Лекарь хмурится, изредка недовольно поджимает губы, порывается что-то сказать, но, понимая бессмысленность уговоров, лишь осуждающе качает головой. Украдкой поглядывает на догорающую палочку благовоний. К слову, уже четвёртую.
Досточтимый лекарь добавляет к своему несомненно плодотворному делу взгляд, полный немого укора.
Лю Цингэ занимается приблизительно тем же. С той лишь разницей, что Му Цинфан со всем усердием пытается собственными глазами препарировать человека, а Бог Войны своим гневливым взором стремится прожечь пару отверстий в закрытой двери. И неизвестно, у кого из этих двоих дело более неблагодарное.
Первым не выдерживает глава Байчажнь. Входя, он размашисто распахивает дверь, почти что выбивая из петель, отчего та протяжно воет, а после с громким стуком ударяется о стену. Лекарь Му ощутимо вздрагивает. Человек, которого он препарирует, даже не оборачивается.
— И? — пытливо переводя взгляд с Шэнь Цинцю на Му Цинфана и обратно, произносит Лю Цингэ.
— Что «и»? — раздражённо переспрашивает Му Цинфан. — Как видишь, картина с твоего прошлого прихода не претерпела существенных изменений.
— Мне выйти? — в голосе Бога Войны на диво складно смешались вина за вторжение и злость от долгого ожидания. Быть может, если бы Лю Цингэ был терпеливее и не мешался под рукой, то Му Цинфан уже бы закончил осмотр, а потому глава Байчжань принял дурное расположение духа лекаря на свой счёт. И в любой другой раз оказался бы прав. Всё же Лю Цингэ с завидной регулярностью поставлял на Цяньцао материал для практики юным лекарям, чем вызывал приступы головной боли у Му Цинфана. Разумеется, этим материалом исправно служили ученики Байчжань.
— А есть смысл? — впрочем, на сей раз в скверном настроении лекаря был виновен вовсе не Бог Войны. — Даже если ты прождёшь за дверью ещё пару осеней, а я это же время буду с укоризной смотреть на Шэнь-шисюна, то вряд ли что-то изменится.
Бог Войны нахмурился так, будто бы перед его глазами снова встала злополучная дверь. Лекарь Му устало потёр точку между бровей и пояснил:
— Шисюн отказывается от обработки ран и смены повязок. Разговаривать со мной он тоже не желает.
— То есть ты всё это время просто стоял и «с укоризной» смотрел на него? — ядовито передразнил Му Цинфана Лю Цингэ.
— Это лучшее, что я мог сделать. — Тон Лю Цингэ вовсе не способствовал возвращению душевного спокойствия лекаря. Обычно терпеливый и сдержанный Му Цинфан на сей раз был готов удавиться от злости. Иметь дело с Шэнь Цинцю всегда было непросто. Шисюн терпеть не мог помощь, но обычно под уговорами и суровым взглядом своего шиди он сдавался. Сейчас же сдаться был готов сам Му Цинфан. И сдался бы. Хоть добродетель и ценится, но явно не настолько, чтобы перестать ценить себя и других пациентов. Однако это же был Шэнь Цинцю. Как можно его оставить?
— Так к чему с ним церемониться?! Свяжи его по рукам и ногам и обрабатывай на здоровье! На его здоровье! Посмотри, он же еле дышит. В таком состоянии этот упрямый осел неспособен понять, что ему необходима помощь!
— Лю Цингэ… — теперь «укоризненный» взгляд лекаря покинул тело вышеупомянутого «осла» и обратился к Богу Войны. Связать пациента? Немыслимо! Хотя…
Му Цинфан крепко задумался. Слова главы Байчжань заслуживали рассмотрения. Зачем же сгоряча отвергать пусть и не слишком гуманный, но в целом неплохой вариант?
Эти двое не заметили, как холодная апатия безмолвного пациента сменилась неприкрытой яростью.
***
Ци Цинци торопливо шла, чеканя шаг. Если она прямо сейчас не доберётся до Му Цинфана, то её меч непременно вскроет чью-нибудь грудную клетку. Право слово, этот лекарь совсем совесть потерял! Чтобы он соизволил почтить своим вниманием дев с пика Сяньшу, нужно просить его о визите на месяц вперёд! Видите ли, занят он. Чем, любопытно, он может быть занят, если не исполняет свои прямые обязанности?
Поступь Ци Цинци потеряла последнее изящество, стоило ей переступить границы Цяньцао. Теперь заклинательница укрепилась в своём намерении снять холёную кожу не только с лекаря, но и с одного недонебожителя. Чёртов Бог Войны вконец ополоумел со своими тренировками. В какой лазарет ни загляни, везде валяются полуживые ученики Байчжань. Во всяком случае теперь ясно, что Му Цинфан и впрямь загружен работой. Что, впрочем, не умаляет ни его вины, ни вины Лю Цингэ. Пару ударов мечом эти двое точно заслужили.
Ци Цинци без лишних церемоний ворвалась в покои лекаря готовая выдать заранее отрепетированную обвинительную речь, но, застав престранную картину, ограничилась лишь молчаливым непониманием.
А картина и впрямь была любопытной. Му Цинфан с видом мученика наносил какую-то сомнительную мазь на распухший синяк, на месте которого раньше наверняка находился нос. Впрочем, сейчас об этом судить не взялся бы даже великий мудрец. Ибо сломанный хрящ, сиротливо проглядывающий в опухшем сине-багровом месиве, ничуть не походил на нос.
Лю Цингэ же выглядел немногим лучше. Опершись головой о руку, Бог Войны тяжело сверлил глазами зеркало, в отражении которого можно было заметить глубоко распоротую правую бровь и ещё множество свежих царапин.
Ци Цинци, ещё мгновение назад желавшая выместить свой гнев на этих двоих, со смехом поняла, что её кто-то опередил, и, нацепив на себя издевательски-участливую улыбочку, заметила:
— Ну, почтенный лекарь, продолжишь меня убеждать, что запасаешь алкоголь исключительно ради целительной практики, а не собственного наслаждения? Гляди, все лицо как у заядлого пьяницы после месячного загула по борделям! А ещё хватает наглости прикрываться медициной!
Му Цинфан, оглушённый громогласным вторжением заклинательницы, коротко дёрнулся и размазал лекарство по губам, заодно опробовав сие чудодейственное средство на вкус. Что ж, остаётся надеяться, что заживляющее действие этой мази превосходит её гастрономическую ценность.
— Ты зря трудишься, Му Цинфан. Хоть целиком вымажись в этой гадости или съешь до последней капли, а такое быстро не заживёт. Могу лишь посоветовать тебе одолжить у Лю Минъянь вуаль, — продолжала потешаться Ци Цинци, не обращая ни малейшего внимания на то, что взгляд добродетельного лекаря искренне желает ей скорейшей смерти.
— О, и Лю Цингэ тоже здесь! А что же ты не на тренировочной площадке? Я насчитала целую дюжину живых учеников Байчжань. Это нужно исправить.
Лю Цингэ перевёл внимание с зеркала на заклинательницу. От грозного вида поверженного главы Байчжань Ци Цинци не выдержала и рассмеялась вслух:
— Лю Цингэ, какая дикая кошка посмела оставить свои отметины на лице Бога Войны?
Глава Байчжань поджал уголок рта и на пару с лекарем принялся давить на заклинательницу гнетущей тишиной. Что оказалось делом бесплодным и довольно-таки жалким. Ничуть не смутившись траурного молчания, глава Сяньшу принялась с удвоенным рвением отыгрываться за все свои обиды. После сотого замечания, касаемого их внешности, Му Цинфан с гневом выбросил проклятую мазь, а Лю Цингэ раздражённо выпустил из хвоста пару прядей в надежде, что они прикроют рассечённую бровь.
Подобные действия вызвали новый приступ смеха.
— Что же ты так, Лю Цингэ? Неужто смущаешься ран, оставленных твоей кошкой?
— Змея.
— Что?! — Ци Цинци приняла это оскорбление на свой счёт.
— Эти раны оставила змея, а не кошка, — хмуро процедил Бог Войны.
Му Цинфан согласно кивнул. Видимо, у них была одна змея на двоих. Вдоволь развлекшись за счёт незадачливых заклинателей змей, глава Сяньшу смилостивилась и решила приберечь свои обвинения на другой раз.
Му Цинфан, дождавшись, пока шаги железной девы стихнут, устало обратился к Лю Цингэ:
— Так продолжаться не может. Тело шисюна долго не протянет без лечения.
Лю Цингэ бросил недобрый взгляд в сторону лекаря. Он не хуже Му Цинфаня понимал, что Шэнь Цинцю нужна помощь. Ну как помочь тому, кто отвергает помощь?
Насильно обработать раны не удалось. Едва Лю Цингэ прикоснулся к мастеру Сюя, как тот начал остервенело отбиваться, отчего гной на застарелых повязках сменился свежей кровью. Хуже всего, что, чуть схватив Шэнь Цинцю, Лю Цингэ сломал ему предплечье. Будто за сухую ветвь ухватился. Если так продолжить, помощь Бога Войны сведёт мастера Сюя в могилу раньше, нежели его раны.
К уговорам же Шэнь Цинцю глух. Возможно, он бы прислушался к главе Юэ, но того не будет на Цанцюн ещё около двух месяцев. Остальным же Му Цинфан решил не сообщать о состоянии главы Цинцзин. Не имеет смысла. К тому же, так все только больше обозлятся на проклятого демона, а этот глупец по фамилии Шэнь едва придёт в себя, как тут же начнёт в своей неповторимой манере оскорблённого небожителя сердиться на Лю Цингэ и Му Цинфана. Мол, подняли шум из ничего. Ещё и напрасно замарали чистую шкурку бедной овечки Ло. Его ведь и без того на Цанцюн недолюбливают, а тут ещё вы со своей чрезмерной заботой масло подливаете.
Лю Цингэ глубоко плевать, сколько пятен появится на шкуре этой паршивой овцы, вот только Шэнь Цинцю огорчится. А Лю Цингэ было проще терпеть его яд, нежели печаль.
Применение силы принесло лишь вред, к словам же мастер Сюя равнодушен. По крайней мере, их словам. Но что если будет говорить человек, речи которого для Шэнь Цинцю имеют ту же цену, что и молитвы верующих для Бога?
— Я не пойду к нему, — Лю Цингэ скорее бросится на острие собственного клинка, чем осрамит себя разговором с лживым демоном.
— Лю Цингэ, ты ходил к нему пять лет, чтобы забрать тело Шэнь Цинцю, неужели не пойдёшь теперь, когда речь идёт о его жизни?
Пальцы Лю Цингэ поневоле сомкнулись на рукояти меча. Сжимают её столь сильно, что по коже, точно по натянутому пергаменту, сеткой ползут трещины.
Пусть речи лекаря и звучат вопросом, на деле же являют собой неприглядную истину.
Для Бога Войны, что пять лет назад, что по прошествии пяти веков, будет существовать лишь один человек, ради которого он переступит через собственную гордость.
***
В иное время Ло Бинхэ был бы даже заинтригован приходом главы Байчжань, теперь же нежданный гость скорее мешался под ногами. Повелитель демонов и без того искал на ком сорвать злость, а тут ещё так некстати явился «шишу Лю».
Учителя нигде нет, его будто бы и не существовало. Куда бы Ло Бинхэ ни отправился — везде лишь подделки подобные той, что он по глупости притащил сюда. Все схожи внешностью, но так разнятся, если заглянуть им под кожу.
Лишь один походил на учителя. Этот Шэнь Цинцю колко препирался с Лю Цингэ, не переставая при этом прятать за веером никем не замеченную улыбку, надменно игнорировал главу Юэ и всё же без жалости вырезал язык заклинателю, посмевшему оскорбить Юэ Цинъюаня, время от времени фыркал на замечания Ци Цинци и тем не менее сдерживал свою ехидную натуру в разговоре с ней.
Он и вправду был похож. Оттого Ло Бинхэ с трудом не кинулся к нему, подобно преданному щенку. Удержался, опасаясь спугнуть. Прошло полдня, и Ло Бинхэ всё больше укреплялся в мысли, что в теле этого Шэнь Цинцю душа его учителя.
А после пришёл он. Маленький, хлипкий, измазанный мальчишка с огромными глазами и ранами по всему телу. И одного взгляда на этого бродяжку хватило, чтобы наигранное высокомерие Шэнь Цинцю сменилось натуральным презрением.
Его учитель никогда так не смотрел на Ло Бинхэ. Или же Ло Бинхэ забыл этот взгляд? Его воспоминания о детстве и юности отрывочны, точно ветхая книга, где добрая половина чернил выцвела, и написанного не разобрать, как ни старайся. Сейчас же, глядя на этого мальчишку, Повелитель демонов мог только изумляться своей беспамятности. Как он мог забыть горячий чай, вылитый учителем на голову своего ученика? Забыть побои Мин Фаня и насмешки других адептов? И забыть этот взгляд? Будто смотрит на ничтожество.
Теперь же вспомнил. Теперь этот Шэнь Цинцю так же смотрел на грязного юнца, подносившего ему чашу с чаем. Теперь этот Шэнь Цинцю так же вылил на голову уже своего ученика горячий чай. И скоро этого ученика ждут те же побои и то же презрение, через которые лежал путь Повелителя демонов.
Ло Бинхэ ухмыляется той невыносимой улыбкой, что уродует губы, но не затрагивает глаз. Забыл? Ложь. Повелитель демонов не желал этого помнить. В его мыслях учитель не улыбался, скрывал за веером и те крохи эмоций, что тенью проскальзывали на лице, мало говорил и не желал слушать оправдания своего никчемного ученика. А ещё помогал, лечил, защищал и отдал за этого ученика жизнь. И никогда не презирал.
Ло Бинхэ вновь посмотрел на Шэнь Цинцю перед собой и тут же отвернулся. Пусть этот учитель и ведёт себя так же, как поначалу вёл себя и щицзунь Повелителя демонов, но он такая же подделка, как и все прочие.
И довольно забавно, что подделкой его сделал избитый мальчишка, носящий имя Ло Бинхэ. Пока мастер Сюя не видел его, он казался неспособным совершить подлый поступок без надобности. Но стоило лишь юнцу, что станет Повелителем демонов, подать чай своему учителю, как тот будто перестал быть собой. Стал играть одному ему известную роль.
И на его дешёвую игру Повелитель демонов отказался смотреть.
Синьмо рвёт пространство точно нож ткань. Ло Бинхэ уходит, оставляя за спиной грязного мальчишку и не своего учителя.
— Чем обязан радости видеть шишу Лю?
Поразительно, как Лю Цингэ, стоя у подножия трона, удаётся не выглядеть жалко. Повелитель демонов возвышается над ним в рост взрослого мужчины, и обычно такой высоты хватает, чтобы выбить любого человека из привычной колеи. Но, разумеется, на Бога Войны пустые уловки не подействуют. Дыхание главы Байчжань не сбилось бы и при разговоре с небожителем, так с чего ему волноваться в обществе презренного Повелителя демонов?
Ло Бинхэ скрывает в уголках глаз злую усмешку. Интересно, а замечает ли шишу Лю, что в присутствии мастера Сюя частенько пропускает пару вздохов?
— Твой учитель пришёл в сознание. — Лю Цингэ искренне верил, что одной этой фразы хватит, чтобы проклятый ученик вновь надел свою овечью шкурку и, виляя хвостиком, побежал дурить голову Шэнь Цинцю. Каким-то непостижимым образом только этот глупец до сих пор верил в непорочность и добродетель своего ученика.
— Прекрасные новости, что-то ещё?
Глава Байчжань такого ответа не ждал. Откровенно говоря, он не ждал и того, что Ло Бинхэ отойдёт хоть на полшага от Шэнь Цинцю. Демон даже его тело отказался отдавать, а тут по собственной воле оставил полуживого учителя на ненавистном Цанцюн. Однако Лю Цингэ предпочёл об этом не думать, как и о многом другом. Бог Войны без лишнего стыда признавал, что копаться в мыслях и мотивах людей, лезть к ним в душу или пытаться понять их высокопарные речи было для него непостижимым, а главное абсолютно унизительным искусством. Пусть говорят прямо или молчат в своей трусости. По такому принципу Бог Войны жил довольно долго и менять взгляды был не намерен. А потому ему плевать, что заставило Ло Бинхэ уйти. Так же, как и было плевать на то, что заставляло этого мальчишку не отходить от Шэнь Цинцю. Всё, что имеет значение — мастер Сюя умирает, а глава Байчжань не может позволить этому случиться. На то у него свои причины и мотивы, о которых он, как последний трус, будет молчать до конца своих дней. Ещё одно унижение, которым Лю Цингэ был обязан проклятому Шэнь Цинцю.
— Он наверняка захочет увидеть тебя, — ладонь Лю Цингэ сжимает рукоять меча с той же силой, что и эти слова сжимают его собственное горло.
Повелитель демонов пару раз растерянно моргнул, на секунду ему почудилось в словах Лю Цингэ желание самого Шэнь Цинцю встретиться со своим учеником. Вот только это
не тот Шэнь Цинцю, а Ло Бинхэ
не его ученик.
— Навряд ли. Учителю сейчас нужен покой, а моё присутствие такового ему не принесёт.
Лю Цингэ опустил ладонь ниже рукояти. Холод стали отрезвил. Жаль, ненадолго.
— Глава Цинцзин отказывается от лечения.
Лю Цингэ называет истинную причину своего прихода.
— К нашим уговорам он глух.
Признаётся в своей слабости. Признаётся, что не может справиться сам.
— Твои слова же для него имеют больший вес.
Молит о помощи. Осталось только на колени упасть перед этим демоном и тогда впору самолично удавить Шэнь Цинцю. Почему из-за этого человека Лю Цингэ терпит унижения? Почему выставляет себя последним дураком? И почему вынужден заботиться о нём даже после того, как он оставил Цанцюн ради отродья, что теперь сидит на троне и смеет смотреть свысока на Бога Войны?
Клинок вонзается в плоть. По лезвию бегут едва заметные струйки крови.
Сие примечательное зрелище даже смогло ненадолго унять головную боль Ло Бинхэ. Просящий о помощи Бог Войны. Просящий у ненавистного демона. Воистину, это представление достойно зрительских оваций.
— Не понимаю, к чему вам я? Разве слова достопочтенного шишу Лю значат для учителя меньше моих?
Лю Цингэ почувствовал, как шея сдавливается сильнее. Как же забавно, что давит на горло Бога Войны его же нога, которой он наступил на собственную гордость и теперь едва ли не задыхается от унижения.
— Меньше? — Лю Цингэ наконец поднимает голову. Смотрит на Повелителя демонов снизу вверх, но Ло Бинхэ кажется, будто это он сейчас топчется в ногах у Бога Войны. — Мои слова не значат для него ровным счётом ничего. Если бы он слушал меня, то ни за что не связал бы жизнь с ничтожеством подобным тебе, и сейчас бы не лежал на грани жизни, будучи не в своём уме. Как бы ты ни оправдывался и что бы ни говорил, в произошедшем с ним твоя вина. Во всём, что случалось с Шэнь Цинцю, всегда была лишь твоя вина. Только ради тебя он игрался со смертью так, будто имел в запасе несколько жизней. И где твоя благодарность? Ты сейчас должен точно верный пёс не отходить от него и на шаг, а что в итоге?
Лезвие наполовину рассекло ладонь. У ног Бога Войны кровавые ручейки растекаются красным пятном. Он отнял руку от клинка и, не ощущая боли, крепко перехватив израненной кистью рукоять, быстрым, тяжёлым шагом вышел. И эхо ухода Бога Войны точно поминальный колокол гудело в ушах Ло Бинхэ.
Повелитель демонов с силой сдавливает голову, точно боясь, что ещё мгновение, и она расколется. А перед глазами вновь пляшут бесы, то подносят своими кривыми, грязными, иссохшими руками образ учителя, то стирают из памяти, точно туманом заволакивают. Заменяют его на подделку, что кривит губы в презрительной усмешке. И кровь на шее его мастера мешается с пролитым чаем, а раздробленные кости фальшивки обращаются осколками чаши.
Ло Бинхэ усмехается, но вымученно у него это выходит. Не так, как прежде. Проклятый Лю Цингэ, не зная и клочка правды, не догадываясь об истинной ситуации, всё же исхитрился своими «не значащими ровным счетом ничего» словами искорёжить душу этого Повелителя.
Как бы он ни оправдывался и что бы ни говорил, в произошедшем с учителем всегда был виновен только он. Так, кажется, сказал «шишу Лю»?
Что ж, волей-неволей, а долги свои Повелителю демонов придётся отдать. Если уж не своему учителю, то хотя бы его подделке.
