Машина привезла Лизу в правительственный городок, и охрана проводила её до самого порога. Входная дверь за спиной закрылась, как дверца клетки. Игнорируя взволнованных служек, Лиза бросилась прямиком к детской кроватке в спальне. Встреча с Изабеллой — единственное, что могло отвлечь её от обиды и слёз.
Гвин не шутил и не преувеличивал. Приказ не выпускать первую леди за пределы поселения исполняли люди «Отряда сто тридцать семь». Ни один охранник из расставленных по периметру постов не сжалился, не поддался ни на приказы, ни на просьбы. Если Лиза была одна, её слова воспринимались как пустой звук, если ехала в машине с гвардейцами, солдаты Отто пропускали её, но их автомобиль следовал за ней эскортом, чтобы следить не свернёт ли первая леди с дороги к столице. Словно она опасная преступница, заложник или овечка, нуждающаяся в пастухе. Как унизительно…
Наверное, она должна была визжать от благодарности за то что хотя бы организацию Сестёр единства оставили за ней. Лиза всё ещё руководила волонтёрами, могла распоряжаться восстановлением больниц и школ, однако занималась этим лично только в Киевусе. В другие города приходилось отправлять доверенных лиц, а уж насколько добросовестно те выполняли свои обязанности одному только богу известно. Лиза не контролировала даже своих подчинённых.
После захвата Южного полуострова армия Хартии на время приостановила наступательные военные действия. Маршал рассредоточил войска на границах, чтобы оберегать целостность страны и бороться с диверсантами. Да, диверсанты-сепаратисты и обычные безыдейные преступники превратились в главную напасть государства. Потихоньку воскресшая из небытия журналистика каждый день сообщала о случаях нападений и грабежей. Охотой на бандитов занимались солдаты «Отряда сто тридцать семь». Снова они. Казалось, для Отто Крюгера наступило золотое время: он планомерно увеличивал личный состав и расширял полномочия. Лиза не заметила, как спустя всего пару лет охрана правительственного городка почти полностью сменилась на солдат Отряда. Центр городка выступал исключением: дома консула, генералов и высших чиновников всё ещё охраняла Гвардия. Но подобная тенденция вызывала у Лизы тревогу. Когда-то Гвардия была единственным правоохранительным подразделением, теперь же обязанность сохранения безопасности распределилась между двумя силами, подчиняющимися двум разным людям. И дело не в здоровой конкуренции. Значило ли это, что Гвин стал отдавать большее предпочтение Крюгеру? Значило ли это, что у Отто, как раньше у Эрвина, появлялась своя собственная небольшая армия? Лиза не могла знать наверняка. Ни Гвин, ни маршал не считали возвышение Крюгера неверным решением.
«Кто-то должен шпионить и находить чужих шпионов», — говорил маршал.
«Кто-то должен брать на себя грязную работу и затыкать недовольным рты», — думала Лиза.
А в целом дела Хартии вскоре пошли на лад. Отсутствие непрекращающихся войн положительно сказывалась на обществе и гражданах. Школы работали и выпускали специалистов, больницы росли и нанимали новых сотрудников, интернаты не переполнялись сиротами и уделяли достаточно сил на выращивание уже имеющихся воспитанников. Хотя бы временно условия труда для рабочих смягчились, а на улицах стало безопасно. Жизнь в столице, а затем и в других городах потекла по новому руслу. Один день незаметно сменялся другим, складываясь в недели и месяцы. Министр Анджей и его Бюрократический аппарат по кирпичикам строил экономику, маршал Эрвин и Генеральный штаб охраняли покой Хартии, а Лиза, превозмогая себя, пыталась смириться с участью узницы правительственного городка. В конце концов жизнь в консульском доме имела свои прелести: отказавшись от государственных забот, Лиза могла безраздельно отдавать всё внимание и любовь своей единственной дочери.
Обида на Гвина не исчезла, но со временем забылась — всё благодаря Изи и заботе о ней. Первый самостоятельный шаг, первое падение, первое слово — все эти трогательные моменты происходили в присутствии Лизы и приносили счастье, бережно сохраняясь в памяти. Отныне ничто не могло по-настоящему заменить для Лизы радость от тесной связи с её любимой дочуркой.
Когда Изи научилась ходить, её главным компаньоном для игр стал Тучка. Белый шпиц неотступно следовал за маленькой хозяйкой и, несмотря на возраст, радостно бегал вместе с ней по двору. Тучка предпочитал компанию Изи вниманию любого жильца консульского дома. Было забавно смотреть, как консул ревновал собачку к дочке, ведь прежде Тучка всегда выбирал Гвина. Что же до Лизы, она была только рада, ведь чем взрослее становилась Изи, тем очевиднее становилось, что одних только плюшевых друзей для неё недостаточно. Девочка нуждалась в живом общении со сверстниками. Однако, Гвин был против:
«Пока отпускать её из городка слишком опасно. Может, позже?»
Лизе оставалось только вздыхать. Никакие уговоры на Гвина больше не действовали, а ей не хотелось докучать ему и портить настроение во время и без того редких встреч. Мир вокруг мог меняться сколько угодно, но одно оставалось прежним: привязанность консула к креслу в своём кабинете.
Или к чужим рукам?
Лиза старалась не думать об этом, но непокорные мрачные мысли должны были посетить её хотя бы однажды. Гвин мог найти себе другую женщину. Разумеется мог. Потому что он консул. Консулу позволено всё, никто и никогда не упрекнёт его за такую незначительную слабость. Только первая леди должна оставаться для всех образцом непорочности и преданности. При любых обстоятельствах.
Третья сторона не причина потерянной любви — лишь следствие. А с каждым месяцем Лиза находила всё больше причин волноваться о том, что Гвин её больше не любит. Он почти не участвовал в её жизни, не пытался разделить её чувства или хотя бы поинтересоваться ими, а о его делах и проблемах она узнавала только со слов других людей. Он приходил когда хотел и уходил когда хотел, а Лиза всегда оставалась на одном месте, терпеливо ожидая, когда муж, наконец, снизойдёт до того, чтобы посидеть за одним столом с ней и дочерью.
Но самое печальное: если Лиза получала хотя бы маленькие кусочки внимания Гвина, то Изи доставались одни лишь крошки. Гвин дарил игрушки и недолго читал дочке книжки, но никогда не играл с ней, якобы потому что это отнимало слишком много времени. Однако Лиза ясно видела главную причину: ему просто было скучно с ребёнком. Когда Гвин сидел рядом с Изи на диване и смотрел, как она играет с мягкими зверюшками, взгляд его был отсутствующим. Мыслями он находился непостижимо далеко. Так далеко, что не позвать и не ухватиться. А уж где находилось это далекое место: в Доме правительства, на полях сражений, на бесперебойно работающих конвейерах или в постели незнакомки, постепенно перестало иметь хоть какое-то значение. Потому что самой большой ценностью для Лизы была и оставалась Изабелла. Она привыкла закрывать глаза на собственную боль, но не могла допустить одного: чтобы её дочь чувствовала себя несчастной.
Годы шли. Правительственный городок обрастал домами, сюда заезжало всё больше новых людей. Правящий класс, богатые общественные и научные деятели, интеллигенты. Новая элита государства. Лиза общалась со многими из них, а с некоторыми даже дружила. Личный доктор консула женился на своей ассистентке и та поселилась в его доме неподалёку. Акушерка, славная женщина принимавшая у Лизы роды, смогла стать для неё хорошей подругой. Они регулярно собирались в гостиной и общались за чаем. Встречи были недолгими, но зато самыми душевными.
Одним таким днём, оставшись без внимания, Изабелла со скучающим видом поплелась на улицу пинать мяч по лужайке, пока мама с подругой болтали на кухне.
Спустя час Лиза освободилась и вышла на задний двор. Крытая тенистая терраса, заставленная вазонами с большими и маленькими экзотическими растениями, вела к саду. Изи всегда создавала вокруг себя много шума, однако на этот раз над дорожками висела полнейшая тишина, а Тучка мирно спал, распластавшись в тени под кустом.
— Изабелла, я вернулась! — громко сказала Лиза и прислушалась, но ответа так и не получила. — Зайчонок?
Она сошла со ступеней и зашагала к кустам сирени мимо вишнёвых и липовых деревьев. В ветвях хлопали крыльями птицы, над цветами жужжали пчёлы, однако не слышалось ни единого звука детского голоса. Лиза оглядела любимые места дочери, но никого не нашла.
Летнее солнце припекало макушку. Лизу бросило в пот. Она начала задыхаться от жары и тревоги.
— Изи! Где ты?
Что может случиться с пятилетним ребёнком? Без присмотра — что угодно. Что если Изи забралась на крышку колодца и провалилась или залезла на дерево, а потом упала и ударилась головой, или выбежала за калитку и направилась в неизвестную сторону? Вряд ли её могли похитить, но даже такое возможно. Почему нет? Лица солдат Крюгера так и выдают в них преступников…
Лиза облизывала губы и нервно трепала кончик длинной косы, не переставая оглядываться по сторонам. Паника заглушала разум, а чувства обострились до предела, когда за спиной послышался шорох.
— Кто здесь? — она испуганно развернулась.
Взгляд упал на древко садовой лопатки, воткнутой в землю под розовым кустом. Лиза не раздумывая ухватилась за ручку и приготовилась защищаться:
— Я спрашиваю: кто здесь? А ну выходи!
За пахучим кустом чубушника что-то громко зашелестело. Медленно из-за листвы показались мужские ладони. Человек выходил к ней с поднятыми руками.
— Первая леди, пожалуйста, уберите своё оружие.
Лиза узнала голос. Её пальцы разжались, и лопатка упала на траву.
— Маршал?
Перед ней действительно стоял маршал Эрвин. Без фуражки, с растрёпанными волосами и с выражением нелепой растерянности на лице. Пуговицы багряного мундира были расстёгнуты. Похоже, в плотной военной форме на солнце слишком жарко. Он небрежно вытер пот со лба:
— Изабелла, выходите! Вы победили!
Через пару мгновений со стороны колодца послышалось шуршание, и девочка вылезла из-под кустов гортензии. Белые косички Изи взлохматились, на круглом личике и подоле голубого платья виднелись разводы грязи и кусочки мокрой земли. Чумазая, но необычайно довольная она мчалась к Эрвину.
— Ты опять проиграл, маршал! — с торжествующим воплем она уцепилась за его штанину, а маршал неловко улыбнулся.
— Что поделать? Вы хорошо прячетесь.
— Это потому что я маленькая. Да, мама?
Изи глядела на Лизу, а та не могла найти слов. Происходящее сбило с толку. Откуда во дворе взялся маршал, и почему Изабелла так спокойно относилась к его присутствию? Маршал был для неё очередным пугающим дядей-генералом.
— Что здесь происходит? — наконец, спросила она. — Изи?
— Мы играли в прятки, первая леди, — ответил маршал.
— Прятки?
— Маршал шёл домой, а я увидела его и попросила поиграть со мной, — радостно заявила Изи. — Он согласился.
Эрвин вдруг ласково потрепал её по макушке:
— Разве я мог отказать вам, зайчонок? Вы слишком жалостливо просите.
Просто нелепо! Лиза во все глаза смотрела на этих двоих. На её памяти в последний раз маршал и Изабелла общались так тесно, когда девочка была совсем крошкой. Его визиты не стали реже со временем, но при Лизе или в присутствии слуг дочь всегда держала с ним дистанцию и почти не говорила. И всё же, когда никто не видел, «папин генерал» вдруг становился её закадычным приятелем.
«Великий маршал шарится по кустам и играет в прятки. Скажи кому-то — не поверят».
Лиза расхохоталась:
— Изи, я и не знала, что вы подружились. Ну у тебя и видок, Эрвин.
Он понял её и, заулыбавшись, поправил рукава мундира, чтобы выглядеть хоть немного опрятнее.
— Эрвин? — Изи вдруг озадачилась и надулась. — А я думала тебя зовут «Маршал»...
Точно… Лиза растерялась от осознания, что никогда раньше при дочери не называла маршала по имени. Да и наедине тоже.
— Простите, госпожа Изабелла, — заговорил Эрвин, — маршал — это моё звание. Профессия. Ваш отец — консул Гвин. Консул — это тоже звание.
— Хм… — Изи пытливо посмотрела на Лизу. — Мама, почему ты не сказала, что его зовут по-другому?
Лиза засуетилась. Она не могла найти ответ незамедлительно, судорожно пыталась подобрать слова, но маршал опередил её и с улыбкой сказал:
— Потому что это неважно, зайчонок. Вы можете называть меня, как захотите.
Изи засмеялась, застенчиво прикрывая лицо ладошками:
— Я могла бы звать тебя сэр Ланселот, потому что ты мой рыцарь, но лучше буду звать просто Эрвин.
Лиза не сдержала улыбку, но решительно вмешалась:
— Зайчонок, «маршал Эрвин» или «дядя Эрвин» подойдёт больше. Он ведь намного старше. Помнишь, что я говорила про уважение к возрасту?
— О! Да, — Изи понимающе закивала. — Тогда дядя Эрвин.
Внезапная правда о дружбе Изи и маршала всколыхнула волну вопросов. Оказалось, что опасливая стеснительность девочки перед посторонними тут же испарялась, как только взрослый осмеливался проявить к ней дружелюбие. Так уж вышло, что первым шаг навстречу к ней сделал именно маршал во время одной из личных встреч с консулом, когда Гвин вышел из кабинета, оставив Эрвина одного с бумажками. Любопытная Изи не могла не заглянуть за незакрытую дверь, а маршал, знавший её ещё малюткой, не мог не заговорить с ней.
Вспоминая былые времена, Лиза внезапно отметила, что Эрвин в любом возрасте умел находить подход к окружающим, особенно к тем, кто помладше. Он просто всегда был таким. Изи же отлично считывала эмоции взрослых. Заметив, что мама совсем не против её общения с дядей Эрвином, она стала свободнее заговаривать с ним в присутствии Лизы и выклянчивать у него согласие поиграть в прятки, салочки или собирание кубиков. А особенно сильно ей полюбилось участие в прогулках за пределы городка. Изи брала с собой Тучку и вместе с ним скакала по высокой густой траве, пока Лиза и маршал шли чуть позади.
Кругом царило раннее лето. Лай шпица смешивался с щебетом птиц, парящих в высоком голубом небе. Ароматы трав щекотали нос, а колоски дикой ржи покачивались на ветру и цеплялись за подол юбки, пока Лиза пробиралась по узкой тропе. Как и маршал, она молчала, но не потому что не хотела говорить, а потому что не могла подобрать нужных слов. Уже долгое время её переполняли самые разные эмоции, в которых она не вполне разбиралась. Но самым ярким чувством, пожалуй, была благодарность.
— Спасибо вам, маршал, — Лиза неловко улыбнулась. — Даже не знаю, как отблагодарить вас за всё, что вы делаете.
Эрвин шёл позади, и она не видела его лица, но ответ последовал незамедлительно:
— Не понимаю, о чём вы, первая леди.
— Ну… Вы столько времени уделяете Изи. С детьми бывает сложно и утомительно, и, тем не менее, вы приглядываете за ней. Хотя никто вас об этом не просил.
Он усмехнулся:
— Вас это смущает?
— Нет! — решительно сказала Лиза, но тут же сбавила пыл. — Возможно… раньше это казалось мне необычным, но больше я так не считаю. Ваша помощь для меня очень кстати. И Изи каждый день безумно ждёт встречи с вами, — она негромко рассмеялась, вспоминая эту жалостливую рожицу.
Изабелла просто само очарование, когда что-то выпрашивает. Ох, и опасной же девушкой она станет, когда подрастёт. Оглянувшись на маршала, Лиза увидела, что он тоже улыбался. Скромной и нежной улыбкой. А каким мягким был взгляд его светлых глаз, когда он посмотрел на неё в ответ…
Странное смятение заставило Лизу отвернуться и спросить:
— Маршал, почему вы так заботитесь об Изи?
Эрвин ненадолго задумался, а затем сказал:
— Изи замечательный ребёнок, прекрасная и умная девочка. Она многое унаследовала от вас. Играть с ней очень забавно. И эти её вопросы обо всё на свете… Оказывается… мне нравится нянчиться с детьми, — его усмешка показалась Лизе немного печальной. — Сам я потерял родителей слишком неожиданно, и, наверное, слишком рано. Уверен, мы очень много не успели сказать друг другу. С раннего детства они сдавали меня бабуле, я запомнил их занятыми людьми. Они почти не общались со мной, а потом… уже я не хотел общаться с ними, ведь нас почти ничего не связывало. Мы жили как сожители, а не как семья, — маршал замолчал, но после паузы продолжил. — Мои родители не могли выбирать: им приходилось работать с утра до ночи пять дней в неделю, иначе просто и быть не могло. К счастью, у меня выбор есть, так что пусть хотя бы Изи запомнит взрослых как заботливых и внимательных людей.
— И как любящих. Я понимаю, маршал… — Лиза вздохнула.
Родители… она вспоминала о своей первой семье слишком редко и только тогда, когда Эрвин был рядом с ней.
Он уловил тоску в её голосе и улыбнулся через силу. Конечно же… Он всегда делал так раньше, чтобы вызвать у Лизы улыбку и заставить забыть о неприятных чувствах. Эрвин извинялся за то, что заставил её грустить.
— Дети — будущее Хартии и всего мира, — сказал он уже веселее. — А тот, кто пренебрегает будущим, рискует навсегда остаться в прошлом.
В этом маршал был прав. Однажды всё обязательно изменится, когда-нибудь на смену их поколению придёт следующее, уже не заставшее «Момент Х». После Гвина лидером Дивидеанской Хартии станет Изабелла. Вот ещё одна причина по которой Лиза не доверяла её воспитание посторонним людям. Она воспитывала и обучала дочь сама, а позже планировала нанять для неё проверенных педагогов. Слишком упорно в школах насаждалась идея нормальности происходящего в их государстве. Сёстры единства только делали вид что поддерживают пропаганду, в то время как реальная обстановка дел была иной. Однако помимо Сестёр существовали и другие организации, курирующие образование и научные фонды. Особенный масштаб набирали Матери Хартии — сеть элитных женских институтов, основная часть образовательной программы в которых состояла из патриотического воспитания, обучения хорошим манерам, танцам, шитью и прочим «исключительно женским» занятиям. Складывалось стойкое ощущение, что руководство Хартии стремилось укоренить в обществе устаревшие устои. Они называли это возвращением к истокам, Лиза же считала деградацией. Нет уж пока она жива, Изи не попадёт в эту ловушку.
Раньше Лиза никогда не задумывалась о смерти, но с первого месяца жизни Изи тревожные мысли стали посещать её всё чаще. После родов здоровье восстановилось и с тех пор не волновало, к тому же ей исполнилось всего лишь двадцать пять лет. Но что насчёт насильственной смерти? Что если её вдруг убьют? Возможно ли это? Лизе казалось, что возможно. Будь она самой обычной женщиной, покушения можно было не опасаться, но пока она была женой консула, полностью разделяла его риски. Если на Хартию нападёт неприятель и одержит победу, если народ не выдержит тягот жизни и поднимет бунт, если «Отряд» станет слишком сильным, а Отто Крюгер окончательно слетит с катушек и попытается захватить власть, Лиза поневоле разделит участь Гвина. И участь эта может быть абсолютно любой.
Если она вдруг умрёт, Изи останется совсем одна… Одинокого человека легче сломить, легче сбить с верного пути. А когда этот человек ещё и правит огромной страной… Нет, такого никак нельзя допустить.
«Нельзя, нельзя. Нельзя» — думала Лиза, засыпая землёй глубокую яму. День клонился к закату, над верхушками деревьев сгущались сумерки, а на краю сада всё ещё раздавался шорох лопаты пронзающей поросшую травой почву.
Изи стояла у края густой тени и смотрела в бездну. На дне лежал белый комочек шерсти. Тучка был преданным, жизнерадостным и любознательным пёсиком. Щенячья любознательность его и сгубила. Не будь он таким подвижным для своего немолодого возраста, тогда бы не вырвал из рук Лизы поводок и не попал бы под грузовик с боеприпасами. Удар откинул собаку на несколько метров, на асфальте и траве остались пятна крови и куски белой шерсти. Тучка даже заскулить не успел.
Пока девочка утирала бегущие по щекам ручейки слёз, Лиза оставалась собранной. Она должна была копать, а не вспоминать, как Гвин подарил ей этого шпица в канун Нового года. Их первого общего Нового года, проведённого не в Киевусе, а в родном городе, в небольшой, но уютной квартире на десятом этаже. Как же давно это было...
«В мире нет ничего, чтобы существовало бы вечно».
Древко лопаты натирало мазоли на мягких руках. Может, не стоило спешить с похоронами? Гвин тоже любил Тучку, и сам бы закопал его, если бы пару дней назад не уехал в командировку на фабрики. Или ему было бы всё равно?
— Мама, — поправляя белые косички, Изабелла вывела её из раздумий, — а я тоже умру, как Тучка?
Изи впервые встретилась со смертью лицом к лицу, но говорила на удивление спокойно и рассудительно. От её вопроса к глазам подступили слёзы, но Лиза сдержалась.
— Все мы когда-нибудь умрём, зайчонок.
— А ты? Ты тоже умрёшь?
«Держись, Лиза. Тебе нужно быть сильной. Хотя бы ради дочери».
— Да. И я, и ты. Я раньше. Ты будешь плакать обо мне так же, как сейчас о Тучке. Но до тех пор, пока ты помнишь о нём, он остаётся жив. В твоём сердце и твоей памяти.
— Тучка будет жить, пока я о нём помню? — спросила Изи, шмыгая носом.
Лиза кивнула, но почти ничего не почувствовала. За годы пережитых смертей близких и сотни увиденных чужих страданий её горячее сердце покрылось морозным узором.
— А что случится после смерти?
— Не знаю, — честно ответила Лиза. — А ты как думаешь?
Девочка надолго замолчала. Пока она думала, Лиза закончила засыпать могилу и соорудила холмик, а потом они с Изи вместе возложили на него шесть георгин.
— Думаю, после смерти не случится ничего необычного, — наконец, сказала Изабелла. — Там так же, как у нас, только у всех появляется второй шанс, чтобы прожить жизнь ещё раз, с начала.
Детские мысли так светлы и наивны. Никакого ада, только шанс для каждого, даже самого ужасного человека, получить своё искупление. Лиза не сдержала грустной улыбки.
— И в какой книге ты это вычитала?
— Сама придумала, — Изи слабо улыбнулась в ответ. — Мам, а где твои родители? И где родители папы? Или ты ни от кого не рождалась?
«Почему же ты не задала эти вопросы Эрвину?»
— Наши родители… Ушли от нас, — проговорила Лиза. — От всех нас.
— Почему?
«Если бы я только знала…»
Лиза проглотила ком в горле.
— Потому что мы были очень бессовестными, и таким образом нас решили проучить. А теперь мы стараемся показать, что стали очень послушными детьми.
Изи хмыкнула и в задумчивости распахнула рот. Она не понимала.
— Тогда почему папа всегда кричит на своих генералов? И даже на дядю Эрвина.
«Потому что они не могут победить всех сепаратистов, бандитов, партизан и диверсантов. Потому что твой папа не справляется с тем, что сам же устроил…»
— Потому что они плохо себя ведут, и папа их воспитывает. Ты же иногда тоже плохо себя ведёшь.
— Не правда, — Изи надула губы и отвернулась.
Чтобы хоть на секунду отвлечься от тревоги о будущем, Лиза обняла дочь за плечи и прижалась подбородком к пушистой белой макушке:
— Ещё как правда! Но знаешь что? Я всё равно тебя люблю.
— И я люблю тебя, мама, — Изи расплылась в улыбке и, тихонько рассмеявшись, обвила Лизину шею короткими ручками. — Мама, а почему папа так редко у нас бывает?
— Ему приходится воевать со страшными врагами, и их очень много, — холодно проговорила Лиза.
— А против кого мы воюем? — недоумевала девочка. — И почему?
«Против других людей. Но другие они только в мыслях твоего папы. На самом деле мы все одинаковые, и совсем не враги».
— Узнаешь, — вздохнула Лиза. — Когда подрастёшь, ты сама всё узнаешь.
Смерть любимого питомца долго тревожила Изи. Девочка лишилась единственного друга, что всегда был рядом, и ещё сильнее привязалась к Лизе и к Эрвину. С последним Лиза уже не рассчитывала когда-нибудь полностью расплатиться по долгам: Эрвин по-прежнему оставался образцовым другом для девочки, разговаривал с ней, обсуждал совместно прочитанные книги и её уроки, поддерживал игры. Эти двое отлично понимали друг друга, а подарок маршала — плюшевый утёнок, получивший имя Коко, — стал любимой игрушкой Изи.
Однако, вскоре и этот полный своих печалей и радостей этап жизни подошёл к неминуемому концу: Изи исполнилось шесть, и Гвин решил, что настало время показать дочери внешний мир.
— Школа Матерей Хартии — элитное место, специально для таких девочек как ты, Изабелла, — заявил Гвин прямо посреди ужина, ошарашив новостью и дочь, и Лизу.
Они этого не обсуждали.
Гвин целый год не заикался о школе для Изи.
Изабелла помрачнела. Её губы поджимались, а рука с силой стискивала ложку. В коем веке у неё выпал шанс повидаться с отцом, и вот чем всё обернулось. Лиза видела, что дочь разочарована, но Гвин ничего не заметил. Изи тем временем тихо поблагодарила его за проявленную заботу, и, сославшись на усталость, убежала в комнату.
— Чем вы таким сегодня занимались, что она устала? — проговорил Гвин.
Лиза быстро оглядела его. Тот же истощённый вид, те же бледные глаза за линзами очков — следы ежедневного тяжкого труда. Гвин постарел словно на пятнадцать лет, хотя пребывал на должности всего шесть. С возрастом на нём всё более сказывались былые пристрастия к алкоголю и наркотикам. Лиза могла бы пожалеть его, если бы не один крошечный нюанс: никто не заставлял Гвина выбирать такую судьбу. Никто не вынуждал его бежать от неё, так почему она должна была проявлять к нему понимание?
— Наверное, я открою тебе нечто удивительное, но Изабелла очень подвижная, — Лиза вытерла края губ салфеткой. — Утром мы делаем зарядку, днём она учится и читает книжки, а вечером много бегает и прыгает. Ей тоже есть от чего уставать.
Гвин пожал плечами, а затем вдруг пристально взглянул на неё:
— Ты не рада?
— С чего бы? — процедила она сквозь зубы и едва не вскочила из-за стола.
— Я устроил, как ты хотела, — тон Гвина казался расстроенным. — Говоришь, ей одиноко без друзей, что ж. Теперь у неё будет компания сверстниц.
«Поздно же ты пришёл к этой мысли».
Лиза тяжко вздохнула. Её задевала не только несвоевременность решения.
— Для начала ты мог бы обсудить этот вопрос со мной. Изи не только твоя дочь, — Гвин хотел что-то сказать, но она перебила. — Почему Матери Хартии, а не Сёстры единства?
Он посмотрел на неё с явным недоумением:
— Ты хочешь, чтобы наша дочь училась в школе для бедняков? При всём уважении, Элизабет, но твоя организация не курирует элитные девичьи гимназии, а школа Юных Матерей Хартии как раз подобное заведение. Мне сообщили, что это лучший институт для девочек.
«И чему её там научат кроме танцев, шитья и заботы о младенцах?» — подумала Лиза, но смолчала. Этот спор не имел смысла.
Она встала из-за стола.
— Куда ты? — спросил Гвин.
— Пойду к Изи, — Лиза резко оглянулась на него и вздёрнула нос. — Обычно она и правда устаёт, но только не в день, когда любимый отец обещает уделить ей внимание. Знаешь почему она убежала, Гвин? Ты расстроил её.
— Чем? Новостью о зачислении в школу?
— Именно.
Гвин глядел на неё с сомнением. Лиза ожидала чего угодно. Даже если он не замечает чувств дочери или не понимает их, — кто сказал, что такое невозможно или предосудительно, — как взрослый человек и как отец, Гвин должен сделать хоть что-нибудь, чтобы попытаться разобраться в ситуации, выслушать и утешить Изи. Чёрт возьми, хоть однажды, хоть раз в жизни Изабелла достойна увидеть неопровержимое доказательство его любви. Разве она этого не заслужила?
Но Гвин просто махнул рукой.
— Ты преувеличиваешь, — проговорил он спокойно. — Она вскоре и думать забудет, что ей это не понравилось. Съездит один раз в школу и не захочет возвращаться домой, вот увидишь. Если каждый раз за ней носиться, Изи вырастет беспомощной плаксой.
— А ты знаешь, да, — ощетинилась Лиза, бросая салфетку на стол. — Ты как всегда лучше всех знаешь, что будет.
После того как она уложила Изи спать, отправилась в свою спальню и попыталась успокоиться, а когда Гвин прилёг рядом с ней на кровати, заговорила с ним снова. Ей нужно было переубедить его. Пусть нанимает преподавателей и позволяет Изи выезжать в Киевус только с ней, если его смущает обучение в школе для обычных детей. Что угодно, только не Матери Хартии с их патриотической кашей. Как она не старалась, ничего путного не вышло. Гвин отказался прислушиваться к её просьбам. Быть может, до него опять дойдёт через год? И снова будет уже поздно.
Утром Лиза проснулась в полном одиночестве посреди широкой кровати. Гвин снова уехал в столицу задолго до рассвета, и она снова велела подать завтрак на двух персон, однако Изи на трапезу не явилась, а когда Елена вытащила её из комнаты и усадила за стол, угрюмо уставилась в тарелку, даже не думая приступать к еде.
Лиза устало вздохнула. Короткий сон после тяжёлого разговора с мужем не восстановил её силы:
— Ну же, Изи. Тебе нужно покушать. Разве ты не голодная?
Изи резко отодвинула тарелку в сторону:
— Не хочу есть. И ни в какую школу я не пойду.
Лиза уставилась на дочурку в недоумении и растерянности. Вчера перед отцом Изи покорно приняла уготованную участь, а сегодня пошла в открытый протест. Такое происходило впервые. Как к такому относиться и что делать?
— Не капризничай, зайчонок, — мягко проговорила Лиза и снова вздохнула. — Твой папа хочет как лучше.
«И он уже всё решил».
Изабелла вдруг вскочила на ноги, опрокинув стул и перевернув тарелку. Каша медленно растекалась по скатерти, а дочка смотрела на Лизу блестящими от слёз и злобы глазами:
— И ты тоже хочешь чтобы я уехала, да?! Тебе я тоже больше не нужна?
Ошарашенная Лиза не могла сдвинуть с места. Слова дочери задели слишком сильно. Было так больно, что на глаза едва не навернулись слёзы.
— Изи, не говори так. Я…
Девочка не стала слушать, развернулась и бросилась прочь. Лиза поспешила за ней:
— Стой, Изи!
Изи проскользнула мимо Катарины, преодолела террасу и ворвалась в сад. Как же быстро она бежала — когда Лиза вышла на ступени её и след простыл.
— Нам найти её, первая леди? — спросила встревоженная Елена, но Лиза подняла руку, преграждая ей путь.
— Нет. Она сама придёт.
Поправив взлохмаченные после бега волосы, Лиза направилась прямиком к гостиной. Она не закончила завтрак, но есть больше не могла, снова и снова садилась за шитьё, а затем бросала пяльца и принималась нарезать круги по комнате, комкая пальцами подол летнего платья. Взгляд то и дело устремлялся к часам. Прошло пятьдесят минут, сто, сто тридцать. Изабелла не возвращалась, а Лиза не решалась пойти за ней. Что она могла сказать, чем утешить дочь? Разве в происходящем не было и её вины? Гвин принял решение, но Лиза не добилась успеха в противостоянии ему. Фактически она проиграла. Снова проиграла, как и много раз до этого, а затем молчаливо приняла поражение. И как она могла объяснить Изабелле своё смирение? Почему дочь должна понять и простить ей её слабость?
— Кхм… — внезапный звук со стороны входа в гостиную заставил содрогнуться. — Первая леди?
Лиза обернулась и столкнулась взглядом с маршалом. Она так глубоко ушла в раздумья, что не расслышала шагов. И давно он тут так стоит?
— Добрый день, маршал, — Лиза оправила ткань платья и размяла пальцы. — Вы… я не слышала, как вы вошли. Долго ждали?
— Ерунда, — небрежно бросил он, но его взгляд остался сосредоточенным. — Что-то не так?
Лиза нервно сглотнула слюну. Стоило ему спросить про её самочувствие, и в носу тут же защипало. Она поспешила отвернуться:
— Вовсе нет. Всё хорошо.
Неуправляемый всхлип выдал её с головой, маршал сразу шагнул к ней:
— Вы что, плачете?
— Нет, — Лиза отшатнулась, не позволяя ему взглянуть на своё лицо, и спешно вытерла заслезившиеся глаза. — Я не… Это не касается вас. Просто Изи…
— Что с ней? — сурово спросил он.
— Ничего серьёзного, но она очень расстроена. Убежала в сад и не хочет со мной разговаривать.
Она продолжала всхлипывать и тереть лицо. Задавленные, скрытые ото всех эмоции, наконец, нашли выход и не стихали. Маршал ничего не говорил. Внезапно Лиза почувствовала, как крепкие руки легонько сжали её плечи.
— Подождите здесь.
Придя в себя после секундной растерянности, Лиза обернулась, но маршал уже вышел. Он отпустил её так же быстро, как и прикоснулся к ней. Эрвин… опустил ладони на её плечи. Совсем так, как делал раньше…
Вопреки его просьбе, она не стала задерживаться в гостиной — последовала за ним. Пока маршал решительно шагал через комнаты, Лиза, подкрадываясь, держалась на расстоянии, так, чтобы он не заметил её, даже если бы обернулся. К тому моменту, как она добралась до террасы, Изи уже показалась из своего укрытия. Лиза часами ожидала, пока дочь выйдет к ней, а Эрвину не понадобилось и пяти минут, чтобы убедить её выбраться из засады? Заплаканная девочка медленно, но послушно шла навстречу к маршалу. Лиза притаилась за стеной у входа на террасу и приготовилась наблюдать.
— Ну же, зайчонок, идите сюда, — Эрвин опустился на корточки и широко раскинул руки, а Изи тут же бросилась в его объятия. — Рассказывайте, что случилось. Кто вас обидел?
— Никто, — пробормотала малышка, уткнувшись головой в его грудь. — Мама с папой хотят, чтобы я уехала.
— Хм… дайте подумать. Вас зачисляют в школу Юных Матерей Хартии.
«Откуда он узнал?» — удивилась Лиза и тут же закусила губу. Конечно. Ему-то, своему коллеге, Гвин рассказал даже раньше, чем ей.
— Да. М-матерей Хартии…
— Почему же вам кажется, что это так плохо? В этой школе учится уйма других девочек, и вы найдёте там много друзей. Зайчонок, вам ведь хотелось, чтобы у вас появились друзья?
— Да, — неуверенно проговорила Изи, а затем снизила голос до шёпота, — но я… боюсь.
Эрвин ласково пригладил её пушистые волосы:
— Боитесь, что вы с ними не поладите, не понравитесь друг другу?
Изи кивнула и… снова залилась слезами. Лиза слышала эти истеричные всхлипы, и с трудом удерживалась, чтобы не разрушить доверительный разговор своим внезапным появлением. Она увидела, как Эрвин опустился на ступени и осторожно усадил Изи к себе на колени. Он не переставал обнимать её, а девочка захлёбывалась рыданиями:
— А ещё… ещё… я не хочу… чтобы мама… перестала любить… меня.
— Почему вы думаете, что как только поступите в школу, мама перестанет любить вас?
— Мы будем редко видеться. Как с… как с… папой.
— Зайчонок, ваша мама любит вас больше всего на свете. И никогда не перестанет. Что бы не случилось, даже не сомневайтесь, она не перестанет любить вас.
Нежный тон его низкого голоса обволакивал как бархат, проникал до глубины души. Так трогательно, что сердце забилось быстрее. Лиза прижала руку к груди.
— А ты? — вдруг спросила Изи.
От такого вопроса Эрвин растерялся не меньше, чем Лиза.
— Я?
— Мы с тобой тоже будем редко видеться, — заявила Изи. — Ты перестанешь приходить и забудешь обо мне.
— Этого никогда не случится, зайчонок, — уверенно проговорил он. — Мы ведь друзья. А настоящие друзья никогда не предают и не бросают друг друга.
— Правда-правда? Не предашь и не бросишь?
— Слово офицера Хартии.
Изабелла вытерла слёзы ладошками и встряхнула головой. Она понемногу успокаивалась.
— И ваш отец тоже любит вас, — вдруг сказал Эрвин. — Верите вы в это или нет, но так и есть. Он правда желает вам только добра, поэтому и отправляет в школу. В вашей жизни кое-что изменится, но этого незачем бояться. Некоторые перемены только к лучшему. В школе вы найдёте подруг, узнаете много нового, познакомитесь со столькими людьми. И они полюбят вас, я уверен. Если слишком страшно, можете отправиться туда на один день, чтобы посмотреть всё самой. Думаю, ваша мама обязательно захочет поехать с вами, и поверьте моему слову, вам понравится в школе. А если вдруг появятся проблемы, вы всегда сможете попросить помощи у мамы или у меня. Хорошо?
Изабелла ещё раз всхлипнула, но ответила:
— Да.
— Договорились? Вы с мамой поедите в школу?
— Д-да. Я поеду, — прежде чем отстраниться, Изи в последний раз прижалась к нему и поспешила добавить: — Но только если мама и Коко будут со мной.
— Конечно, зайчонок.
Лиза сглотнула слюну и приготовилась выйти из укрытия. Чутьё подсказывало, что подходящий момент настал. Стоило ей показаться на выходе из террасы, Изи заметила её, отшатнулась от Эрвина и с виноватым видом опустила глаза:
— Мама…
Эрвин резко встал со ступеней и удивлённо уставился на Лизу. Он серьёзно рассчитывал, что она останется в гостиной? Лиза мимолётно улыбнулась ему, направилась к дочери и крепко обняла.
— Мама, прости меня, — Изи повисла на её шее. — Я тебя обидела. И разлила кашу…
— Я не обижаюсь, зайчонок. Но мне было больно от твоих слов, так же как и тебе.
— Прости. Я люблю тебя, мам. Мы с дядей Эрвином…
— Да, я слышала. Вы договорились. Обещаю, ты не отправишься в школу одна. Я обязательно поеду вместе с тобой.
— Хорошо, мам, — Изи повернула голову к маршалу. — Дядя Эрвин… Вы точно не забудете обо мне?
Эрвин вздохнул и ласково улыбнулся:
— Изи…
— Да. Слово офицера. Я знаю. Но…
— Вам нужны доказательства? Хотите сыграем в мяч?
Заплаканные глаза Изи сверкнули азартом. Этого-то она и добивалась.
— Хочу! Прямо сейчас?
— Да, — Эрвин кивнул и выпрямился. — Столько, сколько пожелаете. Сегодня я побуду с вами хоть до самого вечера.
Изи радостно захлопала в ладоши и оживилась:
— Да! Я мигом, дядя Эрвин! Сейчас принесу мяч.
В следующий миг она уже неслась по террасе в сторону своей комнаты, а Лиза неминуемо осознавала, что осталась наедине с маршалом в самый неподходящий для этого момент. Внезапное желание, первый порыв — взять Эрвина за руку и мягко погладить запястье, как она делала раньше. Или лучше… обнять его, прижаться щекой к широкому плечу, обвить его шею руками и погладить спину.
«Нельзя! — прокричал внутренний голос. — Он же маршал, главнокомандующий! Это недопустимо».
Лиза вздрогнула, начала задыхаться. Как она, замужняя женщина, могла допустить в свою голову подобные мысли? Стыд и смущение залили лицо жаром, и вместо спокойных слов с уст слетел лишь тихий лепет:
— Спасибо… маршал. Если бы не вы…
— Не преувеличивайте мою заслугу, — быстро проговорил он. — Всё бы разрешилось как-нибудь…
— Конечно, — она засмеялась неловко, как застенчивая школьница. — Можете скромничать сколько угодно, но… я знаю, что никто бы не решил эту проблему так же хорошо, как это сделали вы.
Краем взгляда она заметила, как Эрвин посмотрел на неё. Он уж открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент на на террасу ворвалась Изи, схватила его за рукав мундира и потащила на поляну. Маршал даже не попытался сопротивляться.
Подбрасываемый к небу мяч летел от одного края газона к другому. Звонко смеясь, Изи ловила его и подавала Эрвину, а тот отбивал её атаки и смеялся в ответ. Разгар солнечного дня вынудил маршала в коем-то веке отложить в сторону свой мундир. В белой рубашке он больше не выглядел как солдат — перед Лизой вдруг оказался самый обычный человек. Такой, каким она помнила и в то же время немного изменившийся: Эрвин окончательно вырос, стал высоким и красивым молодым мужчиной.
Раньше Лиза думала, что армейская выправка растоптала мягкую часть его личности, превратила в сурового и грубого, чужого человека, и только сейчас, шесть лет спустя, к ней пришло осознание как же сильно она ошибалась. Звание командира Гвардии, а затем маршала создало для Эрвина новые обязательства, но разве это повлияло на его отношение к ней? Его внимание, его участие, его преданная дружба — разве этого стало меньше, чем раньше? Нет. Совершенно нет. Лиза вдруг начала понимать: знание о том, что Эрвин готов поддерживать её, как и прежде, или позаботиться об Изи, значило для неё гораздо больше, чем она представляла.
Сидя на скамейке в тени липы и глядя, как Эрвин играет с её дочуркой, Лиза внезапно ощутила давно позабытое чувство нежности. Оно словно пробудилось ото сна, мягко расправило лепестки, прогоняя прочь холод из её сердца. И на этот раз она была слишком опытна, чтобы спутать это чувство с чем-то иным.
***
Захватить Южный полуостров было легко. «Разделяй и властвуй» — принцип, действовавший веками, продолжал работать и по сей день. «Момент Х» разрушил семьи, разбросал в разные стороны чужих друг другу молодых людей и теперь они были вынуждены неумело самоорганизовываться в новые группы. Дальше варианта развития событий два: столкнуться с другой, более сильной шайкой детей и проиграть им или попасть под власть ещё большей силы — молодого государства. Неизвестно что из этого лучше.
Армия Хартии по масштабам и вооружению не шла в сравнение даже со странами третьего мира образца начала двухтысячных годов. Однако, когда не слишком большие, но организованные и сплочённые подразделения вступают в бой с разрозненной толпой голодранцев, исход сражения очевиден. Областные центры, Еврейские общины, Тёмный сектор, Киевус и столичная область, Болота дикарок, Южный полуостров — разницы почти нет. Никто не смог отстоять свободу. Никто не смог оказать сопротивления растущей мощи Дивидеанской Хартии.
Консул Гвин заложил фундамент новой системы, руководствуясь стремлениями к миру, но что он понимал под словом «мир»? На заре своего лидерства он сражался против хаоса, охватившего человеческую цивилизацию, он желал возродить утраченные покой и порядок. Консул, все его генералы, чиновники, гуманитарные деятели оказались в обстоятельствах, когда исправить что-либо можно было только радикальными способами. Собрать паникующих овец в единое стадо невозможно без ударов кнута и лающих псов. И вопрос здесь не в выборе или морали — такова человеческая природа. Иногда насилие — просто единственный возможный путь. Эрвин понимал это как никто другой. Если бы в тот давний день Лиза насильно не вытащила его за порог дома, он бы так и остался затворником.
Однако принуждение и насилие должно иметь границы. Сама по себе сила — лишь инструмент, рабочий и очень надёжный, но не более, чем один из десятка других инструментов. Злоупотребление им недопустимо. Казалось, консул вовремя понял это: когда фундамент Дивидеанской Хартии был заложен, правительство Гвина начало возводить стены. Анджей Ковальчук занялся формированием экономики, годы мирного существования без внешних угроз подарили людям возможность развиваться и отстраивать страну, создавать множество новых организаций и воскрешать утраченные. Но на чём стоял «Фудурдин», что преподавали в школах? Поезд промышленности ехал по военным рельсам, а обществу навязывали страхи перед несуществующими внешними врагами. Простая, но почему-то такая неочевидная правда постепенно вылезала наружу: каков фундамент — таков и дом. На костях, беззаконии и рабском труде построить светлое, свободное будущее невозможно.
Эрвин часто вспоминал одну из бесед с Анджеем. «Это же не может длиться вечность», — говорил он. «Не может, — отвечал Ковальчук, — путь развития предусматривает, что однажды пистолет положено спрятать в футляр и использовать только в крайней необходимости». Годы показывали, что на этот раз они оба ошибались. В своё время Консул продал сторонникам и новым гражданам обещание безопасной защищённой жизни. И неважно, что ценой за безопасность стала свобода — все хартийцы заплатили эту цену добровольно. Эрвин тоже. Но страна, несущая за собой великую идею, постепенно превращалась в империю шовинизма.
Можно ли что-то исправить теперь? Эрвин не видел выхода. После встречи со слепой болотной девочкой, он больше не закрывал глаза на действительность: Дивидеанская Хартия лишь фасадом напоминавшая цветущий сад, на деле же была поляной сорняка. Каким образом превратить сорняк в плодовое дерево? Ответ биологов будет очевиден: это невозможно. Нужно сразу сеять семена яблони.
Неосознанная мысль о смирении постепенно овладевала разумом всех хартийцев. Эрвин верил, что не только он один был таким. Подходящий момент для реформации системы мог не наступить при его жизни. Оставалась лишь надежда на будущее. Эрвин приучился думать наперёд: следующее поколение наверняка будет отличаться от старого в лучшую сторону. «Дети — будущее Хартии» — не просто красивые слова. Он искренне в это верил. Эта вера крепла тем сильнее, чем больше он общался с Изабеллой.
Изабелла... Прямая преемница консула, девочка, которая однажды должна унаследовать Дом правительства. Ещё малютка, но уже очень сообразительная. Лиза сумела привить ей только лучшие черты и вложить в светлую голову верные мысли, Эрвин же её усилия закреплял. Вначале не вполне осознанно, позже уже со стратегическим расчётом. Оказать влияние на нынешнего консула он не мог, но повлиять на мировоззрения будущего вдруг оказался вполне способен.
Эрвин был бы рад сказать, что заботится об Изи только из разумных, корыстных побуждений, что его не связывает никакая привязанность, однако это было ложью. Если б всё действительно обстояло так просто… Но глубины человеческой души неизведанны. Его дружба с Изабеллой основывалась не только на потенциальной выгоде — с каждым днём Эрвин всё больше привязывался к этому ребёнку. История их связи началась ещё когда Изи лежала в пелёнках, тогда же Эрвин впервые ощутил нежность к ней. С годами это чувство крепло. Оно чем-то отдалённо напоминало дружескую любовь, только с учётом нюанса в виде огромной разницы в возрасте и положении: Изи пока не являлась самостоятельным человеком, а значит, дружить с ней на равных было невозможно. Тогда чем являлось чувство Эрвина к ней? Сравнить было не с чем, но, вероятно, он испытывал к Изабелле родительскую любовь. Хоть и не был ей родным отцом.
В былые времена эксперты передовых идей воспитания рекомендовали родителям относиться к ребёнку как к общему долгосрочному проекту. Рассматривая ситуацию с этой стороны, было сложно закрыть глаза на то, что Эрвин каким-то не вполне понятным образом занял в проекте воспитания Изи место отца. А Лиза… Лиза, кажется, была совсем не против. Молчаливое согласие постепенно перешло в открытое поощрение: она не переставала благодарить Эрвина за помощь. Становилось неловко, ведь по мнению самого Эрвина, он лишь занимался тем, что доставляло ему удовольствие — заботился о ребёнке. Это не одолжение, не обязанность — просто добровольная инициатива, за которую он не рассчитывал ни на какую признательность. И всё же отношение Лизы к нему… смягчилось. Она определённо стала теплее общаться с ним, и Эрвин это почувствовал. В чём причина? Быть может, раньше она не полагалась на него так сильно, как теперь? Или она серьёзно считала его заботу об Изи чем-то особенным? Эрвин терялся в предположениях. Любая догадка слабо объясняла изменения в поведении Лизы, а чем более чудаковатыми становились её повадки, тем большую неловкость он ощущал, оставаясь в её компании. Ему и раньше приходилось нелегко, но теперь все ощущения словно выкрутили на максимум. Прятаться от Лизы или избегать её Эрвин никак не мог, а потому тщательно скрывал настоящие эмоции, притворяясь, что не замечает ничего необычного. От этого становилось ещё сложнее.
Одним облачным вечером позднего лета он возвращался домой с Собрания. Выйдя из машины, Эрвин спокойно направился по дороге к порогу открытой летней террасы и уже было распахнул входную дверь дома, как вдруг услышал странные шелестящие звуки из сада. Будто лезвие лопаты вонзилось в землю или щёлкали ножницы.
Он бесшумно направился к источнику звука. Благо сад у него был совсем небольшим. Конечно, Эрвин не рассчитывал встретить там неприятеля. Но даже если гостем стал кто-то из гвардейцев, что это за незаконное вторжение на частную собственность? Охранять надо по периметру, а не среди грядок.
Взгляд пробежался по зелени, человека не нашёл, зато наткнулся на кусочек светлой ткани. Фигура плотно прижималась к дереву, и Эрвин не сразу узнал кто это, но как только слабый ветер растрепал тёмные локоны…
— Первая леди?
Он на миг застыл. Кто дёрнул за язык? А если это не она? У незваного гостя после такого оклика могли возникнуть неудобные вопросы. К счастью или нет, опасения оказались беспочвенны — в следующую секунду Лиза тихонько выглянула из укрытия с видом нашкодившего ребёнка.
— Добрый день, маршал. Уже вернулись? — её губы растянулись в улыбке, и она убрала спутанные ветром локоны за ухо. Видимо, Лиза старалась разыграть удивление, но получалось у неё скверно. — Думала вы придёте позже.
А вот удивление Эрвина было неподдельным. Зачем, спрашивается, ей вообще понадобилось от него прятаться?
— Что вы делаете? — он с опозданием понял, что сказал это без улыбки.
Слова прозвучали резковато, Лиза вздрогнула и затараторила:
— Немного привожу в порядок ваш сад. Вы его совсем запустили.
Только и всего? Так она решила позаботиться о его участке? И почему-то не предупредила. Чувство неловкости постепенно сковывало тело, но Эрвин сопротивлялся.
— Спасибо за замечание, — на этот раз он позволил себе улыбнуться. — У меня и правда не хватает на него времени, но я приму ваши слова к сведению и найму садовника.
— Не надо! — вдруг возразила она, тут же замялась и опустила взгляд. — Я хотела сказать, что вы можете рассчитывать на мою помощь. Я занимаюсь своим садом и могу ухаживать за вашим. Для меня это не сложно. Ничего не стоит.
— Вы уверены?
Вновь взглянув на него, но лишь на пару секунд, Лиза коротко рассмеялась:
— Конечно. Не беспокойтесь, маршал.
Она дёрнулась, поспешила достать грабли из-под кустов и принялась рыхлить землю. Похоже, ей хотелось поскорее закончить этот неловкий разговор. Для Эрвина так стало проще, однако он не мог просто молча уйти в дом, оставив Лизу в одиночестве и ничего не предложив. Он не чувствовал себя обязанным за её добровольную помощь, но ему хотелось сделать какую-нибудь приятную мелочь для неё.
— Может, хотите чаю или кофе?
Обычно Лиза выбирала чай... Хотя нет. Она не выбирала, просто обходилась тем, что имелось в кухонном шкафчике. В последний раз Эрвин заваривал ей напитки ещё во времена их жизни в квартире, и тогда у них попросту не было ничего кроме чайных пакетиков. Лиза прервала работу и пытливо взглянула на него.
— Кофе… с молоком?
— С чем пожелаете, первая леди.
Она улыбнулась и опять отвела взгляд:
— Кофе. Да.
Эрвин зашагал к дому и, оказавшись к ней спиной, наконец, смог тихо усмехнуться. Её странная реакция, откуда-то взявшаяся растерянность вкупе с мечтательностью речи забавляли его. Никогда прежде он не видел Лизу такой. Она будто бы сильно радовалась чему-то, но пыталась скрывать истинные чувства. У неё появилась тайна? Что ж… У Эрвина тоже: вид рассеянной и застенчивой Лизы казался ему особенно милым.
Пока он варил кофе и кипятил молоко, работа в саду была в разгаре. Лиза закончила прополку и перешла к обрезке розовых кустов. Некоторое время Эрвин втихую посматривал на неё из окна, но вскоре перебрался на террасу. Он хвалил себя за предусмотрительность: попросить домработницу расправляться с делами до его возвращения было верным решением. Ведь только благодаря этому глаза постороннего наблюдателя не могли помешать Эрвину эгоистично наслаждаться обликом «тайно счастливой» Лизы. Приглядевшись, он отметил, что сегодня она особенно прекрасна. Собранные лентой, но всё равно растрепавшиеся волосы не портили Лизу — лёгкая небрежность лишь придавала ей шарма. Голубое летнее платье подчёркивало цвет волос и хорошо сидело на её фигуре, а когда лучи солнца всё же проглядывали сквозь облака и тень сада, внезапно пронзали тонкую ткань так, что можно было чётко увидеть плавные очертания стройных ножек. Эффект неподконтрольный, спонтанный, и от того особенно завораживающий.
Как ему раньше не пришла в голову эта идея? Эрвин отправился в кабинет за записной книжкой, а затем снова вернулся на террасу. Больше половины белых листов заполняли карандашные рисунки. Он делал наброски на протяжении нескольких лет. Рисование превратилось в одно из его хобби, зачастую Эрвин занимался этим оставаясь наедине с собой, иногда в присутствии Лизы. Большинство рисунков — пейзажи, а вот нарисованных по памяти или с натуры портретов было не больше десятка. И среди них ни одного портрета Лизы.
Эрвин быстро водил заточенным карандашом по листу. Время ограничивалось: он то и дело ловил на себе её взгляд и опасался, что совсем скоро она застанет его врасплох. Для качественного портрета в полный рост ему, самоучке средней руки, могло не хватить мастерства, поэтому он сосредоточился на передаче черт лица. Линии понемногу складывались в готовый набросок. Нарисованная Лиза глядела с листа пронзительным, но добродушным взглядом, чуть приподняв голову, роскошные длинные волосы плавно струились по её плечам. Над локонами и одеждой ещё предстояло поработать, но в целом Эрвину понравился результат.
«Может, стоит закрепить тушью? Так сохранится дольше…»
— Маршал… — прозвучало совсем рядом.
Эрвин невольно вздрогнул и оторвал взгляд от наброска — Лиза поднималась по ступеням террасы. Он захлопнул записную книжку. Успел.
— Что это там у вас? — лукаво спросила она, приблизившись.
Эрвин не дал загнать себя в ловушку и с лёгкой улыбкой поддержал её игривый тон:
— Секрет.
— Да бросьте… Но если это личное… — засмеялась Лиза, однако по всему было видно, что она явно не намерена отступать так просто.
И тут он задумался. А что если не хитрить, позволить ей увидеть свой портер? О чём Лиза тогда подумает? Воспримет ли это как некий знак, разглядит ли в портрете чувства художника? Или же любой рисунок всего лишь лист бумаги с карандашными линиями. Пустой? Ничего не содержащий? На краткий миг Эрвин встал перед выбором: подчиниться желаниям или сохранить безопасность и… выбрал второе.
— На самом деле ничего особенного… Новый рисунок, — он приоткрыл записную книжку, но вырвал другой листок, очередной пейзаж, а не портрет тайной возлюбленной. Лиза с любопытством рассматривала берег озера с густой растительностью и холмами позади, а Эрвин пристально наблюдал за её реакцией. Кажется, она ни на секунду не усомнилась в правдивости его слов, но отчего-то слишком тщательно вглядывалась в изображение, и тогда он сказал: — Можете оставить себе, если хотите.
Он ожидал отказа, но вместо этого Лиза широко улыбнулась и… покраснела.
— Хочу, — тихонько сказала она, бережно сворачивая листок в трубочку и пряча в кармашек платья.
Очаровательно... Вновь её поведение застало Эрвина врасплох. Он ощутил жар, вскочил со стула и прошёл к двери, стараясь не встретиться с Лизой глазами:
— Сейчас принесу кофе.
А затем, спрятавшись на кухне, прислонился затылком к прохладной стене и обречённо вздохнул.
Случайные и запланированные встречи с Лизой заставляли сгорать от смущения, но воспоминания о них превращались в приятное развлечение для одиноких вечеров или перерывов. Эрвин ничего не мог с этим поделать. Общение с Лизой, как и общение с Изабеллой, оставалось чуть ли не единственным источником радости в его жизни. А разбираться в происходящем… не хотелось. Долгие размышления порождали опасные сомнения: могла ли Лиза влюбиться в него? Она флиртовала с ним, это ли не признак? Лиза не из кокеток, для неё это не просто игра. Однако, если Эрвин ошибался, любая попытка вывести первую леди на чистую воду грозила самыми непредсказуемыми последствиями, а если не ошибался… Даже если Лиза и правда влюбилась, что с того? Будто её взаимность способна повлиять на общую ситуацию. В конце концов, у неё всё ещё остаётся законный муж.
Зачем лишние риски? Зачем встревать в чужую семью? Эрвин уже давно всё решил: шанс упущен, и Лиза не должна узнать о его чувствах. Он не хотел, чтобы любовь стала проблемой не только для него одного, но ещё и для неё.
А время неминуемо летело вперёд. Концерн заводов уже выпускал бесчисленное количество стрелкового и тяжёлого вооружения. Левандовский принимал первые самолёты и приступал к обучению пилотов, а Эрих активно осматривал захваченные порты в поисках корабля на роль флагмана «Морзе группы». Дивидеанская Хартия планомерно готовилась нести свою миссию умиротворения на новые территории. И уже почти была готова.
Собрание Генерального Штаба от пятнадцатого июля проходило без вступления. С разбегу в карьер, как любил консул. Собравшиеся притихли, маршал Эрвин поправил стопку отчётных бумаг и выпрямился, ожидая команды. Консул устроился поудобнее и лениво махнул рукой.
— Докладывай, Эрвин.
Эрвин положил отчёты поближе к Гвину и уверенно заговорил:
— После стремительной и успешной операции на Южном полуострове, подразделения перешли к обороне по всему периметру границы. Вынужден доложить, что по сей день на окраинах сказывается высокая партизанская и преступная активность, особенно на севере, где из-за особенностей местности наши войска не могут проявить себя в полной мере. Тем не менее второй и четвёртый корпус, общей численностью восемьдесят тысяч человек, готов к наступательным действиям. Войска ждут ваших приказов, господин консул.
— Давай по порядку, — Гвин бегло пролистал отчёт, затушил окурок в пепельнице и задумчиво сомкнул ладони на подбородке. — Что у нас на востоке?
— Захватив угольный бассейн и выйдя к Дону, армия остановилась. Сейчас благоприятный момент для наступления севернее от излучины реки.
Консул громко рассмеялся:
— На Мо́скву что-ли?! Взять ещё одни болота? Нам и своих хватает, где проблем выше крыши. Давай дальше.
— На юге, после того как армия упёрлась в Чёрное море, возможно только продвижение в сторону Кавказских гор.
— Пока что это бессмысленно. Дальше.
— На западе войска заняли левый берег Дуная. Дальнейшее продвижение преграждают массивы Карпат. Севернее гор находится Варшавское воеводство.
Консул немного задумался:
— Это с ними подписан договор о ненападении?
— Так точно, господин консул.
— Портить дипломатическую репутацию с соседями нам не с руки. За Дунаем богатые нефтяные месторождения, но, заняв эту область, мы очень сильно растянем позиции и оголим фланг. Что на севере, Эрвин? Мы смогли наконец-то преодолеть эти чёртовы дебри?
— Войскам удалось вырваться на равнину и выйти к границам некоего Балтийского союза.
— Балтийского союза… — задумчиво повторил консул, а затем вдруг поднялся и прошёл к огромной карте. Несколько долгих минут он молча разглядывал на карте Балтийское море, а затем заявил. — Эрих, можешь радоваться: скоро у тебя будет два моря и два флота. Я отдаю приказ о полном захвате балтийского региона. На подготовку даю вам год.
Гвин упёр ладони в столешницу, его очки блеснули. Он глянул на маршала, но Эрвин, как и прежде, выдержал тяжёлый взгляд.
— Хочу посвятить вас в дальнейший стратегический вектор Хартии, — продолжал консул. — Европа слаба, раздроблена и разобщена. Мелкие конфликты вспыхивают по всему континенту. Ни одно государство не собирается как-то решать эту проблему. Им никогда не достигнуть единства, присущего Хартии. После захвата Балтики, — а в успехе этого предприятия я ни на секунду не сомневаюсь, — все силы, средства и интеллектуальный труд должны быть брошены на подготовку армии для похода на запад.
В воздухе повисло напряжённое молчание. Отто оскалился, Анджей побледнел, Эрих и Вольдемар переглянулись, Эрик позволил себе закурить, Михаил вытер платком выступившую на лбу испарину, а Эрвин сделал глубокий вдох. Только годы армейской службы помогли ему сохранить хладнокровие. Присоединить Балтийский союз ещё возможно, но напасть на Европу? Это какая-то нелепая шутка?
Стул Ковальчука заскрипел, министр неловко поднялся на ноги:
— Господин консул, можно мне взять слово?
— Только по делу, Анджей.
— Простите, господин консул, но, может быть, вы подумаете ещё раз? Наступление на Балтийский союз, без сомнений, важно, однако вы уверены, что Хартия готова к этому? — он тоже приблизился к карте и начертил несколько невидимых линий от Лепеля до Силене и от Барановичи до Друскининкая, а затем до Киевуса. — Линии поставок слишком растянуты, к тому же это не область с разрозненными мелкими райцентрами — города Балтики сильно сплотились за годы существования Хартии...
— Ты что струсил, а Анджей? — Отто бесцеремонно оборвал его, вольготно развалившись на стуле. — Островитяне, прибалты — какая разница. По силе им никогда не сравниться с войсками Хартии. У нас самолёты, морская и штурмовая пехота, танковые клинья, Гвардия в конце-концов, а у них что? Им до нас как до Китайской стены.
Анджей собирался ответить, но в едва завязавшийся спор между министром экономики и главой Комитета безопасности вмешался сам консул:
— Достаточно. Я вас услышал. Эрвин, что ты скажешь?
Эрвин быстро окинул взглядом собравшихся. На лицах ни тени сомнения, только безоговорочная поддержка. Ковальчук ни в счёт, невзирая на всю свою разумность, он один, а консул… Консул ждал только утвердительного ответа. Эрвин почувствовал это. В прямом взгляде, в напряжённом лбу, в поджатых губах.
«Извини, Анджей».
— Армия Дивидеанской Хартии готова исполнять ваши приказы, господин консул.
Пренебрежительная усмешка Крюгера в адрес Ковальчука вызвала чесотку в руке. Страсть как захотелось вмазать по этой миленькой роже.
— В Азии, — продолжал Гвин, — несколько государств заявили о доминирование в регионе и реконструкции «Шёлкового пути». На побережье Северной Америки сформировались Объединённые Штаты Атлантики. Элементарная геополитика, господа генералы: через десять-пятнадцать лет мы окажемся между двух огней. В наших интересах подготовиться, чтобы встретить внешние угрозы могучим щитом единых народов Европы. От Дона до Ла-Манша. Иначе всё было зря. Заседание закрыто.
Анджей предпринял последнюю попытку:
— Господин консул…
Глаза Гвина обратились в камни:
— Я сказал: заседание закрыто, министр.
— Ave consul! — дружно крикнули генералы.
— Ave Hartia, — ответил им Гвин.
***
Настал час. Годы мира и хлопот о дочери предали забвению мысли о конечной цели, но Гвин ничего не забывал. Нападение на Балтию — только начало, Лиза поняла это как только Эрвин сообщил новость в общих чертах. Она уже знала, что последует дальше. Гвин не умел останавливаться.
Европа… Должны же консул и генштаб собрать как можно больше знаний о противнике. Лиза перебрала содержимое самых крупных библиотек Киевуса, чтобы освежить в голове подробности устройства западных стран до «Момента Х» и попросила Эрвина поделиться информацией об их положении в настоящий момент. Выводы исследования сложились неутешительные: европейские города теперь жили независимо друг от друга, однако уже формировали полноценную политику, основанную на собственных идеалах из прошлого. Этим городам-государствам не хватало сплочённости и милитаризации, крупного войска они не имели и всё же их военный потенциал превосходил хартийский. Если Европа решит защищаться, ресурсы для войны тут же найдутся — в этом нет сомнений. А дальше затяжная война и поражение.
Обывателям Дивидеанская Хартия казалась незыблемой страной, слишком большой и могущественной, чтобы выйти из поединка проигравшей. Но те, кто стоял у истоков строя, должны были видеть правду. Лиза думала, что должны. И всё же они молчали. Генералы не оспаривали решение Гвина, а уж присяга или же искренняя вера в Дело Хартии вынуждала их повиноваться — не важно.
Кроме лояльного Собрания Генерального штаба Гвин никого не слушал, но Лиза всё равно пыталась с ним поговорить. Сколько людей военных и мирных будет поставлено под ружьё? А сколько из них умрёт от голода, когда война придёт на их земли? Лиза боялась, боялась до дрожи и кошмарных снов. За других, за себя и за свою Изи. Особенно за Изи. Она наследница. В случае победы противник наверняка не пощадит её, а даже если сохранит ей жизнь, отнимет свободу. А лишиться свободы всё равно что погибнуть. На все опасения Гвин отвечал либо попытками успокоить, либо ещё хуже — угрюмым молчанием. В один момент он не выдержал и вспылил:
— Здесь есть только одно слово: «надо»! Ты должна понимать, Лиза. Подчинение Балтии необходимо. И Европы тоже. Или ты забыла о чём я говорил? Я должен спасти Европу и человечество от неминуемой гибели. Эти люди не будут страдать, они объединятся и вместе станут сильнее. А ты обещала мне, помнишь? Ты поклялась всегда оставаться со мной!
Его вспышка злости не обидела и не расстроила. Лиза ощущала лишь горький осадок разочарования, а обнимая мужа не чувствовала вообще ничего. Настало время для того, чтобы признаться самой себе: мечта и цель жизни Гвина изначально никак не связывалась ни с их дочерью, ни даже с ней.
Хотя Изабеллу, похоже, уже не слишком волновало отцовское безразличие. После поступления в Школу Юных Матерей Хартии у неё начался новый этап жизни. Ежедневные поездки в столицу, уроки музыки, живописи и шитья, широкий круг общения. Учителя и воспитанницы приняли Изи с теплотой и та ответила им открытостью, но пока лучшее, что дала ей школа — общение с новыми подружками, вполне дружелюбными и не глупыми девочками. Образование же оставляло желать лучшего, подходящий уровень для не особенно заинтересованных в карьере девиц, но точно не для преемницы консула. Лизе не хотелось перегружать дочь, но пришлось всё-таки настоять на дополнительных занятиях и нанять преподавателей.
Первое время Лизе было тяжело доверить Изи посторонним людям. Отказаться от контроля добровольно ничуть не легче, чем сделать это вынужденно. Отсутствие дочери целую половину дня — вещь непривычная. И ведь это только начало.
— Простите, первая леди, но неужели вы ожидали другого? — сказал Эрвин с утешительной улыбкой, когда они снова прогуливались вдвоём у берега реки на окраине посёлка. — Вспомните себя. Сильно ли вы любили сутками напролет оставаться дома с родичами, когда вам было тринадцать?
Воспоминания об отрочестве с высоты почти тридцатилетнего возраста заставили Лизу немного устыдиться самой себя из прошлого. Она смущённо усмехнулась:
— Вообще не любила. Я считала их баобабами.
Эрвин оценил шутку:
— Я тоже. Однако, теперь вы сами стали родительницей. И каково это чувствовать себя баобабом, а, первая леди?
— Вот скоро и узнаю, — сказала Лиза и внезапно ощутила пустоту.
А ведь и правда. Однажды Изи вырастет и больше не будет нуждаться ни в опеке, ни в постоянном внимании. Любое вмешательство даже из доброго умысла обернётся покушением на личную свободу, а встречи с мамой станут выбором, а не вынужденной мерой. И что случиться тогда? Лиза печально вздохнула. А вдруг повзрослевшая Изи больше не захочет общаться с ней, будет считать обузой?
— Похоже, однажды каждому суждено остаться в одиночестве, — едва слышно проговорила она.
— Всё в порядке, первая леди?
Обеспокоенный голос Эрвина прозвучал совсем близко. Почти над ухом. Конечно же Лизе лишь показалось — он стоял далеко. Но она сама неосознанно шагнула к нему, сократила расстояние. Эрвин в очередной раз притянул её к себе, а Лиза не нашла сил для сопротивления.
— Мне немного грустно от мысли, что однажды моя Изи станет взрослой, — честно призналась она, взглянув на него. — Во взрослой жизни нет абсолютно ничего хорошего. Только…
— Тлен и горечь разочарования? — Эрвин договорил за неё.
— И осознание приближения смерти, — заключила Лиза, но тут же поспешила добавить: — Извините, на самом деле у меня нет права на уныние. Я ведь живу сытнее и лучше кого бы то ни было, ни в чём не нуждаюсь и при этом не обязана рисковать жизнью как вы, не воюю на передовой, как солдаты…
— Это не важно, первая леди, — вдруг сказал он. На секунду показалось, что Эрвин собрался протянуть руку и коснуться её, но в последний момент передумал. — Вам не нужно воевать или бедствовать, чтобы иметь право на скорбь. Сказать по правде, мне бы не хотелось видеть вас печальной, но если вы грустите, можете поплакать. Или, если вам нужно выговориться…
Лиза набралась смелости и заглянула в его глаза. Сердце забилось быстрее: Эрвин тоже смотрел на неё. Неотрывно и немного взволнованно, если ей не чудилось то, чего не существовало на самом деле. Глаза у него тёмно-голубые, как вода в бурной реке, но совсем не жёсткие и совсем не холодные. Лицо доброе, а волосы мягкие, руки… ласковые. Лиза слишком хорошо помнила их тепло. В прошлом прикосновения Эрвина не несли за собой ничего кроме дружеской заботы. А сейчас… как было бы сейчас?
«Если бы я могла вернуться назад…»
— Благодарю вас, маршал, — она отвернулась и легонько облизнула пересохшие губы, — я справлюсь. Лучше расскажите как проходит подготовка к походу. Что говорит Анджей, готовы ли офицеры?
Эрвин не спешил с ответом. Бросив на него быстрый взгляд, Лиза с тревогой заметила мрачность в его лице.
— Об этом я и хотел сообщить. Простите, что тянул с новостями. Основной этап подготовки к наступлению пройдёт на местах, часть командования переедет в штаб северного округа.
Лиза затаила дыхание. Она не хотела понимать.
— Часть командования…
— Во главе с маршалом. Через две недели я уезжаю на север.
Вот так от одной фразы рушится целый мир. Эрвин уезжает. Далеко и неизвестно на какой срок. В лучшем случае на пару месяцев, в худшем на полгода или даже на год. Тогда, у реки, Лиза не нашла, что сказать. Попыталась улыбнуться, сделать вид, что известие о его скором отъезде её никаким образом не касается. Она старалась вести себя как и прежде, когда совершенно не волновалось о нём, о его жизни, о его будущем. Но теперь…
А что если он не вернётся? Эрвин был хорошим солдатом, опытным и умелым полководцем, но на войне возможно всё и никто не защищён от смерти. Один снаряд гаубицы, одна мина, одна пуля или осколок способны за несколько секунды оборвать человеческую жизнь. Лиза не наблюдала за смертью солдат воочию, но не раз видела последствия, а когда закрывала глаза и представляла на месте неизвестного трупа тело Эрвина, душа холодела от ужаса и тоски.
Лиза больше не могла не думать об этом. В области сердца что-то сломалось. Вечером она долго ворочилась в постели, а на утро просыпалась с чувством жгучего, отчаянного сожаления.
«Я не могу вернуться назад».
«Не могу…»
«Не могу вернуться назад».
Узнав о скором отъезде Эрвина, Изи очень расстроилась. Для неё это происходило впервые, за семь лет маршал не уезжал из дома дольше, чем на несколько недель. С тяжёлой душой Лиза объяснила ситуацию, утаив от Изи свои самые ужасные страхи, чтобы не пугать и не печалить девочку ещё больше. Она уже была достаточно взрослой и многое понимала.
— Но мне можно будет с ним попрощаться?
— Конечно, — отвечала Лиза. — Он не уедет внезапно, ему же ещё нужно собраться...
— А я успею, ну, — Изи немного замялась, — на прощание сделать ему какой-нибудь подарок?
— Подарок? — удивилась Лиза. — Конечно. Что-нибудь простое ещё успеешь.
Некоторое время её мучали сомнения, но в итоге она согласилась помочь дочери с её затеей. Они собирались в гостиной несколько вечеров подряд и шили. Изи уже неплохо справлялась с иглой, её стежки лишь немного косили, но под надзором Лизы выходили всё более ловкими. Ко дню отъезда Эрвина подарок был готов. Лиза попросила не упоминать себя как помощницу, чтобы… ничего не испортить. И всё же в последний вечер, сидя в одиночестве за столиком в гостиной, она не удержалась и сделала нечто, чего точно не должна была делать ни одна порядочная женщина. В день прощания это нечто тихонько лежало в её кармане.
Эрвин стоял на пороге дома и проверял содержимое последней сумки. Летнее солнце клонилось к закату, и яркие блики путались в его кудрях, наполовину скрытых под фуражкой. Как только гвардеец подхватил багаж маршала на плечи и понёс по улице к воротам городка, Лиза взяла Изи за руку и тихонько проскользнула во двор напротив.
Изи не плакала. Сдержанно, как и подобает молодой наследнице, приблизилась к Эрвину. Лиза стояла в стороне и старалась поменьше смотреть на маршала. Только это помогало ей заглушать чувство боли в груди.
Не проронив ни слова, Изи протянула Эрвину свой подарок — маленького тканевого солдатика. Несколько мгновений маршал стоял в замешательстве, молча рассматривая игрушку, а затем негромко спросил:
— Сами сделали?
Изи кивнула, и он улыбнулся. Его улыбка была печальной, голос надломленным, а глаза блестели. Детский подарок тронул его, Эрвин едва сдерживался. Лиза резко отвернулась в сторону сада, чтобы никто не видел, как она пытается прогнать подступающие слёзы. Пальцы нервными движения сминали бумагу на дне кармана. Она услышала, как Изи запыхтела и с недовольством спросила:
— Папа не выезжает из Киевуса, почему ты не можешь остаться? Не хочешь?
Судя по звуку, Эрвин наклонился к ней и обнял:
— Очень хочу, Изи. Я бы ни за что не покинул дом, но меня зовёт долг. Мне нужно быть с моими солдатами, когда они будут защищать нашу страну.
— Никого не надо защищать, — вдруг заявила она.
— Это почему же?
— Потому что никто на нас не нападает.
Лиза быстро проморгалась и посмотрела на них. Эрвин ласково погладил Изи по макушке:
— Открою один секрет, зайчонок: вы правы. Но лучше не говорите подобного при вашем отце. Ладно? Ему это не слишком понравится.
Он обернулся в сторону Лизы, и их взгляды впервые встретились. Эрвин легонько улыбнулся ей, а затем поправил фуражку и поклонился Изи, что означало только одно.
— Ну, мне пора, зайчонок, — он шагнул к ограде двора. — Не скучайте и слушайтесь маму...
Раздался громкий всхлип.
— Дядя Эрвин… Не уезжай!
Изи совсем немного не продержалась до конца, бросилась за Эрвином, зацепилась за его ногу и расплакалась. Лиза поспешила вмешаться и оттянула дочь, мягко разжав её хватку:
— Изи, маршалу пора идти.
Эрвин не стал задерживаться, чтобы не провоцировать новый поток рыданий. Он в последний раз махнул Изи и спешно вышел на дорогу. Выдержав короткую паузу, Лиза пошла следом и завела дочку во двор. Девочка шмыгала носом и утирала слёзы рукавом рубашки, когда входила в дом. Она сразу же бросилась к комнатам, и Лиза позволила ей уйти. В моменты больших расстройств Изи предпочитала ненадолго оставаться в одиночестве где-нибудь на подоконнике в гостинной.
Глаза продолжало щипать. Хотелось просто взять и расплакаться, но Лиза всё ещё сдерживалась. Никто не должен был заметить…
Она снова сунула руку в карман, нащупала шероховатую бумагу и сургуч, а затем бросила взгляд на калитку и до самого края улицы. Застыла, не в силах ни перешагнуть порог, ни развернуться.
Ей не следовало идти.
К тому же, он шагал слишком быстро. Ей уже не угнаться.
И это поступок первой леди? Так неправильно.
Но это мог быть её последний шанс...
Она крепилась изо всех сил, но этого оказалось недостаточно, Лиза не выдержала, набрала в грудь воздуха, метнулась к калитке и выскочила на трассу. Она ещё могла успеть. Пробежав около ста метров Лиза, наконец, увидела впереди красный мундир.
— Маршал!
Он не услышал её. Несмотря на нехватку дыхания, пришлось бежать снова. Лёгкие горели огнём, сердце колотилось, но Лиза продолжала бежать.
— Маршал! Постойте! Эрвин!
Наконец, он расслышал. Эрвин остановился на вершине невысокого холма, спускающегося прямо к ограде городка и развернулся. Лиза больше не могла бежать, запыхавшаяся и растёпанная, она плелась к нему медленным шагом.
Казалось, он сильно удивился.
— Ли… Первая леди?
Пока нерешительность не овладела ей снова, Лиза вынула из кармана юбки чуть смятый конверт и протянула ему:
— Я буду писать тебе. Там указан адрес. Если вдруг решишь отправить ответ…
Заученная речь сбилась — под конец и вовсе оборвалась. Эрвин молчал, а Лиза не сводила с него глаз, в безумном волнении ожидая ответа. Он облизнул губы и медленно проговорил:
— Раньше вы никогда не писали…
— Знаю. Прости…
Эрвин равнодушно взял конверт и, недолго рассмотрев, положил в нагрудный карман:
— Вас понял, первая леди. Если таково ваше распоряжен…
— Нет! — выпалила она. Лицо горело от бега и смущения, скорее всего оно заметно раскраснелось, но Лизе было уже всё равно. — Это не приказ… Только если захочешь. И пожалуйста… будь осторожен. Пообещай, что вернёшься живым. Пообещай, Эрвин.
Снова молчание. Почему-то Эрвин даже не смотрел на неё. Лиза тоже опустила голову. Сгорая от стыда, она вперила взгляд в пыльную трассу, ощущая себя никчёмнейшим из всех живущих на земле созданий.
— Я обещаю, — наконец, проговорил Эрвин, но его слова оборвал автомобильный гудок.
Лиза резко посмотрела на ограду и увидела за воротами чёрную машину Ковальчука. Анджей ждал. Эрвин заметно засуетился и коротко улыбнулся:
— Мне пора, первая леди.
Он выпрямился и отдал честь, а Лиза почувствовала, как задрожали губы. Вот и всё… Её отчаянная попытка оказалась напрасной: Эрвин не понял или не захотел понимать. Она смиренно кивнула и уже собралась повернуть к дому как вдруг ощутила тёплую ладонь на своём плече. Не успела взглянуть на Эрвина — он наклонился к ней и негромко проговорил:
— Я тоже буду писать тебе.
Последняя короткая улыбка. Последний нежный взгляд. Отчаянный гудок снова ворвался в сознание, в следующее мгновение Эрвин уже шёл к воротам. Автомобиль принял ещё одного пассажира, помчал по шоссе в сторону столицы и растворился вдали. Солнце опускалось к горизонту, городок снова затих, а Лиза так и стояла на вершине холма не в силах сдвинуться с места. Слёзы переполняли глаза и бежали по щекам, превращаясь в рыдания.
