Особый мирок

Наталья равнодушным взглядом скользила по портретам знатных дам и господ, которые сливались в однотонном золотом блеске. Потом взгляд переползал на статуи, которые казалось нарочно повернуты так, чтобы создавалось впечатление наблюдения с их стороны. После надоело смотреть и на них, глаза стали рассматривать цветы в расписных горшках. Когда весь интерьер был изучен несколько раз, глаза уставились в мозаичный пол, разглядывая каждый квадратик. Скука навалилась неподъемной глыбой, предвещая неприятные воспоминания. В голове всплыла картина недавнего расставания с Ванюшей, правда расставанием назвать это было нельзя, скорее прощание, но для нее это было сродни отрубанию головы от тела. Все вдруг перевернулось, когда из комнаты вышел Россия. Все неприятные воспоминания как ветром сдуло, грудь наполнило странное чувство наполненности, будто сейчас треснут ребра, выпуская нечто прекрасное и радостное. — От чего ты так бледна, родная? — ласковый голос заложил уши, внешние звуки превращались в нежное гудение. — Вся вина на разлуке с тобой, — Наталья поедала глазами любимое лицо, — но мне все лучше с каждым взглядом на тебя. Прошу, можно обнять тебя? — Она отчаянно взглянула куда-то правее лица, осознавая, что Ваня позволит, но сделает это несколько по своему желанию, а по ее просьбе. После совместного танца на балу между ними появилась нелепая линия разграничения, ограждающая их больше искусственно, чем искренне. Наталья все пыталась понять, почему Ванечка вообще ее не затопчет и не вернет их прежнее общение со случайными прикосновениями, милыми поглаживаниями и неловкими тычками в губы, которые происходили с виду не специально. Россия стоял неподвижно, разрешая приблизиться. Она не смогла сдержаться и бросилась, обхватывая мягкую талию и прислоняясь лицом к животу. Наталья взяла его пухлые руки в свои, и видимо, передумав их целовать, чтобы ещё больше не смущать Ванечку, прислонила их ко впалым, напудренным темной пылью щекам. Ей стало так тоскливо на душе, что слезы невольно сорвались с краешков глаз, а грудь содрогнулась от сильного тяжёлого чувства. Все же она осмелилась посмотреть на Ивана, но не нашла в его лице и тени сочувствия, хоть малейшей нежности или понимания. Лицо России превратилось в фарфоровую маску, но в глазах, застеленных пеленой холодного тумана, была неожиданная, совсем незаметная, искорка страха. Наталья не поняла откуда она взялась, но и не пыталась выяснить это. Вместо пустых раздумий, она боязливо сжала талию ещё сильнее. Иванино тело будто окаменело, он предпринял попытку избавиться от пугающих объятий: — Наташенька, голубушка, я всегда готов принять тебя, но у всего есть границы. Тебе следует больше уделять внимания себе, — он неловко сглотнул, подбирая правильные слова, чтобы не обидеть сестру и выкарабкаться из ее рук. — Недавно Торис заезжал, все о тебе расспрашивал. Говорил, что будет гостить в Гатчине пока со всеми делами не управится. Может, тебе все же стоит наведаться к нему? — Ванюша, какое мне дело до этого надушенного холуя, — она резко потеряла всю свою ласковость, но быстро ее вернула. — У меня одна мечта — быть с тобой. Вот, когда ты в очередной раз меня прогоняешь, я только о тебе думаю. Иду, и передо мной твое лицо, а как глаза прикрою так весь ты в каком-нибудь милом виде. Мне хоть и больно, но это приятная боль, знаю, что чем раньше дела закончу, тем скорее тебя увижу. Этой речи Ваня уже не выдержал, он несильно толкнул ее и побежал, заворачивая за угол, пропадая из виду. Наталья вцепилась взглядом в удаляющуюся фигуру и не моргала, пока она не скрылась. Наталья неспешно поднялась с колен, блаженный-влюбленный вид сменился колким и равнодушным. Этой ночью она сполна утолит свою обиду. Наталья бесцельно бродила по роскошно убранным комнатам, зная, что там ее никто не побеспокоит и не нарушит ее романтического настроения, вызванного предстоящей ночью. Она все фантазировала об Иване, пытаясь представить их счастливыми вместе, но его отказ нагонял на нее тоску, как бы она не пыталась забыть об этом. Вдруг послышались быстрые шаги, словно кто-то старался ускользнуть незамеченным. Но Наталья узнала Феликса по пестрому камзолу. — Таша, вот так так! Я думал, что ты ещё в Курляндии с Райвисом нянчишься, — он резко сменил направление и теперь зашагал прямо к ней, — вот Торис будет рад! Ну, давай на чистоту, у меня есть маленькая просьба. Она совсем ничего тебе не будет стоить! — Протараторил он, видя как она теряет интерес. — Знаю я твои маленькие просьбы, если это будет касаться безопасности Ивана, то ты отправишься прямиком к Цезарю, — она недоверчиво прошипела. — Это никак не связано с Иваном. Мне нужно, чтобы ты передала письмо Торису, для меня это очень важно. Мы не виделись с тех пор, как разделились, а мне тревожно вот так, когда он толком не знает, что со мной. — Нет, ты же знаешь, что Торис ко мне неравнодушен. Если я приду, то он ноги целовать будет, но не отпустит, пока я не соглашусь на прогулку. — На мгновение сердце кольнула совесть, но Наталья напомнила себе, что никто не должен нарушать ее и иванино спокойствие. Да и с таким как Феликс лишних связей иметь не хотелось, обида за присвоенные земли и неудачную попытку похитить Ольгу еще не отпускала, хотя она пыталась это заглушить, чтобы не создавать точки давления на себя. Феликс попытался сказать ей что-то еще, но она уже не обращала на него внимания и продолжила молчаливый обход дворца. Проснувшись, по своему обыкновению, на стуле, в уединенном, самом темном и дальнем углу, она следуя интуиции, пошла в комнату, куда предположительно мог перейти Россия. Наталья довольно часто засыпала в местах не предназначенных для сна. Осталась старая привычка быть всегда готовой отразить атаку, или принять запоздалых гостей. Наталье часто снился маленький Россия, который позволял ей себя защищать. Тогда они были словно прикованы друг к другу, она волочилась за ним, требовала объятий и легких поцелуев, которые ей охотно дарил Иван, не подозревая, что вскармливает безудержную жажду, дразнит ее невесомой близостью. Год за годом голод возрастал, и вот уже трогательных касаний не хватало, Наталья вожделела большего, хотела смять Ваню и полностью присвоить, она думала об удовольствии для себя, упуская страх Ивана перед ней. Наталья чувствовала себя обманутой, будто с ней играют в прятки. Обычно она всегда находила Ивана, чувствуя его на расстоянии, но сейчас, осмотрев несколько комнат, она потеряла его в пространстве, словно он был везде. Одна из дверей была спрятана за огромной портьерой, которая сливалась с комнатой увешанной парчой. Сердце приятно кололо в ожидании. Она предполагала, что дверь будет заперта, но та неожиданно оказалась открытой. На софе сидел Иван, непривычно широко расставив ноги и покосив плечи в одну сторону, но Наталью это не смутило. Было достаточно только одного взгляда, чтобы душа сладостно заныла, предчувствие счастья нежно оплело сознание. Мягкое, трогательное, фарфоровое лицо искажала поверхностная скорбь, которую Наталья редко замечала. Россия натянуто ухмыльнулся, ей показалось, что его улыбка сверкает красотой. — Почему ты не передала письмо Торису, Наталья? — заискивающе, но грубовато произнес Россия. — Не посчитала нужным создавать себе лишние проблемы, ты же знаешь как он в меня влюблен, — она несколько опешила от несвойственной Ивану грубости, причем вызванной из-за дел Феликса. — Наташа, в наших делах нужно быть дружелюбными, если мы хотим создать благоприятный климат для сотрудничества, — он успокоился и стал мягким. — Сказала бы мне, и не было бы этой ненужной нам обиды, не бойся меня беспокоить. — Чтобы ты лишний раз говорил с ним, да и ещё решал его проблемы, — ее красивое, застывшее лицо пересекла злобная морщинка, а губы скривились в оскале. — Лучше я потерплю Ториса. Совсем не понимаю, почему ты позволяешь шляться всем подряд где им захочется. Разве это безопасно? — А мне им запретить? Я хочу, чтобы у нас все было на равных, чтобы каждый чувствовал себя как дома. Только так можно быть в безопасности, — его глаза немного заслезились. — Опыт Артура тебе ничего не говорит? Он бы сейчас влачил жалкое существование, если бы не держал в узде своих братьев, а колонии в страхе. — Он ещё пострадает от этого, — несколько неуверенно пробормотал Иван, отказываясь продолжать этот разговор. Россия сам не понимал, почему позволяет многим хозяйничать у себя дома, возможно ему казалось, что он предлагает дружбу и таким образом пытается подкупить или расслабить. — Райвис просит выслать больше денег, ему нечем доплатить Швеции, — она незатейливо перевела тему, — следи за своей мелочью лучше, а то разбегутся. Он снова пытался выйти на контакт с Англией. — Наталья вернула своему лицу непоколебимое спокойствие. — У меня казна не бесконечная, похоже снова придется ехать на встречу к Бервальду, — видя, что разговор больше не имеет смысла, Иван встал и аккуратно направился в сторону выхода. Наталья резко напряглась, чувствуя наступающий момент некой охоты. Она не отводила пронзающий взгляд от высокой фигуры, скрытой в полумраке, словно едва могла на нее насмотреться, это слишком сильно пугало Ивана. Влечение брало вверх, Наталья подходила все ближе в горячем чувстве, отрезая путь к отступлению. Ей вспомнилось, как она впервые попыталась взять больше, чем обычно — набросилась и оплелась вокруг шеи после похорон Джадида, тогда казалось, что Ване так должно стать спокойней. Но это вызвало только испуг в потемневших родных глазах, и ей был он неясен и не принят. — Поцелуй меня, — из слабо шевельнувшихся губ, похожих на две зефирины, издалась тихая, но потрясающая просьба, которая не оставляла ни капли самоконтроля. Наталья на покосившихся ногах приблизилась и застыла в нерешительности, почему-то именно сейчас, когда Иван сам приглашал к близости на нее нашел ступор, будто и нереально все происходящее. Россия сделал шажок вперед, немного наваливаясь, стараясь заполнить собой все пространство, задавить своим размером, и резко пошатнулся вперед, немного толкая, заставляя ее оступиться назад, спотыкаясь о подол собственного пышного платья. Наталья стиснула зубы, чтобы не застонать от досады и обиды, которая отозвалась колющей болью в груди. Иван удивительно проворно, для своего крупного и неповоротливого телосложения, проскользнул в дверной проем, покидая комнату, пугаясь своего ретивого действия, которого он себе не позволял уже несколько столетий. Наталья закрыла глаза, стараясь прогнать жгучие слезы, и представить, что этого больного отторжения нет между ними. Она перебирала ткань платья, то расслабляя пальцы, то резко сжимая ладонь в кулак. В ушах загудело, душа терзалась глубокой тоской, ей начали слышаться стоны и вопли, казалось, она сама сорвалась на крик, призывая исчезнуть демонические всхлипы, но боль и нечто ещё продолжали жалобные завывания, перед закрытыми глазами вспыхивали белые точки, сливаясь в фарфоровое лицо, холодное и мертвое. Отчаянный, исступленный плач вырвался из надломленной груди, прерываемый мучительным воем. Чьи-то руки легли на плечи и сильно затрясли. Наталья беспорядочно отбивалась от них, чувствуя, что они посторонние и ненужные. Вскоре поляк бросил бессмысленные попытки успокоить впавшую в безумие Наталью. Она успокоилась нескоро, внутренняя боль сжигала изнутри, испепеляя остатки нежных чувств. Эгоизм расплывался по закуткам ее души, сладко вытесняя любовь.