Изломанное колесо

Звонкий удар, отрывистый, и разливается багрянь по бледной коже, покуда на губах Повелителя демонов кривится злая улыбка. Как же вовремя он сегодня пришёл. Тихо на пороге бамбуковой хижины замирает, руки на груди нахально скрестив, да к проёму прислонившись. Наблюдает, тешится. Не так много в его жизни осталось развлечений. Как же отказать себе в удовольствии видеть унижение Бога Войны? А учитель бьёт наотмашь. С тем же выражением, с которым господин наказывает провинившегося слугу. Брезгливость и отвращение. Помнится, когда этот Повелитель был удостоен такого внимания шицзуня, в глазах того полыхала ненависть. И то зрелище куда слаще, нежели презрение, с которым ныне глядит мастер Сюя на главу Байчжань. Гнусно ему и противно, ладонь свою замарал о белую кожу Бога Войны.  — Собираешься и дальше стоять и строить из себя немого? Лю Цингэ стоять не собирается, Лю Цингэ, на боль от пощёчины внимания не обращая, уходит. Точно не его облили помоями. Умеет лицо держать, гордец. Змеиные глаза за ним наблюдают едко, но не останавливают. Ло Бинхэ делает шаг назад, уступая дорогу своему шишу, невзначай плечом задевает, насмешку давит. И если первое Лю Цингэ с рук спускает, то второе заставило его остановиться. Явно хочет поставить зарвавшегося ученика на место. Вот только самому Богу указывают на его место. — Долго ещё на пороге стоять будешь? — обращается к Ло Бинхэ Шэнь Цинцю. Пустое место для него ныне глава Байчжань, и имя его — звук пустой. Смотрит он только на своего ученика. — Или немому Богу собрался помолиться? Так это ты зря. У него нет ни языка, ни гордости, чтобы на молитвы отвечать, — отравленными соками льются слова, капают с языка мастера Сюя, покуда человек, к кому они обращены, гордую голову опускает и спешно уходит. Ло Бинхэ только того и надо. Не зря же он в двери с Лю Цингэ не смог разминуться. Знал, что учитель примет сторону «своего» ученика. Не из заботы, на сей счёт Ло Бинхэ не обманывается. Просто враг моего врага и тому подобное.  — Чего ты тут забыл? — как только единственный зритель, для которого была разыграна эта сцена с «заботой» уходит, учитель вновь обращается к своему ученику так, как тот не (?) заслуживает. Ло Бинхэ отвечать не торопится, проходит к учителю, садится за стол, пока Шэнь Цзю продолжает стоять. Непочтительно, но глава Цинцзин спускает это с рук. Эти двое прекратили игру в заботливого учителя и почтительно ученика уже давно. Полтора года как.  — Давно не навещал вас, и давно не брал реванш, — тянет Ло Бинхэ. Обиды свои тянет. Мог бы этот человек и поласковее быть. Два месяца своим ликом этот Повелитель не сквернил его взор.  — Ты себя видел? Весь в крови и порезах. На что ты сейчас годен? — отряхивается Шэнь Цинцю, и нет в его голосе даже намёка на сочувствие. — Вы заметили? — с напускным удивлением спрашивает Ло Бинхэ. У него предплечье распорото от локтевого сгиба по кисть. Сложно было бы не заметить. Хотя учителю это обычно удаётся. Он любые раны Ло Бинхэ игнорирует, точно и не заслуживает внимания пролитая демоническая кровь. — Если пришел сюда зализывать свои раны, то проваливай. — Могу зализать ваши, — щерится Ло Бинхэ, видя, как спустя мгновения, отсчитываемые этими словами, гнев окрашивает уголки глаз учителя. — Вы и сами в крови. И много смысла в его словах. Больше, чем Шэнь Цинцю хотел бы понять. Рана, что нанёс мастеру Сюя Бог Войны, кровоточит сильнее, хоть её и не разглядеть, плоть не тревожит она. Демон же видит её так, будто глазами своими гнусными под кожу змеиную залезть может. Шэнь Цзю смотрит на капли крови, осевшие на кончиках своих пальцев и Богу Войны принадлежавшие. И по лицу мастера Сюя Ло Бинхэ понимает хорошо: эти капли для него дороже, чем вся кровь, что течёт в сосудах этого Повелителя. Горько. — Это не моя кровь, — бросает Шэнь Цзю. Ло Бинхэ только ухмыляется, глядя, как собственная кровь марает дерево чайного столика, мешается с пролитым чаем. — А раны ваши. Чем провинился Бог Войны? Струны гуциня перебирают красивые пальцы. И звуки, что из-под их кончиков выходят, той красоте под стать. На пике Байчжань, сроду не знавшем высоты культуры, изящества искусства, на пике Байчжань, где музыкальные инструменты давно сменились мечами, а мелодии заменяют стали звон, ныне звучит гуцинь. И глава Байчжань тому звучанию улыбается, на юношу с красивыми пальцами смотрит и улыбается. Шэнь Цзю той улыбкой давится, рукава ханьфу сильнее натягивает, собственное уродство стараясь за тканью спрятать. — Не твоё собачье дело, — раненая рука, секунду назад покоящаяся мирно, тянется к мастеру Сюя. — Всё, что касается тебя, учитель — моё дело. Тебе с этим пора бы свыкнуться. — Больно разговорчив ты сегодня, — Шэнь Цзю хватает руку, что тянулась к нему, сдавливает предплечье до тех пор, пока новая кровь не пропитывает одежду. Марает в демонической крови пальцы свои учитель, не гнушается ей. Ло Бинхэ руку резко дёргает, заставляя учителя приблизиться к себе, и слова ему бросая: — И компания болтливого демона вам милее, нежели общество немого Бога. Шэнь Цзю смотрит лишь секунды, а после улыбается. И пока улыбка, дарованная демону, позорит сведённые в тонкую линию губы, порез на руке всё меньше и меньше становится, затягивается отнюдь не демонической ци. А светлой, что льётся из уродливых пальцев. Ло Бинхэ смотрит и совершенно глупое счастье в себе давит. Лечение этого учителя унижению подобно, мягкости в нём нет, сочувствия тоже. И дураком будет Ло Бинхэ, если позволит себе обмануться. Потому давит счастье, ломает, подобно колесу. Порок этого Повелителя — безумие, не глупость. Быть дураком — удел Бога Войны. — Меч или доска? — вместо благодарности за лечение спрашивает Повелитель демонов. Шэнь Цзю раздумывает секунду, а после достаёт вэйци. Сегодня ему угодно проиграть. Кровь видеть наскучило. *** — Лекарь Му, ты что, пьян?! — Тише, нет тут лекаря. Ни пьяного, ни трезвого! Ци Цинци в сие заявление бы с удовольствием поверила, если бы этот ни пьяный и ни трезвый лекарь прямо сейчас не находился в её комнатах. Под её столом. Стыд какой! — Если ты сейчас же не объяснишь, то на Сяньшу станет на один ни трезвый и ни пьяный труп больше… Му Цинфан приложил палец к губам, оглянулся по сторонам, насколько ему позволяли стенки стола, для верности даже выглянул наружу, удостоверившись, что дверь в кабинет закрыта. После же схоронился обратно и поманил пальцем к себе Ци Цинци. Железная дева, поняв, что дело серьёзное, мрачно сомкнула пальцы на рукояти меча, брови точёные нахмурила и к столу наклонилась, слушая. — Я видел Лю Цингэ, — великую тайну выдавая, прошептал Му Цинфан, искренне не понимая: почему вместо трепета и страха лицо Ци Цинци перекосило желание убивать. Железная дева резко выпрямилась, едва не снеся стол. — Покуда ты не видишь девятихвостую лисицу, подносящую тебе вино, то всё в порядке! — проорала Ци Цинци. Ещё чуть-чуть, и этот пьянчуга точно до пляшущего демона допьётся. Пусть уж лучше вечно хмурого Бога видит. — Ты не понимаешь! Я видел Лю Цингэ с тем учеником! — С Ло Бинхэ? — вытаскивая Му Цинфана за шкирку из-под своего стола, попутно осведомилась Ци Цинци. — Нет же, глупая женщина, — завозился лекарь Му, высвободившись. — С тем самым учеником! — Му Цинфан, ты что, действительно до лисицы допился? Какой ученик? И причём тут Лю… ох… Ци Цинци смолка быстро, но не быстрее, нежели пропал на Цанцюн покой. И забрал тот покой ученик, что появился на Байчжань около трёх месяцев назад. *** — Ты что, издеваешься? — хмуро спросил Лю Цингэ. Так и началось знакомство одного Бога с абсолютно бесполезным учеником, исхитрившимся в первый же день потерять меч. — Ты издеваешься? — и тем положен был второй разговор с неумелым созданием, насмешкой судьбы оказавшимся на Байчжань. Точнее в колодце Байчжань. Прогуливался он ночью, на звёзды посмотреть вышел и шею себе чуть не свернул. — Ты издеваешься, что ли? — еле живое нечто, из которого только что изгнали злого духа, позволило себе негласным высокомерием унизить вопрошающего его Бога. И на этом всё. Отряхнулся, поклонился, молча ушёл. — Ты изд… — Учитель Лю правда считает, что этому ученику нечем заняться, кроме как донимать его? — совершенно невозможно фыркнув, будто отчитывая несмышлёныша, спросило одно недоразумение, безмолвного высокомерия в котором было куда более, чем полагалось созданию с его статусом. — Ты больше в руки меч не возьмёшь, — слова чеканя, рычит Бог Войны, — а коли хоть одну рану ещё получишь, так я тебя Му Цинфану отдам. Хоть вино подливать сгодишься, раз уж в свои семнадцать с клинком обращаться не приучен. — Учитель Лю может найти время для нотаций и позже, а пока снизойдите до этого ученика. Лю Цингэ явно чувствовал, что какое-то слабое и никчёмное существо только что посмело заткнуть ему рот. Ему. И это будучи пришпиленным к дереву собственным мечом и истекая кровью. Да откуда в обычном ученике столько спеси и желчи?! Лю Цингэ потёр точку между бровей, постоял, помолчал, раздумывая: не бросить ли? Никто и не заметит. Из головы своей эти желания прогнал скоро: что тешиться думами, смысла не имеющими? Всё равно бросить не сможет. Быстро меч выдёргивает, да с собой забирает под удивлённо вскинутые брови. — Этот ученик не посмеет более тревожить учителя Лю и сам понесёт свой меч. — Этот учитель, — в тон ему передразнил Лю Цингэ, — не посмеет больше позорить славный меч принадлежностью такому бесполезному созданию. Тебе дорога либо в прислужники, вино подавать, либо в музыканты. Меч в руки более не получишь, пока обратное не докажешь. Юноша лицо держать умел определённо лучше, нежели меч, а вот язык сдержать не смог, пробурчав что-то про вздорного Бога и про невезучесть антагониста. — Что ты сказал? — резко обернувшись, спросил Бог Войны. — Этот ученик молчал, этот ученик с почтением внимает мудрости учителя Лю, — безукоризнен поклон, бесстрастно лицо. И в том беда, что бесстрастно. Нет в нём привычного взору Бога Войны почтения. — Своей смертью ты не умрёшь… Слова эти рисуют улыбку на поджатых от боли губах. — …Шэнь Юань, — заканчивает Бог Войны. И улыбка та боль размазывает, над словами, что именем его зовутся, смеясь.