Французский — язык любви

      Лилия Павловна устало смотрела в окно, пока класс наполнялся родителями. «Небось опять не все придут, — думала учительница, — кто-то на смене в трудопосёлке, а кто-то в запое. И наша власть ещё будет говорить нам, как плохо было при СССР. Тогда хотя бы у нас завод был и нормальное автобусное сообщение, а теперь ни того, ни другого. Хотя есть ли этим капиталистам дело до этого посёлка! Они ещё не все в Москве и Питере разворовали. Надо было в 85-ом, когда только эта перестройка началась, брать все деньги и в ближайший город ехать. Пристроили бы меня, думаю, куда-то. А теперь что? Ни денег, ничего. Сижу в этой дыре и пытаюсь что-то преподать тем, кому это в большинстве не надо… Раньше так не было… Плевать, что думаю, как старуха, но раньше действительно было лучше.» Лилия Павловна провела ладонью по лбу и посмотрела на присутствующих — их было уже достаточное количество, чтобы начинать.       — Уважаемые родители, рада приветствовать Вас сегодня, — официально произнесла учительница, — начнём наше собрание.       Лилия Павловна оговорила некоторые организационные вопросы, затем прошлась по успеваемости учащихся, абстрактно сказала, что «дисциплина во многом хромает», и под самый конец собрания под недовольные взгляды родителей огласила суммы для сдачи на классные нужды. Когда все стали расходится, учительница окликнула отца Полины и попросила подойти:       — Здравствуйте, Сергей ***ич, я хотела бы поговорить с Вами насчёт поведения Полины.       Мужчина кивнул. Лилия Павловна давно знала этого человека и понимала, что он не виноват в том, что происходит с его дочкой, поэтому старалась говорить как можно спокойнее:       — Моральный облик Полины оставляет желать лучшего. Несмотря на прекрасную успеваемость, она позволяет себе грубить учителям и сверстникам, курить, притом недавно она была поймана за этим делом прямо на лестнице, а сегодня она появилась в классе в нетрезвом виде. Директор поднял вопрос об отчислении Вашей дочери. Я убедила начальство, что я приму меры. Они дали мне время до следующего календарного года. Я еле-еле выпросила это.       — Спасибо, Лилия Павловна, — кивнул Сергей. В его глазах были боль и усталость. Учительница положила свою руку ему на плечо:       — Вы только не думайте, что в этом есть Ваша вина.       — А она есть… Я всегда много работал, чтобы Полина жила хорошо, чтобы она горя не знала. Мне нужно было уделять ей больше времени…       — Вы не могли это сделать чисто физически, не казните себя. Я очень хорошо понимаю, каково растить ребёнка одному.       — У неё был ещё дедушка… Всё началось после его смерти… Она просто закрылась в себе и не хочет никого пускать.       — Я это знаю. Я понимаю, Вам очень тяжело, но прошу Вас, повлияйте на дочь.       — Я пытался, и не один раз, а она ворует деньги и говорит, что, если что, станет шл… Ну как Вам сказать…       — Я понимаю, что Вы имеете в виду, — кивнула Лилия Павловна, — но ещё раз прошу Вас принять меры. Я буду ходатайствовать столько, сколько в моих силах, но если ничего не изменится, то Полину исключат. Мы не должны допустить, чтобы она скатилась в пропасть.       — Хорошо, я постараюсь. Спасибо ещё раз, Лилия Павловна. Жаль, Катя не может стать для моей дочки примером.       Учительница уже хотела сказать Сергею, что Полина издевается над её дочерью, но сочла нужным промолчать. Лилия Павловна устало улыбнулась и пожала руку мужчине.       — Удачи Вам.       — Спасибо.       Морозов, на котором не было лица, медленно поплёлся в коридор. «Бедный мужик, — думала учительница, — другие после смерти супруги запивают или в депрессию впадают, а он работал, жил ради дочери. Надеюсь, Полина его не угробит.»       Карина Петрова уловила краем уха то, о чём говорили Лилия Павловна и Сергей. Учительница подошла к матери Антона и сказала:       — Хочу поблагодарить Вас, что вырастили такого сына.       — Не поняла… — удивилась Карина. Лилия Павловна изумилась не меньше:       — Он недавно спас мою дочь. Донёс её до медпункта, когда у Кати случился приступ.       — Антон мне ничего не говорил…       — Странно… — пробормотала учительница, но сочла нужным не лезть в чужую семью. Лилия Павловна кивнула и отошла к другой маме. Карина пожала плечами.       Придя домой, она крикнула с порога:       — Антон, ну-ка иди сюда! У нас, оказывается, всё полно неожиданностей.       Петров, в этом время разглядывающий Катю на общей фотографии, глубоко вздохнул и неохотно поплёлся вниз. Он был приятно удивлён, увидев, что мать не зла.       — Антон, — начала она, — я тут сегодня на собрании много интересного узнала. Оказывается, Морозова, ну та, с которой ты в шестом дружил, курит и пьёт и её собираются исключать.       Антона эта новость не впечатлила. Он равнодушно пожал плечами. В душе мальчик даже хотел, чтобы Полину исключили. Он был разочарован в ней окончательно.       — Мне-то какое дело.       — А почему ты мне об этом не рассказывал?       — Вы с отцом больше заняты своим эгоизмом, — скрестив руки на груди, ответил Антон. Мать пропустила это мимо ушей и продолжила:       — А ещё ты, оказывается, Смирнову спас.       Петров занервничал, но тут же собрался. Посвящать мать в свою жизнь он больше не собирался.       — Да, спас, — раздражённо бросил Антон, — а теперь извини, у меня много дел.       — И у меня тоже, — улыбнулась Карина и кивнула на пакет, который она держала в руке. Женщина вытащила оттуда бутылку водки и направилась на кухню.       — И после этого ты ещё будешь спрашивать, почему я тебе ничего не рассказываю, — усмехнулся Антон. — Если тебе бухло заменило всё.       Но мать его уже не слышала. Она была занята «делами». Антон разочарованно вздохнул и пошёл наверх. Он хотел заглянуть к сестре, но нахлынувшая после встречи с матерью усталость развеяла эту мысль, и Петров пошёл к себе.

***

      Слова Кати о том, что она знает французский, внезапно всплыли, отозвались эхом в сознании Антона. Он решил понравиться Смирновой, научившись говорить по-французски. Петров взглянул на часы — до урока было ещё полчаса, а Кати ещё не было. «Времени вагон», — решил Антон и направился в библиотеку, спокойное место, где ничего не поменялось с постройки здания. В помещении никого не было, кроме пожилой заведующей библиотекой Анны Михайловны, которая, несмотря на раннее время, уже работала и проводила учёт книг.       — Здравствуйте, — сказал Антон.       Анна Михайловна подняла глаза, протёрла изящные очки на цепочке и тихо ответила:       — Здравствуй, Антон. Опять «Науку и жизнь» или «Мурзилку»? Этого месяца вот привезли.       — Журналы я возьму в другой раз, — сказал Антон. — А нет ли у Вас русско-французского словаря?       — В этой школе с 90-ого не преподают второй иностранный язык… — удивилась заведующая библиотекой.       — Мне просто нужно… — замялся Петров.       — Зачем, если не секрет? — по-доброму улыбнулась Анна Михайловна.       — Французский — язык любви, — ответил Антон с грустной и мечтательной улыбкой, вспомнив, от кого и при каких обстоятельствах услышал эту фразу.       — Ну раз так, — рассмеялась хранительница книг, — то пойду поищу в архиве.       — Спасибо большое!       Через десять минут Анна Михайловна вернулась со словарём.       — Самое позднее издание нашла, 87-го. Удачи тебе в освоении языка любви, — подмигнула заведующая, — расскажешь потом, как всё прошло.       — Непременно, — улыбнулся Антон и хотел уже выйти, но Анна Михайловна его окликнула:       — Подожди, пожалуйста. А что там с Полиной, ну Морозовой?       — Как-то у нас всё радужно началось в шестом классе, но почти сразу оборвалось. А после смерти своего деда она другим человеком стала. Озлобленным и беспринципным, — с досадой поведал мальчик.       — Да… — печально протянула хранительница книг. — Я слышала вчера, что её собираются исключать. А насчёт ее деда… Жаль так Харитона. Слава Богу, хоть во сне отошёл, инфаркт. А какой он был интеллигентный человек, как много знал, сколько для этой библиотеки при Союзе сделал. Ах, Антон, были бы все ребята, как ты, глядишь и страну бы подняли, а то теперь книги никто просто так просить не приходит почти, только для уроков. А с Полиной история просто трагическая. Печально, что она сломалась. Она с тобой не хочет общаться?       — Да как Вам сказать… Понимаете, она уже не такая живая, добрая, какой была раньше. Интересы тоже у неё слетели, да и скрипку она бросила.       — И скрипку? — удивилась Анна Михайловна. — Ты ей пытался помочь?       — Она не хочет говорить об этом. Да и вообще теперь старается свести разговор со мной на нет. Хотя что это я. Я ведь уже месяц с лишним с ней вообще не разговаривал. Теперь она сплетничает, пускает слухи, курит и пьёт.       — Какой ужас… Будем надеяться, что это просто переходный возраст и она его перерастёт.       — Не думаю, — покачал головой Антон, которому теперь даже упоминание Полины было противно.       — Ну чего мы всё о грустном да о грустном. Удачи тебе с языком любви. Заходи, если что, поболтаем.       — Обязательно, — улыбнулся Петров и вышел, а Анна Михайловна вернулась к учёту.       Антон поднялся на второй этаж, вошёл в кабинет и, будучи никем не замеченным, положил словарь к себе в портфель. Содержимое книги мальчик решил изучить дома. Он взглянул на Катю. Та уже пришла и усердно готовилась к работе по алгебре. Полина же болтала с подружками и, судя по их улыбочкам, темы были отнюдь не высокоморальные. Антон ещё раз убедился, как ошибся, влюбившись в Полину. Он снова перевёл взгляд на Смирнову; они встретились глазами. Катя испуганно вздохнула и поспешила отвести взгляд. Ей всё ещё было стыдно за то, что она тогда так разоткровенничалась с Антоном. Прозвенел звонок, и до Петрова только в тот момент дошло, что он никак не готовился к работе по алгебре. Надежды на хороший исход были развеяны словами вошедшей учительницы:       — Здравствуйте, восьмой «В», доставайте листочки.