Дело о пропавшем резиденте

Срочно. Секретно. Агенту Тигру. Телефонограмма. Зубр вышел на водопой. Держу объект в поле видимости. Запрашиваю дальнейших инструкций. Агент Шилохвост.

Утром семнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года в восемь часов ровно из дверей центрального входа гостиницы «Метрополь» вышел солидный седовласый мужчина средних лет и направился в сторону Центрального проспекта. Мужчина был одет в светло-бежевый костюм, лёгкий плащ цвета кофейного напитка «Золотой колос» и летнюю светлую шляпу в тонкую клетку. На носу у него были затемнённые круглые очки, в лучах яркого утреннего солнца казавшиеся почти чёрными. В одной руке он держал трость с набалдашником в виде головы орла, а другой поддерживал зажатые под мышкой утренние «Известия». В зубах мужчины торчала сигара. Через пару минут от находящейся неподалёку автобусной остановки отлепился худощавый мужичок среднего роста в потёртой шоферской куртке, драной кепке и стоптанных сапогах, сунул руки в карманы и, дымя папиросой, вальяжно направился следом за профессором, осмотрительно придерживаясь дистанции и сохраняя разухабистый вид. Пройдя три квартала вниз, мужчина повернул направо, остановился у городской библиотеки, чтобы затушить сигару, спрятал её в портсигар и вошёл в здание. Мужичок ещё пару минут постоял на тротуаре, убедился, что из библиотеки никто не выходит, выбросил папиросу в ближайшую урну, не попал, сплюнул на асфальт, развернулся и пошёл в обратную сторону, насвистывая «Ландыши». *** — «Основы начертательной геометрии», первое издание, пожалуйста, — попросил мужчина у библиотечной стойки, — мне должны были отложить. Он вытащил из внутреннего кармана карточку и положил на стойку. Пожилой библиотекарь нацепил на нос очки, поднёс карточку поближе, вчитался в текст, вернул её обратно на стойку и ушёл в неприметную дверь в углу. Мужчина спрятал карточку и принялся разглядывать плакаты на стене, вещавшие о том, что «Знание — сила», «Береги книгу. Она верный товарищ в походе и в мирном труде» и «Береги книгу от дождя и снега». На второй стене красовались вылинявшие от времени и сырости полезные советы и рекомендации читателям. Первым висел плакат, гласивший: «Школьники! Домашние задания выполняйте самостоятельно!», на котором важный школьник со звёздочкой на груди демонстративно отказывался от помощи старших. А сразу за ним ещё более вылинявший «Пионер без лишних слов малышу помочь готов!», гордо демонстрировавший широкой публике сосредоточенного первоклассника и нависающую над ним настоящую пионерку с карандашом в руке, тщательно контролирующую правильность выполнения домашнего задания. «Вот от такой двойственной логики у вас в стране бардак и железный занавес», — внутренне поморщился Гейзенберг, внешне сохраняя максимально нейтральное выражение лица и переводя взгляд на следующие плакаты. После инструкции «Как нужно разрезывать книгу: не пальцем, не спичкой, а ножом» он задумался над тем, что такое «разрезывать». То ли у него пробел в знаниях русского языка, то ли плакатчик был выходцем из очень отдалённых селений и аулов. Но углубиться в размышления не получилось: вернулся библиотекарь, держа в руках весьма потрёпанный томик. — Пожалуйста, профессор Гейзенберг, — библиотекарь внёс запись в свой журнал и положил книгу на стойку, — читальный зал прямо по коридору. — Благодарю, — мужчина подхватил книгу и, продолжая размышлять над «разрезыванием», отправился в указанном направлении. Несмотря на раннее время, в библиотеке было довольно людно — студенты готовились к зачётам. Пройдя мимо весёлой компании, увлечённо изучавшей иллюстрированный анатомический атлас, профессор уселся за один из столиков в самом конце зала, пристроил на соседний стул плащ и трость, достал из кармана сигару, повертел в пальцах, вздохнул, вовремя вспомнив, что в библиотеке курить не положено, а в советских даже читальных залов для курящих не предусмотрено, спрятал сигару обратно, открыл книгу и принялся неторопливо переворачивать страницу за страницей. Со стороны казалось: пожилой профессор решил освежить в памяти академические знания. Внутри книги, на странице сто двадцать восемь, обнаружился кусок тетрадного листа. Мелким чётким почерком на нём было выведено всего несколько строчек в столбик, похожих на чью-то неудачную попытку написать стихотворение: Чай в стакане, стакан на столе, Солнце в дымке, туман в октябре. Твой силуэт увижу опять Под синим куполом в семь-сорок пять… Гейзенберг несколько раз пробежал глазами по строчкам, сложил листок пополам, спрятал в карман пиджака и продолжил дальше листать книгу. Постепенно читальный зал заполнился практически полностью. Несколько человек уже подходили с вопросом, не разрешит ли уважаемый товарищ воспользоваться вторым стулом. После третьего просильщика профессор захлопнул книгу, жестом показал, что уступает студентику с охапкой книжек свой стул, подхватил плащ и трость и, не вникая в россыпь звучавших вослед благодарностей, направился обратно к стойке. — Благодарю за любезность. Вы мне очень помогли, — Гейзенберг вернул книгу на стойку, дождался, пока библиотекарь проверит томик, расписался в журнале и вышел на улицу. Завтра в семь сорок пять утра у Казанского ему назначали встречу. *** В восемь часов ровно полковник внутренней службы особого спецподразделения, доцент, кандидат технических наук и по совместительству заведующий кафедрой этих самых наук в одном из столичных научно-исследовательских институтов опытно-конструкторских разработок Роман Эдуардович Филдман начал секретное совещание. — Итак, что мы имеем? — поинтересовался полковник Филдман, обводя хмурым взглядом сидевших за столом. Коротко стриженый мускулистый брюнет в джинсах-клёш и футболке с надписью U.S.А.A. смотрел в окно и беззвучно барабанил пальцами по столу. Стройная шатенка в канареечном батнике разглядывала ярко-красный маникюр на руке. Отвечать никто не спешил. — Как можно было так бездарно провалиться? — полковник переводил взгляд с брюнета на даму и обратно. Брюнет гипнотизировал взглядом листву за окном. Шатенка пристально изучала строение ногтя на среднем пальце. — Ладно. Поставим вопрос по-другому. Марина, у вас же заданием было не теорему Ферма с объектом обсуждать, а довести его, так сказать, до кондиции. — Ну, Роман Эдуардович, ну я же всё написала в своём отчёте, — протянула шатенка. — Читал я тот отчёт, — скривился полковник, — там чёрт мозги сломит, пока разберётся. Давай по-простому. — А если по-простому, у него на меня не встал, — Марина подхватила со стула сумочку и достала пачку «Герцеговины Флор». — Значит, плохо старалась, — возмутился полковник. — Да хорошо я старалась! — шатенка резким движением вытащила папиросу и чиркнула спичкой. — Тебе ли не знать, как я стараться умею, — проворчала она себе под нос, прикуривая. — Кто ж виноват, что его бабы не интересуют, — добавила уже громче, с досадой стряхивая пепел в щербатую пепельницу. Полковник скривился, словно ему прямо под нос сунули дерьма на лопате. Он на дух не выносил всех этих «пидарасов». Будь его воля, то давно уже прикрыли бы объект где-нибудь в тёмном подвале и выпытали всё, что нужно. А потом прикопали где-нибудь по-тихому. Так нет же, светило мировой науки, чуть ли не нобелевский лауреат, да за таким хвостов таскается — не чета их службе. Там половина гебистов по очереди пасётся, а вторая их страхует, чтоб никто ни-ни. Тьфу, пакость. Он так и сказал: — Тьфу, пакость. Как таких вообще земля носит. Сидящие предпочли не отвечать, так как обоснованных возражений ни у кого не было. — Тогда вопрос к внешнему наблюдению, — полковник повернулся к брюнету, — почему не доложили? — Не было возможности выявить заранее, — быстро и чётко отрапортовал брюнет, продолжая гипнотизировать листву. — Ну вы же сами понимаете, Роман Эдуардович, — он наконец оторвал взгляд от окна и посмотрел на начальника. — Откуда бы наружка узнала? — добавил уже нормальным тоном. — Почему иностранные агенты не сообщили? — продолжал хмуриться полковник. — Потому что наши иностранные агенты все сплошь мужчины, они по постелям уважаемых профессоров не кочуют, — шатенка изящно поправила и без того идеальный сессон, — а вот если бы послали даму, она бы вам сразу же об этом доложила. — Где я вам дам в агенты наберусь, — недовольно буркнул полковник, доставая пачку «Космоса», — кого там, — он поднял глаза к потолку, — направили, с теми и работаем. И на том спасибо, что хоть какие-то агенты есть. Вечно то бюджет урезают, то проверки внеочередные устраивают, то «безопасников» по пять штук на хвосте висит. Он вытащил сигарету, брюнет тут же выхватил из кармана джинсов зажигалку, демонстративно крутанул кистью и поднёс огонёк начальству. — Где цацку достал? — Роман Эдуардович с наслаждением затянулся и откинулся в кресле. Подчинённые дружно восприняли это как сигнал к перекуру. Марина сунула в зубы очередную папиросу. — Как ты куришь эту гадость? — брюнет скривился и достал из кармана штанов Мальборо. — Угостись чем поприличнее, — он протянул пачку даме. — Да ты, я смотрю, никак прибарахлился, — заметил полковник и Мальборо, и зажигалку, и новую футболку заодно. — Небось по фарцовщикам прошвырнулся? — Никак нет! — с нездоровым энтузиазмом солдата-первогодка выкрикнул брюнет. — Дядя из командировки вернулся. Подарков привёз. — Ага, знаем мы, какой там дядя, — шатенка тем временем выхватила у брюнета зажигалку, подожгла ею папиросу и спрятала честно украденное в свою сумочку вместе с «Герцеговиной», — было ваше — стало наше. — Марина Игоревна! — брюнет чуть не расплакался от досады. — Как вы можете экспроприировать полученное от безмерно любящего родственника, прибывшего с оказией на пару часов повидать дражайшего племянника… — Не паясничай, — перебил его полковник, — сначала дело решим, потом шутки шутить будем. — У тебя ещё штуки три по карманам припрятано, — шатенка грациозно стряхнула пепел и изобразила папиросой в воздухе неопределённую фигуру, — а то я тебя не знаю. — Я, может, всю свою зарплату на них потратил, — обиженно скривился парень. — А ещё прилично сэкономил, — не поддалась на провокацию шатенка. — Как вычислила? — тут же оживился брюнет. — У тебя на футболке лишняя «А». Явно брак. Такое гонят только тем, кто совсем дремучий. А ты у нас мальчик грамотный, языками владеешь. Рублей пять выторговал? — прищурилась дама, туша окурок. — Семь, — гордо похвастался собеседник. — Я оптом брал, а ему с одной майкой куда? Всё равно больше прокатает в итоге, чем барыша получит. — Так. Мы тут вам не здесь, — полковник докурил свою сигарету и стукнул ладонью по столу, — давайте ближе к делу, будь оно неладно. Присутствующие моментально подобрались и приготовились внимать. Минутка перекура закончилась. — На повестке дня стоит один главный вопрос: где брать агента? Да ещё и чтоб на такое паскудство согласился. — Ну завербуйте кого-нибудь. У нас что, аспирантов не хватает? — Марина Игоревна снова вернулась к изучению маникюра. — Кого-то со стороны привлекать опасно. Операция строго секретная. В случае провала объект придётся ликвидировать. По статье пойдёт — никто не отмоется. Это пока всё хорошо, там, — мужчина поднял глаза к потолку, обозначая вышестоящее руководство, — на подобное непотребство глаза закрывают. А как только обосрёмся — закопают и не почешутся. «Безопасники» первые постараются. Мы им давно поперёк горла стоим. — Ну тогда я даже не знаю, — пожала плечами шатенка. — А давайте кого-нибудь перекрасим? — А давайте воздержимся от безумных идей? — резко оборвал её полковник. — Вы бы ещё своего бывшего предложили. — А чего бы и нет? — задумалась Марина. — Он вполне и по габитусу подходит, и работает уже не первый год. — Да какой из него агент? — расхохотался брюнет. — Он же от резких звуков шарахается. Сидит безвылазно в своей каморке, где вечно темно и накурено, хоть топор вешай, паяет без остановки или радиоприёмники на запчасти разбирает, даже на обед не всегда выходит. — Между прочим, он вполне толковый инженер, — не поддержала иронию шатенка. — И поэтому до сих пор в младших научных бегает? — А тебе какая печаль? — Марина Игоревна раздражённо дёрнула плечом. — Ты знаешь, что у него на то причины есть. — Вам, товарищ Якубова, эти же причины не слишком помешали, — съязвил брюнет. — Или вам он даже после развода так мешает, что невтерпёж избавиться? — Прекратить балаган! — рявкнул полковник. Спорящие тут же замолчали. — Надо будет, переквалифицируем в старшие научные сотрудники. Хотя для дела это несущественно. Брюнет с шатенкой переглянулись, но отвечать не рискнули. Начальник, если разозлится, начинал монотонно выговаривать всем и каждому, дотошно перечисляя все нарушения устава и субординации. А рассиживаться с утра, выслушивая нудную речь, никому не хотелось. — Ладно, свободны, — Роман Эдуардович встал из-за стола и полез в несгораемый шкаф за какими-то бумагами. Шатенка подхватила сумочку, подмигнула брюнету и элегантно выплыла из кабинета. Парень тоже поднялся, однако его остановил полковник. — Позови мне секретаря, пусть заодно личные дела лаборантов захватит. И в два я тебя жду. — Буду, — кивнул брюнет, достал из кармана ещё одну зажигалку и бросил полковнику, — держите, начальник. А то подкуриваете «Гомельдревом», как прапорщик какой-то. *** В семь утра за стеной весело и громко голосами «Песняров» соседская магнитола запела «Касiў Ясь канюшiну». Для «канюшіны» время было весьма ранним, а вот для подъёма и сборов на работу — в самый раз. Иван, не разлепляя глаз, отбросил суконное одеяло, сел на кровати и попытался нащупать босыми ногами стоптанные тапочки. Тапочек нашёлся только один. Куда подевался второй, было неизвестно. Иван даже пошарил рукой под кроватью, но кроме дырявого носка ничего не обнаружил. Почесав подбородок, он зевнул и запустил тапком в стену. Магнитола запела громче, а в стену с противоположной стороны прилетело что-то тяжёлое. «Опять Лермонтова швыряют», — отметил Иван, нехотя поднимаясь с кровати и закидывая на плечо вылинявшее вафельное полотенце. Подхватив лежавшие на тумбочке помазок, бритву, обломанную с одной стороны расчёску и мыльницу с куском туалетного мыла, он сунул ноги в старые туфли и, продолжая зевать на ходу, отправился в конец коридора, где располагались мужские душевые. Спасибо коменданту, с которым они в своё время в хоккей гоняли за одну команду, что подсуетился и выбил ему комнату на четвёртом этаже. Мужские душевые предполагались на всех чётных этажах, но работали без перебоев только на четвёртом. На втором третий год продолжался ремонт, а до шестого горячая вода доходила еле тёплой, если вообще доходила. В душевых было пусто. Иван устроился у самой дальней раковины. Здесь хоть и дуло из окна круглый год, зато и вода была самой горячей: сразу за стеной проходил центральный стояк. Быстро намочив мыло и повозив помазком по бруску, он намылил щёки, кое-как соскрёб щетину затупившейся бритвой — всё время забывал купить сменные лезвия, — пару раз порезался, сполоснул остатки пены и, заклеив порезы, посмотрел в мутноватое зеркало. Из зеркала на Ивана смотрел лохматый светловолосый парень лет двадцати восьми с изрядно помятым лицом, светло-серыми глазами и кусками газеты на подбородке. «Зайти в дом быта, что ли, да постричься наконец», — он попытался пригладить волосы мокрой ладонью. Получилось откровенно плохо. Махнув рукой, Иван сунул голову под кран целиком, подождал, пока намокнет, выключил воду и принялся расчёсывать мокрые патлы. С трудом прилизав шевелюру, он ещё раз глянул в зеркало и, решив, что и так сгодится, потащился на кухню ставить чайник. Поскольку на календаре было семнадцатое мая, с водными процедурами на сегодня было покончено. Душевые работали только по чётным числам. Дождавшись, когда чайник закипит, Иван подхватил его полотенцем и понёс в комнату. Поставив горячий чайник на второй том Лермонтова, он вытрусил в стакан остатки заварки, залил кипятком, накрыл сверху блюдечком и полез в тумбочку, где с Нового года валялось полпачки «Ватры», оставшейся от кого-то из заходивших поздравить соседей. Яву он докурил ещё вчера, а новых сигарет купить не удалось — ларёк под общежитием закрылся на переучёт. Закурив, Иван забрал стакан и устроился на подоконнике, отхлёбывая чай, стряхивая пепел на блюдечко и выпуская дым в форточку. Допив чай, Иван выбросил окурок за окно, туда же вытрусил пепел с блюдечка, натянул неглаженую клетчатую рубашку, коричневые брюки, бывшие когда-то частью костюма, но уже давно перешедшие в разряд повседневных, затянул шнурки на стоптанных кожаных туфлях, подхватил со стула ветровку и торопливо вышел из комнаты. В восемь часов ровно лаборант кафедры инженерно-технических наук Иван Тимофеевич Антонов выбежал из общежития для «служащих и семейных сотрудников НИИ» и заторопился на автобусную остановку. *** Родной НИИ встретил привычным запахом масляной краски — в левом крыле института шёл непрекращающийся ремонт, — сигаретным дымом из курилки под пожарным щитом, на котором висела одинокая лопата и два ржавых конических ведра, монотонным гулом переговаривающихся между собой сотрудников и мощным бюстом вахтёра Петровны на проходной. — Тебя к начальнику вызывали. Срочно, как только появишься. — Что стряслось? — струхнул Иван. Начальство с утра пораньше просто так к себе не требует, да ещё и срочно. — Не знаю, милок, — засуетилась Петровна, — мне ж не докладывают. А ты иди, иди, негоже заставлять полковника ждать. У него от этого нервы случаются. А ты куда эту грязь прёшь! У меня тут полы помыты! Заворачивай, кому говорят! — Петровна переключилась на рабочего, пытавшегося пронести мешок с песком. Мешок был дырявым, и за рабочим тянулась весёленькая жёлтая дорожка. Итан попытался взять себя в руки, пожалел, что поленился свернуть на соседний угол и купить сигарет — курнуть сейчас бы не помешало. Как назло, никого из знакомых у курилки не наблюдалось, а стрелять курево у чужих ему было неловко. У кабинета полковника он нервно сглотнул, зачем-то попытался пригладить рукой волосы и дёрнул за ручку. — Роман Эдуардович, вызывали? — Иван боком протиснулся в кабинет и замер у двери. Своего непосредственного руководителя он откровенно побаивался. Рослый, кряжистый, косая сажень в плечах, вечно хмурый вид — зыркает исподлобья, словно рентгеном просвечивает. — Проходи, садись, — полковник кивком указал лаборанту на стул. Тот немного боком прошёл к столу и уселся на краешек стула, напряжённо ожидая, что последует дальше. — Изучи, — Роман Эдуардович просунул по столу картонную папку, на которой сверху стояла красная пометка «Секретно». Иван неловко ухватил папку и подтащил поближе. Сверху лежало несколько фотографий, под ними — два исписанных мелким аккуратным почерком бумажных листа, под которыми угадывались ещё какие-то предметы. Везде на фотографиях был один и тот же седоволосый человек неопределённого возраста. Иван с одинаковым успехом мог бы дать ему как слегка за сорок, так и почти под шестьдесят. Светлый летний костюм, перекинутый через локоть плащ, трость с набалдашником в виде головы орла, светлая шляпа в тон костюму, на носу круглые очки с затемнёнными стёклами, во рту торчит сигара. Судя по всему, перед ним был иностранец. Даже в Москве такой костюм купить можно было только в «Торгсине», а уж ходить по городу в подобном виде мог себе позволить далеко не каждый. — Кто это? — поинтересовался Иван, разглядывая незнакомца. На очередной карточке он был снят в профиль, и на щеке был отчётливо виден старый шрам. — Профессор Гейзенберг, — ответил Филдман, — и твоё будущее задание. — Какое задание? — осторожно уточнил лаборант. — Считай это своим повышением, — кивнул он в сторону бумаг, — если справишься, конечно. — З-зачем повышение? — занервничал Иван. Никаких повышений он не просил, карьера его интересовала мало. Главное, чтобы не слишком наседали с партийными поручениями, да не мешали железки перебирать. — Послужишь на благо страны и родного института, — коротко ответил полковник. Иван доставать остальное не спешил. Филдман, не долго думая, перевернул папку вверх ногами и вытрусил содержимое на стол. Кроме исписанных листов и фотографий, перед лаборантом оказались корочки новенького удостоверения, несколько сотенных купюр и сложенный вдвое лист бумаги из школьной тетрадки в клетку. — Что это? — по спине пробежал неприятный холодок. — Твоё новое назначение. А ты думал, всю жизнь будешь в своей каморке штаны протирать да с паяльником вошкаться? — А это… — Иван нервно сглотнул. — И что мне надо будет делать? — Инструкции получишь отдельно. А пока изучай вот, — Роман Эдуардович хмуро кивнул в сторону бумаг. Лаборант, пытаясь унять нервную дрожь в руках, раскрыл удостоверение. Там красовалась его собственная фотография, которую он пару месяцев назад заносил в отдел кадров. Рядом чётким казённым почерком было выведено: «Антонов Иван Тимофеевич, младший оперуполномоченный особого отдела специального назначения, позывной "Итан"». Он отложил удостоверение в сторону и развернул тетрадный листок. — Рэдфилд? — озадаченно прочитал вслух Иван. — Мой позывной. О ходе операции будешь отчитываться непосредственно мне, — ответил Роман Эдуардович, — Какой операции? — Ивана уже откровенно трясло. Ни в каких операциях он принимать участия не хотел. — А отказаться можно? — наивно спросил на всякий случай, наперёд зная ответ. В таких делах его мнения никто спрашивать не будет. Хорошо, если вообще живым оставят.  — Совершенно секретной операции, — ответил полковник, закрывая перед лаборантом папку. На титульном листе значилось: «Дело о пропавшем резиденте». Ивана затошнило. — Свободен пока, — Рэдфилд сгрёб фотографии обратно в папку, сунул удостоверение и деньги Ивану в карман рубашки и спрятал папку обратно в сейф. — За инструктажем зайдёшь на днях. И деньги не пропей, тебя ещё одеть надо, чтоб хоть на человека был похож. Свободен, — полковник уселся за стол, всем видом показывая, что разговор окончен. Иван не помнил, ни как он вышел из кабинета, ни как дошёл до ларька с сигаретами, ни как выкурил первых две штуки. Пришёл в себя он только закуривая третью подряд сигарету. Вокруг молодой листвой шумел май, за углом звенел трамвай, отъезжая от остановки, мимо промчался самосвал, гремя плохо закреплёнными железными бортами, а из дома напротив, из раскрытого настежь окна, доносилась эстрадная песня. Этим чудесным утром Иван вдруг осознал, что ему всего тридцать три года, что он ничего в этой жизни не видел и что ему отчаянно не хочется умирать. *** Под яркими софитами, Под яркими софитами Для каждого — свой личный бенефис. Как Карл грустит об Итане, Как Карл грустит об Итане, Грустит о Крисе одинокий Пирс. Но слухи, тем не менее, Но слухи, тем не менее, Нельзя среди народа допускать. Предать любовь забвению, Предать любовь забвению И правильными гражданами стать. Припев: Им снятся не угрозы и проклятья, Не нары, не расстрельная статья, А снятся поцелуи и объятья, Что на людях показывать нельзя. Прикосновенья тайные И взгляды не случайные, И меж сердец натянутая нить. Оправдан риск и мужество, Партийное содружество Не в силах отношенья запретить. В какой-то дымке матовой, В игре жестоко патовой Безумно вертит чувств водоворот. И Карл грустит об Итане, И Карл грустит об Итане, И Криса Пирс с надеждой тайной ждёт. Припев: Им снятся не угрозы и проклятья, Не нары, не расстрельная статья, А снятся поцелуи и объятья, Что на людях показывать нельзя.