Изломанное колесо

Если бы голова Повелителя демонов не болела столь нещадно, то он непременно бы позабавился видом этого учителя. Прошло не более шести дней с их последней встречи, когда подделка, едва придя в сознание, перерезала себе глотку. По-хорошему, сломанный человек, пусть и заклинатель, должен сейчас с боем вырывать каждый вздох у смерти, метаться по кровати или же пребывать в беспамятстве. Но «учитель» сидит тихо, неподвижно, возле единственного окна в комнатах, отведённых ему на Цяньцао. Сидит так прямо, точно металлические прутья держат его позвоночник. Смотрит столь жадно на маленький мир в окне, будто слепец, к которому наконец возвратилось зрение. А лицо спокойное, но едва ли умиротворённое. Нет, это лицо человека, который, будучи живым, имеет могильный камень. И тяжесть этого камня нисколько не давит на переломанные ребра. Напротив, этот учитель с нетерпением ждёт, когда его кости раскрошатся в пыль. Какой фарс, равнодушно думает Повелитель демонов. Как же противно смотреть. Хоть глаза выколи. Вот только свои или его? Точно в ответ на эти мысли взгляд цвета цин впивается в тело Ло Бинхэ не хуже отравленных игл. Только мгновение, не более, а после «учитель» вновь отворачивается к окну, но и этого хватило, чтобы Повелитель демонов против воли задержал дыхание. Странные глаза у этого человека. По учителю Ло Бинхэ невозможно было догадаться о его мыслях. Только в моменты смущения на лице мастера Сюя становилось возможным прочесть эмоции. В остальное время же Ло Бинхэ делал свои выводы. В основном ошибочные, с улыбкой добавляет Ло Бинхэ. Однако с подделкой ошибки быть не может. Этот Шэнь Цинцю желает собственными руками вырвать жилы любимого ученика и обмотать их вокруг его шеи. Ло Бинхэ, конечно, оценил бы горячее желание этого учителя по отношению к не своему ученику, но, вот беда, голова раскалывается, будто хрусталь в неумелых руках кузнеца, привыкшего работать с металлом. А перед взором снова всё мутнеет, и Ло Бинхэ вновь не может разобрать, кого видят его глаза. Нужно быстрее закончить и вернуться, пока Повелитель демонов ещё в состоянии отличить свои кошмары от реальности. — Что вы учудили? — мягко начинает он. И не скажешь, что в мыслях своих давно удушил докучливую подделку. — Почему отказываетесь от лечения? Неужто хотите расстроить главу ордена? Юэ Циньюань вскоре вернётся и вряд ли обрадуется, увидев вас таким. Удивительное дело, у фальшивки даже грудная клетка не поднимается, точно воздух страшится в лёгкие войти, но почему-то Ло Бинхэ был уверен, что после слов «Юэ Циньюань вернётся» ненависть этого учителя стала гораздо более осязаемой, нежели пресловутый воздух. Ладно, попробуем с другой стороны. — Или же учителю нравится огорчать шишу Лю? Молчит, не оборачивается и виду не подаёт, что слышит. Во всяком случае, ему так кажется, но Ло Бинхэ видит, как напрягаются плечи фальшивки при упоминании о Лю Цингэ. Любопытно, почему все подделки так боятся Бога Войны? Или же здесь вовсе не страх? — Шишу Лю пришёл к этому ученику лично. Выражал беспокойство по поводу здоровья учителя. Стальные прутья в позвоночнике рассыпаются погребальным прахом, и теперь величественную осанку поддерживают лишь хрупкие человеческие кости. — Молил этого ученика прийти и позаботиться о вас. Глаз учителя Ло Бинхэ не видит, но не сомневается: цвет цин мутнеет, уподобляясь обманчиво-спокойной глади болота. Ступи в него, прельстившись видимой безопасностью, и затянет в трясину. — Как же забавно было видеть Бога Войны столь униженного в своей просьбе. Видимо, до сего момента ему не приходилось надеяться на чью-то помощь. — Пошёл вон. Приторное смирение на лице Ло Бинхэ, что так разнилось с ядом его речей, сменяется холодной яростью. «Учитель» заговорил. Ещё недавно Ло Бинхэ бы отдал свою правую руку за возможность услышать от него хоть шёпот. Ведь голос этого Шэнь Цинцю наверняка точная копия голоса его учителя. И не имеет значения, что он скажет, всё одно его слова не смогут задеть Повелителя демонов. Однако этот Повелитель либо переоценил себя, либо недооценил мастера Сюя. Даже обрывком мысли, незаконченным предложением «учитель» исхитрился разбередить ещё не зарубцевавшиеся порезы. Мастерски так плоть распотрошил, длины раны не потревожил, зато вглубь ковырнул. И маленькая, едва приметная царапина на деле пропитала кровью каждую мышцу, ещё немного и вспорет лёгкое. Благо не сердце. «Учитель» не грубит, не сыплет оскорблениями и не желает вслух смерти. Он лишь просит убраться прочь с глаз. И это задевает. Уж лучше бы он покрыл не своего ученика самыми гнусными ругательствами. Однако даже от того боль не столь сильная, как от мысли, что эти слова «учителя» заставляют сказать ни пытки, ни страх смерти и не обещания жизни. Лишь упоминание Лю Цингэ. Бога Войны Ло Бинхэ ненавидел столько, сколько себя помнил. Его учитель почему-то относился к главе Байчжань с раздражающим дружелюбием. Подумать только, высокомерный змей с пика Цинцзин беззлобно подшучивал, просил о помощи и ярко улыбался неотёсанному, лишённому манер и здравого смысла упрямцу. С Ло Бинхэ он таким не был. И теперь подделка первыми же словами вновь указывает на различия между Повелителем демонов и Богом Войны. Ради последнего бездушная плоть обрела голос. — Непременно пойду, если пообещаете впредь не тревожить этого ученика. — Выпусти меня из этого дрянного сна, — то ли выплёвывает, то ли молит мастер Сюя. Он измучен. Ему невыносимо видеть из чёртового окна ошмётки воспоминаний о Цанцюн. Невыносимо каждый божий день смотреть на искреннего в своей заботе Му Цинфана с его извечным ворчанием. И тошно встречаться взглядом с человеком, которого проклятый демон не мог хорошо знать, но тем не менее до невозможности верно воссоздал его лицо. Шэнь Цинцю было противно смотреть даже на Лю Минъянь, хоть она и не снимала вуаль. А тут, будто в насмешку, лицо Бога Войны, идеально скопированное до последней чёрточки. Мастер Сюя до сего момента даже не осознавал, что запомнил его лицо столь точно. — Сон? — не спрашивая и не утверждая, повторяет Ло Бинхэ и тут же с трудом удерживается, чтобы не стиснуть вновь разболевшуюся голову. На сей раз боль острая, не монотонно-тупая, к ней Повелитель демонов уже успел привыкнуть. А вот к злой иронии этого учителя пока привыкнуть трудно. Дважды подделка открыла рот и оба раза неудачно — то заживо роется во внутренностях этого Повелителя, то едва ли с ума его не сводит. Как же так вышло, что Ло Бинхэ ныне вынужден искать забытья в мире сновидений, желая выдать их за явь, а этот человек отказывается принимать реальность, считая, будто она лишь ловко сотканный сон? Воистину, злая ирония. И Ло Бинхэ не рискнул бы судить, какое из этих двух заблуждений заслуживает большей жалости. Хотя нет, рискнул бы. У фальшивки всё же есть возможность открыть глаза и разглядеть настоящий мир, а Ло Бинхэ не отказался бы свои выдавить, лишь бы не видеть света дня, в котором нет его учителя. — Сон, да? — сквозь зубы произносит он. — Желаете проснуться? Воля ваша. Но для начала, — Ло Бинхэ резко ступает вперёд, подделка дергается, словно неумелый механизм, созданный руками ребёнка, — неплохо было бы заснуть. *** Шэнь Цинцю не понимает, да и понять не сможет, что произошло. Лишь помнит руку, тянущуюся к нему, и улыбку демона.

Или же улыбку мертвеца, смотрящего, как вскрывают его могилу?

А после бамбуковая хижина, ничуть не изменившаяся с его воспоминаний. Кропотливо созданная работа. Впрочем, человек, что стоит в десятке шагов от Шэнь Цинцю, создан не менее искусно. Половину лица прикрывает веер, а оставшиеся на виду глаза говорят и того меньше, нежели изящная вещица. И этот человек движением небрежным, лёгким и ничего не значащим бросает на пол какой-то предмет, и только проследив взглядом за ним, Шэнь Цинцю наконец замечает, что в комнате на коленях стоит богомерзкий демон. На тот момент ещё совсем юный. Надо же, а ведь Шэнь Цинцю успел позабыть эти проклятые огромные глаза, так доверчиво смотрящие, а на деле желающие лишь видеть смерть своего шицзуня. — Возьми. Это лекарство. Не могу же я позволить, чтобы другие, завидев тебя, решили, будто на горе Цинцзин издеваются над учениками. Шэнь Цинцю непонимающе хмурится, он такого не помнит. Он точно такого не сделал бы. Мог, конечно, но вряд ли ему бы хватило выдержки пересилить собственное отвращение. — Незачем так осуждающе смотреть. Голос раздаётся отовсюду, точно эхом отражается. И всё же звучит столь близко, что кажется, будто кто-то нашёптывает на ухо. — Это не вы. Этот человек — мой учитель. И этот человек ныне мой сон. Шэнь Цинцю вновь оглядывается, всматриваясь в каждый уголок хижины, но никого не находя. А тем временем по правую руку от него, едва ли в полушаге, стоит демон. Он будто бы с самого начала был рядом. А Шэнь Цинцю отчего-то и не замечал. — К несчастью, — взгляд «любимого ученика» отрывается от ставших размытыми силуэтов и останавливается на Шэнь Цинцю. Пристально так смотрит, но точно и не хочет верить в то, что видит. — Моя явь теперь вы. Пространство расплывается, будто краски под дождевой водой. И следующий вздох Шэнь Цинцю делает в лесу. — Шэнь Цинцю, если ты роешь себе могилу, то не трудись. Добровольцы на это славное дело и без тебя найдутся. — Бог Войны с видимым недовольством осматривает неглубокую рытвину, в которой со всем возможным удобством расположился мастер Сюя. Глава Цинцзин, отбросив ненужные правила приличия, попросту разлёгся на земле и с полузадумчивым-полуубитым лицом глядел в небо. Шэнь Цинцю, наблюдающий за «собой», не мог поверить, что его лицо способно носить такое выражение. Бог Войны, видимо, тоже озадачился эдаким молчаливым протестом против жизни. Перестав ходить вокруг ямы раззадоренным тигром, Лю Цингэ скрестил руки на груди и с неохотой уточнил: — Шэнь Цинцю, ты как? — Этот мастер подыхает. — А? — в лаконичном вопросе Лю Цингэ уместилось до безобразия много надежды на скоропостижную смерть горячо обожаемого шисюна и какое-то растерянное возмущение его словами. «Подыхает»? Шэнь Цинцю скорее бы язык себе откусил, чем выразился столь бескультурно. То ли от внезапно выглянувшего из кроны леса солнца, то ли от непроходимой недалёкости мечника Шэнь Цинцю досадливо скривился. — Говорю, плохо мне. Будь милостив, Бог Войны, сойди с небес на грешную землю и помоги этому смертному. Лю Цингэ без дальнейших препирательств спустился. Уж если змей пожелал отбросить свою личину высокопарного благородства, оставив на её месте только неприкрытое ехидство, то дело и впрямь серьёзное. Однако в ту же секунду Бог Войны пожалел, что вообще связался с этим проблемным человеком. Так недолго от гнева и искажение ци заработать, право слово. — Капкан, Шэнь Цинцю?! Серьёзно?! Бессмертный мастер Сюя угодил в капкан для нечисти?! — Прекрати верещать и помоги мне выбраться. Эта чёртова вещица выцедила с меня все духовные силы, — прошипел мастер Сюя. Кто ж знал, что капкан для демонов так споро сработает и на заклинателе? Бровь Лю Цингэ нервно дёрнулась. Впрочем, в таком же состоянии находились и все остальные части его тела. Проклятый Шэнь Цинцю довёл его до дрожи от ярости своими выходками. Мало того, что меч держать в руках разучился, так ещё и глупостью где-то исхитрился обзавестись. И вот перед глазами главы Байчжань раздробленная зубьями капкана голень, очерченная дорожками крови. Лю Цингэ, словно и не чувствуя хоть какого-то сопротивления, голыми руками ухватился за концы капкана и одним быстрым движением легко раскрыл его. Шэнь Цинцю коротко поморщился, явно давя в себе позорный вскрик, а после с видом ребёнка, обиженного на жизнь и на одного незадачливого Бога, уставился в сторону, отказываясь лицезреть осуждающее лицо Лю Цингэ. Тот устало покачал головой, а после иронично спросил: — Сколько ж я бед принёс миру в прошлой жизни, раз в нынешней вынужден возиться с тобой? Мастер Сюя примерил на себя бесконечно гордое лицо и уж было хотел в своей неповторимой манере осадить зарвавшегося Бога, как вдруг совершенно неожиданным образом оказался перекинутым через плечо этого самого Бога. — Ты!.. Лю Цингэ, ты что, смерти ищешь?! Немедленно поставь, где взял! — гневливо воскликнул мастер Сюя, в миг теряя все остатки былой спеси. — А что тебя не устраивает? Может, ты предпочёл бы, чтобы я тебя на спине тащил, или на руках, как деву? — колко уточнил глава Байчжань. — Чтоб тебя! Я сам пойду! — Пойдёшь, — истово кивнул Лю Цингэ, — в ад. Туда-то ты путь точно найдёшь самостоятельно. — Лю Цингэ, ты что, умом повредился?! А если кто-то увидит? Я же тогда лицо потеряю! — Было б что терять, — невыразительно отозвался Лю Цингэ, в душе кляня и проклятого змея, и главу Юэ с его неуместными заданиями, и одного дурака по фамилии Лю. — А если твоё лицо — это единственное, что тебя беспокоит, то все адепты сейчас в городе, в тёплой гостинице, ужинают. И мы должны были заниматься тем же. Так нет, тебе приспичило пошататься по проклятому лесу, кишащему демоническими созданиями и ловушками на них. Шэнь Цинцю открыл было рот, чтобы возразить, но, не найдясь с ответом, промолчал. Однако не успел Бог Войны хоть немного расслабиться и уделить время на пестование своей безвременно почившей гордости, как блаженную тишину нарушило обозлённое: — Тебе, должно быть, в радость унижать меня, шиди Лю. — Разумеется, — снова кивнул мечник, вызывая новый приступ недовольства у своей ноши, — и, конечно же, я ничуть не унижаю себя, играя роль твоего носильщика и слуги. Шэнь Цинцю, готовившийся разразиться потоком яда, растерянно хлопнул глазами, а после звонко рассмеялся. Бог Войны едва заметно улыбнулся следом. А этот Шэнь Цинцю мог только потерянно смотреть. Он ни разу в жизни так не смеялся. Даже редкие улыбки предпочитал скрывать. А этот человек… кем бы он ни был, он не мастер Сюя. Слишком легко ему даются слова, слишком легко ему показывать слабость и слишком легко принимать помощь. Шэнь Цинцю бы скорее собственной рукой отрезал свою ногу, нежели позволил себе быть в долгу у Бога Войны. Но почему-то эта разница между ним и тем Шэнь Цинцю вызывает отвращения столько же, сколько и зависти. И та зависть грызёт нутро въедливо, разрешая ненадолго обмануться. Разрешая допустить мысль, что этот смеющийся человек и в самом деле Шэнь Цинцю. Такой Шэнь Цинцю, каким мог бы стать и этот мастер с искорёженными душой и телом. А потому настоящий глава Цинцзин ещё немного посмотрит на это представление, ещё совсем чуть-чуть позволит себе обманываться. Позволит себе насладиться звонким смехом странного человека и мимолётной улыбкой Бога Войны, и позволит не заметить пристального, ненавидящего взгляда за своей спиной. Не заметить, как краски леса тускнеют, как голоса звучат всё тише, уходя за пределы созданной иллюзии. А после образы вновь растворяются. И солнечное небо, сокрытое ветвистой листвой, сменяется нагими звёздами в темноте ночи. Шэнь Цинцю выходит из бамбуковой хижины и видит того самого ученика. Раздетый, весь в синяках и ссадинах он пытается нанести лекарство на тело. Хотя было бы проще в этом лекарстве искупаться. И то шанс, что поможет был бы невелик. На мальчишке живого места нет. Мастер Сюя недовольно морщится и, кажется, с трудом сдерживается, чтобы не спрятать лицо за рукавом ханьфу. — Ученики Байчжань снова задирали тебя? Демоническое создание что-то бормочет в ответ. Наблюдающий за этой сценой глава Цинцзин не берёт на себя труд вслушиваться в его лживый лепет. — Этот учитель немедленно разыщет Лю Цингэ. В году триста шестьдесят пять дней, и если бы он уделял хоть один из них на воспитание этих сорванцов, они не устраивали бы подобное безобразие. Недоразумение, пытаясь задержать своего учителя, падает, а после попросту волочится по земле ещё пару шагов, пока его учитель не догадывается, что неплохо было бы остановиться. — Ступай в дом. — С постным видом оглядев своего подопечного, Шэнь Цинцю легким движением надевает на него одежды, отчего мальчишка заливается краской. Мастер Сюя делает шаг назад, будто желая отдалиться от столь мерзкого зрелища. Он бы никогда не прикоснулся к ублюдку по доброй воле. Ещё пару шагов. Иллюзия слишком чёткая, не отличишь от яви. Но даже столь возмутительный жест кажется безобидным баловством по сравнению с последующими выходками этого помешанного заклинателя, носящего с мастером Сюя одно лицо. Шэнь Цинцю продолжает пятиться. Отворачивается, но куда ни посмотри, везде одно и тоже. Притащить щенка в дом, обрабатывать его раны, успокаивать? Да только сумасшедший поверит, что глава Цинцзин совершит подобное. — Ложь! — не в силах ни выйти из иллюзии, ни терпеть это дальше, негромко шипит Шэнь Цинцю. Но и его шёпота было бы достаточно. Демон, внимательно за ним следящий, услышал бы и его мысли. — Как интересно. Вы готовы поверить, что позволили Богу Войны унизить вас помощью, но отрицаете, что могли проявить и крохи доброты к этому ученику? Шэнь Цинцю не вздрагивает, и более не оборачивается на голос. Сейчас он был бы рад и на сломанных ногах бежать без оглядки, но в итоге делает лишь ещё один резкий шаг назад, а после упирается спиной в чьё-то тело. И вновь не оборачивается, и так знает, кто ступает за ним по пятам что во сне, что наяву. — Доброты? К тебе? — презрительно кривится Шэнь Цинцю. — Что ты несёшь? Забыл, кто перед тобой? Перед глазами вновь плывут краски, смешиваясь в немыслимые тона, а после обращаясь разноцветной мешаниной тумана, сменяющегося действительностью. И в её серости на Шэнь Цинцю смотрят горящие алым глаза. Только теперь, не имея возможности отвернуться и пребывая в относительно здравом уме, не искажённым долгими пытками, Шэнь Цинцю наконец всматривается в черты демона. Несомненно, то же отродье. Только волосы стал носить распущенными, да чёрные одежды сменились красными с белоснежными лоскутами. И всё же… это не то существо, что заперло его в Водной тюрьме. Этот старше, сильнее, озлобленный в своём горе, но не в бездумной мести, он смотрит на Шэнь Цинцю без всякого желания убить. Ему нужно нечто другое. И это пугает сильнее, нежели все пережитые пытки. — Забыл, — подтверждает Ло Бинхэ, отнимая от лица Шэнь Цинцю свою руку. Тот неосознанно дёргается. Мастер Сюя даже не понял, что всё это время Повелитель демонов прикасался к нему. — Потому и спас вас. Если бы помнил, то оставил бы гнить в Водной тюрьме. Ну уж что толку об этом говорить? «За свой выбор и за свои же долги этот Повелитель вынужден платить», — в мыслях добавляет Ло Бинхэ, не сводя взгляда с подделки. Этот Шэнь Цинцю наконец не просто смотрит на не своего ученика — он видит. Теперь видит жадно, и пока что недоверчиво. Пытается уловить отличия между этим Ло Бинхэ и тем, что пытал его. И, видимо, эти отличия скорее пугают «учителя», нежели успокаивают. Ло Бинхэ криво ухмыляется, обесценивая этим свои следующие слова. — Мне плевать, считаете ли вы это сном или правдой. Не доставляйте мне проблем. Лечитесь, коли хотите жить, или умрите, если трусость не позволяет вам смотреть на мир. Только если решитесь покончить с собой, делайте это менее театрально, — Ло Бинхэ протягивает руку к шее «учителя» и, едва касаясь, проводит кончиками пальцев по уродливому рубцу. Шэнь Цинцю не отшатывается, слишком пытливо смотрит, вряд ли и слова-то слышит. И Повелитель демонов впервые отступает, не выдерживая этого неправильного взгляда. Одёргивает руку, точно кончики пальцев не кожи коснулись, а льда, что холодом своим жжёт не хуже раскалённого металла. Уходит Повелитель, не желая оборачиваться, не желая вновь смотреть на сон, что теперь стал для него явью. Нет, он продолжит блуждать в забытьи иллюзий, оставляя за спиной «подделку» реальности.