Задолго до зари Лиза проснулась от чувства сильной боли внизу живота. Встала на ноги, сделала пару кругов по тёмной комнате. Обычно ощущения псевдосхваток исчезали. На этот раз не исчезли. Как только она поняла, что происходит, на неё накатил приступ паники. Должно было пройти ещё три недели.
Схватки не оставляли, постепенно учащались и усиливались. Как будто живот вскрывали острым ножом. Ближе к ночи Лиза ощутила сильную слабость, между ног начала подтекать жидкость. Личный врач Гвина в компании с ассистенткой прибыли в консульский дом через пять минут после вызова. Елена и Катарина помогали им, заготавливали чистые простыни и дезинфицирующие средства.
Юноша в квадратных очках надел белый халат и предупредил, что эта ночь может быть тяжёлой и долгой. Для Лизы она длилась вечность. Боль от схваток не давала вздохнуть. Лизе казалось, что её отдали в руки безжалостного палача, и тот медленно сдирал с неё кожу, ломал кости, вырывал внутренние органы. Она хваталась за всё подряд, сжимала простыни и не могла перестать вопить. Старалась не думать о своих чувствах — только о ребёнке. Слушала ассистентку и делать всё как надо, но ничего не получалось. Ребёнок не хотел выходить.
Остаток ночи прошёл как в тумане. В какой-то момент Лиза лишилась последних сил и потеряла сознание, а когда открыла глаза, осознала, что лежит под капельницами.
— Первая леди, — послышалось откуда-то издалека. — Первая леди, вы меня слышите?
Голова гудела, тело рассыпалось на части. По ушам будто стучали молотком, но когда Лиза сосредоточилась на звуке, поняла, что это капли дождя колотились о стёкла высоких окон спальни.
— Госпожа Элизабет, — лицо доктора глядело на неё сверху, он провёл пальцем в пяти сантиметрах от её приоткрытых глаз. — Можете что-нибудь сказать? Как вы себя чувствуете.
Лиза едва разомкнула губы:
— Больно…
До неё доходило медленно. Она не переставала вслушиваться, но никак не могла ухватиться за этот звук. Этот звук.... Где же он?
— Тише, — доктор мгновенно прочитал её взволнованность и поспешил придержать за плечи, не позволяя дёрнуться. — Вам лучше не делать резких движений.
— Где он? — прохрипела Лиза. — Где мой ребёнок?
В тот же миг в приоткрытых дверях спальни показалась ассистентка, покачивая на руках свёрток ткани. Девушка улыбалась:
— Вот ваш ребёночек, первая леди. Всё хорошо.
Лиза отчаянно протянула руки вперёд.
— Он не плачет… — растерянно проговорила она.
— Она недавно уснула, первая леди.
— Она?
— Да, она, — ассистентка чуть развернула ткань, осторожно протягивая ребёнка Лизе. — У вас очаровательная, здоровая девочка.
— Девочка… — отрешённо проговорила Лиза.
Она больше не думала ни о чём на свете, не могла отвести взгляд от маленького свёртка. Лиза впервые держала на руках свою малышку. Маленькие глазки были закрыты, а вздёрнутый носик-пуговка втягивал воздух. Ребёнок спокойно спал. Не мальчик. Но какая разница? Для Лизы это не имело никакого значения. Она уже всем сердцем любила свою дочурку.
— Ты самая прелестная, — невзирая на боль Лиза широко улыбнулась, ей хотелось плакать от счастья. Она бы поцеловала этот кругленький лобик, но побоялась разбудить малышку, поэтому осторожно прижала её к груди. — Моя дорогая…
Гвин рассчитывал на рождение сына. Он часто предавался грёзам о том, как их первенец вырастет и со временем станет опорой государства, которое они построят, унаследует титул консула и передаст это наследие своим потомкам. Лиза тоже мечтала, но немного о другом: чтобы их семья была большой и счастливой. Обе эти мечты были обречены на крушение.
— Если бы ребёнок остался в утробе ещё на час, всё бы закончилось плачевно, — серьёзно проговорил врач, после того как Лиза поспала и немного восстановила силы, — но мы с моей ассистенткой успели. Вы пережили операцию сечения, первая леди. Пришлось пойти на эту крайнюю меру, иначе бы мы потеряли либо вас, либо вашего ребёнка, либо обоих. Вы сами понимаете, роды оказались очень тяжёлыми. Мне нелегко это говорить, но, вероятно, забеременеть вы больше не сможете.
«Хорошо, что он осмелился сообщить об этом прямо», — подумала Лиза. Сейчас, когда она держала на руках свою живую и здоровую дочь, уплаченная цена не казалась такой высокой. Легче живётся тому, кто смог как можно раньше отказаться от несбыточной мечты.
— Понимаю, — ответила Лиза, крепче обнимая дочь. — Это ничего. Я буду любить её, как пятерых детей.
Но Гвин… Что он скажет, когда узнает, что почувствует? Как ни старалась, Лиза не могла представить его реакцию. Ей никогда не приходилось видеть разочарование на лице мужа. Похоже, время пришло.
Консул ворвался в дом, когда за окном уже стемнело. Дождь лил весь день не переставая. Громкий голос смешивался с шумом капель и писком медицинской аппаратуры, а Лиза посматривала на колыбельку, опасаясь, что девочка испугается громкой какофонии звуков и начнёт плакать.
— Послушай сюда, учёная башка. Мне говорили, что ты самый лучший врач чуть ли не во всей Европе! Я предоставил тебе все необходимые лекарства, лучшее оборудование и надеялся, что ты не допустишь даже малейшей возможности, чтобы что-то случилось с моей женой и ребёнком.
— В некоторых случаях медицина бессильна, консул. Я просто хочу вас предупредить: роды длились почти сутки и отрицательно сказались на некоторых показателях организма…
Лиза глубоко вздохнула. Надо будет сказать спасибо этому смелому юноше-врачу. Ей бы не хватило духу самой прямо сейчас признаться Гвину: «Я не смогу родить ещё раз. У нас больше никогда не будет других детей».
— …Так что цените и берегите то чадо, которое дала вам судьба… Можете ненадолго посетить их. Вашей жене и ребёнку нужен покой.
Большие двери распахнулись, и Гвин вошёл в спальню. Весь взъерошенный, с его плеч и лица капала вода. Видимо промок, пока бежал от машины до порога. Он медленно приблизился к кровати:
— Как ты?
Лиза лишь слабо улыбнулась. Странный вопрос, учитывая насколько ужасно она выглядела с этими проводами от капельниц. Хотелось спросить почему он не приехал раньше. Почему в момент, когда она чуть не умерла, его не оказалась рядом? Но эти вопросы были такими же глупыми и бессмысленными, как его скупое: «Как ты?»
У консула всегда есть дела.
— Всё хорошо, дорогой, — прошептала она. — Я выкарабкаюсь. Иди, посмотри на неё. Она прекрасна.
Гвин бесшумно наклонился к детской кроватке и заглянул внутрь. Через считанные мгновения малышка захныкала, и он растерянно отшатнулся.
— Должно быть, я её напугал. Но ты права. Она действительно прекрасна.
Лиза не видела его лица и не могла точно определить, что он чувствовал. Горечь разочарования или злость на судьбу? Она мягко обратилась к Гвину, стараясь казаться весёлой:
— Мы должны дать ей имя. Какая же наследница может быть без имени?
— Изабелла, — немного подумав, ответил Гвин. — Считаю, ей очень подходит.
Внезапно девочка успокоилась. Гвин посмотрел на Лизу, и они обменялись улыбками. Ей показалось, что она увидела теплоту в его холодных голубых глазах.
— Вижу, ей уже нравится, — сказал он, снова внимательно глядя на малышку.
Ни разочарования, ни грусти, ни гнева. Он говорил совершенно спокойно и улыбался… Может быть, всё не так плохо? По крайней мере, у Лизы появилась надежда, что однажды Гвин сможет полюбить их малышку.
— Мне тоже нравится это имя, — честно сказала она.
На восстановление здоровья уходило много времени, но Лиза держалась. Она должна была бороться со слабостью ради дочери. Гвин предлагал нанять для Изабеллы нянечку или сразу нескольких, но Лиза наотрез отказалась делить заботы о ребёнке с совершенно посторонними людьми. Она сама вскакивала посреди ночи на плачь дочери, сама кормила её грудью и из бутылочки, сама меняла пелёнки и следила, чтобы Изи хорошо спала. Стоило только вообразить, как незнакомки пеленают малышку или качают её на руках, как кровь начинала бурлить от смутной тревоги, а затем на смену страху приходила злость.
Порой Лиза сама себе казалась странной. Почему она так боялась за свою малышку? Что могло случиться с Изи в консульском доме, самом охраняемом месте в мире? Уж где-где, а здесь они должны быть в полной безопасности. Но даже самая мимолётная мысль о том, чтобы лишиться дочери пугала до полусмерти.
«Вы больше не сможете родить, первая леди. Эта девочка — ваш единственный ребёнок».
Единственный ребёнок. Единственный и на всю жизнь. Второй, третьей, четвёртой попытки не будет. Лиза понимала это слишком хорошо и принимала слишком близко к сердцу. Если с Изабеллой что-то случится, у неё снова останется только Гвин…
Рождение дочери повлияло на Лизу неожиданным образом: она вдруг начала думать, что могла быть недостаточно подготовленной к настолько сильным изменениям в своей жизни. Раньше всё казалось другим, не настолько серьёзным. Что бы она ни делала, каких бы решений не принимала, всё случалось будто не здесь, не сейчас и не с ней. Лиза никогда не контролировала происходящее в полной мере. Но вот теперь в колыбели у кровати лежала её маленькая дочурка, и Лиза полностью отвечала за неё. Став мамой, она взяла на себя обязанность контроля над тем, какой будет жизнь её дочери сейчас и через пять-десять лет, вплоть до того дня, когда Изи станет достаточно взрослой, чтобы самостоятельно отвечать за свои решения и поступки. Только спустя месяц после родов, Лиза, наконец, поняла, что перешагнула ещё один рубеж, отделявший её от прежней жизни. Отныне и навсегда она стала взрослой.
Гвин частично разделял её чувства, насколько можно было судить по не слишком частым семейным встречам. Он относился к Изи заботливо и по-своему любил девочку, однако, вопреки надеждам Лизы, ни свадьба, ни появление дочери не смогли крепче привязать Гвина к дому. Он всё так же плотно погружался в работу, и, чем больше становилась Хартия, тем дольше задерживался в доме Правительства.
«У консула всегда много дел», — говорил он, и Лиза не возражала. Для возражений у неё просто не оставалось ни времени, ни эмоциональных сил: всё её внимание принадлежало только Изабелле. А та, как и положено детям, росла очень быстро.
Постепенно Лиза свыклась со своей новой жизнью и ещё одной ролью. Сначала супруга консула, затем первая леди, а теперь ещё и мама. Почти все её роли предназначалось исполнять для узкого круга лиц. Все — кроме одной. Лиза постепенно вспоминала, что она всё ещё оставалась первой леди, женщиной, на которую многие люди возлагают надежды. Кто позаботится о сохранности библиотек, финансировании больниц и школ? Кто организует интернаты и распределит по них малолетних сирот, чтобы позже помочь им найти новое место в жизни? Кто проконтролирует практическое соблюдение норм трудового законодательства? Весь Генеральный штаб состоял из молодых мужчин, а по сути вчерашних мальчишек, озабоченных лишь тем, как вести войны и находить для этого ресурсы, и только одна Лиза напоминала им, что кроме плацдармов, ангаров и батальонов, существует многочисленное гражданское общество с собственными бедами и желаниями. Благо, к ней вынужденно прислушивались. Но это было до беременности и до того, как Гвин запретил ей покидать правительственный городок.
Лиза собиралась вернуться к своим обязанностям как только Изабелла немного подрастёт и ни раз напоминала о своих стремлениях Гвину. Тот не противился её заявлениям, но и не слишком поддерживал.
Маленький шаг к возвращению в генштаб случился во время встреч с маршалом. Почему встреч, а не одной встречи? Лиза и сама поняла не сразу. Правда открылась ей по воле случая и лишь спустя несколько месяцев после первого визита маршала, а до того момента Лиза могла только ждать, наблюдать и то и дело удивляться его поведению. Маршал посетил её в числе первых. Его знакомство с Изабеллой прошло весьма гладко для них обоих, и немного чудно для Лизы: слишком уж быстро он поладил с малышкой и слишком взволновался перед тем как взять её на руки. Казалось, растерянность уже давно ему не свойственна, маршал Эрвин — тот самый человек с агитационных плакатов. Всегда уверенный, рассудительный в словах и твёрдый в решениях, главнокомандующий целой армии. Все видели его таким. Он настолько редко показывал иные стороны своей личности, что даже Лиза постепенно стала забывать, каким человеком был Эрвин до того, как она надела на его голову офицерскую фуражку.
Маршал осторожно покачивал Изи на руках и смотрел на неё с ярким блеском в глазах. И он улыбался ей. Давно уже не доводилось видеть на его лице настолько широкую, искреннюю улыбку. На какой-то момент Лиза настолько растерялась и забылась, что снова, впервые за долгое время, перешла с ним на «ты», но осознав ошибку, как ни в чём ни бывало, вернула дистанцию. Наблюдая за его восторгом перед ребёнком, она испытывала странные и противоречивые чувства. Да, Лиза считала свою дочь самым прекрасным созданием и не могла взглянуть на неё без улыбки, но спокойно принимала факт, что для маршала, как и для всех остальных, Изи — всего лишь очередной младенец. Было глупо ожидать от них чего-то большего, чем умиление или одобрение… однако маршал явно испытывал не только эти эмоции.
Заметив однажды, Лиза видела это снова и снова. Каждый раз, когда маршал приходил повидаться с ней, обязательно уделял внимание и её дочери, а когда Изи чуть подросла и начала интересоваться окружающим миром, незаметно стал вторым человеком после Лизы, который охотно проводил время с малышкой. Он качал её на руках, дарил девочке погремушки и грызунки, привозил распашонки, нежно гладил её по головке, сидел рядом с ней на ковре в гостиной и разговаривал почти как со взрослой. Он обрадовался чуть ли не также сильно как Лиза, когда Изи впервые смогла удержать в руках игрушку.
Разве не удивительно? Маршал был завален государственными делами так же, как консул, но с тех пор, как на свет появилась Изабелла, Лиза стала видеть его даже чаще, чем до родов. Не оставалось сомнений: он привязался к девочке. Возможно, даже... полюбил её? По крайней мере именно маршал давал малышке ту заботу, в которой она нуждалась, и которую ей должен был дать отец. Впервые поймав себя на подобной мысли, Лиза устыдилась. Как она могла признать, что посторонний человек справляется с ролью папы для её дочери лучше, чем законный муж? Кто из прислуги уже мог это заметить и теперь бросал косые взгляды? Должна ли она была помешать маршалу, оградить дочку от его компании? Возможно, ей нужно было напомнить ему, кто он, и как ему положено себя вести? Совесть и чувство супружеского долга твердило, что так правильнее. Но как только Лиза собралась с духом, чтобы обсудить это с маршалом, оступилась: из гостиной доносился радостный смех Изи, она лежала в кроватке, а маршал… Маршал играл с ней в ладушки, с нежностью улыбаясь ей, как родному ребёнку.
Как ребёнку, которого у него, вероятно, никогда не будет…
Лиза знала это. Они с маршалом обсуждали его семейное положение ещё в прошлом году, и она слишком хорошо запомнила его ответ: война — моя единственная жена, и это слишком ревнивая барышня. Маршал осознанно не смотрел в сторону женщин, он не верил, что военная должность позволит ему когда-нибудь стать хорошим супругом. Или отцом.
В итоге Лиза так ничего ему и не сказала. Она решила, что если общение с Изи даёт маршалу нечто незаменимое и хоть на несколько часов позволяет ему почувствовать себя счастливым, пусть так оно и остаётся. Изабелле он тоже нравился… Ни одна игрушка не заменит ребёнку живого общение с родителями. Даже если один из родителей не настоящий отец, а всего лишь друг семьи.
Что же до обязанностей первой леди, после нескольких ловких отказов маршала обсуждать политическое положение дел, Лиза осознанно перестала задавать ему вопросы о работе генштаба. Однажды маршал Эрвин обязательно заинтересуется её молчаливым ожиданием, вот тогда-то она узнает всё, что пожелает. Лиза не сомневалась в его внимательности, и вскоре её уверенность получила подтверждение.
— Первая леди, — нерешительно заговорил маршал, пока Лиза шла чуть впереди него по дорожке сада, — вы уже который день не заговариваете о правительстве.
— А зачем? — небрежно улыбнулась она. — Ведь сегодня я опять не услышу ничего нового. Даже не знаю, есть ли смысл спрашивать, почему вы не желаете обсуждать это…
— Вы точно хотите знать? — вдруг произнёс он.
Его серьёзный тон заставил колебаться. На миг Лиза потерялась между желанием промолчать и продолжить разговор.
— Если вам не сложно…
— Я беспокоился о вас, — сдавленно ответил он и отвернулся. — Вот причина, почему не рассказывал подробностей о происходящем за пределами правительственного городка. Думал, что вы слишком слабы здоровьем, чтобы знать достаточно. Должно быть, эти недосказанности сильно вас раздражали.
Он усмехнулся, и Лиза вздёрнула нос. Ловко же он разоблачил её напускное безразличие.
— Я хочу вернуться в Собрание Генерального штаба, — на одном дыхании проговорила она. — Вот почему для меня всё ещё важно знать, что происходит в стране. Это правда, что я долгое время чувствовала себя слабой, но чужая опека лишь сильнее оттягивала моё решение снова приступить к обязанностям первой леди. Кроме того, теперь у меня есть Изабелла. Я не собираюсь перекладывать на других заботу о ней. У меня даже мыслей таких нет! Однако я чувствую, что за мной остаётся невыполненный долг перед Хартией и перед людьми.
После откровенного признания на душе полегчало. Лиза вдохнула полной грудью и оглянулась через плечо. Маршал пристально смотрел на неё. От него не последовало никаких дополнительных вопросов, попыток успокоить или переубедить, только спокойное:
— Вам лучше присесть.
А затем он рассказал ей всё в самых живописных подробностях. В тот вечер они говорили до самых сумерек. Лиза узнала много нового и подтвердила догадки. За те пол года, что Хартия укрепляла границы на захваченной территории, госаппарат изменился. Отныне Дивидеанскую Хартию можно было назвать монархической республикой с милитаристской идеологией. Власть Гвина не ограничивалась ничем: избираемые в Сенат нации, Бюрократический аппарат и Верховный суд люди полностью подчинялись политическим приоритетам консула. Единственной отдельной, независимой силой оставалась армия, управляемая Собранием Генерального штаба. Вот почему маршал Эрвин, как глава Собрания, формально и фактически считался вторым человеком в стране.
Собрание Генерального штаба… Некогда единственный орган управления, занимавшийся абсолютно всеми государственными делами, отныне распоряжался только военной мощью, а гражданские вопросы решали отдельно созданные только для этих целей Сенат нации, Бюрократический аппарат и Верховный суд.
— Так значит теперь у нас есть Конституция и парламент, где представители регионов выдвигают новые законопроекты для улучшения жизни граждан? — Лиза оживлённо заёрзала на скамейке. — Можно считать, что в будущем это станет истоком правового государства. Гвин сам решил созвать Сенат?
— Не спешите радоваться, первая леди, — одёрнул её Эрвин. — Я ещё не раскрыл суть этого органа власти.
С дорожки послышался лай шпица, белое шерстяное облако запрыгнуло к Лизе на колени. Она ласково почесала Тучку за ушами и принялась внимательно слушать дальше.
Несмотря на то, что консул расширил аппарат управления и в разы увеличил численность чиновников, стоило учитывать самую важную деталь: все эти люди не принадлежали самим себе и не защищали интересов своих избирателей. Спикер парламента, представители регионов и труженики Бюрократического аппарата работали ради сохранения устойчивости власти консула и укрепления государственной машины. На практике это означало, что правовое общество и вправду существовало, но только для «избранных», суд оправдывал и защищал только тех, кто нуждался в этом по мнению правительства, а Бюрократический аппарат с его налогообложением, внутренним порядком, системой образования и информирования, производством и строительством, а также правками к конституции делал всё ради того, чтобы получать с граждан как можно больше, а отвечать за это как можно меньше. Пропаганда в школах и интернатах, лояльные люди в городских и районных управлениях и жестокие репрессии предателей Дела Хартии — вот новые ценности нового государства. Но и это ещё не всё.
— За счёт чего существовала и наращивала военные силы юная Дивидеанская Хартия во времена, когда вы работали на заводе? — вдруг спросил Эрвин.
Лиза задумалась. Она сомневалась в догадках:
— Вынужденный рабский труд десятков горожан?
— Отныне у нас не один город, — дополнил Эрвин, — число больших и средних населённых пунктов близится к двум сотням.
С самых первых дней своего существования Хартия делала ставку на промышленность. Предложенный Сенатом проект по развитию логистических цепочек создал перспективу для возрождения десятков заводов, шахт и появления тысяч новых рабочих мест. Заброшенные предприятия начинали работать с новой силой и трудились на них жители регионов, а также сотни военнопленных и политических заключённых под суровым и циничным надзором смотрителей из «Отряда сто тридцать семь». Они восстанавливали огромную сеть фабрик и заводов в нечеловеческих условиях, от зари до зари.
— Хоть у нас есть некоторые общие обязанности, я не отвечаю за дела Отто, — мрачно проговорил Эрвин. — Но регулярно просматриваю отчёты. Если верить им, на некоторых рудниках уже можно устраивать массовые захоронения. Столько каторжников гибнет от голода и болезней или от рук солдат.
Лиза с трудом осмысляла услышанное. Конечно, она предполагала, что все новые вещи, что её окружали, были созданы чьими-то руками, но никогда даже не представляла весь мрак ситуации в которой оказались хозяева этих рабочих рук. Но почему? Всё должно было быть иначе… Они с Гвином говорили об этом давным-давно, ещё задолго до того, как он захватил столицу, задолго до того, как Лиза стала первой леди. Ни о каких трудовых лагерях не было и речи! Он уже сокращал время работы на фабриках, добавлял выходные и отпуска, поднимал оплату. Куда это исчезло сейчас? Неужели придётся абсолютно всё начинать с начала?
Она больше не могла сидеть на месте и встала. Тучка спрыгнул с колен и осторожно юркнул на лужайку. Лиза беспокойно заходила взад-вперёд по дорожке, набираясь решимости для главного вопроса.
— А что же Гвин?
Эрвин взглянул на заходящее солнце и темнеющее небо. Он колебался, голос его звучал нерешительно:
— Первая леди…
— Отвечайте, маршал, — твёрдо приказала она.
Он посмотрел ей в глаза:
— Хартию мало волнуют столь незначительные мелочи на пути к доминированию.
Лиза захлебнулась в тяжёлом вздохе. Этого она боялась услышать больше всего. Но маршал бы не стал лгать ей, а Гвин…
«Разве он не всегда был таким?»
— Чем ещё занят консул сейчас?
— Сейчас консул активно командует созданием сети заводов и фабрик «Фудурдин». Он объединяет разбросанные по всей стране предприятия пищевой, лёгкой и тяжёлой промышленности. Их цепочки снабжения перемешиваются, чтобы однажды стать нераспутываемым узлом и обеспечивать…
— Потребности армии, — с горькой иронией закончила за него Лиза.
Эрвин кивнул.
— Ещё есть сельскохозяйственный завод на западе. Выпускает тракторы и комбайны, но помимо этого там активно собирают ещё кое-что.
Лиза обняла себя. Она уже не знала смеяться ей или плакать. Судорожная улыбка не сходила с её губ.
— И что же? Танки?
— Так точно, — маршал немного удивился её проницательности. — По старым чертежам, медленно, но верно. Они наращивают производство постепенно, пока выпустили пять танков, но к концу первого года работы выпустят пятнадцать. Планируется что через три-четыре года армия сможет сделать первый крупный заказ у промышленного сектора. Так утверждает Анджей. Через восемь лет, если дела пойдут гладко, они хотят восстановить производство самолётов.
— Самолётов?! — изумление заставило Лизу резко развернуться. Маршал говорил от лица Собрания генштаба. Они все там с ума сошли? Шутят или издеваются?
— Боевая авиация, первая леди, — маршал невесело улыбнулся. — Поддержка с воздуха — мощнейшее преимущество во время наступлений.
Лиза тряхнула головой. Она растирала плечи ладонями, пытаясь отогреться от неосязаемого, несуществующего холода.
— Растущая промышленность отныне ещё один символ Величия Хартии, — заключил маршал. — Только мало кто из соседних стран понимает, чего это стоит обычным гражданам...
— Я вас услышала, — поспешила сказать Лиза до того как он продолжит. — Достаточно.
Она не могла поверить. Прямо сейчас тысячи людей трудились и умирали во имя процветания Киевуса и военного потенциала Хартии. И консула мало волновали столь незначительные мелочи на пути к доминированию.
«Гвин… Что же ты делаешь?»
Он говорил, что после захвата Южного полуострова всё закончится. Что он обязательно даст стране время на восстановление. Что их всех ожидают мирные годы, укрепление экономики и внутреннего порядка, рост общего благосостояния во имя светлого будущего, избавление от нищеты. Он обещал, что войны закончатся, и что он, наконец, вернётся к ней и к Изи. Он обещал ей! Но внезапно оказалось, что под словами «общее благосостояние» скрывалась возможность собирать боевые самолёты, а под «вернусь к тебе» от силы пара лет относительно регулярной совместной жизни перед новым наступлением. Гвин не лгал ей, он просто иначе понимал свои обещания.
Так больше продолжаться не может.
Лиза услышала шаги за спиной, маршал встал со скамьи. Она развернулась к нему и едва разглядела черты его лица — настолько сгустились сумерки. Только алая полоска на горизонте напоминала о свете вечернего солнца.
— Первая леди, — заговорил маршал. — О чём вы думаете?
— О том, что я потеряла слишком много времени. И упустила нечто очень важное, пока сидела в правительственном городке.
Его губы сжались в жёсткую линию. Он всё понял.
— Невзирая на положение дел, вы всё равно хотите вернуться?
— Ваш рассказ лишь сильнее убедил меня в том, что моё возвращение необходимо, — она грустно усмехнулась. — Хотя сомневаюсь, что теперь мне найдётся место в Собрании генштаба. Скорее в Сенате или Бюрократическом аппарате...
— Это смелое решение, — сказал маршал. — Никто не посмеет помешать вам, если вы захотите присутствовать на Собраниях. И если будете предлагать свои решения. Генералы всегда готовы к обсуждениям.
«Но один из вас наверняка не готов», — подумала Лиза заранее представляя реакцию Гвина.
— Первая леди, если вам вдруг понадобится помощь, — маршал запнулся, — помните, что всегда можете обратиться ко мне.
Лиза нашла в себе силы для благодарной улыбки и поправила растрёпанные ветром волосы. Было немного досадно и неловко осознавать, что единственным человеком, разделившем с ней энтузиазм перед масштабными задачами, стал не её муж, а старый друг.
— Не беспокойтесь обо мне, маршал. Как скоро вы выступаете на юг?
— Через месяц.
— Сосредоточьтесь на выполнении своего долга. Консул хочет получить полуостров.
— И консул его получит.
— Раз так, то будьте готовы к тому, что после захвата мне понадобятся лучшие люди Гвардии. Я отправлюсь на полуостров с миротворческой миссией.
Южный поход состоялся и завершился ошеломительным успехом. Вновь маршал Эрвин подтвердил честь звания не знающего поражений верховнокомандующего. Полуостров со всеми своими портами и верфями перешёл под власть Дивидеанской Хартии. За перешейком простирались каньоны и урочища, горные вершины и фруктовые сады, песчаные пляжи и прибрежные воды моря. Над каждым городом развевались багровые знамёна с золотыми венками. Юридически здесь властвовал консул, фактически — засуха и разруха. Из-за долгого восстановления работы ГЭС, вода на полуостров не поступала слишком много месяцев, а армия Хартии довершила картину опустошения разрушенными домами.
Местные жители, как от них и ожидалось, с подозрением и неприязнью относились к гвардейцам в багровой форме, но стоило разглядеть за спинами телохранителей женщину в белом, приходили в ликование. Не изменяя традиции, на свою миссию Лиза надела лаконичное и закрытое белое платье-футляр. Репутация шла впереди неё. Все знали первую леди как женщину в белом. Приходилось соответствовать ожиданиям.
Лиза приветствовала толпу с улыбкой, невзирая на то, что её трясло в мандраже. Годичный перерыв в политической деятельности давал о себе знать: она ощущала себя не вполне уютно в этих белых одеяниях на виду у десятков голодных людей в лахмотьях. Однако это не помешало ей встретиться с местными лидерами, посетить медучреждения и сохранившиеся библиотеки, чтобы раздать работникам субсидии в размере десяти тысяч денарий. Эти бумажные деньги пришли на замену валюте-патрону и должны были помочь молодым врачам, учителям и хранителям культурного наследия выжить в новой стране. Это были личные деньги Лизы.
— Главная причина почему я приехала сюда — стремление Хартии оказать посильную помощь всем нуждающимся, — говорила она, стоя на ступенях в прошлом самого настоящего дворца, а в нынешнее время — музея. — В течении недели на главной площади будет стоять урна прошений. Я и мои помощники разберём ваши просьбы и поможем всем, кому сможем. Каждого жителя города попрошу прийти в местный дом Правительства ради проведения переписи и получения продуктовых наборов. Надеюсь, эта гуманитарная помощь облегчит вашу нужду.
Она окинула взглядом самых юных слушателей, детей возрастом до десяти лет, и улыбнулась им:
— Есть ли среди вас беспризорники? У меня особое предложение к вам. Хартия готова даровать кров детям, для вас найдутся места в интернатах крупных городов и Киевуса, а через полгода мы планируем восстановить интернаты и здесь, на полуострове. Вы сможете вернуться в родной край, как только пожелаете, если для вас это очень важно, или же сможете остаться в новом доме.
— И вы обещаете, что позаботитесь о малышах? — выкрикнула из толпы босоногая девушка. За её джинсовые брюки хваталась целая стайка чумазой детворы.
— Обещаю, — проговорила Лиза. — Они не будут ни в чём нуждаться. Мы их накормим и оденем. Обучим в школах, если они захотят стать врачами, инженерами или солдатами.
— Куда я могу привести подопечных? — спросил парень, по виду одного возраста с Лизой.
— В здания бывших городских больниц. Там о них позаботятся мои помощники — сёстры единства.
Сёстры единства — молодая благотворительная организация, собранная Лизой из волонтёрок Киевуса. Она основательно подготовилась к посещению полуострова, понимая, что работы предстоит очень много. Когда Дивидеанская Хартия только набирала силу, первая леди могла лично поговорить с каждым жителем села или с большинством обитателей маленького города, но с тех пор минул целый год, масштабы проблем покорённых территорий стали в разы больше.
В состав правящего собрания Сестёр единства входили молодые врачи, педагоги, философы, научные и культурные работники. Они управляли больницами, школами, руководили домами-интернатами, следили за работой музеев и культурных фондов. Их главной задачей было сохранять знания утраченной цивилизации и передавать их новым взрослым. Организация маленькими шагами двигалась к масштабированию. Специально для новых подданных с полуострова Лиза лично подготовила и открыла десять интернатов в Киевусе и его окрестностях, а со временем планировала открыть ещё больше. Анджей бурчал, но, скрепя сердцем, выделил ей необходимый процент финансирования.
Лиза планировала разобраться с делами за пару недель и поскорее вернуться в правительственный городок к своей дочери. На время отъезда ей всё же пришлось нанять нянечку, из десятка кандидаток она выбрала лучшую и самую рекомендованную. Маленькую Изи опекал целый ворох свиты, и Катарина каждый день отправляла на полуостров подробные письма-отчёты о состоянии малышки. Но все эти меры не избавляли Лизу от волнения. Вот если бы Гвин мог чаще приглядывать за дочкой… Или если бы Изи была чуть старше, тогда бы Лиза могла взять её с собой. Девочке полезно лично увидеть свою страну и свой народ. Как никак она наследница консула, однажды всё это будет принадлежать ей.
Вдруг откуда-то раздался визг. Толпа зашевелилась, сквозь живую стену к ступеням пробрался юноша в грязной потрёпанной одежде, с перебинтованной левой рукой. Он озирался по сторонам, глаза его горели безумным огнём. Не успев осознать свой страх, Лиза замерла.
— Вы… — пробормотал калека, а затем обратил взгляд прямо на неё. — Ты! Хартийская сука! Зачем вы припёрлись сюда? Убирайтесь вон! Вон, откуда пришли!
Гвардейцы быстро устремились к нему. Парень уворачивался, не позволял им схватить себя и продолжал кричать:
— Не подходите! Вон! Все вон! Ну, ловите меня, хартийские крысы. Нелюди! Мне больше терять нечего!
Лиза не успела увидеть, что именно он держал в единственной целой руке, но интуиция вырвала из её груди крик:
— Нет! Не трогайте его!
Было поздно. Оглушительный хлопок расколол воздух над площадью. Обжигающая взрывная волна повалила Лизу на ступени. Она сильно ударилась спиной о мраморный порог, но осталась жива. Десятки людей вокруг дико вопили. В ушах звенело. В воздухе воняло серой.
— Первая леди, — рядом с ней оказался гвардеец. — Обопритесь на мою руку. Вы целы?
Новость о теракте в крупном прибрежном городе, прямо во время выступления первой леди, быстро достигла столицы. Лиза пребывала в шоке, но не желала и слышать о том, чтобы вернуться в Киевус прямо сейчас. Прервать миссию, усилить охрану — да, но бросить дело незавершённым — ни за что. Это было бы трусостью, самым высшим проявлением слабости и предательством тех, кто поверил ей. Но Гвин решил всё за неё.
— Прошу простить, первая леди, но маршал отдал распоряжение немедленно сопроводить вас в столицу, — заявил начальник её охраны. — Это приказ консула.
Сопротивление оказалось тщетным. Уже через два дня поезд доставил Лизу и её соратников в столицу, а там, в доме Правительства, её встретил сам Гвин. Он был в бешенстве, с трудом сдерживал себя и одно грозился наслать на полуостров карательное подразделение «Отряда сто тридцать семь». Тем труднее для него было слышать, что Лиза собралась отправиться туда ещё раз, через пару месяцев.
— Ну уж нет, — ему не хватало дыхания, светло-голубые глаза за линзами яростно блестели. — Об этом не может быть и речи, Лиза! Эти грязные свиньи чуть не убили тебя.
— Мы без приглашения пришли на их земли, разрушили их дома и убили их близких. Конечно, они нас ненавидят. Разве может быть иначе?
Её холодный ответ немного остудил его. Гвин поправил очки и сказал уже спокойнее:
— У них был выбор.
— Какой?
— Сдаться без боя. Они выбрали сражение и проиграли.
— Потому что ты не оставил иного выхода.
— Значит, это я плохой? — он огрызнулся.
— Ты напал на них первым, — Лиза оскалилась в ответ. — Как думаешь, кто после этого зло?
Гвин отшатнулся от неё и резко отвернулся к высокому зашторенному окну. В тишине тёмного кабинета быстрое дыхание консула казалось оглушительно громким.
— Помнишь, ты говорила, что проливая реки крови, я не смогу долго удержаться у власти, — медленно проговорил он.
Лиза нервно сглотнула. Тот разговор навсегда отпечатался в глубинах её памяти.
— Помню.
— Что я ответил тебе тогда?
— Власти без крови не бывает, — нехотя проговорила она.
Гвин обернулся и посмотрел на неё, упрямо всплеснул руками.
— Оглянись вокруг. Ты пришла к тем людям с добрыми намерениями, а они едва не разорвали тебя на куски. Реальность показывает, что я был прав.
Лиза молчала. Если продолжить этот разговор, всё станет только хуже. Она попросту сорвётся и накричит на него, он прикрикнет в ответ, а в результате каждый останется при своём, потому что Гвин не изменит мнения даже на малость, если уже всё решил. Только сейчас Лиза осознала это в полной мере.
«Ты сам построил такую реальность, вот почему она каждый раз подтверждает твои слова».
Гвин вдруг шагнул к ней и заключил в объятия. Крепкая хватка сдавила хребет, но Лиза не оттолкнула мужа и покорно опустила голову на его плечо.
— Послушай, Лиза, — глухо проговорил он. — Я делаю это ради нас. Ради тебя и ради нашей дочери. Чтобы вам ничего не угрожало, чтобы вы могли жить спокойно. Так оставь заботу о Хартии мне. Ты нужна Изабелле, зачем тебе снова ехать куда-то? Почему ты так хочешь рисковать собой? Ради чего?
Его хватка чуть ослабла, и Лиза освободилась, мягко улыбаясь, погладила его щёку:
— Дело не в моём желании, Гвин. Я никогда не хотела быть дипломатом или сидеть в правительстве. Не мечтала об этом ни до «Момента Х», ни после. Но мне пришлось взять на себя эту ответственность. С тех пор, как я стала первой леди Дивидеанской Хартии, служить людям — мой долг, хочу я этого или нет. Мне тоже страшно, я осознаю риски, но просто должна поехать туда ещё раз.
Внезапно он смахнул её руку, как ощетинившийся дикобраз метнулся обратно к столу, а затем твёрдо сказал:
— Нет. Ты никуда не поедешь.
— Гвин! Дорогой…
— Я всё решил, Лиза, — заявил он. — С этого дня я запрещаю тебе покидать пределы городка. Ты сможешь выезжать только в столицу и только в сопровождении Гвардии.
Тон не терпящий возражений, как удар в челюсть. Лиза на секунду задохнулась, но проглотила подступающие к глазам слёзы.
— Ты хочешь запереть меня здесь, как узницу?
Гвин упрямо смотрел ей в глаза. Непоколебимый судья, который вынес ей приговор:
— Нет. Я хочу уберечь тебя, как свою жену.
***
Берлин. Сколько всего пережил этот город. В далёкие времена римского владычества его земли не покорились могущественной империи. Его жители пережили много кровопролитных битв и войн, начиная от религиозных, заканчивая мировыми. Скольких государств он был столицей? Никто уже не помнил. Да и сейчас это было неважно, ведь город опять стал един, как в далёком восемьдесят девятом году. Жители ликовали, пели патриотичные песни, многие заведения в этот день бесплатно угощали посетителей. Музыка, смех и танцы. Чуть ли ни из каждого окна вывесили флаг давно павшего государства и нового, только что рождённого.
В этом водовороте оказались Алексей и Саманта. Они были здесь проездом и направлялись в портовые города. Но друзья не смогли отказать себе остаться здесь подольше. Вот уже третий день они гуляли по ухоженным улицам древнего города, где перемешались все известные виды архитектуры, и восторгались его масштабами.
Друзья не заметили, как зашли в одно небольшом кафе. Оно было почти полностью забито, но им посчастливилось найти свободный столик. От дизайна так и веяло модерными нотками. Стулья, столы, стены, картины, люстры, а особенно запахи: всё напоминало о том старом мире. Словно и не было четырёх лет. Как будто они вернулись в прошлое.
Алексей изучал меню. Оно было на немецком, но всё же несколько слов он понял. Одно из них больно кольнуло его в самое сердце.
— Это же мороженое, верно? — спросил, боясь ошибиться, Лёша.
— Вы правы, — кратко ответил ему официант.
— Но как? Это же сказка.
— Ничего заурядного. Наш шеф повар знает его рецепт и нам регулярно поставляют ингредиенты. Остальное дело техники. Техники немецкого качества.
— Хоть убей, хочу попробовать! Тебе какое? — спросил Алексей Саманту.
— Клубничное, — не веря своим ушам, ответила американка.
— Шоколадное и клубничное. Сколько с нас?
— Вы что? — возмутился официант. — Вы обижаете своими словами владельца. Сегодня великий день в истории. Забудьте о деньгах.
— Ваша педантичность заходит за всякие границы.
— Заказ скоро будет готов.
Официант скрылся в толпе. За окном, на улице, было не меньше народу, чем внутри. Клоун в забавном гриме раздавал детям игрушки. Хоть Алексей и не любил клоунов, но не смог не улыбнуться. Пары танцевали вальс под аккомпанемент уличного оркестра. Над вечерним небом начали запускать салюты, освещая улицы разноцветными искрами. Саманта завороженно смотрела за видом из окна, а Алексей смотрел на неё. И думал, что делать дальше.
— Здесь свободно? — голос сзади вывел Алексея из раздумий.
Лёха оглянулся. На него, со стулом наперевес, смотрел входившие в зрелые годы брюнет. Потрёпанный, но опрятный пиджак с не заправленной рубашкой. Латаные джинсы и туфли, с кусками грязи на носках. Грустные голубые глаза пытались что-то разглядеть в Алексее, но вскоре бросили эту затею. На скуле, под редкой щетиной, Лёша увидел несколько глубоких шрамов.
— Конечно, садитесь, — махнул на свободное место Алексей.
— Слава Богу, — вздохнул брюнет. — Я так люблю это заведение, а уже третий день не могу сюда попасть. Юрген! — крикнул он официанту. — Мне как обычно! Ах, — он наигранно схватился за голову, — я совсем забыл о манерах. Меня зовут Уинстон. Уинстон Смит.
— Алексей. Просто Алексей.
— А как зовут вашу прекрасную фройляйн?
— Саманта, — ответила она. — Мы с вами однофамильцы.
— Не иначе сама судьба свела нас. Вы здесь проездом, верно?
— В догадливости вам не откажешь, — улыбнулся Алексей.
— Не часто встречаешь в наших краях людей с такими именами. Мы с вами похожи. Ещё младенцем я с родителями переехал из Ливерпуля сюда. И хоть по крови я британец, душой всё же немец, — Уинстон достал из подсигара сигарету и предложил Алексею. Тот решил не отказываться, и оба прикурили от Лёшеной зажигалки. Саманта лишь хмурилась и качала головой. — Как вам город? Нравится?
— Пока ещё не отошли от первых эмоций.
— Да, — сладко зажмурился Уинстон и выпустил сигаретный дым, — вам повезло попасть в самую гущу дурдома. Не планировали ли здесь осесть? Берлин рад кому угодно.
— Мы подумаем над вашим предложением.
Официант принёс мороженое, две жаренных сосиски и чашку кофе, аккуратно разложил на столе и быстро ретировался. Собеседники ненадолго отвлеклись на еду. Уинстон с холодным расчётом нарезал на тонкие куски сосиски, а Алексей и Саманта десертными ложками ели, казалось бы, давно утраченное лакомство. Сладкий вкус вернул Лёшу в далёкое детство. Он всегда клянчил у родителей в жаркий летний день мороженое, а они были не в силах отказать. Саманте так же пришли воспоминания о прошлом. Тогда она тоже ела клубничное мороженое, когда сидела рядом с мамой в её последние в жизни мгновения.
— Сколько времени и сил было потрачено, — бубнил себе под нос Уинстон, уплетая сосиску. — А сколько ещё предстоит. Нужно отдать должное консулу Гвину. Он подал пример каждому, как выходить из хаоса первых лет. Лично я много в чём с ним не согласен, но должен признать, что его управление крайне эффективно.
— За это управление много кто заплатил головами, — хмуро заметил Алексей, доедая рожок.
— Полностью с вами согласен. И поэтому Берлин должен стать центром искусства и культуры. Каждому, кто захочет здесь жить, должна быть дана свобода самовыражения. Только так люди смогут двигаться вперёд.
Уинстона отвлекли, протягивая бумажную салфетку. Для него такой странный жест был не в новинку. Вытянув из внутреннего кармана ручку, он расписался на ней и протянул обратно. В ответ его осыпали искренними благодарностями и желанием успеха.
— А вы популярная личность, — ухмыльнулся Алексей.
— Бросьте. Это не показатель. Меня могли просто с кем-то перепутать. Что же касается нашего мира, — Уинстон слегка погрустнел. — Я очень надеюсь, что Гвин опомнится и начнёт налаживать отношения с остальным светом. В противном же случае… — он взглянул на часы, и его глаза округлились. — О боги, через час инаугурация! — Уинстон залпом опустошил чашку кофе и вскочил из-за стола. — Я благодарен вам за столь приятную компанию, — он поцеловал ладонь Саманте и пожал Алексею руку.
— Кто же вы? — удивлённо спросил Алексей.
— Вы и так скорей всего узнаете, — ласково улыбнулся Уинстон и покинул кафе.
— Кто это был? — спросил Лёша у официанта.
— Ах, это наш новоизбранный канцлер. Жаль, у него теперь совсем не будет времени посещать наше кафе.
Это была не единственная встреча. Их пути однажды ещё раз пересекутся. Но это будут совсем другие времена и совсем другие люди.
***
Могло показаться, что Гвин смотрел в зеркало. Только у отражения покрасили волосы в чёрный цвет. Те же глаза, строение черепа, чуть опущенные уголки губ, скулы, подбородок, форма носа, рост, осанка… Человек напротив него был непроницаем, сам же Гвин не мог сдержать восторг.
— Где вы его нашли? — спросил Гвин Отто.
— Всегда нужно знать своих подчинённых. Остальное мелочи.
— Великолепен. Нацепить парик, очки и будет второй консул! Скажи, ты готов посвятить жизнь делу Хартии?
— Любое желание консула для меня честь, — ответил двойник.
— Даже голос. Мой мальчик, — Гвин потрепал двойника по щеке. — С тобой мы свернём горы!
***
Судоходство начинало возрождаться. Из самых древних времён люди вели торговлю на кораблях. Торговля всегда сподвигала исследователей открывать тёмные уголки, дабы найти более короткий путь к противоположной точке мира. Торговая сеть за считанные годы облепила всю Евразию и Африку. Но моряки пока не осмеливались переплывать Тихий океан и Атлантику. Даже для современных суден без современных навигационных приборов это было слишком опасно. Новый свет оставался недосягаем для Старого.
Это известие очень расстроило Саманту. Но ничего не поделать. Алексей был готов вместе с ней добираться хоть вплавь до противоположного берега, если бы в этом был какой-то смысл. Друзья приняли решение вернуться в Берлин и осесть, пока дело не сдвинется с мертвой точки.
Город становился покровителем свободы мысли, культуры и искусства. Будущие талантливые художники, актёры, философы и писатели наверняка начинали свой путь отсюда. Город расцветал и становился прямыми конкурентом Киевуса.
Вернувшись, Алексей смог устроится клерком в правительственном квартале. Помогло знание языков. Несмотря на странное по всему миру одноязычие, дипломатическая почта продолжала писаться на иностранном.
Удалось вырвать однокомнатную квартиру в красивом районе на окраине города. Небольшую, но уютную и свою. Благодаря Саманте их дом превратился в место, в которое хотелось вернуться. Они не успели заметить, как превратились из двух влюблённых путников в простую и типичную молодую семью. Со своим спокойным и скучным бытом. Правда, друзья не жаловались. Разве не о таком каждый из них тайком мечтал? В первые месяцы после «Момента Х» Алексей даже не смел думать, что сможет застать тот момент, когда люди начнут возрождение павших цивилизаций. Однако именно это правительства вольных городов и торговых республик, разбросанных по всех уголках Европы, начинали воплощать в жизнь. То ли нарастающая угроза со стороны Хартии сподвигло их к столь быстрому скачку во всех сферах жизни, то ли что-то ещё, но через несколько лет проживания в Берлине Лёша пришёл к выводу, что если закрыть глаза на некоторые моменты, которые оставил прошлый мир, такие как солнечные электростанции, полуавтоматизированные конвейеры, или же практически бесполезные, но напоминающие о былых временах смартфоны, то общество по уровню жизни откатилось к первой половине двадцатого века. Но по правде говоря
Алексей не сильно вникал в столь бурные общественные изменения. Он строил свою личную жизнь. На фоне пережитого, Алексей слишком хорошо знал цену наставшего в кои-то веки спокойствия и всеми силами старался сохранить его как можно дольше.
Спустя какое-то время Лёша начал замечать, что монотонная жизнь начинает Саманте надоедать. И принялся решать эту проблему.
Вечер, после рабочего дня. Они молча, держась за руки, возвращались домой.
— Ты куда? — удивлённо спросила Саманта, когда Алексей свернул в противоположную от их дома сторону.
— Я пообещал кое-кому зайти сегодня в гости.
— Даже простым чиновником ты умудряешься влипнуть в авантюру. Кому ты уже успел перейти дорогу?
Алексей не слушал её, схватил за руку и потянул за собой. Саманта не сопротивлялась, только едва успевала за ним. Вечерняя улица за улицей, квартал в тусклом свете фонарей за кварталом. Они вышли перед небольшим театром. Алексею он навевал грустные воспоминания. Театр начинается с вешалки. А его приключение началось с театра. Столько времени прошло и никого, кто застал вместе с ним те дни, уже не осталось. Только Саманта придавала ему сил двигаться дальше. И они зашли внутрь.
За кулисами несколько музыкантов репетировали незнакомый Алексею репертуар. Актёры что-то весело обсуждали в тесном кругу. Когда Алексей и Саманта вошли, все затихли и уставились на них.
— Я её привёл, — сказал им Алексей. — Как и просили.
Никто не ответил. Навстречу вышел парень в белом гриме, жестом попросив Лёшу отойти. Он наклонился к Саманте и с минуту молча смотрел на неё, отчего у девушки внутри всё похолодело.
— Привет тебе, единственный фиал,
Который я беру с благоговеньем! — наконец заговорил парень.
Саманта с испугом уставилась на Алексея, своим взглядом выражая полное непонимание. Лёша лишь спокойно кивнул.
— Привет тебе, единственный фиал,
Который я беру с благоговеньем! — с раздражительными нотками повторил актёр.
Саманта глубоко вздохнула. Раз уж Лёша уверен в ней, то она его не подведёт. Набрав побольше воздуха, американка с выражением ответила:
— В тебе готов почтить я с умиленьем
Весь ум людей, искусства идеал!
Вместилище снов тихих, непробудных,
Источник сил губительных и чудных,
Служи владельцу своему вполне!
Взгляну ли на тебя — смягчается страданье;
Возьму ли я тебя — смиряется желанье.
И буря улеглась в душевной глубине.
Готов я в дальний путь! Вот океан кристальный
Блестит у ног моих поверхностью зеркальной,
И светит новый день в безвестной стороне!
Вот колесница в пламени сиянья
Ко мне слетает! Предо мной эфир
И новый путь в пространствах мирозданья.
Туда готов лететь я — в новый мир.
Саманта полностью перевоплотилась в образ Фауста. Её зрачки начали гореть жутким огоньком, а на губах блуждала презрительная улыбка, словно насмехаясь над жизнью. По мере того, как девушка входила в роль, лицо актёра становилось всё добродушнее.
— Достаточно, — поднял он руку. — Неплохо, неплохо. Ты нам подходишь.
