытался ответить тем же. Но красноречие первого дня покинуло меня либо исчерпалось: одно дело - рассказ "на пальцах" о математическом волшебстве, совсем иное - скучные для непосвящённых рабочие задания. И я, поняв то, быстро перешёл на "общеобразовательную тему", в красках описывая, как устроен этот мир, а в перерывах между встреч - лихорадочно латая дыры в своей природоведческой осведомлённости. Она слушала, не отрываясь. После чего рассказывала о себе да о тех, с кем свела её судьба и соцсети. И снова меж нами обнаружилось разительное отличие - ведь у неё был богатейший любовный опыт. Именно любовный, а не так, как у меня. Порой я шутил, что Творец идейно отказал мне в сексуальной ориентации, да и гендерную идентичность вписал лишь затем, что бы не были пусты две графы к ряду, так как ни пол, ни возраст, ни внешность партнёра не значили для меня ровным счётом ничего. Ну вы же не станете обращать внимание на рост либо длину носа приятеля, правда? Куда важней - легко да весело ли с ним и что он говорит. Я относился так ко всем - и интимная часть не добавляла в тот критерий "ни йотты". Но у неё было иначе. И не так, как о том обычно пишут в любовных романах. Она влюблялась не в глаза, стан и руки, и даже не в манеру себя вести - а в момент. В некий миг, в котором в целости пребывают и блеск глаз, и нежные слова, и окружающий ландшафт, и то, что на фоне ландшафта с нами происходит. По крайней мере, так она это объяснила. И я, кажется, понял - созерцание мига, радость текущего дня были знакомы и мне. И даже любимы - но я не чувствовал к ним влечения, как к приятному человеку. Последнее было странно: я всегда чётко делил то, что воспринимаю в мире внешнем и то, что находится у людей в чёрном ящике ума. В моём собственном чёрном ящике находилось не так уж много, и почти всё - "о наруже", да почти ничего - о себе. Но я знал - у людей обычно едва ль не наоборот, и потому это учитывал. А у неё "наоборот" было развито чрезвычайно, и потому жизненный путь её был расцвечен цветами страсти да горечью разлук. Либо - усеян: сие зависит от точки зрения, но моя точка была целиком на её стороне. С парнями и дамами она крутила романы примерно поровну, однако всегда - ярко и пряно, порой даже с надрывом, страданием и даже злостью, которые провозглашались неотъемлемой частью "любовного блюда". Последнее было мне чуждо до непонятности - я не любил страдать. ...Авторы любовных романов в один голос твердят - это хорошо, когда влюблённые по-разному смотрят на мир, так как лишь противоположные полюса магнита притягиваются. И наверно, они правы - пока одного либо обоих не охватывает желание наделить любимого тем, что свойственно тебе, а не ему. Особенно, когда для этого норовят без спросу открыть чёрный ящик чужого разума: дарёными ключами, а то и отвёрткою своей. Такое постигает многих, это постигло и нас. Но тогда мы бы лишь рассмеялись, скажи то кто-то нам. Ведь позади у нас была вечность, в которой мы уже знали друг друга - просто не встретились. А впереди - вечность ещё одна, протяжённее Вселенной. Вселенной, которая теперь ни за что не остынет, ибо её греем мы. ...Этим мы дни да ночи напролёт и занимались: в обнимку бродили по паркам, высоко вздымая золото листвы, в первом попавшемся иллюзионе жарко дышали друг другу за ухо, вернувшись - пили горячий кофе, а ты готовила в фабе снедь, забравшись под одеяло да оставив открытым окно - тёплым боком грели друг друга и весь окружающий мир. А когда зима вновь решила вернуться в город, засыпав белою крупой дворы и дома - кормили кошек на навесе, сами, влезши на крышу, бесились там, встречали рассвет, провожали закаты, торили улицы своими следами, валялись в снегу и ждали Рождества, так как, оба не веря ни в бога, ни в чёрта, мы обожали сказки да праздники. Как выяснилось позже - тоже по-разному. Однако два кварка, наконец-то сблизившись до планковской величины, не ведают различий меж "ты" и "я".