***
Крик, от которого стынула кровь в жилах, и слёзы от невыносимой боли. Бледные ладони со всей силы сжимали белую простыню. Будто это помогало облегчить агонию. От страшных конвульсий по всему телу душа была готова покинуть бренную плоть. — Матушка, — говорила Глифи, — буквально ещё немного. Я верю в вас. Эстер, сквозь слёзы, взглянула на неё. Лидер летавиц совсем ослабела. Туберкулёз мёртвой хваткой медленно и верно забирал у девушки последние жизненные силы. Правда у болезни не было ни единого шанса оборвать ту, ещё не родившуюся жизнь. Это было единственной причиной, почему Эстер вела заведомо проигранную борьбу. «За сестёр!» Летавица собрала остаток сил в кулак и едва не сорвала голос в том последнем и отчаянном порыве. Под аккомпанемент женского крика добавился плачь младенца. Ему только предстояло узнать о том мире, где он появился. Познать ласку и боль, красоту и отвращение, героизм и предательство. Крохе было суждено стать одним из первых представителей нового поколения, что своей энергией обуздают столь безумный мир. — Какой крепыш, — прокомментировала Глифи, смывая с малютки всю прилипшую грязь. После этого его принялись пеленать. — Мальчик. Ах, какие же у него хулиганистые глаза! — Точно такие же как у Гоблена, — прошептала Эстер. Летавица улыбнулась. Она выиграла свою последнюю битву. Она не оставляет сестёр на произвол судьбы. Теперь ей позволено отдохнуть. Она лишь на секунду закроет глаза. И больше никогда не проснётся. — Матушка, что с вами?! — Глифи пыталась привести Эстер в чувство, но было уже поздно. — Матушка? Матушка… По щекам ещё катились капельки слёз, а губы так и застыли в блаженной улыбке. Лишь избранным тёмный жнец давал право провести последние секунды жизни с самим собой. Такая честь выпала Эстер. Смерть посторонилась, пропуская её вперёд. В другой мир. О котором никогда и никому не суждено узнать.***
Солнце совсем недавно скрылось за горизонтом, но уже не было видно ни зги. Путь по бездорожью приходилось освещать фонарём. Последние, что хотелось путникам после жаркой встречи с местными бандитскими группировками — это переломать ноги. Совсем недалеко уже виднелся яркий свет от местного трактира. Большое двухэтажное здание служило перевалочным пунктом для многих скитальцев. Его построили в самом начале весны. Такое явление было повсеместным. Предпринимательские умы быстро догадались, что можно неплохо подняться на таком нехитром деле. Нужны были лишь руки и небольшой капитал. Алексей снял обтягивающий голову капюшон, поправил кудри и глубоко вдохнул холодный воздух. Денёк выдался жаркий. Лёша даже думал, что сегодня его земной путь оборвётся, но обошлось. В такие моменты он всегда ценил жизнь и то немногое, что имел. Подходя к трактиру, он пропустил своих попутчиков вперёд, а сам несколько минут ещё побыл снаружи. Куря сигарету, Алексей тонул в ночи. В её власти, загадочности и незримой опасности. Лёша вызвался помочь прибывшим тамплиерам. Алексей почти ничего не знал о них, лишь обрывки информации. По пути они так и не проронили ни слова, но вот в бою храбрости им было не занимать. Они были как будто отголоском той давней рыцарской чести и доблести. Лёше лишь было в радость, что в мире появилась сила, призванная защищать всех слабых. В трактире, несмотря на полночь, было светло и жизнь била ключом. Это место полнилось историями и байками со всего мира, музыкой бардов и вездесущим запахом пива не самого лучшего качества. Сегодня большинство сидело в крайнем углу и играло в азартные игры. Несколько лежало на столе в пьяном беспамятстве. Тамплиеры терпеливо ждали, когда оформят их заказы. Карабины блестели от тщательной чистки и ждали, когда же снова послужат праведному делу. Воины походили бы на обычных бродяг, если бы не размашистый красный крест, вышитый на груди. Они служили Ордену. Ордену Красного Креста. Алексей решил не разделять их компанию, а сразу направился к трактирщику. Молодой брюнет с западноевропейской внешностью довольно улыбнулся, увидев желанного гостя — Всё прошло успешно? — спросил трактирщик, наполняя стакан высокоградусным напитком и протягивая Лёхе. Алексей взглянул на свои покрытые кровью ладони и ухмыльнулся. — Можно и так сказать, — вскоре ответил Лёша. — Значит, по-человечески не захотели? — Тамплиеры почти с ними договорились, но тут у них заиграла глупая человеческая гордость, — Алексей опустошил стакан и скривился. — Хорошо, что вовремя среагировали. Иначе нас бы перестреляли раньше, чем их. — Ты хорошо владеешь оружием. Не хотел бы стать одним из них? Вступить в Орден? — Нет. Во-первых, у меня свои заботы и цели. Во-вторых, там нужно платить задаток и заслужить признание. В-третьих, их главная база находится в Альпах, верно? На мой взгляд это немного далековато. — Тамплиеры скоро будут отправляться домой. Если хочешь, я могу замолвить за тебя словечко, и они возьмут тебя с собой. — Не стоит. Мне достаточно, что я помогаю тебе, а ты мне. — Ты и твоя подруга просто хорошие люди. Хорошим людям всегда приятно помогать. — Кстати, о подруге. Хорошо себя вела в моё отсутствие? — Когда она узнала, что я отпустил тебя на зачистку тракта от разного отребья, то устроила настоящий разнос. Почти дошло до порчи имущества. Слава Богу, она быстро остыла. Но чувствую, что просто так мне этого не простят. — Саманта никогда не держала ни на кого зла. В этом можешь быть спокоен. Она сейчас наверху? — Да. Скорей всего спит. — Я, наверное, к ней присоединюсь. Устал, как собака. — Конечно, отдыхай. Я очень благодарен, что ты даёшь возможность таким, как нам, спокойно жить и вести дела. Трактирщики это ценят. Постараюсь сделать всё, чтобы ты у нас был на хорошем счету. — Спасибо, шеф. Алексей неумело и наигранно козырнул, а затем отправился к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Дверь жалобно заскрипела и открылась, впустив в комнату кусочек света. Алексей очень тихо прошмыгнул в комнату. Небольшая коморка с двухместной кроватью, маленьким шкафом и занимающим почти всю стену окном, открывающим красивый вид на звёзды. Саманта, безмятежный ангелочек, спала. Она добродушно улыбалась. Кажется, ей снился хороший сон. Ему очень хотелось скорее присоединиться к ней, но Алексей вовремя остановился. Сначала нужно привести себя в порядок. Несколько суток под открытым небом, в диких полях и лесах, сделали его похожим на древнего монстра из мифов и легенд. Мир с каждым днём изменял Алексея всё больше и больше. Скоро он останется простодушным юношей лишь в памяти Саманты. А ведь ему только исполнилось девятнадцать. Сбросив с себя одежду и наполнив таз холодной водой, Лёша принялся смывать с себя грязь, кровь и мылить волосы. Алая масса, как назло, не хотела смываться. Будто намекала, что от такого не отмыться. Шум воды выдернул Саманту из сна. Осознав, что Лёша вернулся, она не смогла сдержаться. Девушка мигом выпрыгнула из-под одеяла и крепко обняла Алексея со спины. — Вернулся! Слава Богу, живой! — Тише-тише, — шикнул Алексей. — Перебудишь же всех. И я грязный, испачкаешься. — Ох, — Саманта взглянула на его ладони, — это кровь. Ты опять убивал людей? — Всё, что осталось от них человеческого — оболочка. Алиса когда-то о чём-то таком говорила. Теперь, через года, я с ней согласен. — Алиса, Вильгельм… Мы их ждём уже почти год. Ты уверен, что они не погибли? — Не знаю, — он отвёл глаза, не желая верить в самое худшее. — Палаточный городок мы так и не нашли. Единственный, на многие километры, признак цивилизации — этот трактир. Так что Вилли обязательно должен сюда заглянуть. А учитывая его специфичное имя для наших мест, то мы обязательно о нём что-то бы услышали. — И сколько же мы ещё будем ждать? — Ещё немного. Тебе уже наскучило это место? — Если честно — да. Я благодарна тому человеку за то, что дал нам приют, но здесь ужасно тоскливо. — Если Вилли так и не вернётся, уйдём обратно к летавицам. И я стану думать, как исполнить твою мечту. — Ты всё ещё помнишь? — Конечно. Как такое можно забыть? Саманта повисла на плечах Алексея и стала крепко целовать. Лёше было приятно, но в какой-то момент он отстранился. — Я так устал. Совсем нет сил на это. — Сегодня тебе больше не нужно тратить силы. Я всё сделаю за тебя. Лёгким движением руки Саманта повалила его на кровать. Сняв немногочисленную одежду, она отбросила её прочь. В этом броске бурлило желание жить и любить, бороться и жертвовать ради чего-то великого и вечного. Нагая, она нависла над Алексеем, как удав над кроликом, прикасаясь кончиками сосков к его коже. Лёша лишь смотрел в её наполненные страстью горящие глаза. Сейчас хорошая девочка ушла. Осталась лишь валькирия, встречающая уставшего воина в Вальхалле. — Общество летавиц на тебя пагубно повлияло, — ухмыльнулся Алексей. — Ты столь юна, а уже успела сполна вкусить запретный плод. — Замолчи и наслаждайся. — Уже. Стараясь не дышать, они сомкнули губы и сплелись в одно целое. Вероятно, в такие моменты человек находит ответ на вечный вопрос человечества. Наступило утро. Влюбленные блаженно спали в обнимку и наслаждались безмятежностью. Стук в дверь. Ещё раз, более настойчивее. — Кто? — недовольно рявкнул Алексей, попутно натягивая одежду. — Алексей, это я, — послышался голос трактирщика. — «Я» бывают разные, — ответил Лёша и открыл дверь. — Что случилось? — Вам нужно уходить, — с испуганным взглядом сказал трактирщик. — С какого перепугу? — Хартийцы. Через несколько часов они будут здесь. Они точно поймут, кто вы такие, и у всех нас будут проблемы. — Зараза, — Алексей побледнел. — Не волнуйся, мы быстро. Через пятнадцать минут они уже покидали свой временный приют. Рюкзаки были забиты под завязку вещами и провиантом, отданным благодарным трактирщиком. Они уходили, даже не оглянувшись. Возможно, это была их самая большая ошибка в жизни. С противоположной стороны дороги шла одинокая фигура. Подойдя к трактирщику, он с долей надежды спросил: — Не останавливался ли здесь кудрявый парень с зелёными глазами? «Хрен я тебе что-то скажу, хартийская крыса», — подумал трактирщик, глядя вслед Алексею и Саманте. — Нет, не припомню такого. — Точно? — Да. — Спасибо. Вильгельм опоздал. Опоздал всего на миг. Но, как известно, миг вершит судьбу последующих поколений.***
В конце ноября началась подготовка к походу на Южный полуостров. У Эрвина появилось много работы, он почти не жил дома, на недели задерживался в штабе вместе с консулом Гвином. Гвину нравилось новое прозвище, которое ему даровали жители столицы, и теперь уже никто не называл его просто господин Гвин. Послание из правительственного городка пришло поздним дождливым вечером в конце ноября. Эрвин проверял отчёты о ходе переподготовки танковых бригад и составлял график поездок по воинским частям, пока консул спокойно читал записку. Внезапно Гвин смял бумагу. — Маршал, не ждите меня. На сегодня я возвращаюсь домой. Эрвин с подозрением наблюдал, как консул в спешке покидал Здание Правительства. Какое срочное дело могло вернуть его в городок? Разве что новость о родах жены. Но было слишком рано: первая леди утверждала, что ей ждать ещё около месяца. Позже выяснилось, что догадки Эрвина в очередной раз подтвердились. У первой леди случились преждевременные роды. Уровень медицины даже в Киевусе оставлял желать лучшего. Последствия недоношенной беременности могли оказаться самыми ужасными: от инвалидности до мучительной смерти. Разорванная на куски правда, как по волшебству сплелась в цельное полотно. Эрвин не находил себе места, Лиза снова завладела его мыслями целиком и полностью. Первая леди… Какая нелепость! Всё это время он лишь обманывал себя. Лиза до сих пор значила для него больше, чем первая леди и даже больше, чем старый друг. Вопреки надеждам трепетные чувства к ней даже спустя время не угасли бесследно — продолжали тихо тлеть в душе. Дуновение ветра, одна искра, и они вспыхивали вновь. Как проклятье от которого Эрвин терял надежду когда-нибудь избавиться. Быть может, он недостаточно сильно желал забыть? Тлеющие угли любви то и дело причиняли боль, но одновременно с этим согревали сердце. Когда Лиза прогуливалась с ним по рощицам, обсуждала прочитанные книги, когда вышивала, сидя перед камином в его гостиной, даже когда Эрвин просто думал о ней, мир вокруг внезапно наполнялся жизнью. Тогда и только тогда, когда Лиза была рядом, он мог ощущать хоть какое-то человеческое тепло. В конечном итоге даже то, что она принадлежала другому мужчине, постепенно перестало иметь для него хоть какое-то значение. Кто-то мог посчитать это отречением от морали. Эрвин осознавал, что балансирует на грани, но он никогда не терял равновесия, никогда не нарушал границы. Никаких многозначительных взглядов или улыбок, никакого пыла в комплиментах, никаких прикосновений. Эрвин овладел притворством до превосходного уровня, о его истинных чувствах отныне не мог догадаться никто. Даже сама Лиза. Он посетил её при первой возможности. Лиза оправилась, но всё ещё была слаба. До встречи Эрвин старательно игнорировал слухи, что первую леди едва вытащили с того света, но, глядя на неё лично, не мог не заметить изменений: она сильно исхудала, её кожа посинела, а волосы поредели. Но в остальном Лиза выглядела здоровой и всё такой же прекрасной, потому что при всех следах пережитого страдания счастливая улыбка не сходила с её лица. Лиза наклонилась к детской кроватке и взяла ребёнка на руки: — Вот она, моя девочка. Девочка. Не наследник, как многие думали, а наследница. Прелестная белобрысая малышка, совсем крошечная, с большими и тёмными, как у мамы, глазами. Эрвин рассматривал её, пожалуй, даже слишком внимательно, он никогда не видел младенцев всего пары недель от роду. Особенно странно было осознавать, что это ребёнок не какого-то незнакомого человека, а его подруги детства. Лизе ведь всего девятнадцать, а у неё уже есть дочь... — Можете подержать её, — с улыбкой предложила она. Эрвин растерянно отшатнулся, споткнулся о пуф у кровати и чуть не упал. Увидев это, Лиза звонко расхохоталась. — Нет… — он покраснел от неловкости и быстро выпрямился, будто ничего не случилось. — Я никогда не брал на руки младенцев. Вдруг сделаю что-то неправильно. — Боишься не рассчитать силу? Ерунда, — она подошла к нему совсем близко, прислонилась плечом к плечу. — Вот — смотри. Руку вот так и осторожно положи её. Она пока никуда не убежит. Затаив дыхание, Эрвин всё-таки взял ребёнка на руки. Изабелла — так её назвал консул. Хорошее имя. Главное, чтобы потом оно нравилось владелице. Малышка весила совсем немного, а лежала на удивление спокойно, совсем не плакала, только подёргивала ручками в пелёнках. Её взгляд медленно бегал по лицу Эрвина пока не остановился на воротнике мундира. — Ты чего так, Изи? — с самой ласковой улыбкой Лиза погладила пальцами тонкие детские волосы. — Нам нравится красный цвет? Маршал, вы для неё как огромная погремушка. — Что ж… Тебе нравятся яркие цвета, да, Изабелла? — Эрвин широко улыбнулся, и малышка вдруг беззубо улыбнулась в ответ. — Ах, мой зайчонок, — заворковала Лиза. — Мы как раз учимся улыбаться, маршал, так что не стесняйтесь — стройте больше рожиц. Так мимика быстрее начнёт работать. Эрвин усмехнулся: — «Мы» учимся? — Да, мы учимс… — Лиза сообразила с опозданием, а когда поняла насмешку стукнула его по спине. — Т… Вы дурак, маршал! На самом деле то, что Лиза видела себя и дочь как единое целое, умиляло. Разве не здорово, когда появляется кто-то, кто нуждается в тебе и твоей помощи? Кто нуждается в твоей любви и любит тебя взамен так же сильно, а может даже сильнее. Конечно, когда-нибудь и это заканчивается. Эрвин невольно вспомнил своё детство. Сколько лет ему было, когда они с родителями отдалились настолько, что перестали понимать чувства друг друга? Он посмотрел на Лизу. Не хотелось думать, что однажды и она позволит себе допустить те же ошибки. Нет, с ней и Изабеллой такого не случится. Лиза слишком хорошо знает, какого потерять родителей. Терять родителей... Перед глазами вдруг поплыли лица молодых парней и девушек. Покрытые пылью тела множеств трупов, расстрелянных на поле боя, сожженных в подвалах, замученных в пыточных. А ведь у них тоже уже могли быть свои дети? Сколько сирот появлялось в Дивидеанской Хартии каждый день? Эрвин ощутил кровь и грязь на своих руках. И эти руки прямо сейчас держали младенца... Он тряхнул головой, пытаясь заглушить мысли. Что-то мягко коснулось его плеча. — Маршал, вам нехорошо? — Лиза тревожно смотрела то на него, то на дочь. Усилием воли Эрвин взял разум под контроль. Лиза не должна ни о чём беспокоиться — не в таком слабом состоянии здоровья. И подробности ей знать ни к чему. Когда Эрвин окончательно успокоился, уложил Изабеллу в кроватку. — Всё хорошо, первая леди, — окончательно успокоившись, Эрвин уложил Изабеллу в кроватку. — У вас прекрасная дочь. Лиза легонько улыбнулась, но всё ещё глядела на него с подозрительностью. — Можете почаще навещать её, маршал. Кажется, вы ей понравились. Он растерянно отвёл взгляд. Изабелла… действительно забавная, милая девочка. Такая хорошенькая. Может быть, он даже подумает над тем, чтобы в следующий раз достать для неё какую-нибудь игрушку. — Маршал, — Лиза запнулась и понизила голос, — мы можем поговорить? Происходящее в Генеральном штабе... Вы снова готовитесь к наступлению? А что с теми людьми, которых недавно арестовал «Отряд сто тридцать семь»? Те люди… Которые из них? Впрочем, это не важно. Они либо всё ещё в пыточном подвале Малыша Отто, либо… — Судя по вопросам, вы прекрасно осведомлены о происходящем, первая леди, — сказал Эрвин. — Простите, но сегодня у меня нет для вас новостей. «Что нужно каждому человеку? Безопасность и счастье. Мы сделаем столицу Дивидеанской Хартии самым безопасным местом в мире. Киевус станет неприступной крепостью, оазисом порядка среди пустыни хаоса. Он будет предметом зависти и подражания для остальных. Многие станут мечтать о том, чтобы попасть сюда, но пускать мы будем лишь тех, кто поклянётся и докажет делом свою готовность всеми силами приносить пользу Хартии. Остальные земли государства будут обязаны работать на процветание столицы. Найдётся много несогласных с таким порядком вещей, но я уверен, что Комитет безопасности решит этот вопрос. Мы заново создадим для людей утраченное прошлое. Мы дадим им надежду, что всё вернётся на свои места, а жизнь станет прежней. Мы обеспечим граждан ежедневным информированием о победах государства — так они смогут почувствовать себя причастными к величию. Мы внушим им, что только будучи частью огромной силы, Дивидеанской Хартии, можно добиться чего-то стоящего. Мы внушим, что только здесь прекрасный мир, а вокруг враги и бесконечный ужас. Ужас, с которым нужно бороться» — таково было видение консула Гвина будущего процветания Дивидеанской Хартии. С первым пунктом Генеральный штаб справлялся без осложнений. За год Гвардии удалось восстановить порядок в Киевусе. Отныне это место действительно можно было назвать самым безопасным если не во всём мире, то хотя бы в Восточной Европе. Впрочем, в сознании граждан прежнего понятия о мире больше не существовало — только Дивидеанская Хартия. Только государство консула. Удивительно как быстро и легко тысячи людей забывали, что когда-то мир не замыкался на их родном городе или стране — простирался далеко за пределы горизонта на Запад, Восток, Север и Юг, к десяткам других городов и других стран. Много ли осталось тех, кто до сих пор задумывался об этом? Много ли осталось тех, кто воспринимал других людей не как чужаков, заслуживающих только уничтожения? Да, с последним пунктом правительство справлялось даже лучше, чем с первым. Армейские рядовые больше не делились на фракции, зато теперь на них делились все граждане Хартии. Снова два типа: жители Киевуса и «остальные». Жители Киевуса после наведения порядка на улицах и успешных экономических реформ Анджея, наконец, смогли позволить себе хотя бы частично вернуться к прежней сытой жизни. За клятву быть верными Хартии и консулу они получали всё, что угодно: жильё, еду, одежду, места на оплачиваемой работе, гарантии безопасности. Почувствовав вкус благоденствия и изобилия, эти люди с головой нырнули в собственные заботы, добровольно соглашаясь ослепнуть и оглохнуть, лишь бы ничто более не нарушало их покоя. Что же до «остальных» — это те, на ком держалась страна. Живя далеко на окраине, эти люди трудились во имя процветание столицы. Естественный порядок распределения ресурсов: что-то не может взяться из неоткуда. Пока есть те, кто живут очень хорошо, будут и те, кто не по собственной вине обречены жить очень плохо. Люди с окраин не выбирали свою судьбу. Подчиниться или умереть — это не выбор. Однако, Комитет безопасности успешно внушал несчастным беднякам идеи о том, что они не так уж несчастны. «Вам нелегко, но это ненадолго. Консул озабочен вашим положением и обещает изменить порядок вещей», «Посмотрите на нашу армию. Через десять лет Хартия завоюет мир, но надо чуть-чуть потерпеть», «На прилавках не хватает еды, зато нас, хартийцев, враги боятся и уважают». И прочие сказки. Эрвин наблюдал за жителями окраин не сам, но глазами Отто и других соглядатаев «Отряда сто тридцать семь», затем отправлял туда своих людей, дабы подтвердить или опровергнуть доклады, но всё сходилось. Депеши не заставляли сомневаться: пока армия продолжает завоевания, а люди верят в консула и величие Хартии, ситуация будет стабильна. Маршал Эрвин, верховный главнокомандующий армии, неожиданно стал не просто исполнительной силой — опорой мира. Мира, которого на самом деле не существовало, но в который хотели верить тысячи людей. Отказаться от этой роли он мог только через могилу. Смерть планомерно становилась единственным исходом для тех, кто не желал вписываться в налаживающуюся систему. Аресты и пытки несогласных росли медленно, но не настолько, чтобы на них можно было закрыть глаза. Однако этим Эрвин и занимался каждую неделю: он просто старался не задумываться, какую по счёту подпись ставит на бумаги об арестах. Он просто исполнял поручения, надеясь, что совсем скоро это закончится. Такое ведь не могло продолжаться вечно. Анджей настаивал, что не всё так безнадёжно. Как министр экономики он регулярно говорил консулу: после похода на Южный полуостров Хартии понадобится много времени, чтобы вплести новые территории в цепочки снабжения и наладить товарно-денежный оборот. Гвин не возражал и обещал дать ему столько времени сколько потребуется. Но только после победы над островитянами.***
Всё началось неожиданно и одновременно. Со всех сторон из лестной чащи высыпали солдаты Хартии и начали убивать всех, кто встречался на их пути. Шок и трепет. Любимая тактика Эрвина. Только сейчас её использовали для подавления лестных обитателей. Атали руководила отчаянной обороной. Сражались как летавицы, так и нашедшие здесь приют жители поместья. Рокот выстрелов перемешался со свистом стрел. Деви вместе с Глифи выводила детей и пыталась найти путь к отходу из ловушки, куда их загнали. План на прорыв был уже готов, но тут внутри у летавицы всё похолодело. — Ребёнок! Кто-то забрал ребёнка матушки? Ей не ответили. — Чёрт… Асэди и Меди, нужно его вытащить. Сделайте это ради Эстер. — Не волнуйся, сестрёнка, — сказала Медига. — Мы мигом. Асэди и Медига, верные подруги, сёстры и храбрые воительницы, незаметно пробирались к покоям Эстер. Солдаты поджигали жилища и издевались над трупами павших летавиц. Сердца девушек пылали яростью к незваным захватчикам, но поделать они ничего не могли. Сёстры обязательно отомстят за этот день. Позже. И эта будет страшная месть. В доме Эстер было темно и летавицам пришлось на ощупь искать ребенка. — Где он спал? — спросила Асэди. — В колыбельной, — тихо ответила Медига, внимательно изучая контуры во тьме. В какой-то момент глаза летавицы загорелись.— А вот и она. Мальчик крепко спал, напрочь игнорирую происходящее вокруг безумие. Асэди аккуратно взяла ребёнка. Он недовольно замычал, заёрзался и продолжил сопеть. Летавица замерла, наблюдая за столь крохотным существом. — Никогда не держала младенца в руках. — Всё бывает когда-то впервые. Со стороны входа послышался шум и крики. — Я видел, как они сюда зашли, — услышали сёстры. — Поджигай! Выкурим их оттуда! — Сэди, убегай, — бросила Медига и стала стрелять из лука. — Меди, нет… Я же без тебя не смогу. — Сэди… — Медига взглянула ей прямо в глаза. — Запомни, что я всегда буду с тобой. Пожалуйста, спаси ребёнка. Хотя бы ради меня. — Пушистик… Сэди выпрыгнула из окна и побежала прочь. Рядом свистели пули, а слёзы предательски заливали глаза. Больше всего на свете она сейчас хотела умереть рядом с ней. Но сегодня ей было суждено жить. Таков был приговор судьбы. И он был безжалостным.***
Покорение полуострова началось в конце мая с нападения на болота. Хартия уже давно знала, кто проживал в этих местах: большая группа молодых женщин собралась в матриархальное племя на развалинах старого юношеского лагеря. Они называли себя «летавицы». Из оружия у них были копья и стрелы, из техники — ничего. Лёгкая добыча, как сказал Малыш Отто. На миссию отправился «Отряд сто тридцать семь» и передовой батальон Гвардии, но руководил Эрвин. После захода солнца, когда топи затихли, он послал солдат во внезапную атаку. Пользуясь высокой организованностью и превосходством в силе, Гвардия всегда била первой, вызывая у противника шок и трепет. «Отряд сто тридцать семь» придерживался иной тактики: пока гвардейцы убивали всех, кто вставал на пути, подрывники поджигали лес. Сухой торф прекрасно горел, огонь стремительно распространялся по зелёным зарослям. Ветки трещали, животные и птицы в страхе спасались бегством. Плотный дым опускался к земле, дышать становилось всё труднее. — Какая непростительная трата ресурсов государства, — проговорил Отто, но в его голосе не было ни капли сожаления. Он плотоядно ухмылялся, наблюдая за горящем селением и лесом. — Никто не просил заниматься такой самодеятельностью, — безразлично бросил Эрвин. Он внезапно осознал почему именно Малыш Отто всё чаще других оказывался с ним в паре на подобных миссиях. Консул ценил энтузиастов, а Отто Крюгер, руководитель «Отряда сто тридцать семь» и глава Комитета безопасности, кажется, единственный человек, который по-настоящему любит свою работу. Разведка, слежка, облавы, аресты, пытки и подрывная деятельность — вот задачи по его части. По сравнению с Отто Крюгером, старые друзья консула казались сопливыми мальчишками. При всей своей жестокости к подчинённым и врагам, больше всего они любили вкусно жрать, напиваться до беспамятства и трахаться. Они наслаждались жизнью без тормозов, а Малыш Отто наслаждался только долгими мучениями своих жертв. — Эти шлюшки достали уже всю округу. А что было бы, когда по этой дороге пошли караваны? Так что оставим критику, маршал. Труп врага всегда хорошо горит. — Командир! — к Отто подбежал взволнованный адъютант. — Дикарки атаковали северный фланг! Всех перерезали и скрылись! — Так преследуйте же их, идиоты! — рявкнул Отто. Вот и оно. «Отряд сто тридцать семь» умел эффективно бороться с безоружными гражданами, но не с вражеским сопротивлением. Отто — душегуб, а не солдат. Эрвин усмехнулся: — Заметь, Малыш Отто, почему-то с Гвардией таких проблем не возникает. Отто лишь недовольно фыркнул. Пока они двигались мимо горящих хаток разрушенного селения, Эрвин оглядывался по сторонам. Во тьме было сложно хоть что-нибудь разглядеть, однако ему показалось, что внутри ещё целого, не подожжённого дома на краю, что-то зашевелилось. Молча покинув компанию Отто, Эрвин решился подойти ближе. Даже если там ничего нет, нужно осмотреть уцелевшее. Он отодвинул закрывающую часть входа ткань и заглянул внутрь. Маленькое строение от пола и до потолка было завалено игрушками. Резиновые мячики надутые и спущенные, неваляшки, кубики, куклы, металлические роботы и мягкие зверята: мишки, кролики, лисицы, козлята, пони и слонята лежали на полу пыльными кучами. Эрвин шагнул вперёд, под сапогом что-то звякнуло. Он застыл на месте, посмотрел вниз. Погремушка. По спине пробежал холодок. Перед отъездом Эрвин подарил Изабелле похожую игрушку, даже успел несколько раз поиграть с малышкой. Она уже захватывала вещи ладошками... В единственную комнату через пробитую крышу проникал лунный свет и оранжевые всполохи пламени. Среди гор мягких зверят невозмутимо сидела маленькая фигура. Девочка лет десяти. Или карлица. Услышав чужие шаги, она открыла глаза. Зрачков у неё не было — только чистые белки, как у незрячей. Эрвин невольно поёжился. — Здравствуй, мальчик, — оскалилась незнакомка. — Я тебя уже заждалась. Эрвин нервно огляделся вокруг. Тёмная грязная обстановка теперь казалась жуткой. — Кто ты? — тихо спросил он. — Это сейчас не очень важно, — сказала она. — Важно, кто ты. Как часто ты задаёшь себе этот вопрос? Решимость вернулась, и Эрвин выпрямился. С чего ему бояться какой-то маленькой девочки? — Я маршал Дивидеандской Хартии. Она засмеялась. Не как старуха-ведьма, как самый обычный ребёнок: — Это всё для отвода глаз. Ты можешь руководить хоть миллионами солдатиков, обратить в пепел весь мир, но кто ты на самом деле? Чего ты хочешь для себя? На мгновение в мыслях Эрвина мелькнула темноволосая девушка, и его дыхание сбилось. — Я… — Ты же ужасно труслив, Эрвин Кнут, — перебила его девчонка. — С самого детства ты боялся выйти за рамки норм. Но вот границы правильного размыты, отныне для всех ты — герой. Но сам ты считаешь себя героем? Треск горящего леса стал отчётливее. Эрвин молчал. Происходящее не казалась реальным, творилась какая-то чертовщина. — Правильно, нет, — продолжала девчонка. — Ты лишь покорный пёс, верно выполняющий команды хозяина. Когда ты перестал задумываться, насколько ужасны эти команды? Когда перестал думать, насколько ты сам ужасен? «Никогда. Я никогда не переставал думать…» — хотел сказать Эрвин, но осёкся. Если он и правда постоянно мучился этими мыслями, почему тогда прямо сейчас стоял здесь, посреди горящего селения? Почему его гвардейцы в эту минуту убивали десятки женщин? — Чего ты хочешь? — спросил он, теряя остатки хладнокровия. Она вдруг перестала улыбаться: — Настанет день, когда тебе придётся решать за всех, Эрвин Кнут. Я очень надеюсь, что твоя трусливость не решит за тебя. — Маршал, — позади послышался голос солдата, — с кем вы разговариваете? Девочка потянулась к плюшевому медведю и тихо сказала: — Мне пора, мальчик. Надеюсь, ты задумаешься над своим бессовестным поведением. Голова медведя висела на хлипких нитях, Эрвин заметил это в последний момент, только когда девчонка запустила руку в игрушку и вытащила гранату. С жутким смехом она выдернула чеку. Сумасшедшая! Он среагировал моментально, выпрыгнул из дома и налетел прямо на гвардейца. Громкий взрыв оборвал смех слепой девчонки. Стены здания рухнули, навеки похоронив своего последнего жильца. — Маршал, вы целы? — гвардеец помог Эрвину подняться на ноги, тот едва мог пошевелиться сам. Тем временем бойцы Отто за руки тащили по высокой траве обессиленную блондинку в разорванной одежде. Всё её тело покрывали синяки и гематомы, а волосы были измазаны в саже и крови. — Какой интересный экземпляр, — Отто грубо приподнял голову девушки за подбородок, и та чуть не прикусила его пальцы, за что мгновенно получила звонкую пощёчину. — Ещё есть силы сопротивляться! Погоди, когда надену на тебя испанский сапог, будешь пищать, как свинья на бойне. — Такой мелкий, а уже руки по локоть в крови, — прохрипела летавица. — Такова наша жестокая жизнь, — оскалился Отто. — Кто-то должен искупаться в этом бескрайнем море, чтобы другие могли жить спокойно. Либо ты будешь причинять кому-то боль, либо будут страдать все. Лучше занять сторону того, кто на ступень выше на лестнице эволюции. Вы выбрали неверную сторону и погибните страшной смертью, а ваше истребление станет уроком для остальных. По щекам дикарки покатились слёзы. Эрвин отвернулся. — Не плачь, малышка, — продолжал Отто. — Скоро ты встретишься со своими друзьями. — Я плачу не по себе, а по тебе, — девушка горько усмехнулась. — Вы воюете с самой жизнью. Вы убиваете тех, кто на ваш взгляд опасен или невыгоден. Вы можете убить меня и моих сестёр, но вы никогда не убьёте свободу, живущую в каждом человеке. И однажды эта свобода испепелит вас. Отто долго молчал, и Эрвин взглянул на него. Командир «Отряда сто тридцать семь» побелел от злости. Судя по испуганным лицам мальчишек-солдат, ещё никто не видел его в такой ярости. — Испепелит? Да неужели, — он резко развернулся и пошёл прочь, но через несколько шагов остановился и тихо приказал: — Сжечь её. — Командир? — переспросили солдаты. — Я сказал: «сжечь»! Эрвин поправил фуражку и зашагал прочь. В ушах гудело, а в голове всё ещё звенел этот голос. «Кто ты на самом деле? Чего ты хочешь для себя?» Кто ты? Чего ты хочешь для себя, Эрвин Кнут? Настанет день и тебе придётся решать… Ещё никогда в жизни Эрвин не чувствовал такого горького вкуса пепла во рту, такой сильной подавленности. Однако теперь он был в полном порядке. Будто слепая девочка подарила ему новые глаза.***
Медигу крепко привязали к стволу дерева. В её сторону медленно шагал огнемётчик. Летавица закрыла глаза и вспомнила волшебную музыку флейты. Вспомнила, как мастерски Сэди перебирала по инструменту пальцами. Языки пламени вырвались из огнемёта и вонзились в кожу. Медига не проронила ни звука, лишь до последнего слушала музыку и улыбалась, пока праведный огонь Хартии не превратил её в пепел. Через несколько дней сюда вернулись Алексей и Саманта, застав полностью выгоревшие пепелище. Горькое чувство утраты последних родных людей причиняло невыносимую боль. — Куда теперь, Лёша? — Куда-нибудь. Туда, где ещё нет власти Хартии.