***
Открытая агрессия: — Это тебе так Антон сказал? Очевидная ложь. — Я сам до этого дошёл. — Я больше так не хочу. Отчаянные, ненамеренные манипуляции, смешанные с истерикой: — Не хочешь нормальной жизни - пожалуйста! Проваливай, только не забудь, по чьей «вине» ты сейчас здесь, в столице! Откровенная безысходность: — Ты не хочешь принимать правду. Импульсивный всплеск эмоций: — Ты просто испытываешь меня на прочность. Никогда меня не любил, раз сейчас так просто уходишь. Все твои слова - чистый пиздеж, и даже не пытайся переубедить меня. Обида: — Прости. Я принял решение. Отчаяние: — Ты.***
Эмир опускает голову вниз, мозоля взглядом раковину. Прозрачные шумные капли с бешеной скоростью падали с крана и стремились к водостоку, смешиваясь с инородной соленой субстанцией, стекающей по щекам и подбородку хозяина. Такое себе проявление чувств, думает Кашоков. Он чувствует себя отвратительно уже месяц. Близкие говорили, после расставания становится легче, ты отпускаешь человека, который отравлял твою жизнь, яд выветривается из организма, а побочные эффекты забываются. В теории - складно; на практике - полная лажа. Кашоков ещё не понял до конца из-за чего так плохо: потому что непривычно после зависимости снова быть одному; потому что он такая тонкая чувствительная натура; или потому что он винит себя за все, что случилось? В день, когда он собирал по всей лёшиной квартире вещи - все было очевидно и понятно. Конструкция «у нас созависимые отношения -> это разрушает мою личность -> нужно расстаться и идти дальше» была четкой и ясной. Любовь проходит рано или поздно, и лучше сейчас выйти из «этого». Они оба тогда не спали всю ночь. Снова ссорились. И снова было больно. Сердце разрывалось и билось так, что Эмир уже не мог расслышать, что говорил оппонент. Все было как обычно в последнюю неделю… Лёша повышал голос, бил стены и ругался матом, а Эмир строил безразличное лицо, презрительно огрызался и давил на больное. В этот раз ссора длилась не меньше шести часов. Сейчас, стоя перед зеркалом в ванной, Кашоков думает, что шесть часов это очень много… что невозможно шесть часов говорить об одном и том же. Кричать, ругаться и делать вид, что они чужие люди друг другу. Шесть часов. Губы начинают мелко дрожать и это ещё один признак приближающейся истерики. Эмир тупит взгляд в своё уставшее отражение и резко врубает ледяную воду, чтобы уже в следующую секунду плеснуть ее в лицо. Руки дрожат то от холода, то от от напряжения, этого Кашоков разобрать не может уже, потому что паника забирает его всего. Он чувствует, что ледяные капли попадают на открытый торс, ключицы и предплечья, но не спешит это прерывать. Больно и страшно. Далеко не так как было месяц назад. Эмир снова поднимает запылённый взгляд на своё отражение: оно уродливо. Зеркало по какой-то «непонятной» причине так же в воде, но Кашоков все равно в силах разглядеть тяжёлые веки, покрасневший нос, припухшие губы, жадно хватающие воздух, лишь бы не задохнуться прямо сейчас, в этой чертовой ванной. Как это лицо могло так измениться за месяц? Почему так быстро презрительная, унижающая ухмылка сменилась стиснутыми от боли губами? Взгляд из холодного, уверенного превратился в полный отчаяния, слёз и самоненависти… Новый приступ проходит буднично тихо. Эмир ещё пару минут проводит в ванной, чтобы привести себя в более менее подобающий вид. Вытирается полотенцем, накидывает теплую голубую кофту и выходит из ванной. Время он не засекает, сколько длится это безумие. — Доброе утро! Будешь кофе? — доносится энергичное с кухни. Антон строит идиота, делает вид, что не замечает, как с каждым днём Кашокову все хуже. Делает вид, что они просто друзья-сожители, которые давно хотели съехаться и сейчас это очень «удобно» получилось. Эмир прочищает горло и отвечает так же громко «да!». Он кстати никогда не любил кофе, горький вкус и мерзкое послевкусие. Все это было не для Кашокова, который всю жизнь пил только чай. Но Антону не говорил. Антон и не спрашивал, пьет ли Эмир кофе, а чая дома не было. Но Кашоков не сопротивляется, ведь запах кофе сейчас единственное, что напоминает ему о настоящем доме. Не о том, в котором он ютится сейчас, не о том, в котором провёл все детство на тревожности в Нальчике. Тот дом, в котором только один пил кофе, но всегда покупал чай. Бывало, что даже кофе не было. Только чай. Потому что в том доме было не все равно на вкусы Эмира, его особенности, его увлечения и желания. И Кашоков сам лишил себя всего этого. — «Как настроение?» — должен был бы спросить Антон, если бы имел хоть долю эмпатии и сопереживания к проблемам Кашокова. Но нет, он спрашивает: — Можешь кратко про гуманистическую психологию? Представители и постулаты? А то я читал вчера, но половина осталась во сне, — невинно сонно улыбается сосед, поставив перед Эмиром кружку с горьким насыщенным напитком. Кашоков подавляет желание поморщиться, и в голове отмечает, что Антон ничего не читал. Но ему не трудно, потому что это легчайшая тема. — Основатель - Маслоу. Это тот, у которого пирамида потребностей. В этом же движении Роджерс, Олпорт и отчасти Франкл, — Эмир не стал останавливаться на том, что Франкл, вообще-то, занимался экзистенциальной психологией, а на счёт отношений гуманистической и экзистенциальной психологии нужно ещё подумать… но Антон же просил кратко. Зачем углубляться сейчас? — Основная мысль: человек - высшая ценность, как и его интересы, стремления и переживания. Он уникален и динамичен. Самое главное здесь - самоактуализация, к которой, по идее, человек должен всегда стремиться. И что каждый человек по природе своей хороший, но давление общества может сделать из него плохого. Там ещё творчество есть в каждом, потенциал и все вроде того. В общем складная сказка о жестокой реальности. Слишком все просто, — в конце Эмир невзначай вкидывает своё мнение, которое было в голове ещё после первой пары по гуманистической психологии. — Ага. Спасибо, — все, что получает Кашоков на свой рассказ. Слишком просто. Слишком быстро Антон все «усвоил». Ни черта он не усвоил. Эмиру не хватает дискуссий, не хватает благородных споров о сущности человека, о личности и психики. На парах с этим живее. Хотя Антон и там не особо проявляется. Житейский психолог такой. — Не хочешь сегодня вечер кино устроить или прогуляться где-нибудь в Москве? — уже после метро предлагает Антон, пока они идут к институту. Эмир и рад бы отвлечься, только получится ли, если даже чтение книг, плотная учеба и занятие спортом не помогали… но Кашоков хочет попробовать. Может компания Антона хоть на этот раз спасёт его от вязкого затягивающего вглубь своей сути одиночества. — Давай прогуляемся, — кивает Эмир и ёжится от холода. Они не заходят в институт, ждут, пока Антон докурит. — Не май месяц, переоделся бы, — беззаботно произносит Антон, кивая на осеннее пальто Кашокова, которое больше совершенно не спасает от холода, ведь уже пару дней температура в Москве стремится к нулю. — Забываю постоянно, а утром будто времени уже нет. Сегодня переоденусь, и пойдём гулять. У меня будет время, пока идут твои элективы, — Эмир усмехнулся, напомнив Антону про его обязательный баскетбол от института. Сам Эмир отлично устроился - легчайший электив по субботам в дистанционном формате и без зачёта. Выиграл эту жизнь. — Забились, — незатушенный бычок летит в самодельную урну и там пропадает. Осознание приходит только когда после пар Эмир смотрит в шкаф Антона. И почему он думал, что в шкафу временного сожителя материализуется его пуховик… Который благополучно остался дома Эмир, 15.34 — «Привет. Я через пол часа заеду за пуховиком, забыл в прошлый раз»Лёша, 15.34 — «Привет» — «Ок»