Французский — язык любви

      В гардеробе Антон печально проводил Катю глазами. Она даже не взглянула на него. Настроение у мальчика испортилось окончательно. К брату подошла Оля, по её выражению лица было ясно, что она всё поняла. Петрова нахмурилась и спросила с нескрываемым укором:       — Ну что? Опять накосячил?       — Оля, опять этот жаргон… — вяло ответил Антон. Он был будто в прострации. Сестра вдруг смягчилась — она заботливо улыбнулась и ответила:       — Ладно, по дороге расскажешь. Предупрежу Люду. Не волнуйся, я ей ничего про тебя не рассказывала, хотя что рассказывать-то…       Антон тут же вернулся в реальность, помотал головой и настороженно спросил:       — В каком это смысле?       — Сегодня сплетницы из моего класса донесли, что у тебя с Катей роман… — ответила Оля и опустила глаза. Лицо Антона перекосило от злобы, и он неистово прокричал:       — Я прибью эту суку!       Сестра от неожиданности даже отскочила на несколько шагов. Школьники у гардероба с усмешкой посмотрели на Антона. Он же тяжело дышал и сжимал и разжимал кулаки, стараясь успокоиться. Мальчик процедил сквозь зубы:       — Эта сука Морозова поплатится. Она позорит Катю. Мне плевать, что страдает и моя репутация, но я не позволю никому чернить Катю. И да, Оля, я прекрасно помню, что так делал и я.       — Ты действительно очень любишь Катю… — тихо проговорила сестра с серьёзным выражением лица. — Но давай не будем выносить сор из избы, расскажешь мне о сегодняшнем по дорого, тогда же и обдумаем дальнейшие действия. Только успокойся. Выдохни.       — Ладно, — ответил Петров и пошёл за одеждой.       Когда брат с сестрой уже отошли на значительное расстояние от школы, Антон пересказал Оле всё случившееся за день. Сестра слушала внимательно, иногда кивая, а порою и кривясь. Когда Петров закончил, она спокойно произнесла:       — Что я могу тебе сказать… Ты опять торопишься, а это плохо, но в целом действуешь верно. Да уж, влюбился ты в девушку с характером, — Оля улыбнулась. Антон лишь тяжело вздохнул. Ему было совсем не до смеха. — Ну что же, продолжай в том же духе. Письмо — очень неплохой ход. Только текст мне покажешь. Я хоть на запятые проверю.       — Так, малявка, — щёлкнул по носу сестру Антон, отчего та скрестила руки на груди и обиженно надулась, — я всё-таки проходил больше, чем ты. Не важничай.       — Я уверена, ты сумеешь наошибаться даже в тех местах, что знаю и я, — буркнула Оля.       — Оль, ну ты чего? Обиделась что ли? — спросил с улыбкой Петров, который заметно приободрился.       — Вот ещё! Я надеюсь, ты меня услышал. И только попробуй хоть что-то сделать не так! — сказала Оля и для пущей убедительности потрясла перед Антоном кулачком.       — Понял я, понял… — пробормотал Антон и вновь стал мрачнее тучи. Оля насторожилась. — До чего же мразь эта Морозова… И как быстро работает… Ненавижу её. Да, Катя делала так же. Но она никогда не травила никого так, как Морозова травит её.       — Ну ты говоришь, что Катя теперь достойно отшивает Полину… — осторожно заметила Оля. Услышав последнее слово, Антон поморщился.       — Не называй её по имени. Но да, Катя отшивает.       — Тогда она может разозлиться, если ты влезешь в их ссору.       — Но может и упрекнуть в равнодушии, — заметил Антон. Оля кивнула.       — Да. Раз ты раньше проходил мимо, — девочка задумалась. — Значит, сделаешь так: будешь заступаться за Катю. Так ты покажешь, что ты её любишь.       — Она может опять сказать, что я перед ней красуюсь.       — Такое тоже может быть. Но ты всё равно продолжай.       — Ладно. Спасибо, сестрёнка, — улыбнулся Антон. — Ты-то как?       — Нормально. По-прежнему с Люсей огрызаемся. Но давай сначала разберёмся с тобой.       — Ты у меня такая замечательная, — мальчик поцеловал сестру в лоб, отчего та хихикнула. — И такая взрослая.       — А ещё умная, красивая и душа любой компании, — важно добавила Оля. Они с братом рассмеялись и до дома уже дошли в приподнятом настроении, которое не смогла испортить даже пьяная Карина. Отца, хоть у него и был выходной, дома не было. Одному чёрту было известно, где, как любила говорить Оля, «шлялся» Петров-старший.       Катя домой шла одна. Она была зла на Антона, девочка в кой веке раз поддалась эмоциям. «Это всё обман! Крутится у меня! Все эти сплетни из-за него! Из-за того что он не умеет язык за зубами держать! Ну ничего. Он расколется. Говорит, что я слежу за собой? Посмотрим, как он будет себя вести, если я буду выглядеть как чучело.» На вопросы Лилии Павловны касательно Антона Катя не ответила ничего, она ограничилась лишь фразой «Я ему не верю». Учительница покачала головой на это и ответила:       — Катюша, ты действуешь импульсивно. Так же, как и он.       — Ничего, — фыркнула девочка. — И пожалуйста, мама, ничего не говори завтра касательно моего внешнего вида.       — А как же ты собралась выглядеть? — удивлённо спросила Лилия Павловна.       — Всё завтра, мама.       — Дай угадаю, — медленно произнесла мама Кати, — ты хочешь понаблюдать за реакцией Антона.       — Вы прозорливы, maman (мама), — усмехнулась девочка. Лилия Павловна закатила глаза и пошла мыть посуду. Катя поняла, что мама изображает из себя обиженную, чтобы добиться правды от дочери, но Смирнова-младшая решила довести дело до конца самостоятельно. «Тем более, — подумала она, — с описанием моей личной жизни прекрасно справится Морозова.»       Едва Полина пришла домой, она тут же кинулась к телефону. Ещё прошлым вечером она нашла в одной из толстых записных книг телефон больницы, куда увезли её отца. Морозова страшно волновалась. Она не хотела, чтобы такое случилось с отцом. Девочка набрала нужный номер. Поговорить лично с Сергеем не дали. Грубоватая женщина из регистратуры совершенно невежливо пояснила Полине, что её отца выпишут минимум через неделю. Девочка дрожащей рукой повесила трубку и громко зарыдала, свернувшись калачиком на полу. Полина хотела покончить с собой, но не могла нарушить обещание, данное отцу.       Антон закончил письмо, когда на часах было уже десять часов вечера. Петров взял листок, полный помарок, зачёркиваний и прочих исправлений, и пошёл за советом к сестре, по пути зацепившись бадлоном за дверной косяк. Мальчик постучался к ней в комнату.       — Заходи, Антон, — проговорила Оля.       Петров прошёл в помещение и спросил:       — А откуда ты узнала, что это я?       — Да ты очень шумно из комнаты выходил. Наверное, — хитро и озорно улыбнулась сестра, — кто-то слишком много ел, вот и застрял в дверях.       — Если я, по-твоему, толстый, то кто же тогда Бабурин?       — Кабанидзе, — совершенно спокойно ответила Оля, пожав плечами. Антон взорвался от смеха и даже сел на кровать. В глазах у мальчика выступили слёзы. Сестра снова так же безмятежно пожала плечами и сказала:       — А что такого?       — Почему он грузин-то? — сквозь смех спросил Антон, согнувшийся пополам от нахлынувшего веселья.       — Слюшай, дорогой, — Оля принялась жестами, мимикой и акцентом изображать коренного жителя Грузии, что довело её брата просто до истерического хохота, — чем тебе грузин не угодил? Из него такой шашлик-башлик получится!       После этого рассмеялась и сама девочка. Мать, крепко заснувшая под столом на кухне, по счастью, не слышала хохота детей. Когда приступ смеха у брата с сестрой закончился, Антон одобрительно произнёс:       — Ну ты и юмористка.       — А ты думал, — гордо ответила Оля. — Я же тебе ещё днём сказала. Я душа любой компании. Ну ладно. Давай своё сочинение.       Антон послушно отдал сестрёнке листок. Она, подобно учительнице, кивнула, надела свои очки (Оля надевала их, когда у неё уставали глаза; очки были куплены отцом семейства полгода назад — это был последний добрый поступок Петрова-старшего) и села за стол, придвинув стул.       Петров сидел на кровати, нервно комкая в руках свой носовой платок. Текст письма был таким:       Chère Catherine (дорогая Екатерина), прошло уже два дня с момента моего признания. Как жаль, что ты мне по-прежнему не веришь. Я хочу сказать тебе, Катя, что я действительно очень сильно тебя люблю. Ты очень хороший человек, я могу говорить с тобой обо всём на свете, ты знаешь себе цену, но при этом никогда не оскорбишь и не унизишь никого просто так. Ты пример человека, который смог измениться в лучшую сторону, что говорит о тебе как о сильной личности. Ты очень умная, и не только по предметам, но и по жизни. Ты никогда не предашь и всегда придёшь на помощь. Ты невероятно красива, наконец! Я знаю, что я уже много раз просил прощения и что никакие слова не загладят мою вину перед тобой (потому что ты, в отличие от меня, всё доказывала почти два года делами), но я хочу ещё раз извиниться. Я был слеп. Мне следовало раньше увидеть, какая ты замечательная. Я повторюсь в который раз: я очень люблю тебя, Катя. И я готов ради тебя на всё. И я это докажу. Докажу не словами, а делами. Если бы я только мог повернуть время вспять… А мне теперь в жизни важно лишь одно: чтобы ты, Катя, была счастлива. Я ни разу не читал твоих стихотворений, но я уверен, что то, что написал я, во много раз хуже твоих сочинений: Не веришь ты словам моим, Как мне исправить это? Я отстранился, стал чужим... Использовал и предал. Но зла тебе я не желал, Хоть искренне не верил, Я просто в облаках витал, Напрасно тратил время. Мечтал я вечно о другой, Но сильно в ней ошибся, Тогда мне было всё равно, Мой разум помутился. На этом я заканчиваю своё письмо. Я желаю тебе всего самого наилучшего. Avec amour, Anton (с любовью, Антон).       Оля медленно убрала очки в футляр, так же медленно встала из-за стола и ошеломлённо проговорила:       — Это ты написал такое трогательное стихотворение?       — Да, — коротко ответил Антон.       — Что же… — сестра пыталась собраться с мыслями. Она не знала, что её брат умеет так писать. — Мне даже придраться не к чему. На её месте я, получив такое письмо, влюбилась бы в отправителя по уши и всё бы ему простила.       — Спасибо, Оля, — грустно улыбнулся брат.       — Ну ты чего, — ободряюще слегка толкнула девочка Антона. — Я тебя уверяю, она тебе в итоге поверит. Просто наберись терпения. Я знаю, что ты терпеть не можешь ждать, но здесь нельзя форсировать события.       — Хорошо. Ты такая умная, такие слова употребляешь…       — Да, а ещё красивая и так далее, выяснили сегодня уже, — Оля хитро улыбнулась и выдержала паузу, чем заинтриговала брата. — А давай как в старые добрые времена посмотрим что-нибудь. Расслабимся хоть.       — Я только за!       Они сели смотреть «Золушку», смеясь над забавными моментами как будто в первый раз. Брат с сестрой снова стали сближаться, что очень радовало обоих, вселяло надежду, что в жизни всё ещё не так уж и плохо. Когда они закончили свой киносеанс, Оля вдруг погрустнела и спросила:       — А ты не знаешь, где папа?       — Чёрт его знает, — брезгливо поморщился Антон, для которого отец теперь не являлся примером и кумиром. — Наверное, любовницу себе нашёл.       — Наверное, — тяжело вздохнула Оля и тихо заплакала. Антон поспешил успокоить сестру и крепко обнял её. Оля принялась вытирать слёзы руками.       — Не три глаза, Оль, красные будут, — заботливо произнёс брат.       — Ненавижу слёзы.       — Поверь мне, сестрёнка, лучше слёзы, чем что-то похуже.       — Ты прав, я думаю.       — Я всегда прав, — ответил Антон с видом победителя, чем рассмешил Олю, и она фыркнула сквозь слёзы.       — Спасибо за поддержку, — улыбнулась сестра.       — Тебе тоже, — улыбнулся в ответ Антон.       Утром следующего дня Антон и Оля снова шли вместе.       — Скоро Люся будет ревновать меня к тебе, — усмехнулась девочка. — Но ладно, она подруга хорошая, всё понимает. Как письмо подложишь?       — Дождусь, когда Катя куда-то выйдет из кабинета и незаметно подложу в пенал. И главное, чтобы Морозовой в классе не было.       — А ты молодец. Быстро учишься, — одобрительно улыбнулась Оля.       Антон вошёл в кабинет и сразу же увидел Катю. Она выглядела намного хуже, чем обычно. Катя была совершенно без косметики, на ней была мятая клетчатая рубашка, которая была намного велика девочке, такого же вида чёрные брюки, которые были Кате коротки, на ногах — старые потёртые коричневые туфли без каблуков, поверх рубашки был весь в катышках старый чёрный пиджак, который, как и брюки, был мал по длине. Волосы девочки были распущены и местами спутаны. Катя изуродовала себя максимально, чтобы проверить Антона, но он, не выдав своего удивления, прошёл мимо одноклассницы, вежливо кивнул ей и поздоровался.       — Доброе утро, — процедила Катя. «Крепко держится. Ну ничего. Он расколется. Он меня не любит.»       «Чего это Катя в таком виде? — подумал Антон. — Но как бы то ни было мне она нравится в любом виде. У неё, помимо красоты, прекрасная душа.»       Петрову не пришлось долго ждать. Уже в начале следующей перемены Катю попросила помочь у себя в кабинете учительница биологии, а Полина просто вышла в коридор.       Антон тут же решил действовать. Он проделал операцию предельно осторожно, но, увы, не заметил, что в кабинете осталась агентша Полины, которая всё увидела и тут же выбежала в коридор, чтобы доложить обо всём «шефу». Морозова довольно потёрла руки, дождалась, когда Антон выйдет из кабинета, и тут же прошмыгнула туда. Она бесцеремонно достала письмо и стала читать его про себя. Но чем дальше она читала, тем меньше и меньше напускной стервозности оставалось в её лице. В душе у Полины что-то заскрежетало. «Он её так любит… Нет, я не могу себе позволить, чтобы текст такого прекрасного письма был известен всем вокруг… Нет, это слишком… Я не могу так поступить. Катька и Антон этого не заслуживают.» Морозова, что стала бледнее смерти, ледяными пальцами обратно сложила листок вчетверо и положила на прежнее место — в пенал. Своей агентше Полина соврала, что в записке не было ничего интересного и что сплетня из этого не получится. «Подруга» пожала плечами, но что-то заподозрила: уж слишком подозрительно вела себя Морозова, которая сама не понимала, что с ней произошло. Катя вернулась в кабинет, села на своё место, открыла пенал и обнаружила письмо. Девочка хмыкнула, пожала плечами и развернула листок…