***
Очнувшись, принц увидел сидящего рядом с его кроватью отца, что задумчиво смотрел куда-то в стену, иногда устало закрывая глаза. — Ты был прав, отец. — проговорил эльф, сглатывая вязкую слюну. Трандуил вздрогнул, услышав резкий звук. Превозмогая боль в горле, Леголас продолжил говорить: — Ты был как всегда прав. Мне не следовало идти с ними… Ты говорил мне, что будет опасно и, возможно, настолько, что я не смогу с этим справится. И я не смог, отец. — Трандуил же, продолжая внимательно вслушиваться в каждое слово сына, положил ладонь тому на щёку. Леголас замолчал, удивлённый внезапной отцовской лаской. Собравшись с духом и преодалев изумление и замешательство, принц вновь начал говорить: — Они погибли, каждый из них. И я мог бы быть на их месте, если бы не… не Хадор с Тинтнисс. — король, заслышав такое приятное слуху имя, вновь вздрогнул, но не убрал руку со щеки сына. — Я понял, что ты имел ввиду, когда говорил, что иногда лучше быть там, где тебе надлежит быть, хотя, признаюсь, я сначала думал, что ты просто не веришь в меня… Как и всегда не верил. Я много где был и много чего видел, пока странствовал по свету, но мне кажется, что именно тот день больше никогда не выйдет из моей головы. Мне было страшно, отец. Трандуил молчал, а Леголас всё говорил и говорил, дёргаясь от картин, что мелькали перед уставшими глазами. Принц описывал отцу всё, что видел и рассказывал про всё, что сумел услышать. — Это такое странное чувство. — сказал Леголас. — Когда ты знаешь, что кто-то умер из-за тебя. Когда ты понимаешь, что если бы не ты, то он мог бы жить. Сколько эльфов полегло, прикрывая мне спину, и сколько ещё поляжет из-за меня? Если доля принца такова, то я готов сейчас же отказаться от неё. Я просто не могу смотреть на то, как эльфы страдают из-за меня, не смея упрекнуть при этом. Трандуил встал с кресла, размышляя. — Что бы не случилось, сын мой, какая бы неудача или поражение не произошло с тобой, это опыт. Тем это и хорошо, что ты уже испытал часть этого на себе, потому что возможно, в будущем, эти воспоминания помогут тебе избежать некоторых ошибок. Но тем и плохо, что тебе пришлось пройти через это. И я был в такой ситуации когда-то. Я жалел о своих поступках тогда и жалею сейчас, но принимаю их, ибо они сделали меня таким, какой я есть сейчас. И тебя сделают. Трандуил подошёл к постели сына и сел на неё, положив руку принцу на плечо и затаённо печально улыбаясь. — И, Леголас, поверь мне, не долг обязывает эльфов помогать тебе, пусть и платить потом за это большую цену. Если бы воины не хотели, даже я не смог бы их заставить прикрывать тебе спину в трудной ситуации или защищать в бою. Желание помочь тебе идёт у них из сердца, поэтому не кори себя. Разве можно быть виноватым за то, что тебя любят и ценят? И даже если в эту секунду ты вдруг решишь отказаться от доли принца, отношение эльфов к тебе не изменится. Ты стал им другом, тем, кого они готовы и хотят защищать. — А если мне не нужна такая защита, такая помощь? — принц в отчаянии вскинул голову, встречаясь взглядом с отцом, на губах которого тут же появилась едва заметная лукавая усмешка. — Если она есть, значит, нужна. — ответил он, про себя благодаря каждого эльфа, кто сделал всё возможное для того, чтобы его сын сейчас лежал здесь, а не в заснеженном поле. Трандуил уже было поднялся с постели сына, но тут же сел обратно, почувствовав, что Леголас будто бы хаотичным движением ухватил его за руку. — Постой! — проговорил он, поднимаясь на кровати и придвигаясь к её спинке. — Тот эльф, что пришёл со мной, Аорфен, что с ним? Где он? Трандуил замер. Стоило ему лишь взглянуть на сына, как плечи принца опустились, взгляд затуманился, а потом потом вовсе потух. — И он?.. — почувствовав, что слёзы горечи наворачиваются на его глаза, Леголас нахмурил светлые брови. — И как я могу теперь лежать здесь, если там?!. — он не договорил, замолчав на полуслове. Да предстанет принц перед судом Валар и будет объявлен лжецом, если в его голове до этого момента была мысль вскочить с кровати и понеститсь в лес на поиски Хадора и Тинтнисс, пытаясь сохранить в себе остатки веры и любви. Если он не найдёт тех эльфов живыми, то окончательно разочаруется в себе, окончательно замкнётся, поняв, что приносит окружающим больше плохого и тёмного, чем хрошего и светлого. Принцу, конечно, было в тот момент невдомёк, что его вины не в чём не было. И конечно, увлекшись вновь своей идеей, он тут же забыл слова отца. Но боль в нём была настолько сильной, что, казалось, даже разум уступил ей. Трандуил понял, что за мысль пронеслась в голове сына, и осознал, что теперь уже ему не по силам будет остановить Леголаса, ибо тогда он потеряет его. Потеряет его, как потерял когда-то себя. Король не хотел видеть сына копией себя, ибо он сам себе был противен, и Трандуил понимал, что если Леголас останется сейчас здесь, то до конца жизни будет страдать, понимая, что ничего не сделал тогда, когда, возможно, мог, понимая, что мог не протянуть руку помощи тому, кто, может быть, в ней отчаянно нуждался. Принц просто сгорит изнутри. Просто что-то умрёт у него где-то глубоко в душе, а через время погибнет и сам Леголас. Поэтому Трандуил не стал препятствовать сыну в его желании броситься в лес. Не стал делать того, что сделал бы обычно.***
То было уже раннее утро, когда принц выбежал из дворца и, вскочив на коня, бросился в лес, успев лишь натянуть капюшон подальше на голову. Трандуил движением руки остановил переполошившихся стражников, задумчиво глядя в даль. — Семеро из вас последуют за ним, если к закату мой сын не вернётся во дворец. — А пауки? — Трандуил метнул взгляд в небольшую толпу эльфов, не успев заметить, кто осмелился перечить ему. — Надеждой полно его сердце, и эти твари побоятся её отклика в его глазах. Больше никто не осмелился ничего сказать, и Трандуил ушёл, ликуя про себя, что никто не заметил его необычно блестящих глаз. Такого страха король не испытывал никогда в жизни. Трандуил готов был бежать в комнату к сыну, подняв полы мантии, готов был на всё, не обращая внимания на мнение окружающих. Сердце короля сжалось, стоило ему только услышать, что лишь двое эльфов добрались до дворца, и что один из них уже мёртв. Трандуил тогда замер на мгновение, не зная, отдаться ли надежде или лучше вообще не узнавать имя вернувшегося. Переборов внезапный приступ паники и… некой трусости, король задал вопрос, ответ на который мог бы изменить всю его жизнь. И самым ужасным стало то, что на миг, лишь на краткий миг, но эльф засомневался в том, какое имя он желал услышать. И то мгновение показалось эльфу по боли сравнимым с пламенем дракона, с проклятым огнём Моргота. Как могла она пробраться так близко? Как мог он подумать о ней в такой момент? Но больше король не мог отрицать очевидное: что сердце его, пусть и накрытое проклятием, словно тёмной вуалью, принадлежало ей, Тинтнисс. И что любил он её не меньше, чем покойную супругу. И что жизнь её была не менее важна для него, чем жизнь собственного сына. И его эльфийское сердце кровоточило, не давало забыть о предательстве, что переставало казаться его разуму таковым с каждым днём. Он предал жену. Растоптал её светлую память, осквернил её мерцающую душу. Он оттолкнул её, позволив мыслям о другой деве появится в его голове. Он предал и себя самого в тот миг, когда перед внутренним взором возникли её глаза. Он предал сына, на секунду сделав выбор не в его пользу. Но какой же долгой показалась ему та секунда… Её можно было бы сравнить и с вечностью. Трандуил сейчас смотрел на кулон, подаренный ему когда-то его возлюбленной женой, и понимал, что он как никогда жалок в этот момент. Он чувствовал себя растоптанным, буквально втоптанным в грязь и… Недостойным. Эльф сжал кулон, поднёс его к губам и, оставив на нём мягкий поцелуй, вновь надел на шею. Король сидел на постели и не мог понять, как всё так произошло. Когда он стал таким. Когда его жизнь стала неумолимо меняться. Когда он вновь начал… Чувствовать, пусть и так. Он вдруг осознал, что ужасно устал. От всего. Он перегорел изнутри, и единственное, что иногда выдавало жизнь в нём, так это глаза. Трандуил внезапно принял решение, что когда сын его вырастет, когда станет совсем другим, он уйдёт. Уйдёт на Запад, хотя в то же время эльф понимал, что вряд-ли много успокоения принесёт ему тот чудесный край, поскольку супруги своей он в нём не встретит, как не увидит там ни отца, ни матери. Как ни крути, он останется один. Когда-нибудь. И эльф чувствовал, что это случится совсем уже скоро. Буквально на следующей странице его слишком уж толстой книги.***
Леголас гнал коня, едва замечая следы, оставленные им же, что были почти заметены снегом. Эльф не чувствовал холода, не чувствовал острых и резких порывов ветра, он просто скакал вперёд. Перед глазами стояли их лица, совсем живые — с блестящими от азарта схватки и страха глазами, с жатыми в плотную узкую линию губами, со свежими царапинами на бледных щеках. Леголас видел их как наяву и смаргивал злые слёзы. Когда-то он сказал, что он уже не маленький мальчик, но и старым эльфом его нельзя было назвать. Скорее, он пытался быть им, но не мог, поскольку в душе был ещё крайне молод. Также молод, как молода была Тинтнисс, как молод был Хадор. От этого эльфу было ещё более горько. Леголас с трудом узнавал места, которые проносились рядом с ним, поскольку тогда, когда он был здесь недавно, ему не было дела до пейзажей. Принцу пришлось сбавить скорость и оглядываться теперь более внимательно. Всё дальше и дальше от родного леса уходил Леголас, и с каждым шагом надежда исчезала из его сердца всё быстрее и быстрее. Где же они? Где же они? Леголас вертел головой, но ничего не видел из-за снега, что как назло повалил с неба так густо, что не было видно ничего, что было дальше его собственной руки. Эльф уже ни один час бродил по полянам, спрыгнув с лошади, дабы не вязнуть в свежем снегу. И ходил бы он, словно неприкаянный, ещё столько же, если бы вдруг по чистой случайности не увидел что-то тёмное вдалеке. Пятно это исчезло настолько же быстро, насколько и появилось, однако Леголас, что был готов делать всё, что угодно, только бы наткнуться хоть на какой-нибудь след, пошёл вперёд. Он предполагал, что скорее всего, пятно ему просто померещилось, как это было до этого, но разве может голос разума перекрыть даже слабый шёпот надежды? Леголас упал на колени, разгребая снег и ничуть не заботясь в тот момент о том, что штаны его промокнут, плащ заледенеет, а пальцы скоро перестанут слушаться. Живите! Живите! Принц больше не мог думать ни о чём, кроме отчаянного желания ощутить сердцебиение под продрогшей ладонью. У эльфа защемило сердце. Эльфийка, свернувшись от холода в маленький ком и закутавшись в рваную одежду, прижимала к себе другого эльфа. И, судя по всему, тот давно уже не дышал. Леголас сглотнул, прогоняя навязчивые мысли и выдернул Тинтнисс из сугроба. Дышит! Дышит! Принц вскочил, будто сам не свой, и подозвал коня. Леголас одним движением скинул с себя тяжёлый дорожный плащ и накинул его на плечи эльфийки, закутав её так тщательно, как мог в таких условиях. Запрыгнув на коня, принц бережно прижал к себе стражницу. Он ещё раз оглянулся на то место, где осталось лежать тело Хадора, и губы его сложились в скорбную линию, а слёзы застыли льдинками на ресницах. Мёртв! Мёртв! Лес всё приближался и приближался. Жива! Жива! Леголас достиг дворца, когда солнце ещё не село, и когда оно озаряло закатным светом всё вокруг. Принц сделал всё, что мог, и частично, по его мнению, вина его была им же и искуплена. И Тандуилу нечего было опасаться — Леголас будет ещё жить, и жить много, много веков, хотя шрам на его сердце и будет кровоточить.