different love and its manifestations

Дома было спокойно и уютно. Вечер стоял что ни на есть чудесный. Словно все сегодня благоволило прекрасному настроению Лешки. Теплый ветер задувал в распахнутое окно, колыша легкие шторы, а закатное солнце пятнами расползалось по полу. Из колонок, притащенных из комнаты, мурлыкало радио. Леша стоял на кухне, возясь с итак готовым столом, вновь и вновь то переставляя стаканы, ставя новые, то расправляя итак глаженую скатерть. Волновался. Очень. Да и как тут не волноваться? Леша ждал Олега из военной командировки полгода. Пол, чертовых года. Связь позволяли чуть ли не раз в полмесяца, строго расписывая каждый звонок — не больше часа. Да, Леша исправно и часто писал ему письма, но до мужчины доходили лишь единицы. Ответы приходили ужасно редко, но эти оборванные письма, написанные печатными буквами, на линованном листочке, вырванном из тетради, были настолько искренними и душевными, что Макаров не мог сдержать слез, читая вновь и вновь: «Все хорошо, я живой. Сейчас нахожусь где-то совсем рядом с лесами, слышу каждое утро, как поют птицы. Тебе бы тут понравилось. Вчера был на смене, видел падающие звезды, возможно немного простыл, но скоро буду опять в норме. Привезу тебе сушеных трав, тут такого много, тебе поможет от бессонницы. Надеюсь, сейчас ты спишь уже лучше. Скучаю, жду, осталось немного, всего-то 3 месяца. Олег.» Звонки выходили смазанными, с ужасным звуком, очень дорогостоящие. Да и что ожидать? Олег так далеко, и в такой военной глуши, которой на картах нет, что не удивительно — звонки тут крыли. Чаще всего это происходило глубокой ночью, Леша всегда выкраивал час ради этого, и разговоры их сводились к тому, что Олег просто с улыбкой молча слушал родной, дрожащий от волнения и слез голос, а Леша… Леша делился всем. Какая булочная открылась рядом с их домом, какой хороший преподаватель к ним пришел на смену старого, как он научился готовить борщ. А потом оба затихали, минуты на две, и ждали — кто же первый разорвет молчание, произнеся тихо нужное и хриплое от эмоций: — Я скучаю. Часто Волков с улыбкой жал пальцами переносицу, чтоб не жгли слезы тоски глаза, и слушал, как Леша сопит в подушку. Знал ведь, что плачет, да все равно спросит: — Ты что там, плачешь? Ну чего ты, родной? И всегда ответ был один. Леша хныкал уже громче, сглатывал сухим горлом, и мотал головой, словно его мог Олег увидеть. Долго говорил, как скучает, как хочет увидеть. Делился и слушал. Этого было так мало, но приходилось довольствоваться — отними у него возможность слышать родной, уставший голос, приятный и хриплый — Леша не выдержал бы точно. Письма хранились у него в рабочем столе, на первой полке, и часто перебирались, когда уж совсем было плохо. Макаров знал, на что шел, когда начал встречаться с Волковым. Конечно, знал. Тот сразу рассказал, что из училища кадетского пойдет по контракту, воевать, и жизнь свою уже давно связал с армией и службой. И Лешка ждал. Сначала из закрытого военного училища — отпускали только на каникулы, даже выходные, и то, проводились там же. С нежностью вжимался в чужое крепкое плечо, жмурясь до белых кругов под глазами. Встречал уже на вокзале, ощущая, как пляшет сердце в глотке от счастья, а видя родные военные штаны и берцы, строгую штатную форму — бежал навстречу, прыгая на чужую шею. Олег точно поймает и не даст упасть. Так и начали встречаться — Леша всегда знал, что будет за настоящей каменной стеной, а Олег — что теперь у него есть родной человек, что всегда ждет дома с теплой кружкой чая и такими же теплыми объятиями, словами поддержки. Потом Лешка ждал из армии. Это было, как сказал бы парень сейчас, разминкой. Там было легче, чем сегодня — ездил на встречи, тратя всю стипендию, на встречи, пересылал посылки, зимой греясь в огромной куртке Олежи, что тот накидывал на его плечи, пока курил рядом. Леша знал, тот это ценит. Очень ценит. По глазам, преданным и верным до гроба, по нежным объятиям, и редким поцелуям — все было понятно. И сейчас Леша ждал. Было не так уж тяжело, особенно первые месяцы. А потом накатило, и одиночество, и жизнь студенческая. Приходить в пустую квартиру, что они снимали раньше вдвоем — было физически тяжело. Но он стоически терпел. И наконец ему воздастся. Еще неделю назад ему позвонил Олег. Сказал совсем устало, но счастливо — все к концу подходит, и он уже на чемоданах спит, ожидая, когда же их заберут. — На неделю раньше отпустили, представляешь? Сижу вот, с ребятами, второй день машину ждем. На вокзал. А там в Питер, к тебе… — Леша слушал это, и глупо улыбался, молчал в трубку, а сердце колотилось, словно много лет назад, когда ждал на вокзале, сонный и взволнованный. А там в Питер. К тебе. Время тянулось, как будто издеваясь. Дни не хотели ускоряться, волоклись, еще хуже, чем в армии было. Но вот, Олег отзвонился ему вчера, поздно-поздно ночью. Едет уже. Леша слышал громыхание поезда на заднем плане, и насколько заебан голос Олега. Тот, кажется, спал на ходу, но все равно был счастлив. Как мальчишка, сразу ему позвонил. Не Сережке, говоря, что живой, а ему. Леша с утра возился, чего только не сделал — вымыл квартиру, кажется, уже с мылом и антисептиками, дважды перестирал постельное, даже окна протер. Лишь бы скрасить волнение ожидания. Ужин готовил он уже спокойнее — это всегда его отвлекало, и запах домашней еды стоял в кухне, даже когда окно открыл, чтоб не было так жарко. Последний час был самым сложным. Макаров сидел, дрожащими руками гладя скатерть, и не мог себя успокоить. Словно окунулся в юношество, когда впервые ждал его с полигонов, сам не зная, чего ожидать после месяца отсутствия Олега в своей жизни. Но если тогда он переживал — вдруг разлюбил? Вдруг больше не интересен, слишком устал и занят? То сейчас знал точно — нет, не разлюбил. И не разлюбит. Потому что в Питер едет. К нему. Сладкую дрожь Леша уже не контролировал, слыша, как ключи открывают дверь, и она с легким скрипом отворяется. Тяжелые шаги в коридоре, вздох, и все затихло. Оба знали — ждут. Леша сдался первым. Прибежал из кухни, чуть не путаясь в ногах от волнения, и крепко обнял, жмурясь. Олег немного пригнулся, чтобы быть одного роста с Лешей, и сам прижал к себе, судорожно целуя, куда придется. Губы, щеки, брови, нос, вновь губы, закрывал всем телом, словно от всех горестей, что оба пережили в разлуке. Леша тихо смеялся, ощущая, как Олег оброс за эти полгода, и борода колет нежную кожу щеки. Но было плевать — лишь бы не прекращались поцелуи, лишь бы сердце рядом также сильно колотилось Так и стояли в коридоре, даже не в силах перестать сжимать друг друга так крепко. Волков нежно, трепетно провел по напряженной спине Леши, а тот зарылся в его плечо, отказываясь отходить, вызывая этим теплый смех мужчины. Молчание между ними было такое же теплое, как мурчание радио на кухне, оба просто наслаждались тем, что так долго грезили получить — родное плечо, крепкие объятия и живой голос. — Ты что, плачешь, родной? — тихо спросил Олег, и Леша даже не стал скрывать ничего. Кивнул, шмыгая носом, висел на шее, как маленький. Плакал, и не стыдился — ему можно, он столько ждал! Олег прижал к себе обеими руками парня, словно ближе можно, и улыбнулся. Счастливо, почти глупо. Потому что приехал в Питер. К нему.