Не все, что разбито, можно склеить.
«Не уходи. Я пытаюсь сказать это взглядом. Сказать, что он нужен мне.» Ясно. Почему я до сегодняшнего момента не придавал значения закладкам на цитатах? Видимо, у меня не настолько тонкая душевная организация, как недавно заверял Макар. Интересно, Арсений Сергеевич обратил на это внимание? Естественно, блять. Наверное, трудно не заметить, когда вся книга пестрит этими стикерами разноцветными. Представляю этот разговор: — Арсений Сергеич, вот книга, держите. — А чего закладки убрал? — А потому что я дурак, до свидания. Ага, да. Хер вы угадали. Так, подумаешь, стикеры-закладки. У меня ими ящик забит, буквально — мама свято верит, что это поможет мне лучше запоминать информацию ученую-учебную и покупает постоянно, а я все складываю и складываю, скоро стол треснет. Так, вот они. Прям, знаете, хочется встать на стул и гордо заявить: "Пригодились!" Спасибо, мам! «Человеческое прикосновение — наша первая форма общения...» Чертов Эд, почему ты такой...Лиричный, блять.***
— Антон! — доносится крик мамы, судя по всему, из ванной. Недолго я решался забросить дело с закладками, конечно. Многие пропускал — не думаю, что Арс Сергеич их количество пересчитать успел. Ему вообще, наверняка, пополам сколько их было и для чего они там. Это я обалдуй, как обычно клоунаду развел. Приятно, познакомиться, Ан... — Антооон! — Иду, мам! — ну, собственно, да. Ремарка. Почему я всегда сижу с закрытой дверью? Потому что в нашей квартире обитает нечто маленькое и рыжее, названное Фредом. Нет, это не маленький Фред Уизли, к сожалению. Это кот. Наглая рыжая морда, названная именем моего любимого персонажа из знаменитейшей франшизы. Но, к слову, говоря, как герой фильма и книги он мне больше импонирует. Этот недоклон только жрет, спит и ссыт, где не надо. И любит линять у меня в комнате. Поэтому дверь в нее всегда закрыта, и открывать ее следует с завидной осторожностью, потому что в любой момент может... — Сука! ...Может нарисоваться эта фантастическая тварюга и залететь на мою, сука, территорию! — Антон! — еще раз и в глаз, мне кажется. — Ладно, сиди, ублюдок пушистый! — тихо бросаю я коту, довольно развалившемуся на диване. Опять потом шерсть сгребать. Вообще-то я его люблю, да. — Что случилось? — Тебе стирать что-то нужно? ...Постирай меня, мам. С кондиционером только. Чтобы тупость вышла вся. Спасибо. — Нет, спасибо.***
Утро понедельника уверено соблюдает свои принципы тяжелого дня. Физика, такая моя любимая. Была. Когда ее не было. А теперь — получите, распишитесь — нервотрепка 25/8. Хуже только химия, клянусь. — Начнем с повторения изученного материала. На дом я задавала три параграфа и упражнение шесть. Если не ошибаюсь, там четыре задачи. Значит, отвечать сегодня будут... — Ольга Анатольевна снова уткнулась в свой потрепанный журнал, давая нам время перекреститься. Спасибо и на том, как говорится. Вообще, блять, семь человек к доске — это вообще куда. Сентябрь месяц, нахуй мы летим, блять, галопом по Европам? Ты че, женщина, от ультрафиолета охватила с утра? — На теоретические вопросы: пятнадцатый параграф — Суркова, — за спиной послышались звуки тихой ругани. Эх, бедная, Окси, бедная, бедная, — Шестнадцатый — Кузнецова, — бедные, бедные девочки, — Семнадцатый — Позов Дима... — Любимчик, — в один голос фыркнули мы с Макаром, мигом утыкаясь в парту. Как говорится, мордой в пол. Спасибо, Дубова ничего не услышала, а то отхватили бы сейчас по самый третий-Ньютоновский. — Так, пока вы повторяете, распределим задачи. Первая, Маша Фролова, твоя. Вторую давайте-ка Макаров возьмёт... — Пхахах, лошарик, — дружелюбно ткнул я его в плечо. Илье, кажется, шутка не зашла. — Третья для Шастуна, — блять. — Чья бы корова мычала, — усмехнулся друг, отзеркалив мой жест. — Так, и четвертая. Максим, пойдешь? — почему ты нас не спросила, женщина!? — Хорошо, — он еще и согласился, ой, дурак. Хотя че ему, он физику сдает, он, блять, непробиваемый. Те долгие двадцать минут, которые девочки потратили на объяснение своих тем, и те минуты, что ушли на задачи Макара и Маши, дали мне надежду, что на меня времени не останется. Хуй тебе, Антошка, в ладошку, на. — Садись, Макаров, три, — устало выдыхает Ольга Анатольевна, смотря на него поверх очков. Она их хоть иногда снимает? — Благодарю! — театрально прижав руку к сердцу, Илюха ретируется к своему месту, и тут я, значит, понимаю, что будет дальше. — Шастун, чего сидим, кого ждем? — Иисуса Христа, — Ты готов? — один раз живем, хули нет? Не попробуешь — не попробуешь. — Да, — пиздабол. Долгие десять минут позора, почти схваченный инфаркт и заслуженный лебедь в журнале, и я снова сижу за своей родной второй партой. Блять. Два, у меня два. Просто ахуенно. Лучше неделю я еще не начинал. — Не кисни, Тох, прорвемся, — тихо бросает меня Журавль, завидев мою кислую мину. Я молча показываю ему два больших пальца и утыкаюсь в учебник. Ты-то прорвешься, ты не отвечал.***
Математика проходит не лучшим образом. Вы знали, что, когда о контрольной не предупредили — это не "какого хуя, кто так делает", а "вы должны всегда знать материал"? На чистоту, я больше к первому варианту склоняюсь. Как и большинство из класса. Но тут, видите, как — встречная чистота — это никого не***
История. Люблю этот предмет на самом деле. Когда что-то говорят, фильмы какие-то показывают там, но не когда "Небольшой опрос по терминам". Серьезно, блять? Вы угораете? Вас что с утра министр образования укусил, сука? Больше всего в таких опросах мне нравится то, что они не на всех. Три-пять человек из класса, ну самые везунчики, знаете. Больше всего в таких опросах мне не нравится то, что среди этих везунчиков обязательно будешь ты. Что ж, сегодня определенно не мой день.***
— Конец месяца, думаю, если мы один урок поиграем, ничего страшного не случится, — добродушно заявляет нам Лазарев, вертя в руках мяч. Бас-кет-боль-ный, блять, мяч. Пакуйте узелок, я в закат.***
Знаете, что самое лучше за сегодня? Нет, не двояк по физике. Нет, не контра по матану. И нет, не срез по истории. Самое лучшее, сука, то, что я огреб баскетбольным, блять, мячом по харе. Понимаете как? Вот и я не понимаю. — Антош, как голова? Не кружится? Может к медичке? — Оксаночка, девочка моя, крутится рядом сейчас так не вовремя. Я ж и так взвинчен-ща-рванет. — Все в порядке, Окси, правда, — я максимально мягко отталкиваю ее от себя, идя в сторону раздевалки, где меня перехватывает Сергей Вячеславович. — Жив? — он быстро мажет взглядом по моему лицу, все еще крепко держа за локоть. — Да жив, жив. — Куда прилетело? — он мягко осаждает меня на лавочку у своего "кабинета", приземляясь рядом. — По харе прилетело, ну Сергей Вячеславович, можно я пойду?! — ну не выдержал че. Ну задолбало меня все за сегодня уже, правда. Если б я мог не орать, я бы не орал. — Успокойся ты, убитый-раненного, — он оборачивается в сторону поля, кого-то выглядывая, — Илья Макаров, подойди, пожалуйста! — Макар, и без того палящий в нашу сторону, тут же сорвался с места, — Дотащи этот вареник до кабинета медсестры, пусть посмотрит все-таки. Справишься? — Не вопрос, — кивает он, улыбнувшись, — Погнали, горе-защитник, — он ловко закидывает мою руку себе на плечо, волоча к выходу, пока я молча плетусь следом, не видя в этом надобности — сам ведь спокойно хожу. Ну ладно, вам же виднее.***
— Все в порядке. Просто ушиб. Холодное прикладывай, чтобы синяка большого не было, понял? — понятно, а почему вы говорите это Макару, а не мне? Меня что уже недееспособным признать успели? — Понял, спасибо, — вопреки упертому другу, из кабинета я выходил на своих двоих. — Нормально сам? — спасибо, блин, правда. Он все равно обеспокоено трется рядом, когда я отказался от его помощи. Почему я раньше никогда это не ценил? Либо слишком сильно прилетело, либо прилетело по зоне сентиментальности. — Нормально, — даже улыбнулся. Не хочу, чтобы он еще и из-за меня переживал.***
Литература. Единственная отдушина за сегодняшний день. Потому что Пашка. Который... Что? Куда-то сваливает? — Так, шкеты. Слушаем сюда. Меня срочно в администрацию вызвали, поэтому — на столе лежат листы А4 и список тем. Каждый берет по теме и пишите сочинение. Не успеете, дома заканчиваете. Через два месяца уже декабрьское-итоговое, так что ноги в лапки и вперед набивать руку, — как красноречиво, Павел Алексеич. — Так точно! — приложив руку к виску, выкрикнул Журавль. — Вот и отлично. Все, меня нет. Звонить только в случае обрушения школы. Или если Шастун обниматься захочет. Короче только в экстренных ситуациях! — по классу расходится гулкий смех под мое возмущенное "ээээй", — А да! Я надеюсь, вам не нужно объяснять, как себя вести? — Обижаете, Павел Алексеевич, — тянет Макар, вчитываясь в распечатанные темы сочинений. — Ну и слава богу. С этими словами Пашка уходит. И пошел Армагеддон...! Да ладно, нет. На удивление все тихо коптились над собственными работами, что-то перечеркивая и переписывая по десятку раз. Эх, школа. Вообще, я сочинения люблю писать. Фантазия есть и спасибо. Мне нравится на свободные темы писать. Дали тебе проблему — и пиши, рассуждай сколько влезет. А вот по книж... Книга! Я опять про нее забыл. Надеюсь, Арсений еще не ушел домой. Хотя, будет он сидеть ждать меня, ага, как погоды у моря. Надо сходить расписание глянуть. ... кам писать не люблю.
***
После звонка все сонно поплелись на выход. Литература, возможно, позиционирует себя не как самый активный предмет, но чтоб настолько? Я наскоро попрощался с пацанами, аргументируя это тем, что расскажу все позже — гений мысли просто, блять — на самом деле мне хотелось взять время на "подумать" и выдать им объяснения покруче "я уснул на подоконнике, кстати с тобой, Макар, и теперь должен принести географу почитать." У доски расписания я оказался уже через две минуты. А потом еще столько же искал в нем Попова. Тааак. У него сегодня... Нет уроков? Он что, сука, сказать не мог? Я же четко сказал "в понедельник принесу", а он четко ответил "хорошо". Ну и нихуя хорошего, если что. Как это понимать? Вопреки своей вопиющей раздражительности, я решил подняться обратно на четвертый, вдруг он там — сидит ждет меня в свой выходной, как выяснили, блять, день. И знаете, к моему глубочайшему удивлению, дверь в кабинет географии открыта. Вопросов к нему все больше и больше. Однако, здравствуйте, пожалуйста. — Здравств... — на меня испуганно обернулась уборщица, чуть не выронив швабру из своих маленьких ладошек. Она не понимающе моргнула пару раз, склонив голову, мол, чего тебе, — А Ар...Ммм, нет, ничего. Извините, — в этот момент я почему-то посчитал, что не сильно хочу строить с ней диалог. Слишком много факторов-раздражителей было за сегодня. Былой настрой, так скажем, пал. И как говорилось все в той же книге — «именно по этой причине я, со всем, что есть во мне, поворачиваюсь и ухожу», но... — Привет! Меня ждешь? — готов поспорить, если бы ведро уборщицы стояло ближе, я бы уселся прям в него. Ну и, если бы географ не ухватил меня за локоть вовремя, например, как сейчас, — Я тебя напугал что ли? — он неловко улыбнулся, осторожно опуская мою руку, и заглянул в класс, — Наталья Егоровна, простите, пожалуйста, Вы скоро? — Уже почти, мой хороший, — мило отзывается женщина, встряхивая старую тряпку. Мы отходим к окну и глупо переглядываемся, не находя, что сказать. И тут я вдруг каааааак вспомню, аж в глазах зарябило. — У Вас же сегодня нет уроков, — Арсений Сергеевич молча кивает, улыбнувшись краешком губ и зачем-то оглядывается назад, — Что Вы тогда здесь делаете? — Можете проходить, — оповещает нас Наталья Егоровна, кажется, и удаляется под скрежет своих резиновых тапочек. — Ради тебя пришел! Пойдем, — смеется он, и шагает в сторону кабинета, — Шоколадку будешь? Что блин? Шоколадка? — Н...Нет. Он замирает, держа в руках уже на половину растаявшую плитку Альпенгольда и просто смотрит на меня как на последнюю сволочь, явно не ожидая, что ему откажут. — Спасибо, я неЗнаете, это был наш первый момент, первый разговор наедине. Он тогда, да и сейчас, кажется мне таким неловким, непонятным. Скомканным листом бумаги, на котором осталось так много незакрытых вопросов, а его взяли и подожгли. Бесцеремонно. Безапелляционно.
Мне все еще интересно, зачем он пришел в тот понедельник. Возможно, это вообще не имеет никакого значения, но это один из тех вопросов, что были на том листе. Один из тех вопросов, что больше никогда не найдут своего ответа.
Один из многих, я бы сказал.