Океанариум

      Если бы он мог, то попросту не появлялся бы на свет.       Питера сводило с ума собственное существование: он не видел в нём смысла. Бесцельно слоняясь, выполнял лишь то, что нужно было для выживания. Как обычное животное. Питер терпеть не мог «родственников», которые казались ненормальными отморозками, несмотря на общую кровь. Даже охота перестала приносить должное удовольствие. Жертва, как и положено, была глупее, ловить её было легко, и он просто ел. Они ведь не настолько осознанные, как он… но должны понять суть своего существования. Поэтому никаких чувств, питаясь, Питер не испытывал.       Ни люди, ни животные Питера не интересовали. Порой было забавно пугать рыбаков или проплывать ночью возле судна с кучей пассажиров и слышать их крики. Но инстинкт самосохранения большее творить не позволял: пусть мер-октопус и ненавидел свою жизнь, но не настолько, чтобы совершать самоубийство или позволять себя убить. Причинять самому себе смертельную боль… это так низко. Это слабость, а себя он отнюдь не считал слабым.       К кораблям, на которых были учёные, Питер близко не приближался. Их сразу можно было отличить от обычных пассажирских или курортных судов благодаря специальной разметке. Лишь благодаря своему любопытству и появившемуся желанию узнать, как всё работает, Питер выслеживал учёных за работой и наблюдал. Со временем он прекрасно развил навык скрытности — никому не удавалось увидеть его даже за двадцать часов беспрерывной слежки. И благодаря этому он выучил абсолютно всё: как и что работает, как оно ломается, как это следует исправить. Порой руки чесались, ведь хотелось не только наблюдать, но и касаться. Одинакового цвета предметы иногда звучали по-разному, если их касались, маленькую коробку несли несколько человек, хотя иной предмет, который был вдвое больше, легко поднимала одной рукой щуплая маленькая девушка.       А огонь выглядел великолепно. Он причинял столько боли, мог сиять разными цветами и так манил того, кто вечно жил под водой.       Именно из-за учёных Питер начал больше внимания обращать на поведение людей. И лишь благодаря им он понял, что люди не такие, как животные: есть в них что-то ранее ему неизвестное. Что-то, чем отличается каждый из них… но это всё ещё казалось ему настолько простым и понятным, что сравнивать себя и людей он даже не пытался. Питер больше не пугал их так, как ранее. Досконально изучив поведение того или иного человека, можно было легко свести его с ума иным способом. И это выглядело куда интереснее обычного ужаса в глазах, звучало лучше пронзающего насквозь крика. Шум Питеру быстро надоедал.       Его слух над водой был не настолько хорошим, поэтому речь он совсем не разбирал. Да и не видел в этом смысла: Питер ведь общаться с ними не собирается. Помимо работы тех предметов, с помощью которых учёные охотятся на подводных жителей или следят за ними, Питер нашёл для себя новое хобби: наблюдать за развитием отношений между людьми. Ранее он не видел особой разницы между ними и стаей тех же сардин, которые просто мигрировали с места на место.       Впервые увидев, как люди на курортном судне занимаются сексом, Питер, мягко говоря, охренел. Для него такое действие было привычно совершать раз в жизни и лишь для потомства, в котором на данный момент он не видел смысла. Это было нечто, что заложено в нём с появления на этот свет. Но люди оказались просто удивительными: они делали всё ради удовольствия. Разнообразие поз, мест, партнёров ни капли не смущали мер-октопуса, он не понимал лишь тех сцен, которые закатывали ревнивые девушки своим партнёрам, когда узнавали о том, что те проводили своё время с другими. Всё это казалось абсолютным бредом.       Он совсем отдалился от своих сородичей. Одиночный образ жизни для него был в порядке вещей, но теперь Питер не помнил, видел ли кого-нибудь за последние несколько полнолуний.       Без труда он смог понять и то, что его выследили. Какие-то учёные нарочно подстерегали именно его. Питер это понял по тактике их действий. Скрытность позволяла ему не попадаться им на глаза, но те не отчаивались. Они следили за ним долгое время, позже монстр узнает, что люди измеряют прошедшее время в годах и играл он с учёными три года. Он именно играл с ними: пропадал из вида, когда они уже попадали на его след, прикидывался мёртвым, отбрасывал щупальца, а после снова пугал своим появлением. Таким вот образом сближаясь с людьми, он чувствовал себя живее. В его жизни появился какой-никакой смысл, и это пускай не делало его счастливым, но приносило немного удовольствия.       В этой команде была одна особь, которую Питер сразу принял за лидера. Он остерегался её больше всех, и интуиция никогда ранее его не подводила. Предчувствие было ужасное, он видел в ней чудовище, жестокое и расчётливое, которое просто играет, мило улыбаясь остальным. Никто мыслей Питера не разделял — эту особь всегда окружала толпа других, они поддерживали её, уважали и всегда были готовы помочь.       Страх остаться одним был ещё одной слабостью, за которую Питер презирал людей. Это вечное желание быть в окружении кого-то, даже несмотря на возможное предательство, было глупым выбором.       Назло ему именно этот лидер загорелась желанием словить Питера больше всех. Именно она выслеживала его лучше остальных, у неё получалось высмотреть в его поведении слабости и давить именно на них. Никто и никогда ранее так не поступал, никто не был настолько отчаянным. Питер мог просто убить её, подстроить несчастный случай, ведь видел сотни таких ранее, но он не делал ничего. Именно эта женщина в его глазах была тем звеном, которое было выше обычных людей, но всё ещё ниже его в его собственном понимании. Наблюдать за ней было занятно.       Они часто высаживались на скалах, которые возвышались над водной гладью. Это было прекрасное место для Питера, чтобы подобраться максимально близко к ним и чтобы он мог услышать их речь, которую даже не пытался понять.       Люди общаются так много и так часто, и порой слова, что вылетают из их маленького рта, способны заставить других упасть на колени и разрыдаться или безудержно смеяться. Раньше Питер не принимал это во внимание, но любопытство росло с каждым днём. Что-то внутри не давало ему уйти или просто убить их, как он делал раньше. Проснулось странное понимание того, что Питер может быть связан с людьми сильнее, чем думал ранее.       Звуки из их рта звучали отвратительно. У каждого человека был свой неповторимый голос, но все они звучали так похоже, когда кричали, что сейчас Питер просто голову ломал над тем, как понять хотя бы немного из того, что они говорят.       От них он прятался в скалах, с каждым разом приближаясь всё ближе, поражаясь их беспечности и недогадливости. На камни ступали лишь некоторые из того экипажа, и среди них была и лидер. За ней Питер наблюдал пристальней всего, опасаясь её больше остальных.       Поэтому позволил себе быть обнаруженным. Его обнаружил мужчина.       Они долго смотрели друг на друга, пока Питер рывком не нырнул под воду. После этого учёные зашевелились.       Питер не мог разобрать слов, поэтому не знал, что они задумали. Но в том, что учёные придумали какой-то план, даже не сомневался. Они явно не пытались его словить: не брали с собой сетей, чаще оставались на скалах, разжигали такое манящее пламя и играли на необычных инструментах. Питер видел подобное ранее, но такие вечерние посиделки его напрягали. Они пели как обычные люди. Не то чтобы они не были людьми — учёные обычно казались ему какими-то слегка на голову нездоровыми, но эти просто перечили сами себе. Он наблюдает за ними слишком долго, чтобы поверить в то, что они просто сдались.       Это продолжалось более месяца. Пока однажды, на закате, в то время, когда учёные обычно возвращались на свой корабль, мер-октопус не услышал:       — Питер! До скорой встречи! — он обернулся. Кто знает, о чём он тогда думал. Но Питер будто знал, что звали именно его: на скале стояла та женщина-лидер. Она улыбалась, махая своей кепкой вслед уходящему солнцу. Это выглядело довольно странным, остальные учёные окликнули её, и она вернулась на корабль к остальным. Мер-октопус не разобрал её слов. Единственное, что крутилось в его голове, это чёртово «Питер». Внутри себя он знал, что она звала его. Он не раз слышал это слово от других учёных и от неё в том числе, но никогда не придавал этому значения. А теперь понял: она так прозвала его. Что за идиотское имя! Оно звучит слишком отвратительно.       — Пи-итер-р… — попытался произнести мер-октопус и скривился. Ему стало мерзко.       На следующий день корабль уплыл. Когда Питер по привычке поднялся с морского дна, то сразу понял, что корабля нет. На скалах тоже никого не было. От учёных не осталось и следа.       Выследить их не составило труда. В скорости под водой Питер даже не искал себе равных: если он желал где-то, то без труда добирался до этого пункта в кратчайшие сроки. Корабль двигался по направлению к острову. Так близко к берегу Питер ещё не приближался: тут было слишком грязно, вода была уже мутной и именно сюда течением прибивало весь мусор.       На палубе никого не было. Питер злился, не понимая, что они затеяли. Что, если та учёная сказала что-то важное тогда? Мер-октопус злился на себя за то, что человеческий язык оказался неподвластным для него.       Вжжжух! Над водой пролетело что-то, Питер едва успел спрятаться поглубже.       — Вот чёрт! Ещё немного, и поймал бы! — с отчаянием послышалось над водой.       — Его так просто не поймать, — голос той учёной Питер узнал сразу, — он следит за нами так же долго, как и мы за ним.       Питер понял план. Сделать вид, что они сдались и не собираются его ловить, а после уплыть, заманив мер-октопуса на мель и выловив тут. Такой подлый, но, признаться, неплохой план. Если бы не одно но: против разозлённого мер-октопуса в воде у них нет и шанса.       Бам! Питер обхватил щупальцами корму судна, поднявшись над водой. Холодный сухой воздух заставил его схватиться за корабль сильнее, и он оказался мягче, чем мер-октопус думал: так легко его было смять. С высоты его роста люди, собравшиеся на палубе, выглядели, словно планктон на морском дне. Они не кричали, практически вся команда собралась сверху, и они смотрели на него с ужасом.       Та женщина сделала шаг вперёд. Она что-то говорила, но Питер был слишком высоко, чтобы услышать. Он знал, что в любом случае сможет себя защитить, поэтому спустился ниже.       — Умный мальчик, — было первым, что он услышал.       Мер-октопус с недовольством смотрел в глаза этой учёной. Она улыбалась той своей «дружелюбной» улыбкой, от которой у Питера пробегал мороз по коже.       — Что с ним? — спросила более юная светловолосая женщина, отойдя подальше. Прямо к краю палубы… это было глупо в глазах мер-октопуса.       — Он не нападает и явно не собирается нас убивать. Он смотрит совершенно осознанно, Фубу, — Питер краем глаза посмотрел на мужчину, что говорил. Это был тот самый, который первым заметил Питера на тех скалах. Он не приближался к главной женщине, но в его руках сияло странное белое оружие.       Питер не любил долго находиться на суше: тело слишком быстро высыхало и ощущения были не из приятных. Но сейчас он не спешил обратно на дно. Его целью было понять, что задумала эта улыбчивая женщина.       В этот раз он поступил беспечно. Не стоило упускать из внимания других учёных. Быстрым выстрелом мер-октопуса просто усыпили, но он отчётливо увидел лучезарную улыбку учёной перед беспамятством.       Очнулся он наполовину в воде. Прикованным к скале так, что вырваться можно было лишь одним способом: оторвать себе обе руки. Пусть щупальца Питер и отращивал без проблем, с руками такого трюка повторить не получилось бы. Один из его сородичей уже пытался.       — Смотрите, кто очнулся! — терзания монстра заметила Фубу. Яростно зашипев, Питер бросился на неё, но не достал. По его подбородку начал стекать неиспользованный яд.       — Фубу, тебе не кажется, что его намного легче было бы увезти по частям? — сзади к учёной подошёл тот мужчина.       — Мэтт, ты ведь сам заметил, какой осознанный монстр попался нам в руки. Я не могу упустить возможность изучить такое… как и ты, в принципе.       — Нам могло просто показаться… Питер выглядит слишком опасным.       Они приходили каждый день, чтобы кормить его. Теперь на скалы спускалось лишь четверо, но прямой контакт с Питером осуществляло двое — Мэтт и Фубу. Первую неделю мер-октопус голодал, не желая принимать подачки от учёных. После ел лишь тогда, когда они скрывались из вида. Но под конец он сдался, щупальцами забирая себе еду у них.       Мэтт часто оставался поговорить. Он был смелее Фубу, его реакция была развита лучше, а чувство самосохранения покинуло его уже давно. Питер игнорировал его речь первое время, а после начал вникать, на слух пытаясь собрать одинаковые слова.       Именно Мэтт научил его говорить. Это оказалось легче, ведь учителем был безбашенный учёный, который лишь смеялся, когда Питер кусал его, используя свой яд. Он-то и научил Питера различным проклятиям. Речь мер-октопуса была примитивной, с ошибками, он часто путался в похожих словах, но учился невероятно быстро для того, кто по внешности слабо напоминал человека.       — Фубу, он гений! — в ожидании, когда ему принесут еду, Питер услышал шаги нескольких человек. «Фубу» — это имя той учёной. Мер-октопус запомнил его.       — Да, да, я видела твои попытки обучить его говорить. Только не говори, что он выучил что-то невероятное за то время, пока я отлёживалась с болезнью.       Мер-октопус поморщился, услышав голос главной. Он не видел её довольно давно и решил, что она умерла. Или сдалась и боялась приблизиться. Или исчезла… чуда не случилось.       — Привет, Питер! — её улыбка заставила монстра вжаться в скалу, к которой он был прикован.       — Пошла… прочь, — с трудом произнёс Питер то, что хотел сказать ей так давно. Радость учёной сменилась удивлением.       — Чёрт возьми! Он говорит довольно неплохо… у него же твой голос, Мэтт! Ну-ка… Питер, а как меня зовут, знаешь? — она наклонилась к нему, поставив руки на колени.       — Пошла к чёрту, Фубу! — мер-октопус оттолкнул её щупальцем, довольно грубо впечатав учёную в скалу. Та болезненно вскрикнула, попыталась подняться на ноги, а после от души рассмеялась.       Именно она заставляла Питера перебраться в лабораторию. Фубу обещала показать ему то, что он никогда раньше не видел: по её словам, мир на суше намного интереснее морского дна. Питер мог бы изучать их, и в это время они бы изучали его. Его помощь безумно нужна «неотёсанному человечеству», ведь Питер является просто невероятным и неизвестным ранее никому существом. А после его бы отпустили обратно в море, целым и невредимым. В лаборатории его бы хорошо кормили, у него был бы свой личный резервуар с водой, и это явно лучше, чем быть прикованным к скале.       Питер не был согласен с этим мутным предложением, ведь именно они приковали его тут. Его руки были уже синими, он пытался выбраться любыми способами, но всё тщетно. С этой стороны скалистого возвышения он никогда не подплывал: слишком много режущих краёв, ими легко повредить щупальца, да и на выступе, где обычно сидели учёные, он был слишком заметен.       Его просто подстрелили.       Неужели это была месть за то, сколько человеческих жизней он погубил? После того, как раскрылась быстрая способность Питера к обучению, учёные больше не могли медлить. Само существование Питера было прорывом в науке, а то, что он может быть настолько хорошо обучаем, было просто уму непостижимо.       Очнулся мер-октопус уже в лаборатории. Снотворного оказалось слишком много, первое время тело его совсем не слушалось. Вода была отвратительной на вкус и пахла, как отходы. Места было совсем немного по сравнению с огромным океаном, где он жил ранее. Учёные вокруг первое время активно пользовались парализованным монстром: ставили ужасно болезненные опыты, нарочно отрезали от него частички щупалец и замеряли время, за которое отрастут новые.       Из-за адской боли чувствительность к телу вернулась быстро. Из той шайки, что мучила Питера первое время, не выжил никто. Мер-октопус хотел более жёстко расправиться с той, кто притащил его сюда, но Фубу он больше не видел. Даже запаха её не ощущал. Вместо неё вокруг всегда крутилась странная смуглая женщина в белом халате, которая вечно таскала с собой оружие и общалась с Питером так, будто знает, что он может ответить. Но он практически не отвечал. Питер больше не использовал человеческую речь при всех, но частично понимал, о чём говорят другие. Для этих горделивых учёных он решил поиграть в дурачка, наблюдая за тем, как они медленно сходят с ума от его выходок.       Рэд сказала, что он уже два месяца тут. За это время Питеру надоело закрытое пространство — он захотел обратно в море. Его не отпустят просто так, это слишком глупо. Он понял, что для того, чтобы его выпустили, а не расчленили, стоило бы добровольно отдаться на опыты… но он не мог. Для него это было сравнимо с самоубийством.       И желание оставить жизнь всё росло, пока Питер не встретил её.       Большую часть времени он отсиживался в пещере: знал, что именно тут его никто не видит. Одержимые взгляды учёных лишь злили его, он хотел выколоть им глаза, чтобы больше никогда не чувствовать на себе подобного. И сделал это однажды… Рэд тогда очень злилась. В ответ Питер лишь послал её к чёрту и пожелал забрать с собой туда Фубу.       Наивный испуганный взгляд Питер почувствовал совсем не так, как те одержимые. Какое-то странное чувство зародилось внутри него. Даже не контролируя себя, он плавно выплыл из пещеры. Она медленно подошла к аквариуму… и посмотрела так завороженно.       «Прекрасная…» — про себя подумал Питер. Он не осознавал всех тех странных слов, именуемых комплиментами, до этого момента. Янтарные глаза этой девушки были похожи на солнце над горизонтом в момент заката. Это напомнило ему дом, его океан и те завораживающие пейзажи, которыми мер-октопус готов был любоваться часами, но сияние солнца пролетало мгновенно. А в глазах этой девушки закат застыл навечно. Её глаза покорили Питера настолько, что он захотел завладеть этим человеком, чего бы это ему ни стоило.       Её звали Мэйди.       «Такое чудесное имя», — Питер постоянно повторял его про себя, будто пробуя на вкус. Мэйди, Мэйди, Мэйди.       — Ты будешь моей… моя дорогая Мэйди.       Море было его домом. Скучным и посредственным. Аквариум был его тюрьмой. Жестокой и болезненной.       А Мэйди стала его сладким призом. Её запах, жесты, наивный взгляд, то, как она иногда запинается о собственный комбинезон, не замечая этого, делало её такой милой.       Мэйди перевернула его взгляд на мир настолько сильно, что мер-октопус был уже не в состоянии вернуться обратно. Он преодолел ту точку невозврата в тот момент, когда схватил её и обнял. Она была так напугана… внутри Питера всё сжалось в тот момент.       «Нет, нет! Я не хотел тебя пугать… ну почему ты не можешь понять меня, почему не испытываешь ко мне то, что я испытываю к тебе?!» — Питер был в отчаянии, смотря на своё сокровище, которое он едва не утопил собственными руками.       — Ты сломала меня… — тихо прошептал он тогда, прижавшись к холодному стеклу.       Он чувствовал себя счастливым каждый раз, когда видел её. И таким сломленным тогда, когда она уходила. Питер больше не хотел её пугать, перестал грызться с учёными, ведь больше не видел смысла в их перекошенных от ужаса гримасах. У него появилась новая цель, новый смысл жизни.       Мэйди он не считал за обычного человека. Она была чем-то прекрасным, таким великолепным и возвышенным. В одном из мультфильмов, которые Питеру включала Рэд, чтобы отвлекать его, было дано определение «богиня». Именно богиней стала Мэйди для Питера. Он сам не понимал, что особенного нашёл в ней… но так безумно желал её. Желал её нежной улыбки в свою сторону, хотел сделать ей приятно так, как видел это ранее на курортных судах. Девушкам ведь подобное нравилось… но Мэйди выглядела совсем не такой, как остальные. Особенной… её нежные руки сводили его с ума…       Фубу пообещала отдать ему Мэйди на одну неделю. Найти способ, благодаря которому она не сможет уйти с работы в это время и будет рядом с ним. И ради этого даже приедет лично… за это Питер должен был всего ничего: отравить свою дорогую ядом практически смертельной дозой.       Конечно, он этого не сделал бы ни за что. Скорее Фубу бы отравил. Слюнные железы не приняли бы столько яда, его нужно было вливать напрямую в кровь…       Питер знал, что его солнышко выживет. Он проверил действие своего яда на ней заранее нарочно. И Мэйди была в полном порядке… пусть и немного напугана.       «Я сделал всё ради нас», — сказал он ей тогда. И не солгал. Если бы с Мэйди что-то случилось из-за яда, он бы никогда себе не простил.       Фубу ехала слишком долго. Наблюдать издалека за Мэйди без возможности коснуться было сущим испытанием. Белый халат учёной на ней выглядел просто потрясающе. Если бы Мэйди попросила, Питер бы согласился на любой опыт… но только вместе с ней. Мэйди свела его с ума, она сломала его настолько, что он даже не скрывал этого. Забыл даже про свою игру в дурачка и плевал теперь на то, что кто-либо узнает о его осознанности. Питер готов был убить любого, кто касался Мэйди. Но не мог… потому что остерегался того, что сюда прибудет ещё больше охранников и он вообще не увидит своё сокровище.       Лишь из-за Мэйди Питер не воплотил своё желание отомстить учёной в тот момент, когда увидел её впервые за долгое время. Он пообещал себе, что каждый, кто когда-либо причинит вред ему или его возлюбленной, заплатит по заслугам лишь тогда, когда взгляд его дорогого солнышка будет полон обожания к нему. Лишь когда их любовь будет взаимной, она сможет принять любой его проступок. Поэтому Питер остался ждать. С момента, когда Мэйди унесли от него, он не выползал из своей пещеры. Если обещание не сдержат, он убьёт всех и каждого. Если они убьют его Мэйди…       «Я ни за что не смирюсь с её смертью… я найду, я заберу её, я убью всех их!» — лишь от мысли о подобном Питер впадал в ярость. Пусть они сколько угодно кричат «мэйдей», им никто не поможет.