14.VI.2021 (20 часов 53 минуты)
— …Хорошо. Да, обязательно передам. С Богом Вас. — Капеллан повесил трубку и нервно одёрнул чёрную рясу, оборачиваясь по сторонам в поисках свидетелей. Таких не нашлось, и священник, встав со стула, вышел из своего кабинета, а после и из Апостольского дворца. Мужчина направлялся в Латеранскую базилику; там как раз сейчас шли вечерние богослужения, следовательно, там находился Ватикан, а ему стоило бы доложить, что звонили прямиком из Флоренции. Многие из верхушки Святого Престола знали, что их воплощение в сговоре с неофашистами, но ничего не делали. Вернее, не решались что-либо делать. Кто-то молча осуждал, кто-то относился к подобному «союзу» нейтрально, а кто-то и вовсе поддерживал. Отец Иоанн не относился ни к кому из вышеперечисленных, ему просто повезло оказаться в свите Ватикана — он даже как-то пообещал назначить его кардиналом — и иметь к нему непосредственное отношение — они были не то чтобы друзьями, но точно хорошими знакомыми, и в итоге фашисты смогли завербовать его, как, впрочем, и его «начальника». К фашизму он относился нейтрально, но общался с некоторыми последователями данной идеологии ещё задолго до войны. Среди них были и нынешний полковник их армии Джакомо Казелатти, и начальник партийной канцелярии Дарио Визель, и даже писатель-генерал Габриэле Моррети. Общение с ними ни к чему особому не привело, разве что священник перестал относится к фашизму, как к явлению мерзкому и кровавому, и стал более лоялен к нему. Сближение и последующий сговор с Итальянским Королевством привели его в недоумение и ужас, когда он осознал все масштабы той, казалось бы, незначительной полуночной встречи двух воплощений по самому банальному вопросу. И не дай Бог вскроется, что сам Ватикан добровольно содействовал признанному международному преступнику.***
Когда капеллан заявился в молельню, Ватикан уже дочитывал девяностый псалом. Точнее, договаривал, ибо за всё своё житие, насчитывающее уже более тринадцати веков, успел наизусть выучить всю Библию и раскрывал её лишь во время богослужений, ибо он привык и так принято. Его белые одежды в полумраке базилики смотрелись ещё более ярко и на фоне пробивающегося сквозь окна лунного света, казалось, блестели, а золотые кольца и массивный крест то и дело отсвечивали редкие огни свечей и всё тот же лунный свет. Хоть отец Иоанн никогда не понимал, зачем церковной особе столько украшений и аксессуаров, он не мог не признать, что Ватикану подобное очень шло и если бы он снял все эти кольца, крест и свой фирменный головной убор, то потерял бы больше половины своих зрелищности, шарма и эстетики. — …За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Моё. Воззовёт ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Моё. — Ватикан поднял усталый взгляд на икону Девы Марии, склонил перед ней голову и аккуратно закрыл Библию, положив её на алтарь. Он достал чётки и принялся медленно их перебирать. — Не прячьтесь, отец Иоанн; я знаю, что Вы здесь не просто так. Капеллан вздрогнул; его спокойный, чуть хриплый голос мгновенно разнёсся эхом по пустой базилике. Неизвестно, как старый католик определил, что это именно он вошёл в это святое место. Это смущало и немного напрягало добродетеля, но он всё равно покорно поклонился и прокашлялся в кулак: — Здравствуйте, Ваше Святейшество. Мне недавно позвонили из Флоренции. — Неужто фашисты? — Ватикан развернулся и медленно подошёл к нему. На удивление, в этот раз он был без своего жезла. По пути он взял ближайший к нему канделябр с горящими свечами и принялся поджигать незажжённые свечки. Иоанн невольно скривился от его последнего слова. Из его уст оно звучало как-то мерзко и неестественно. — Они. Пауль Моррети, если конкретнее. — Оу, наш любимый оратор-генерал? А что же он? — Он остановился на полпути к священнику и принялся гораздо более осторожно поджигать свечи. — Он попросил передать Вам, Ваше Святейшество, просьбу о том, что, если фашисты проиграют, — а в последнее время вероятность этого растёт — то Вы, по возможности, помогли бы им скрыться где-нибудь в Южной Америке, Африке или на Карибах. Ватикан на секунду задумался, и его рука с канделябром замерла над очередной свечкой. Причиной помощи Королевской Италии были не только ностальгия по старым временам, недовольство новой властью, безбожие молодёжи и засилие мусульман, но и не дружеское, но весьма и весьма неплохое отношение с фашистами-партийцами. Католик был знаком с ними задолго до того, как «старый» Италия появился на пороге его монастыря одной дождливой ночью. — Я постараюсь сделать всё возможное, но господину Моррети не стоит забывать, что я под наблюдением Итальянской Республики — он подозревает меня в союзничестве с фашистами. — Он вновь принялся поджигать свечки. — Я думаю, Ваши услуги им не понадобятся; они — храбрые люди, хоть и… Радикальные. У всех бывают неудачи, уверен — они скоро установят здесь свои правила. Бог им судья, не НАТО и тем более не здешнее итальянское правительство. Ватикан лишь усмехнулся. — Бог судья нам всем.***
15.VI.2021 (17 часов 30 минут)
Каждый раз выходя из резиденции Соединённых Штатов, Косгроу приходилось проходить мимо так называемого «офисного отдела», где за скромную зарплату работали всякие мелкие клерки, занимающиеся типичной бумажной волокитой, ещё более скучной и однообразной, чем у секретарей. Часть этих клерков смотрела ему вслед и обходительно улыбалась, другая же часть продолжала пялиться в монитор и печатать документы на принтере. С некоторыми из них он был знаком лично и ради приличия улыбался в ответ, нередко и здоровался, а в перерывах на обед и вовсе иногда приходил к ним и общался на повседневные темы по типу обсуждения погоды и того, как у кого дела и какие у кого там проблемы с женой или мужем. Одной из тех, кто обходительно ему улыбался, была Зои — молодая женщина с отвратительно безвкусной причёской и вечно погрызенными ногтями. Она всегда одевалась как-то колхозно и красилась примерно так же. Когда Зои улыбнулась ему, Косгроу увидел на её зубах ярко-красную помаду, которой она красила губы и никогда не делала это аккуратно, из-за чего вызывала ещё больше отвращения к себе. Тем не менее Косгроу сдержанно улыбнулся ей в ответ и двинулся дальше. Через пару метров он увидел Брока, а тот, к несчастью, увидел его, и помахал своей грубой рукой, наливая кофе из кофейника. Брок был ещё отвратительнее, чем Зои: от него всегда разило потом и дешёвым одеколоном, он не умел нормально завязывать галстук и не знал, что такое пиджак. А ещё он постоянно чесался и не брил себе лицо и руки. Не то чтобы Косгроу был против бородатых мужчин, да и руки он сам тоже не брил, но вкупе с остальными недостатками Брока это лишь добавляло несколько пунктов неприязни к нему. Косгроу не хотелось блевать от этих людей, и он не ненавидел их. Он вообще считал себя человеком, который априори не может кого-то в полной мере возненавидеть, такой уж у него склад характера. Спокойный, неконфликтный, с лёгким пацифистским уклоном и так называемой «левизной». За это его и считали «неблагонадёжным» те немногие из НИП, что знали о его отправке в Америку. Думали, что ФБРовцы его завербуют — и всё. Но этого не произошло ни через год, ни через два, ни через три. Зои, Брок и другие офисные тараканы для него не друзья, не приятели и даже не материал для наблюдения и сбора информации — с таких и собирать-то нечего. Они просто статисты, третьестепенные болванки; они нужны ему для поддержки имиджа. Имиджа общительного, но закрытого человека, трудолюбивого и исполнительного, сурового, но любящего пошутить по-чёрному. К таким люди тянутся самостоятельно, а лишние знакомства никогда не помешают. Поэтому Косгроу сдержанно улыбается им в ответ, когда они слегка заторможенно машут ему, говорят тихое «здравствуйте» и улыбаются своей туповатой, но такой искренней улыбкой. Эти существа — а людьми их назвать сложно — настолько легко подвержены манипуляциям, что даже смешно становится. Рождаются никем, никем и умирают, пусть даже и работают в конторе воплощения США. Они настолько ненужные, что даже иностранный разведчик проявляет к ним не больше интереса, чем вот к этому фикусу на подоконнике. Сегодня не пятница, Лавджой и его шайка не в бильярдном клубе, мексиканского мальчика там тоже нет, но съездить в одно из неонацистских логов всё равно не помешает. — «Бедные. А ведь они не понимают, насколько плачевна их ситуация.» — Думал о коллегах Косгроу, садясь в свой чёрный Фольксваген Пассат. Ему предстоял получасовой путь в Алегзандрию — именно там сейчас засел Лавджой.***
— О, о-о-о!.. Какие люди! Явился, не запылился! Давно не виделись, шпион. — Протянул бритоголовый парень с татуировкой в виде свастики на шее, в косухе и тёмных очках, открывая Косгроу дверь и пропуская его в притон для головорезов. Он располагался в полуподвальном помещении на улице Кинга. Тут раньше было подобие бара, но Лавджой купил это задёшево у какого-то барыги и устроил тут стриптиз-клуб, совмещённый с так называемой «расчленительной» для своих компаньонов. Сюда часто заглядывали всякие маргиналы, нарики и пубертатные подростки, культурных мужчин встретить здесь было редкостью. Но Лавджою было плевать — главное, что деньги капают, да и полиция не пристаёт. Косгроу не боялся появляться в подобных местах: несмотря на то, что он был секретарём США, он никогда не выступал перед публикой, не светился в новостях и был практически неизвестен американскому народу. — Я тоже рад Вас видеть, Коннор. — Внутри помещения было душно, но прохладно; воняло каким-то куревом, алкоголем и потом. С левой стороны располагались круглые столы с роскошными красными диванами и креслами, справа был танцпол, на котором уже отжигали местные алкаши и гопники. Впереди же виднелась сцена с шестом, на котором крутилась и извивалась полуголая красотка в блестящих одеждах. Сцена была освещена множеством прожекторов, но остальной клуб находился в полумраке, лишь над танцоплом крутился диско-шар. Подобные заведения вызывали у агента смесь отвращения и какого-то извращённого интереса. Он заходил в них редко и лишь для того, чтобы в одиночестве выпить пару рюмок коньяка или виски. Ну, или для того, чтобы встретиться со своими «коллегами по работе»: — Где Лавджой? — За барной стойкой. Пройдёмте со мной. — Коннор направился влево, туда, где стояли столы и располагалась та самая барная стойка. По пути к Косгроу то и дело цеплялись полуголые дамочки: хватали за локоть своими изящными пальчиками и приговаривали: «Ну что за милашка? Уединимся, красавчик? Для тебя специально по скидке.», но Брайан спокойно отцеплял их от себя и либо отрицательно качал головой, либо отвечал со смеющимися нотками с голосе: «Не сегодня, подруга.». Лавджой действительно обнаружился за барной стойкой: он стоял и протирал бокалы. Это был седой пятидесяти пятилетний мужчина среднего телосложения и ростом сто семьдесят один сантиметр. Его глаза тёмно-синего цвета были вечно лукаво прищурены, а тонкие бесцветные губы постоянно чуть растянуты в еле заметной надменной ухмылке. Одет он был просто, но со вкусом: чёрные брюки с подтяжками, белая рубашка с закатанными рукавами, открывающими вид на на удивление сильные, жилистые руки с коротко остриженными ногтями. На шее у лидера неонацистов был повязан чёрный галстук-бабочка, а в зубах он сжимал дымящуюся кубинскую сигару. Увидев секретаря, он поставил бокал на стойку и вынул сигару изо рта: — Здоро́во, друг мой! Какими судьбами? Опять шифровку отправить? — Голос его был прокуренным, низким, с хрипящими нотками. Таким обычно озвучивают сицилийских мафиози в голливудских фильмах. — Нет, сегодня без этого. — Косгроу опёрся правой рукой о столешницу и повернулся к сцене, сощурив глаза и оглядывая точёную фигуру девушки на шесте. — Ждите с отправкой в воскресенье, как обычно. Сейчас мне нужно, чтобы Вы связали меня с шефом внешнеполитической разведки Италии. — Коннор, вон отсюда! — Рявкнул на него Лавджой, и неонацист мгновенно испарился. — По какому поводу? Просто так побазарить, что ли? — Уточнить кое-что. Ваше дело — выполнить. — Ладно, пошли. — Генрих небрежно махнул рукой и, взяв со стола чёрный в белую полоску пиджак, ловко надел его. Лидер неонацистов вышел из-за стойки и направился к сдвоенным дверям с небольшими круглыми окошками. Такие обычно ведут на кухню. — Лора, подмени! — Крикнул он молоденькой девушке, болтающей с каким-то парнем в сером худи.***
Сначала они действительно оказались на кухне, где несколько тучных поваров готовили какие-то блюда. В противоположной стене помещения располагались такие же сдвоенные двери, только без окон. Косгроу молча шёл рядом, пока Лавджой успевал и переговариваться с поварами, и прикладываться к сигаре, которую до сих пор сжимал между пальцев. Они прошли через всю кухню и, открыв вторые двери, оказались в длинном коридоре, по бокам которого располагались железные двери, а в самом конце виднелся аварийный выход. — Ну как там, в Вашингтоне? — Спросил Лавджой, вновь поднося сигару ко рту. — Как обычно, ничего нового. Все в напряжении: бояться победы фашистов. — А Уайты? Что там с ними? — Уайты… — Косгроу на секунд умолк, вспоминая радистов. Он был у них три дня назад и, глядя на совсем юную и хрупкую Джейн, всё не мог перестать волноваться за неё, да и за её званого «мужа» тоже. Отправить их обоих вместе с ним было рискованным и, возможно, ошибочным решением. Он до сих пор корил себя за то, что не переубедил Моррети оставить их в родной стране. Косгроу успел привязаться к Джейн, что для его работы было сродни самоубийству. Он считал её своей дочерью и любил заходить к «супругам» не только по «рабочим делам». Он любил слушать и наблюдать, как Джейн играет на скрипке. А ещё Уайты делали очень вкусный чай. — Стабильно. Я захаживал к ним недавно — никаких изменений. — Ну конечно, а куда им меняться? — Лавджой открыл одну из дверей с правой стороны и вошёл внутрь. — Тут кровища на полу, смотри, не наступи. Косгроу осторожно вошёл внутрь, внимательно смотря под ноги — на полу действительно красовались кровавые разводы. В помещении, куда они вошли, было темно и неуютно; на полке в углу стояло радио, из которого доносились песни Рамштайн; из освещения была лишь тускло-жёлтая лампа, что низко висела над хирургическим столом, на котором лежало… Распотрошённое тело мужчины. Над ним словно проводили вскрытие. Так оно и было — над телом стояла среднего роста зеленоглазая и абсолютно лысая девушка в фартуке и медицинской маске. В руке она держала скальпель, которым мастерски орудовала внутри тела, отчего на неё временами брызгала кровь. Увидев периферийным зрением идеально выглаженные брюки и начищенные до блеска ботинки, она подняла голову и столкнулась взглядом со шпионом, что смотрел на эту картину абсолютно безразлично. Девушка небрежно швырнула скальпель на стоящую рядом тумбу и сняла маску. Её накрашенные чёрной помадой губы растянулись в широкой улыбке: — Мистер Косгроу! Как давно я Вас здесь не видела! Как жизнь, как там наши итальянские коллеги? — Здравствуйте, мисс Эванс. Жизнь без изменений, а итальянские коллеги для Вас продолжают оставаться конфиденциальной информацией. Эту девушку, по мнению Косгроу, звали очень красиво — Доротея Катарина Эванс. Если бы у него была дочь, то он бы назвал её именно так. Доротея являлась членом Американской Национал-Социалистической Партии уже более десяти лет и была преданной последовательницей идеологии Гитлера. — Пха, а Вы как всегда! Хоть бы разогнали уже этот ореол таинственности, не первый же год знакомы! А я вот тут потрошу этого несчастного еврея… Вот, например, эта печёночка — Она подошла к телу и, покопавшись в нём немного, осторожно извлекла из него печень, показывая её агенту. — обойдётся нам в сто двадцать тыщ, если повезёт. Вашему очаровательному шефу-желтоглазику она, случаем, не нужна? Брайан её юмора не оценил. — Он не станет покупать печень у еврея, тем более вашему бизнесу он не доверяет. — Пф-ф… Ну ладно, пусть подыхает от цирроза, я б могла продать ему это сокровище по хорошей скидке. — Она положила печень в специальный поддон и, вновь надев маску, начала опять копошиться в теле еврея-бедолаги. Продажа органов — ещё один способ заработка Лавджоя, да и его подручных в принципе. Неонацисты умели грамотно похищать людей, да так хорошо, что никто даже не думал на них. Похищали они в основном цыган, евреев и негров, иногда мексиканцев или азиатов. Всех их полиция объявляла в розыск, но так никого и не находила. Органы бедолаг продавались быстро, на них всегда был спрос. Скупали их всякие мафиозники, наркобароны и контрабандисты, иногда этим не гнушались и нечестивые чиновники. — Дора, не отвлекайся! — Крикнул Лавджой из соседней комнаты, вход в которую был занавешен какой-то грязной тряпкой. — Бля, не знаю, как тебя там звать-величать по-настоящему, но иди сюда! Тут твой циррозник уже на связи! Косгроу устало выдохнул и закатил глаза, но послушно пошёл на голос. В комнате стояли старенький компьютер, стол, принтер и кресло на колёсиках, которое ужасно скрипело при каждом неосторожном движении. На мониторе уже красовалось лицо достопочтенного майора Кёлленберга, который слегка раздражённо смотрел на лидера неонацистов. Тот, завидев Косгроу, тут же освободил кресло и вышел из комнаты. Брайан сел в кресло и сцепил пальцы, положив их на стол. Увидев его, Кёлленберг тут же улыбнулся и заметно подобрел. — Косгроу, наконец-то Вы вышли на связь! — Прошу прощения, майор, ранее у меня не было времени на разговоры. — Бумажная волокита? Собеседник утвердительно кивнул. — Понимаю. — Кёлленберг почесал подбородок. — Сразу к делу: наш дорогой вождь решил учредить подобие РСХА; завтра у него собеседование со своими ближайшими людьми — они выберут, кто станет руководителем так называемого Главного Управления Государственной Безопасности. Так сказать, демократия по-фашистски. — Он взял со стола какие-то документы и опустил на них взгляд. — Боюсь, самым респектабельным на данную должность будет Рихтенбруннер. — Рихтенбруннер? — Косгроу на мгновение задумался, вспоминая, кто это, собственно, такой, но через пару секунд недовольно нахмурился: — Бог ты мой, неужто Эрнст Рихтенбруннер, немецкий подполковник? Кёлленберг мрачно кивнул и отвёл взгляд. — Верно. Что касается ДГСС, да, — Он вновь посмотрел в камеру и перебрал документы. — теперь контрразведкой будет руководить… Другой человек. Моё доверенное лицо из МВД сообщило, что наша дорогая фрау Санторо выдвинула на данный пост полковника Рудольфо Кальцабиджи, и это может означать определённые проблемы для нашего Управления. — Кальцабиджи? Не припомню такого. — Косгроу виновато отвёл взгляд. — Да потому что он в партию заявился только в две тысячи шестнадцатом, а Бруно Паолини «ушёл» из неё в одиннадцатом. — Пояснил Вальтер и подмигнул. — Судя по Вашим нелестным высказываниям, данный человек не особо приятная личность. — Очень неприятная. — Майор брезгливо сощурился и поправил рукав кителя. — Ладно, не об этом речь. У меня для Вас есть работёнка. Послал бы через шифровку, да долго это и муторно, а дело срочное, вот я и решил через герра Лавджоя… — Он вновь стал перебирать документы. — Я весь во внимании.***
— Ну? Чё сказал этот твой циррозник? — Участливо поинтересовался Генрих, как только Косгроу вышел из комнаты, предварительно выключив компьютер. Косгроу поручили разузнать американскую агентурную сеть в Италии; Кёлленберг не сомневался, что НАТОвских — а в особенности американских — разведчиков много, и появились они в партии задолго до начала войны. Если Итальянская Республика по собственной глупости и недальновидности не наблюдал за неофашистами, то его «покровитель» точно не допустит подобной оплошности. Шеф разведки уверенно заявил: «ЦРУ точно не оставит это дело на самотёк и постарается прибрать всё к своим длинным рукам. Чтобы не допустить никаких казусов, необходимо изловить всех «кротов» и отправить их прямиком в темницы Роатты.». На выполнение миссии давалось неограниченное время — Кёлленберг прекрасно понимал, какой это титанический труд — выяснить секретарю, что никак не связан с разведывательной деятельностью, деятельность этих самых разведчиков, раздобыть их настоящие имена и предоставить Центру, при этом не допустив ни единой оплошности и не попасться ФБР. Но Косгроу не из тех, кто будет опускать руки в подобной ситуации. Он всегда находит выход — в этом убедились с обеих сторон. — Не называйте майора Кёлленберга так. Это неэтично и невежливо. — До сих пор не верю, что ты на полном серьёзе обращаешься к этой малолетке на «Вы». Впрочем, макаронники, — Он облокотился на стену. — никогда вас не понимал. Разведчик, игнорируя реплики неонациста, направился к выходу, стараясь не смотреть на Доротею, что всё так же потрошила тело. — Ладно, извиняй. — Лавджой выкинул окурок сигары в мусорное ведро и подбежал к Косгроу. — Хоть намекни, что разнюхивать-то будешь. — Мне необходимо разузнать для Центра список людей из агентуры США. — Тц… Опять что-то заумное… Ладно, ну ты давай там… Бывай. И осторожнее там. Я всегда рад тебе, может, как-нибудь в картишки сыграем? — Позже, Генрих. Гораздо позже.***
Японская империя сидел в мягком кресле, положив руки на подлокотники. По бокам от него — Тэтсуо Накагава и Хигучи Сакамото — ближайшие сподвижники. Были и многие другие, но эти двое, пожалуй, самые преданные и идеологически подходящие. Министр обороны был одет в болотного цвета китель; на погонах и петлицах можно было разглядеть и его воинское звание — генерал-полковник, начальник штаба так называемых «Сил самообороны Японии». На нём, что удивительно, не красовались кучи медалей и наград, лишь несколько орденов. И даже портупеи не было. Проще говоря, министр был расслаблен и не при параде. Его тёмные, практически чёрные глаза вовсю наблюдали за фигурой на сцене, но сам Накагава явно был погружён в свои мысли. Хигучи, как обычно, был одет в строгий чёрный костюм со смешным галстуком в горошек и накинутый на плечи медицинский халат, на котором виднелись тщательно замытые следы крови. Его беспокойный взгляд, в отличие от новоявленного главы МО, не задерживался лишь на одной сцене, на которой исполняла свой замысловатый танец гейша. Сакамото боялся очередного покушения на своего господина — Японскую империю. Он у власти меньше месяца, но покушались на него уже более трёх раз. Первый раз, когда он вышел на трибуну и чуть не получил пулю в лоб; второй, когда его обед отравили цианистым калием; третий, когда его автомобиль заминировали, и наконец четвёртый, когда его пытались заразить ботулизмом. И всё это благодаря ЦРУ. Они либо вербовали недовольных новым правительством японцев из подполья, либо собственными агентами пытались устранить неугодную им личность. А Япония на все эти провалы только смеялся и слал в Вашингтон телеграммы, выступал по телевизору и всё так же выходил в массы, глаголя речи. Не так заразительно и вполовину не так харизматично, как Италия, толкал свои идеи среди простых работяг-японцев, которым ещё не промыли мозги, но всё же очень даже неплохо. Хотя чаще всего за него выступал именно Накагава, у которого ораторский талант был развит гораздо лучше. Программа вакцинации от так называемого «коронавируса» проходила успешно. Уже в конце мая Хигучи и его подручные смогли вывести новый «фашистин» — отныне это была не зловещая кроваво-красная, как глаза её рассадника, субстанция, а самая обычная прозрачная жидкость. И цвет глаз она больше не меняла. Благодаря телевидению, прессе и радио быстро удалось распространить новость о том, что долгожданная вакцина наконец-то доделана и будет пущена в массовое производство в ближайшее время. Только в первую неделю было вакцинировано более десяти миллионов людей. Людям было плевать, какое у власти стоит правительство, они очень, очень волновались за своё здоровье и мечтали наконец-то снять чёртовы маски. Далеко не все подверглись «офашистиванию»: четверть населения с самого начала присягнула честно победившему Японской империи, ко второй четверти заходили в дома представители полиции и контрразведки, задавали определённые вопросы на лояльность, определяли её по процентам, и, если процент оказывался слишком низким, то уводили и больше не приводили обратно, разве что с новым идеологическим мировоззрением и гематомами по всему телу. Оставшаяся же четверть оставалась невакцинированной, и правительство активно это исправляло. В результате деятельности нового империалистского кабинета поддержка правительства среди населения увеличилась с тридцати двух до семидясити одного процента за рекордные двадцать пять дней. Всё больше народа с всё большим удовольствием слушало выступления чиновников по радио и ТВ, всё больше людей проникались реваншизмом к Америке и остальному НАТО, всё больше людей оказывалось под эгидой пропаганды, даже не осознавая этого. Яи очень гордился своими министрами и окончательно убедился, что Японский Националистический Союз — это то, что ему нужно для достижения целей. Но расслабляться не стоило — это сейчас у них небольшой отдых, а после они опять разойдутся по своим постам и продолжат похищать китайцев и корейцев с берегов Японского моря для своих «нужд». Грамотная разведка творит чудеса.