[i want to be good // я хочу стать лучше]

За час до захода солнца Римус засобирался в больничное крыло. Обычно хорошее настроение Сириуса в этот момент разваливалось. Не совсем понятно, почему вообще оно было хорошим каждый раз, когда Римус валялся перед полнолунием в кровати, уставший и бледный. Сам Римус никогда не мог понять, что заставляло Сириуса проводить дни возле его постели и так сильно радоваться, когда полнолуние выпадало на выходной. Конечно, Римус очень благодарен, один он бы просто умер со скуки. Но он всегда переживал, что Сириус с ним остаётся только из чувства долга или [боже упаси] из жалости. И каждый раз предлагал ему просто идти по своим делам или тусоваться с Джеймсом, но Сириус из раза в раз оставался и говорил, что никаких больше дел у него нет. Но это всё натягивалось и лопалось, когда Римус начинал собираться в хижину, лицо Сириуса вытягивалось, и он тихо кивал, опуская глаза. Но не в этот раз. Сейчас он ободряюще улыбался, глаза его сияли предвкушением. — Я пойду за парнями, — ухмыльнулся он, — и к твоему приходу мы будем уже на месте под мантией, не волнуйся. Римус смог только промычать в знак согласия. Ему казалось, это он виноват в том, что парни настояли и решили пойти. Он же им позволил. И это самый эгоистичный поступок во всей его жизни. Это он, Римус, настолько боится остаться один, что готов подвергнуть их смертельной опасности. Даже если оборотнями они не станут, случиться может что угодно. Никто не знает, как поведёт себя волк. И если он нападёт, если Римус утром увидит их ранеными, со шрамами, какие бывают обычно у него самого или даже хуже... И ещё Римус так просто и так нелепо предаёт Дамблдора — человека, который ему доверяет, который нарушил закон ради него. Как ни крути, но Дамблдору Римус обязан всем — и учёбой, и жизнью, наверное. И вот благодарность. Он готов выйти в обличии волка к ученикам Хогвартса и подвергнуть их такой опасности, о которой сам Дамблдор говорил «это исключено, такое никогда не случится». Но Римус просто человек и уже потому эгоист. Он не хочет терпеть луны в одиночку. Не хочет лежать потом сутками в больничном крыле. И поэтому он позволил мародёрам и особенно Сириусу убедить себя, что всё будет хорошо. Он вздохнул и схватил со спинки кровати вещи, чтобы сменить наконец пижаму на что-то ещё. Встал и медленно пошёл в ванную, все мышцы горели огнём, но переодеваться перед Сириусом было бы ещё хуже. Хоть и уже нет смысла скрывать шрамы. Все мародёры их увидят, как только он превратится в человека с утра, увидят, как уродливо они разбросаны по всему его телу, постоянное напоминание, что он только притворяется человеком. Напоминать об этом им всем не хотелось. Когда Римус вышел, Сириус уже ждал под дверью, дёргаясь от возбуждения. — Готов, Лунатик? — спросил он. — Всегда готов, — ответил Римус. И сделал последнюю попытку. — И ещё раз. Это необязательно. Я всю жизнь этим занимаюсь, всё будет нормально. Сириус сузил глаза в своём чётко отработанном аристократическом высокомерии — именно такое выражение лица у него выражало чистейшее раздражение. — Сдавайся, — сказал он, — мы всё равно придём. А теперь дуй к Помфри. Римус кивнул и заковылял вниз по лестнице в гостиную, а потом в больничное крыло, ненавидя сам себе за то, как медленно он ползёт. Поппи встретила его с ободряющей улыбкой. — Как себя чувствуешь, дорогой? — сочувственно спросила она. — О, потрясающе. Поппи проигнорировала его унылое бурчание, привыкла уже. Она всегда слышала от него только колкости и резкости, потому что они пересекались только в самые его худшие дни. Но никогда не сердилась и не принимала ничего близко к сердцу. — Тогда пойдём, — быстро сказала она и повела его через заднюю часть больничного крыла, они всегда шли там, чтобы скрыться за ширмами и избежать вопросов. Когда они подошли к гремучей иве, солнце уже клонилось к горизонту, небо залило бледным розовым и нежным оранжевым. Поппи левитировала камень и кинула в сучок, чтобы дерево замерло. Тогда они по очереди полезли внутрь. В хижину Поппи зашла после Римуса, он огляделся в поисках остальных. Хоть они и невидимы, он чувствовал запахи и понимал, где именно они стоят. — Ладно, дорогой, — улыбнулась Поппи, заботливо поглаживая его по руке, — я вернусь утром. Как обычно. Удачи. — Спасибо, — пробормотал Римус, и она сжала его руку, прежде чем уйти, закрыв за собой дверь. — Ну, — сказал он, — выходите. Джеймс сорвал мантию, открывая себя и Сириуса, Пит сидел у него на плече в виде крысы. Они оба ухмылялись, а Пит радостно пищал. — Вы пришли, — сказал Римус, всё ещё не веря, что они реально готовы решиться на такую безрассудную глупость. — Естественно, — просто сказал Джеймс. Сириус кивнул, улыбаясь так широко, что нельзя было не улыбнуться в ответ, но быстро отвернулся, как только Римус прямо на него посмотрел. Вообще Сириус в этом году странный. Нервный, резкий, слишком напряжённый, суетливый. Всё время как будто в тревоге, занят то одним, то другим. Он и до этого не был спокойным, но теперь всё совсем уж обострилось. Римус знал, что сам он никогда не расскажет, но подозревал, что всё связано с Блэками, хоть и не имел чёткого представления о том, что вообще происходит в этом доме. Сириус никогда не рассказывал подробно — общие фразы, ирония, смена темы. На этом всё. Наверняка Джеймс знает больше, но вряд ли всё. Джеймсу иногда удавалось вывести Сириуса на разговор, особенно после каникул, когда он возвращался подавленным, злым или гиперактивным. Но Римус, конечно, подробностей этих разговоров не знал. Джеймс бы всё равно не стал никому рассказывать, но не нужно спрашивать, чтобы понять: сам Джеймс тоже ничего не понимает на этот раз. Точно дело в семье. Римус хотел бы спросить хоть что-то у Сириуса, но просто не мог, даже простой вопрос в поезде вывел его из себя, тогда Сириус огрызнулся зло и холодно. А теперь отдалялся, избегая Римуса. Стараясь не встречаться глазами, не касаться. Это не совсем очевидно, но заметно, по крайней мере для Римуса. Сириус был его самым близким мародёром даже не смотря на то, что у самого Сириуса есть Джеймс. Поэтому легко почувствовать, что он отдаляется. Римус просто не понимал, что такого сделал. Он почувствовал, как начинает гореть позвоночник, и поморщился. Это первый звонок — сейчас начнётся. — Давайте, — прорычал он сквозь стиснутые зубы, его кости горели от боли, — начинайте. Джеймс кивнул, сразу превращаясь в оленя, а крыса теперь сидела у него на спине. Сириус не двигался, его глаза были устремлены на Римуса, широко раскрытые и потрясённые. Кости в ногах Римуса сломались, и он упал на пол. — СИРИУС! — закричал он. — ЖИВО! Сириус уставился на него с непроницаемым выражением лица, но, слава богу, опомнился и превратился в лохматого чёрного пса. У Римуса потемнело в глазах, он ничего не видел и слышал только собственные крики. Трансформацию ни с чем нельзя сравнить, просто ничем не разбавленная чистая боль. К этому нельзя привыкнуть ни за пять, ни за десять лет. Кости трещали одна за другой, кровь кипела в жилах, температура тела повышалась, каждый нерв горел. Все чувства разом исчезли: сначала зрение, потом слух, пока не осталось ничего, кроме непреодолимой боли, ощущения, что его разрывают на куски. Мучительная, бесконечная боль, которую он не мог остановить, не мог сделать ничего, только кричать. Очнулся Римус на полу хижины, свёрнутый калачиком под одеялом. Тело болело, совсем свежие синяки ныли, когда он начал переворачиваться. Римус осторожно открыл глаза. Лицо Сириуса нависло над ним всего в нескольких дюймах, обеспокоенное. — Ты очнулся, — тихо сказал он, улыбаясь. — Слава Мерлину. — Как прошло? — прохрипел Римус. — Лунатик! — крикнул Джеймс из угла комнаты. — Ну, не очень хорошо, конечно, ты превратился в оборотня, но в остальном вообще супер! Мы тебя отвлекли — ну, Сириус отвлёк, и ты сразу успокоился! Никого не ранил, ни нас ни себя! Даже не хотел. Ты вообще как сам? Во время своей длинной взволнованной речи Римус ни разу не повернулся к Джеймсу. Его глаза были прикованы к Сириусу, который смотрел на него, его лицо выражало беспокойство и что-то еще, но это «ещё» Римус не понял. — Ты меня отвлекал?— спросил он хриплым голосом. Сириус ещё секунду помолчал. — Да, — прошептал он, не сводя глаз с Римуса. И момент сломался, и Сириус отклонился назад, громко смеясь. — Как на Зельеварении, да, Лунатик? Римус моргнул, чувствуя, что что-то упустил. — Да, — медленно произнёс он и неловко сел. — Сколько времени? — Рассвет ещё, — сказал Пит, зевая. — Нам, наверное, пора, пока Помфри не пришла. Римус кивнул. — Точно всё прошло нормально? — Точнее не бывает, — ухмыльнулся Джеймс, счастливый и довольный даже с мешками под глазами, — ты милашка, правда, я понятия не имею, о чём ты так переживал. Римус фыркнул, и Сириус тут же опомнился, вскочил и отошёл к двери. Питер превратился в крысу, и Джеймс посадил его себе на плечо, а потом накинул на них с Сириусом мантию. — Пока, Лунатик! Скоро увидимся, — раздался из пустоты его громкий и жизнерадостный голос. Римус смотрел, как открывается и закрывается дверь, а потом снова лёг на деревянный пол, слишком уставший, чтобы двигаться. И снова с удивлением ощупал своё тело. Ни крови, ни шрамов. Просто чудо. Римус тихо рассмеялся.