[i want to be good // я хочу стать лучше]

Остаток года пролетел незаметно. Римус снова заболел в начале декабря, и Помфри снова не позволила никому зайти в палату. К этому моменту Сириус был уверен на все сто процентов, что он что-то скрывает. Никто не болел так часто. Но Римус отказался наотрез даже говорить об этом и разозлился, когда Сириус пытался настойчиво допросить его. Джеймс и Питер тоже волновались, но не так, как Сириус. А он просто не знал, что делать и как помочь другу. И решил внимательнее следить за Римусом, чтобы понять хоть что-то. Он бы мог помочь, если бы понимал, что происходит. В любом случае, он всё ещё Блэк, и нет такой проблемы, которую Блэки не могут решить. Так говорила мать. Да, мать — это ещё одна проблема Сириуса. Она написала только один раз и дала знать — его ждут дома на Рождество, чтобы обсудить распределение и всё остальное. Письмо было лаконичным и сухим. Подписано — Вальбурга Блэк, благородный и древнейший род Блэков. А не «с любовью, мама» или что там пишут нормальные матери. Сириус был уверен, что она до сих пор в ярости. Никогда ещё он не злил мать так сильно. Наверное, она злилась меньше, даже когда девятилетний Сириус наколдовал Беллатрисе бороду, которую не получалось убрать никакими исчезающими чарами. Наказание будет болезненным — в этом он не сомневался. Он знал это, когда попросил шляпу распределить его в Гриффиндор. И не то чтобы сожалел об этом — если бы не тот выбор, у него бы не было Джеймса, Римуса и Питера. Но Рождество приближалось всё стремительнее, и нервы скручивались в тугой узел. Сириус не собирался говорить об этом ни с кем из друзей. Он наследник Блэков, показывать такую слабость ему ни к лицу. Даже друзьям, даже мародёрам. О семейных проблемах не говорят чужим, Сириус хорошо это выучил. Да и друзья не поймут. Их родители разве что пылинки с них не сдувают. Каждую неделю они получали письма из дома с подарками или сладостями. Сириус не понимал, как это работает. Как будто их родители вообще ничего от них не ожидали, не читали нотаций и не наказывали за малейший проступок. Сириус всегда молчал о своей семье, но даже если и говорил что-то приемлемое, это всё равно заслуживало комментария «как странно». К концу семестра он буквально изнывал. Его ждёт что-то страшное, и к этому надо хотя бы как-то подготовиться. В ночь перед отъездом Сириус не спал. Он дождался, пока все остальные захрапят, а потом осторожно выбрался из постели и взял мантию Джеймса. Потом подкрался к больничному крылу, пробормотал «Алохомора» и распахнул дверь. Комната была пуста, только на одной постели спал какой-то ученик. Стараясь не шуметь, Сириус прошёл к шкафам, быстро порылся на полках и положил в карман флакон экстракта бадьяна. И поспешил обратно в комнату, втайне надеясь, что Помфри не ведёт учёт своих лекарств. Даже если она их и пересчитывает, ей никак не узнать, что именно Сириус здесь был. Мысль о том, что теперь у него есть лекарство, никак не помогла. Страх только разрастался и пучил глаза. Шагая по пустому тёмному коридору, Сириус раздумывал, не слишком ли он остро реагирует. Очевидно, что нет. Может он никакой не гриффиндорец на самом деле. Никакой храбрости внутри не чувствовалось. Наконец он добрался до Полной Дамы, прошептал пароль и решил, что просто ляжет в кровать прямо сейчас и забудет о том, что позвякивало и холодило ладонь в кармане мантии. Да, вот так. Просто не будет вспоминать о лекарстве, пока оно не пригодится. В гостиной нашёлся Джеймс — он клевал носом в мягком кресле. — Сириус? — спросил Джеймс, когда дверь захлопнулась, и Сириус стянул мантию. — Привет, Джеймс. — Где ты был? Я слышал, как кто-то вышел из комнаты, а когда встал, мантии не было. Как и тебя в кровати. Сириус попытался выдумать хорошее оправдание. — Не мог заснуть, — наконец сказал он. — Решил прогуляться перед сном. Извини, что не спросил мантию. Не хотел тебя будить. Джеймс нахмурился. — Да плевать на мантию, Сириус. Ты сам не свой всю неделю. Я вижу, когда ты врёшь, и сейчас ты врёшь. Мы вообще-то лучшие друзья, ты можешь рассказать мне что угодно. Я вижу, когда ты переживаешь. Сириус посмотрел на него. Джеймс прав, они лучшие друзья. И если рассказывать кому-то, то ему. Джеймс не будет смеяться или жалеть его. Пусть Сириус и знает его всего несколько месяцев, но он уже знает его. И Джеймс по правде переживал — это легко читалось на его лице. Никто и никогда ещё так не переживал за Сириуса. Обычно переживали только из-за того, что он может сделать или ляпнуть, — но никогда за него. Он полез в карман. — Просто взял кое-что. На праздниках пригодится, — небрежно бросил он, показывая Джеймсу флакон. К чести Джеймса, он не стал вздыхать, не бросился обнимать Сириуса или делать какую-то другую чепуху. Он только внимательно посмотрел на Сириуса. — Твои родители… они наказывают тебя? — спросил он. — Не часто, — пожал плечами Сириус — Почти никогда вообще-то. Но мать бесится из-за распределения. А когда она бесится, она использует Ласеро. Так что лучше приготовиться. Джеймс вздрогнул. — Проклятие Ласеро? Сириус, это… это жестоко! Почему ты ничего не сказал? Он снова пожал плечами. — Это не имеет значения. Просто наказание для дисциплины. Я привык уже. Джеймс покачал головой. — Ни за что. Ты не можешь туда ехать. Поехали домой со мной! Его голос был тихим, но в тоже время испуганным и яростным. — Пожалуйста, Джеймс, ты же знаешь, я не могу. Будет только хуже. — Ну, ты не можешь вернуться туда! Дай мне поговорить с папой, он может помочь! — Нет! — воскликнул Сириус, его внезапно охватил страх. — Джеймс, серьёзно, ты никому не скажешь. Это будет… будет ужасно, слышишь? Обещай мне! Обещай, что ничего не скажешь, пожалуйста! — Хорошо, хорошо, — Джеймс положил руку ему на плечо. — Я не скажу, если ты не хочешь. Не скажу ни слова, обещаю. Слушай, что ты хочешь, чтобы я сделал? — Ничего. Обещаю, все будет хорошо. У меня будет дерьмовое Рождество, а потом я вернусь, и мне не придётся возвращаться домой до лета. И тогда всё будет хорошо. Меня накажут, а потом всё пройдёт. — Ладно. Но я буду писать тебе каждый день и ты будешь отвечать, понял? И ты скажешь, если тебе будет нужна помощь, а не будешь делать вид, что всё в порядке. Сириус улыбнулся. — Ладно, я буду писать тебе каждый день, придурок. Пойдём спать. И он не успел двинуться, как Джеймс дёрнулся вперёд и крепко обнял его. И может, это было именно то, что нужно. Сириус несмело обнял его в ответ. А потом уже в кровати он задумался, правильно ли поступил. Сказать Джеймсу — как гора с плеч, но теперь Джеймс знает и уже никогда не забудет. И будет жалеть несчастного Сириуса, которого проклинает собственная мать. Ну да, он Блэк. Дисциплина превыше всего. И если ты подводишь семью, ты получаешь по заслугам. Это же не значит, что они плохая семья, просто для них важно, кем вырастут их дети. Это и есть забота, строгость — это же не безразличие, да? Если ты Блэк, семья для тебя превыше всего, ты впитываешь это с молоком матери. У Джеймса другое понимание семьи, у него и семья другая. Ему просто никогда не понять, что значит верность своему роду. А Сириус понимает. Он подвёл семью, обрушил все их ожидания и планы, но они простят его в конце концов. И пусть сейчас родители избегают его, они никогда не отрекутся от него и сделают всё, чтобы он стал достойным членом рода. Это всё временно. Сириус перевернулся на другой бок, сна не было ни в одном глазу. «Хотя бы увижу Регулуса», — подумал он. Младший брат точно не возненавидит его за Гриффиндор, он поймёт, и тогда Сириус расскажет ему всё-всё о Хогвартсе. И там будет Андромеда — Сириус в последний раз видел её летом. Ради этого можно вытерпеть Рождество. Дорога домой казалась бесконечной. Сириус выиграл Джеймса в игре, кто больше очков факультета профукает, но даже не хотелось злорадствовать. Джеймс тоже молчал и всю поездку с тревогой смотрел на Сириуса. Римус и Питер уловили напряженную атмосферу и скорее всего подумали, что они с Джеймсом поругались. Они вдвоём пытались разрядить обстановку и болтали по большей части друг с другом. А когда поезд остановился на платформе, поторопились поскорее выйти из купе. Сириус остался наедине с Джеймсом. Он неловко улыбнулся, но получилась только вымученная гримаса, и потянулся за сундуком. — Сириус, — осторожно начал Джеймс. — Будь осторожен, ладно? Хоть я и не хочу, чтоб ты вообще ехал домой. Сириус улыбнулся мягче. — Я тоже. Буду скучать день и ночь. Всего две недели, да? — Ага. Джеймс по-братски перекинул руку через плечо Сириуса, и они вместе вышли из поезда. Он заметил мать почти сразу — даже на многолюдной платформе вокруг неё оставалось пять футов пустого пространства, никто не подходил ближе. Она как всегда была одета с иголочки — дорогая чёрная мантия и нелепейшая [по мнению Сириуса] шляпа с большими полями. Она выхватила его взгляд и недовольно скривила губы. — Ладно, мне пора, — сказал он Джеймсу и скинул с себя его руку. — Счастливого Рождества, увидимся. И сразу же ушёл, не дождавшись ответа. Подходя ближе к матери, он по привычке чуть склонил голову. — Здравствуй, Сириус, — сказала она совсем без выражения, почти не шевеля губами. Холодный взгляд окинул Сириуса с головы до ног. — Привет, мам. Как дела? — Хорошо, спасибо. Нам пора. С этими словами мать приобняла его за плечо, крепко сжимая складки мантии, и трансгрессировала.