Французский — язык любви

      Девочки с пять минут помолчали. Полине было неловко что-то говорить, поэтому разговор начала Катя:       — Хороший у тебя компот, вкусный.       — Да, я готовлю по своему рецепту, — как-то отстранённо ответила Морозова. Смирнова поняла, что Полине сейчас очень плохо и ей нужно обязательно кому-то выговориться. Катя осторожно начала подбирать ключи к душе одноклассницы:       — Полина, я же вижу, что тебя что-то тревожит. Пожалуйста, расскажи мне.       Полина закусила губу и стала шариться в кармане пиджака в поисках спичек и сигарет.       — Извини, я сейчас покурю, и мы поговорим, — несколько нервно произнесла Полина. Катя строго покачала головой и аккуратно взяла одноклассницу за руки:       — Ты не думаешь, что не стоит так делать? Не мне тебе рассказывать, чем тебе грозит курение. Поэтому выкинь к чёртовой матери свои сигареты.       — Я не могу без них, Катя. Так я хоть как-то заглушаю стресс.       — Ты же понимаешь, что ты его в чём-то создала сама… — сказала Катя и прищурилась, затем слегка отодвинула рукав пиджака одноклассницы и увидела на руках Полины следы от порезов. Смирнова с ужасом посмотрела на девочку, та лишь коротко кивнула. Катя глубоко выдохнула. — Ты опять резала вены… Полина, зачем тебе эти шрамы, ты же такая красавица, они тебя не украсят, — слегка улыбнулась Смирнова, но мигом сделалась серьёзной. — Ты гасила душевную боль физической?       — В последний раз — да, — хриплым от выступивших слёз голосом произнесла Полина. — А до этого я хотела сдохнуть. Чтобы всё закончилось…       Полина встала и отошла в угол, где тихонько заплакала. Катя медленно подошла к ней и обняла за плечи.       — Сначала мама, а теперь и дедушка, — всхлипывая, изливала душу Морозова. — Мне очень без них плохо, Катя. Очень одиноко… Но я стала полной эгоисткой… Я ведь довела своего отца до инфаркта… Он сегодня вечером вернётся из больницы. Понимаешь, он мог умереть из-за меня!       Полина повернулась к Кате и крепко сжала её руки в своих.       — А мой отец всё терпел, что бы я ни выкидывала. Я перед ним очень виновата. И виновата перед дедушкой… Если бы я зашла к нему по пути в ванную…       — Но ты не можешь знать наверняка, — перебила Катя. — Ты не виновата в смерти своего дедушки. Все знали, как ты его любила.       И Полина рассказала Смирновой о дне смерти Харитона, о том, как она просидела со службами почти весь день и как потом озлобилась на весь мир, после чего заплакала с новой силой у Кати на плече.       — Поля, — тихо сказала последняя, гладя одноклассницу, содрогающуюся от рыданий, по голове, — как ты сама говорила, «ещё не поздно всё исправить». Ты начнёшь новую жизнь. Послушай меня, пожалуйста. Ты бросишь курить, позабудешь о суициде (на этой фразе голос Кати стал жёстким — она была категорически против самоубийств), извинишься перед своим папой, на комиссии по отчислению попросили присутствовать меня, так что я вступлюсь за тебя, но и ты тоже не молчи.       Полина на мгновение разомкнула объятия и вопросительно посмотрела на одноклассницу. Катя тепло улыбнулась и всё объяснила:       — Мы станем с тобой лучшими подругами, Полина. И даже не думай ничего говорить о третьей лишней. Другой вопрос, нужно ли это…       — Я согласна! — выкрикнула Морозова, будто боясь, что Катя передумает.       — Вот и хорошо. Понимаешь, Поля, жизнь подкидывает нам разные испытания, а по некоторым людям и вовсе проезжается катком, и часто это очень несправедливо. Сейчас тебе, наверное, особенно тяжело. Я не понаслышке знаю, что такое безответная любовь…       — Ничего, всё нормально, — улыбнулась Полина. — Если у тебя всё будет хорошо с Антоном, я буду счастлива. Спасибо, что выслушала, Катя… Мне правда это было нужно. И мне следовало признать это намного раньше…       — Не надо об этом, ты всё исправишь. Тебе тоже спасибо. Ты хороший человек, Полина, и не спорь, пожалуйста, — ответила Катя, девочки вновь крепко обняли друг друга. Смирнова вдруг рассмеялась. — Видок, наверное, у нас экзотический. Две девочки с растёкшимся макияжем, плачущие друг у друга на плече.        Полина подхватила смех. Девочки сходили умыться, затем сели за стол и чокнулись своими стаканами. Катя осталась у одноклассницы ещё на час, всё это время они говорили о судьбах друг друга, о том, как сложно жить на этом свете, в этом непростом мире.       — Не принесли мне счастья эти сплетни, — вздохнула Морозова и взяла из вазочки печенье, — только грязью обросла вся.       — Сплетничать можно тоже по-разному, — подмигнула Катя. — Главное, чтобы это было интеллигентно. Понимаю, звучит странно, но это возможно. Вот, например, будем мы с тобой о чём-то или о ком-то сплетничать, но, кроме нас, об этом никто не узнает.       — Понятно-понятно. Мы с Антоном это практиковали, когда ещё общались, — грустно улыбнулась Полина. Катя сочла нужным лишь понимающе кивнуть, чтобы не поднимать больную для Морозовой тему, но Полина развила мысль сама. — Кстати, об Антоне. А за что ты его любишь?       — Знаешь, я и сама часто задавалась этим вопросом... — неуверенно произнесла Катя и смущённо пожала плечами. — Я ведь влюбилась в него в шестом классе… Понимаешь, Вы с ним всегда так мило беседовали, каким-то чудесным образом находя раз за разом темы. Опоразил меня своей добротой и внутренней интеллигентностью. Да, я знаю, что он запретил тебе общаться со мной, но, я уверена, он это сделал, потому что не хотел тебя потерять.       — Виноваты мы все, — сказала Полина, — я — потому что не проявила настойчивость, ты — потому что травила Антона, когда он перешёл в нашу школу, а он — потому что не захотел понять, что ты извинилась. Но это всё в прошлом.       — Да… — протянула Катя и посмотрела на Полину, которая сидела и серьёзно смотрела на свою чашку.       — Я постоянно плачу по ночам, — проговорила Полина, помешивая чай и по-прежнему не отрывая глаз от кружки. — Потому что я боюсь, что мне приснится, что и мама, и дедушка живы. Катя, скажи честно, то, что ты сказала насчёт того, что мы станем подругами. Это из жалости? Или ты просто хочешь меня утешить? — Морозова перевела взгляд на Катю. Та тепло улыбнулась, и уже в этом Полина нашла ответ. Смирнова погладила одноклассницу по плечу:       — Поля, я сказала правду. Мой телефон у тебя есть, так что звони, если что. Да, мёртвых не воскресить, но наши любимые люди, которые ушли, навсегда в нашей памяти, навсегда в нашем сердце. Не надо скорбеть о них, о них надо просто помнить, и помнить хорошее. Они живы, пока мы помним.       — Ты права, Катя. Ах, как ты права!       — Только, ты, Полина, пожалуйста, ничего с собой не делай. Я тебя умоляю.       — Никогда, — прошептала Полина и тряхнула головой.       — Ты стала мне дорога за эти несколько часов, — призналась Катя.       — Ты мне тоже, — ответила Морозова, и девочки синхронно улыбнулись.       Они поседели ещё, а потом Катя стала собираться домой. Морозова проводила новую подругу до двери, одноклассницы крепко обнялись, и Смирнова в приподнятом настроении зашагала домой. Она была рада, что обрела такую подругу, как Полина. Но тем не менее, радость Кати омрачало всё растущее и давящее чувство стыда перед Антоном. «Я извинюсь перед ним. Ведь я ему верю», — решила она.       Полина же вновь осталась одна, но она не могла, просто не имела права подпускать к себе дурные мысли. Девочка переоделась в своё любимое фиолетовое домашнее платье, благополучно заброшенное в дальний конец шкафа после смены образа, взяла книгу («Белые одежды» Дудинцева) и стала читать, чтобы скоротать время.       Наконец через несколько часов раздался долгожданный звонок. Полина отбросила чтение и побежала открывать. Дверь распахнулась, и Морозова увидела своего отца. С сожалением для себя ей пришлось заметить, как он постарел, но девочки не хотела думать об этом. Она крепко обняла отца и прошептала:       — Папа, папочка, мой дорогой…       Сергей опешил, но прижал к себе дочь и стал гладить её по голове, так же нежно, как и много лет назад, когда Полина была ещё совсем маленькой и думать не смела о всех тяготах жизни, которые могут свалиться на неё одни за другим.       Девочка вдруг расцепила объятия и упала перед отцом на колени.       — Прости меня, папа! Прости за всё! Из-за меня ты оказался в больнице, из-за меня тебе пришлось краснеть в школе! Прости меня! Прости неблагодарную дочь! — кричала Полина, заливаясь слезами. Сергей аккуратно поднял дочь и присел на колени, чтобы их лица были напротив друг друга. Отец улыбнулся и аккуратно вытер Полине слёзы.       — Ну что ты, дочурка, — ласково проговорил он, гладя Полину по плечу. Любой бы понял, насколько Морозов любил свою дочь, — я всё понимаю. Прости меня и ты…       — Тебе не за что извиняться! — выкрикнула Полина и замотала головой.       — Тогда не будем разводить прелюдий. Всё хорошо, Поля. Я рад, что мы снова вместе.       Полина звонко, как ребёнок, засмеялась и крепко обняла отца за шею.       — Задушишь же! — сквозь смех произнёс Сергей.       — Папа, я так рада, что у меня есть ты. Я очень тебя люблю, — прошептала Полина.       — Я тебя тоже, доченька. Ты для меня самый дорогой человек на свете.       Морозовы пошли вместе готовить ужин. Как известно, во время совместной деятельности часто можно обсудить то, на что обычно нет времени или о чём говорить неловко. Так произошло и здесь. Полина рассказала отцу и про Антона, и про Катю, и про всё произошедшее за день. Сергей не упрекал дочку, не выгораживал, а просто внимательно слушал, иногда что-то уточняя. Он понимал, что Полине нужно выговориться и что он должен отнестись ко всему с пониманием, поэтому когда девочка закончила, спокойно сказал:       — Хорошо, что у тебя появилась подруга, что ты решила исправиться. Теперь тебе осталось извиниться перед Антоном. Прости, что спрашиваю, но ты его сильно любишь?       — Я думаю, — Полина смущённо пожала плечами, — моя влюблённость — это лишь наваждение.       — Тебе знать лучше. А что насчёт комиссии по отчислению? Мне нужно будет присутствовать на ней? Это ведь скоро совсем.       — Я думаю, в школе скажут, но Катя обещала мне помочь.       — Да, ты говорила, — Сергей выключил газ и стал доставать тарелки. — Что ж, давай ужинать.       Отец и дочь снова стали близки. Полина поняла, насколько много для неё значит её папа — единственный человек, который любил её, несмотря ни на что. Девочка в тот вечер всё расспрашивала Сергея о его пребывании в больнице, о его самочувствии:       — Может, ты подольше дома посидишь? Всё-таки инфаркт был…       — Мне дали на работе 4 дня. А в больницу я больше не хочу. Отвратная еда, отвратная кровать и отвратная медсестра, — отец поморщился от воспоминаний, но тут же улыбнулся и взъерошил Полине волосы, отчего та хихикнула. — Так что лучше уж я побуду здесь, со своей любимой доченькой.       — Я тебе обещаю, папа, эти 4 дня станут лучшими для нас обоих.       — Обязательно станут.       Да, их было всего двое и видеться им приходилось не слишком часто, но они были настоящей семьёй. Самой что ни на есть настоящей. Они ещё долго не могли наговориться в тот вечер: у каждого накопилось много вопросов друг к другу, и, что главное, они были по-настоящему счастливы.