***
Приглушённый свет, льющаяся из радио музыка с блатными нотками, пьяный смех и громкая брань. Местный паб славился своими развлечениями. Однако зайти туда мог только человек из «высшего общества». Вильгельм сидел за самым дальним столиком. Он полюбился ему тем, что за ним никогда не сидели, и сюда почти не падал свет. Идеальное место для наблюдения и изучения местных обитателей. До его слуха то и дело доносились обрывки фраз: — Да на третьем пальце стало ясно, что это был не он. Но ты же знаешь Бурбона. Он когда во вкус войдёт, то хоть на цепь сади. —… этот идиот залез в генератор, никого не предупредив. Естественно нужно было тыкнуть на кнопку именно в этот момент. Пол дня потом стены отскребали. — Говорят, что некоторых отбросов из штрафного батальона одевают в пояса из взрывчатки и посылают на укрепления. Прям настоящее смертники. Жуть. Лучше уж пулю, чем такая смерть. Вильгельм наблюдал за эпицентром шума — игорным столом, где совместили рулетку, покер и бинго. Вилли ничего не видел общего с их вечерними посиделками. Чувствовалась какая-то необъяснимая наигранность и фальшь. Играли в казино на патроны калибра 5,45×39. Здесь это нечто вроде валюты. Военные склады были забиты ими, поэтому и решили заменить раздачу пайков на выплату зарплаты. За одну смену рядовой рабочий получал четыре патрона. Обычный солдат — десять. Бригадир — пятнадцать. Командиры и немногочисленные офицеры — двадцать пять. За два патрона можно было сытно поесть или снять ночлег. За пять купить бутылку коньяка. Такая же стояла на столе у Вильгельма. Элизабет ежедневно снабжала его пятнадцатью патронами. Самым же дорогим, что для многих считалось роскошью, оказалось снять… — Эй, красавчик, — женский голос вывел Вильгельма из раздумий. — Чего такой грустный? — игриво спросила девушка, вывалив на стол полуоголённый бюст. — Пошли, я знаю средство от хандры. Всего десять пулек и я твоя. — Отвянь, — бросил Вилли, едва глядя на неё. — Странный ты какой-то, — грустно протянула путана и покинула его общество. Вильгельм даже не взглянул в её сторону и продолжил пялиться в сторону стола. — Зря ты Птичку обидел, — послышался за спиной баритоновый голос. — Она кому попало свои услуги не предлагает. — С кем имею честь говорить? — спросил Вильгельм, не оборачиваясь. — Эрвин Кнут, командир Гвардии Гвина. — Садитесь, командир, — Вильгельм вяло махнул в сторону свободного стула рядом с собой. — Я угощаю, — он наполовину наполнил стакан коньяком. — Если тебя угощают, отказаться — верх нахальства, — офицер присел, его тяжёлые сапоги бряцнули о пол. Вильгельм мельком взглянул на него. Высокий, немного худощавый парень примерно его возвраста, с мужественным, но симпатичным лицом. Девчонки таких любят. На его лоб упала густая тень; поправив золотые волосы, он осушил стакан до дна. — Чем я вас заинтриговал, Эрвин? — Вильгельм особо не хотел услышать ответ на свой вопрос, просто хотелось поддержать беседу. — Понимаешь, ты в нашем муравейнике почти живая легенда. На улицах только и слышно что о главаре Тёмного сектора. Но ты меня заинтересовал не этим. Если какой-то счастливчик попадает в наш тесный и «дружный» коллектив, он всеми силами укрепляет своё положение связями, знакомствами и услугами. Я за тобой слежу неделю, — он мгновенно заметил недовольство Вильгельма и вскинул руку. — Прости, приятель, но госпожа Элизабет приказала, а я как-никак обязан ей своим местом. За всю неделю ты ни с кем, кроме бармена, не заговорил. В чём дело, хмурый? — Чем больше я отсюда наблюдаю, тем меньше мне с кем-то хочется вести «светскую» беседу. — Оно и не удивительно, — командир понимающе улыбнулся. — Когда я впервые попал в Генеральный штаб, меня, мягко говоря, охватил культурный шок. Не думал, что нами руководят кретины, у которых вместо мозгов говно перемешанное с бухлом. — Я просто хочу договориться с Гвином и поскорее убраться отсюда, — заявил Вильгельм. Эрвин прыснул. — Ты думаешь, что сможешь с ними договориться? — он налил себе ещё один стакан коньяка, опустошил его одним махом, а затем вздохнул и хлопнул Вильгельма по плечу. — Друг мой наивный, их устроит только одно условие: когда вы все согласитесь сдохнуть. Можно не сразу, а постепенно. По одному. Генеральный штаб может даже стравить ваши группировки между собой — что угодно только не оставлять в живых. Открой глаза. Вы ведёте переговоры с головорезами, которые ещё вчера спали за решеткой в собственной блювотине. Вильгельм окинул его оценивающим взглядом: — Но ведь ты не такой. Элизабет тоже. Если всё так плохо, почему вы им служите? Взгляд Эрвина на секунду смягчился. — Элизабет заботится о других и не может бросить их на произвол судьбы, — серьёзно ответил он. — И я тоже. Я не могу бросить своих людей. Вся криминальная грязь перебралась к верхушке власти, а под пули лезем мы, обычные ребята, взявшие вместо книжки винтовку. Но, — Эрвин оглянулся на других посетителей паба и перешёл на шёпот, — это не надолго. Господин Гвин в прошлом тоже бандит, но он не дурак. Он —достойный лидер и хочет процветания государства, а потому однажды избавится от этой шушары, — он кивнул в сторону игрового стола. — Будь уверен, рано или поздно так и случится. — Если ты так говоришь, то и нам нечего бояться. Эрвин покачал головой: — Кажется, ты меня не понял. Прямо сейчас вы не выгодны Гвину. Ты, твои дружки, твоя анархическая жизнь. Это идёт вразрез с его системой и с идеалами Хартии. Вилли побледнел. Дурак, как же долго смотрел и ничего не видел. Он понял, что все они влипли, только сейчас, хотя провёл в Хартии уже несколько суток. — Что ты предлагаешь? Эрвин опустил пустой стакан из-под коньяка на стол: — Не то чтобы у вас был какой-то выбор. На твоём месте я бы бежал подальше. Но ты не я — решай как знаешь. Может, тебе удастся уболтать Гвина. Но это не моя забота. Я солдат, и от меня требуется только одно: исполнять приказы, не обдумывая их.***
С самого начала было ясно, к чему всё идёт. В день, когда в Генеральном штабе узнали о существовании «Тёмного сектора», Эрвин уже предполагал, что они станут новой целью. Как недавно еврейские общины на юге. Судьба свободных территорий всегда одинакова. Еврейские общины стояли на пути к Чёрному морю, а «Тёмный сектор» стоял на пути к бывшей столице. Кроме того их люди убили хартийский разведотряд, а это непростительно. Для Хартии оставить «Тёмный сектор» безнаказанным, означало дать другим протестно настроенным новым гражданам повод усомниться в силе государства. Гвин не одаривал чужаков милосердием, но с политической точки зрения его жестокость была оправдана. Вечный вопрос о любви и страхе быстро решается одним фактом: без крайних мер правительству невозможно добиться порядка. Испытываемая людьми любовь зависит от них самих, страх же зависит от действий правителя. Всегда надёжнее полагаться на то, что находится в твоей власти, а не во власти других. Вот почему у мирного договора с «Тёмным сектором» изначально не было ни единого шанса на успех. Гвин знал это, Эрвин тоже. И Лиза должна была понимать. Эрвин не сомневался, что она знала эти простые истины ничуть не хуже него, однако всё равно не упускала возможности запустить свою прекрасную ручку в «дела новых территорий» ни до вторжения армии Хартии, ни особенно после. Генералы штаба не смели высказываться в сторону Элизабет в присутствии Гвина, но, сидя в пабе за стаканом крепкого, то и дело клацали зубами на её «бабские» методы решения проблем. Эрвин помалкивал и кивал, но в глубине души восхищался Лизой. Ни один генерал-подрешёточник понятия не имел каково это: выйти к толпам рассерженных, голодных, переполненных ненавистью новых граждан, чтобы успокоить и дать надежду. Именно этим и занималась Лиза. Пока армия Хартии под верховным командованием Гвина пёрла вперёд, сметая всё на своём пути, Лиза шла следом, объединяла людей и приучала к новой реальности. Без неё Хартия рисковала очень быстро превратиться в лоскутное одеяло, единственной связывающей нитью которого стала бы общая ненависть к Гвину. Правитель, который выбирает жёсткие методы, рискует переступить тонкую черту между страхом и ненавистью, но Гвину повезло — от этого его оберегало милосердие Лизы. За месяцы службы Эрвин научился идеально входить в роль солдата. Он не оспаривал ни одного приказа, убивал сам и посылал других на смерть, если того требовали обстоятельства, однако так и не смог научиться испытывать удовольствие от своей работы. И он всё так же презирал тех, кто не чувствовал брезгливости, купаясь в чужой крови. Когда Лиза попросила поделиться информацией о «Тёмным секторе», Эрвин согласился без колебаний. Не только потому, что ему хотелось помочь старой подруге. Главная причина состояла в том, что ему ужасно надоело отправлять людей на смерть. Командующий Гвардии должен быть готов к этому, но Эрвин стремился избегать бессмысленных, напрасных жертв. Ему ещё хотелось надеяться на лучшее. Подготовка к переговорам далась им сравнительно легко, однако он быстро утратил надежду на мирное разрешение дела, потому что главным препятствием на пути к миру стал сам господин Гвин. Сколько бы тот ни пытался делать вид, что прислушивается к просьбам Лизы, правда то и дело вылезала наружу: он не мог не покорить «Тёмный сектор». Но предсказать, как именно Гвин решит это воплотить, никто не осмеливался. Мог ли он передумать и не вырезать всех под чистую? Маловероятно. Но всё же... Когда Лиза попросила Эрвина последить за послом, он снова согласился помочь: не мог позволить ей разгуливать по офицерскому корпусу и таскаться по злачным местам, в которые зачастил Вильгельм. Кстати о Вильгельме. После недели ненавязчивого наблюдения, Эрвин начал симпатизировать этому человеку. Хмурый малый любил немного выпить в одиночестве и почти ни с кем не разговаривал. Будь лидер «Тёмного сектора» действительно настроен на грядущий бунт против Хартии, побольше бы озаботился своей репутацией и налаживанием связей. Пассивность Вильгельма ясно дала понять, что Лизе удалось усыпить его бдительность; он правда не понимал, во что влип. По собственной наивности Лиза пообещала «Тёмному сектору» право на самоуправление в рамках подчинения Хартии. Только вот ни о каком самоуправлении в таком государстве, как Хартия, не могло быть и речи. Эрвин не должен был говорить с Вильгельмом, но всё же нарушил благоразумный запрет, чтобы открыть глаза этому несчастному анархисту. Он лукавил, когда говорил, что лишь безропотно исполняет приказы. Исполнять приказы не обдумывая для него было не так просто, как для прочих. Даже если Эрвин согласно кивал и говорил «так точно», мысленно не мог не анализировать поступающие задачи. Он умел думать своей головой и принимать решения самостоятельно поэтому и оказался на месте командира взвода, а затем командира элитного подразделения. «Командир Гвардии» подчинялся господину Гвину, но «Эрвин» служил лишь себе одному. — Ещё раз повторяю, — голос Элизабет был слышен издалека. Она вела Вильгельма по узкому коридору, — если он что-то говорит — не перебивай, а выслушай до конца. Если предложит выпить или закурить — согласись. Он очень обижается, когда отказывают. И, пожалуйста, — они остановились прямо перед дверью с номером восемнадцать, — старайся избегать его взгляда. Его очень бесит, когда смотрят в глаза. Что же, удачи тебе, — Лиза потянула за ручку. — Не наломай там дров. После её поучений Вильгельм несмело скрылся за стальной дверью кабинета господина Гвина. Эрвин спокойно наблюдал за происходящим, стоя на своём посту. Солдаты Гвардии посменно несли наряд у восемнадцатого кабинета, но командир выполнял эту работу чаще всех. В служебное время Эрвин почти не отходил от Гвина, был для господина одновременно и охраной и главным советником. Элизабет отступила, но так и продолжала смотреть на стальную дверь, будто могла видеть сквозь неё. Она пыталась сохранять внешнее спокойствие, но её веки слишком часто моргали, а ресницы подрагивали. Длинными пальцами Лиза едва заметно теребила серебряный браслет, растирая тонкое запястье и, немного покусывая, облизывала пересохшие губы. Губы у неё неяркие, нежно-розовые, но чувственные и, должно быть, очень мягкие. Эрвин с опозданием осознал, что разглядывал её, и вздрогнул от отвращения к себе. Что за ерунда? Думать о таком было странно, неподобающе. Особенно сейчас, когда Лиза стояла в нескольких шагах от него и сильно беспокоилась. Тревожная, бледная, мрачная. Она слишком устала. «Я тоже, Лиза. Я тоже устал марать руки в крови». — Надеюсь, у него получится, — он поймал взгляд карих глаз и легонько улыбнулся, чтобы хоть как-то успокоить её. Лиза вздохнула. — Я тоже надеюсь, Эрвин. Я тоже.***
В комнате было тепло и уютно. Сразу стало заметно, что к ней приложилась женская рука. Тихо играла классическая музыка, издаваемая граммофоном. В углу сладко спал шпиц, перевернувшись вверх тормашками. Вильгельм сначала подумал, что это большой комок ваты, но его переубедил тёмный нос в районе мордочки. — Ну здравствуй, Вильгельм, — Гвин развернулся в кожаном кресле. Он был одет парадный мундир. В руке дымила сигара. — Лидер Тёмного сектора. Прошу, — он указал на компактно уложенные сигары, — угощайся. — Спасибо, — Вилли всё же мельком взглянул в глаза альбиноса. Его взгляд был несокрушимо пуст. — Знаешь, — Гвин протянул ему зажжённую зажигалку, — моя армия всегда несла потери, но такой ущерб смогли нанести только вы. Когда мне доложили о разгроме отряда Марка, я пришел в ярость, потом мной овладел интерес, а затем я проникся уважением к достойному сопернику. Кто составлял план операции? Можешь не отвечать. Держу пари, что Барон. Вернее не Барон, а Эльза. Как никак генеральская дочка. Не удивляйся, я много чего на вас нарыл, — он хлопнул по плотной стопке папок. — Как жаль, что она не на нашей стороне. Очень сложно руководить тем говном, что в моём Генеральном штабе. Плохо, что там сидят люди, понимающие только язык силы. — Не верю, что всё так плохо. — Всё очень плохо. Весь мир провонял, Вильгельм. Кругом одно дерьмо. Единственный ответ на зло — это зло. Люди ничего другого не понимают. Только зло. Сожги человеку сарай — это он поймет. Отрави его собаку. Привяжи наручниками к батарее и направь пистолет. Только тогда он станет вести себя по-человечески. — Твоя точка зрения отвечает на много вопросов. И тем не менее, не порождает ли зло ещё большее зло? — Чтобы победить дьявола, нужно превратиться в кого-то похуже. Я готов стать хоть Богом, хоть порождением тьмы, если так нужно для Хартии. — Не до конца понимаю тебя. — Вильгельм, что такое по понятиям человека Бог? — Я этим особо не интересовался. — Это, прежде всего, крыша. Если эту крышу ублажать, давать деньги доверенным лицам этой крыши, дарить безделушки, строить для них специальные домишки, то в некую важную минуту крыша присылает пацанов с крыльями и пацаны разбираются хоть с внешним военным врагом, хоть со смертельной эпидемией. Любой готов дать себя обмануть, лишь бы не брать на себя какую-либо ответственность. — Не стоит грести всех под одну гребёнку. — Ещё как стоит! Мы — поколение сильнейших и умнейших людей, что когда-либо жили. С потенциалом, растрачиваемый впустую. Целое поколение работников бензоколонок, официантов — рабов в белых воротничках. Реклама заставляла нас покупать тачки и тряпки. Мы вкалывали на ненавистных работах, чтобы купить ненужное нам дерьмо. Мы были пасынками истории. Ни цели, ни места. На нашу долю не выпадало ни Великой войны, ни Великой Депрессии. Наша Великая война — духовная. Наша Великая Депрессия — наше существование. Нам внушали по телевизору, что однажды мы станем миллионерами, ки́но и рок-звездами, но на самом деле нам этого никогда не светило. Постепенно правда начала доходить до нас и бесить, страшно бесить. А когда сорвали стоп-кран, вся накопленная гниль полилась по миру. Нас обманули, кинули, как лохов, перед этим не сказав по телеку, что делать. Поэтому мы начали заниматься тем, что умеем лучше всего — идти по головам, толком не понимая ради чего. Это всё делалось на уровне рефлексов, оставленных в наследство старым миром! Крик Гвина разбудил шпица и тот сорвался с места, побежав к хозяину со звонким лаем. — Тучка! Не сейчас, я занят. Тучка заскулил. — О боги, — альбинос взял шпица на руки и принялся гладить. — На чём мы остановились? Неважно, не бери в голову. Я готов дать вам автономию в своём государстве. Но мне нужно, чтобы ты доказал свою верность. Ты готов выполнить моё условие?***
— Что значит: «Мне нужно время подумать»?! — взревела Барон. — Мы его ждём с хорошими новостями, а он угнал машину и сбежал. Вильгельм молча глядел в окно. Как раз все собирались на обед. — Какого хрена ты молчишь? Отвечай, что за цирк ты устроил? — Барон, тише, — поднял ладонь Алексей. — Дай ему сказать. Вильгельм молчал. Больше всего на свете ему хотелось исчезнуть с чердака и стать чем-то незримым. Ветром или небом. Тем, кому нет дела до земных невзгод. Вилли набрал воздух в лёгкие и выпалил: — Гвин сказал принести твою голову, Барон. — Что? — побледнела блондинка. — Ты всё правильно услышала. Он боится оставлять тебя в живых. Боится, что ты можешь посеять бунтарские мысли. — Зашибись просто, — прокомментировала Алиса. — Что теперь, Вильгельм? — спросил Алексей. — Скорей всего этот псих уже поднимает войска. Через несколько дней они будут здесь. — Сколько сейчас в его распоряжении солдат? — поинтересовалась Барон. — Не знаю. Элизабет обмолвилась, что они ведут затяжные бои на юге. С какими-то еврейскими общинами. Я особо не вникал. Но, кажется, сейчас он на нас может бросить только элитный резерв. — А у нас около триста человек, что могут держать оружие, — ответил Алексей. — Если учитывать и людей Барона. Что будем делать, Вильгельм? — Я предлагаю бежать. Ребят, мы не выстоим. Это огромная и страшная сила. — Куда, Вилли? — Ты же исследовал болота. Пройдём через них. — Даже если мы их пройдём, куда нам податься? — спросила Алиса. — Все наши усилия вложены в эти стены и в эту землю. Не знаю, как остальные, а я остаюсь. Из снайперской винтовки я успею забрать несколько вояк. — А о детях ты подумала, горячая голова? — заметил Алексей. — Детей спрячем в лесу, — ответила Барон. — Пусть занимаются ранеными. — Ранеными?! — опешил Вильгельм. — Вы собрались сражаться?! Я им про армию из тысячи головорезов рассказываю, а они на бой собрались. Ну писец. — Вильгельм, — обратилась Алиса, поднимаясь, — давай спросим у ребят. Послушаем, что они скажут.***
В столовой как всегда было весело, шумно и вкусно пахло. — Минуту внимания, — крикнула Алиса, хлопая в ладоши. Ёе постепенно обступили полукругом. — У нас возникла небольшая разница во мнениях. Помогите нам её решить. Скажите, если бы завтра на наши земли пришли хартийцы, как бы вы поступили? — Сражался, — не задумываясь, ответил парень. — Гнала бы красноповязачных поганой метлой! — Пусть попробуют только появиться здесь! — Я вас поняла, — успокоила толпу Алиса. — А если бы нам предложили мир. Но мы должны были предать нашего друга. Вы бы согласились? — Никогда! — единогласно ответила толпа. — Никогда? — удивилась Алиса. Прямо перед ней стояла русая девочка, что кричала громче всех. — И, несмотря на страшную опасность, ты готова сражаться? — Да! — бойко сказала девочка. — Я никогда не предам друзей! И не сбегу. Никогда! — Что же, — глаза Алисы стали влажными, — я вас поняла. Если этот седой думает, что мы сдадимся на его милость или бежим как крысы – он очень ошибается! Её слова заглушил дружный крик.***
— А я думал, мы друзья, — глядя на взломанные двери гаража, прошипел Гвин. — Приказания, Холод, — подал голос штабной офицер. На зоне его звали Козырем. — Поднимай гарнизон. Всех, даже Гвардию. Устроим этим выродкам визит. Офицер поспешил в штаб. — Прости, Лиза, — прошептал альбинос. — Так надо. Ногу неожиданно прошило острой болью. Гвину пришлось приложить немало усилий, чтобы не свалиться в грязь. «Сегодня сделаем исключение, — подумал Гвин. — Нужно попросить Элизабет вколоть одну дозу. Она поймёт. Она всегда выслушает, поймёт и даст совет. Всегда».