***
Карен беспокойно металась по комнате довольно продолжительное время. Когда трепетная эйфория рассеялась, словно туман, отгораживающий ее от действительности, догнало осознание, что именно она сделала: засосала старшеклассника, которого едва знает не потому, что он понравился, а ради, блять, бабла. Как это назвать? Легкая степень проституции? Позорище! Ситуацию усугубило понимание, что толка от содеянного оказалось мало: обомлевший глупыш вручил ей больше, чем просила, но нужную сумму Карен все еще не имела, а рассчитывать не на кого. Никто из вампиров не сможет дать в долг по причине того, что каждый желающий посетить закрытое мероприятие нуждается в сотке тоже, — других друзей у нее нет. В теории можно было бы обратиться за помощью к Кенни (у него-то точно есть деньги), но он прикует сестру к батарее, чтобы никуда не делась, если узнает, сколько она собралась потратить и на что. Взявшись за шитье, Маккормик более или менее отвлеклась от насущной проблемы, сфокусировалась на умиротворяющем процессе. Удалось успокоить себя не слишком здравой мыслью: если деньги она все же чудом получит, то вот без платья точно не сможет посетить раут. К счастью, оно почти завершено. Она уже придирчиво убирала лишние нитки, когда зазвонил телефон. Ответив на звонок неизвестного, Карен услышала знакомый голос. — Айк? — уточнила она. — Да, — улыбнулся юноша. — Нашел номер на твоей страничке в фейсбуке. Надеюсь, ты не против, что я им воспользовался? — Нет, я рада. — Карен не заметила, как, забыв о своем занятии, принялась прохаживаться по комнате, как заулыбалась. — Я весьма кстати успела соскучиться. — Мелькнувшее в отражении зеркала лицо показалось ей раскрасневшимся, но она предпочла не разглядывать себя сейчас. — Правда? Я тоже! — Карен прямо-таки услышала, как Айк осадил себя, чтобы не тараторить от возбужденности. — Мы не смогли пообщаться сегодня, поэтому у меня есть к тебе предложение. Маккормик закусила нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку. Неужели свидание? — Какое? Айк излишне шумно вдохнул. — Может, погуляем завтра? — выговорил он. — Или, если хочешь, можем сходить куда-нибудь. Куда угодно. — Айк заговорил воодушевленнее. — Хочешь, отведу тебя на каток? У тебя есть коньки? Если нет, не проблема — я… — Завтра не получится, — прервав, сухо обозначила Карен. Да, пожалуй, провести время с Айком Брофловски — предел мечтаний, но не посетить устраиваемую в ее честь вечеринку она не может, да и не хочет: не упускать же возможность наладить отношения с Майком. Возможно, он поцелует ее снова, по-настоящему… или они зайдут еще дальше… От этой мысли стало жарко, но разочарованный голос Айка остудил вскипевшую кровь. — Жаль, — произнес он, сникнув. — Но только завтра! — поспешила добавить Карен. — В другие дни я свободна. — Тогда, может, после школы? — предложил Айк. —Ты будешь на уроках в понедельник или мне встретить тебя где-нибудь? — Думаю, я приду. — Карен прижала телефон к уху плечом и заломила пальцы рук, разнервничавшись. — Сядем вместе? Или отличники не болтают на уроках? — Она рассмеялась, и Айк охотно подхватил ее смех. Приятный такой… — Кажется, ты слишком хорошего мнения обо мне. — Интригуешь. Уже не терпится узнать… — Раздавшийся стук и гул голосов известил о том, что входная дверь захлопнулась за вернувшимися родителями. — Ой! Мне пора, — торопливо пролепетала Карен, переходя на полушепот. — Извини. До встречи. — До встречи… — расслышала она перед тем, как сбросить вызов. Разумеется, повисшая в комнате тишина продлилась всего несколько секунд. Стюарт и Кэрол не ругались, как обычно, но весьма эмоционально жаловались друг другу на жизнь, которую якобы вынуждены проживать. Карен предпочла не покидать пределы своего сомнительного убежища и, забравшись в кровать, занялась доработкой платья; когда стемнело, юркнула в ванную, чтобы помочиться перед сном, смыть макияж и почистить зубы. Удалось так и не пересечься ни с матерью, ни с отцом. В тщетной попытке уснуть листая новостную ленту фейсбука, Карен слушала их бубнеж до тех пор, пока Стюарт и Кэрол не переместили свой разговор из гостиной в спальню. Правда, с наступлением тишины лучше не стало: вернулись мысли — воспоминания обо всем случившемся сегодня. Когда Карен с восторгом думала о том, что Майк ее поцеловал, и считала это самым невероятным событием в жизни, она и представить не могла, что настоящий поцелуй, в губы — словом, в засос — впечатлит ее сильнее. И, оказалось, дело не в партнере, а в самом процессе, хоть и стоит признать: Стотч не так уж плох. В нем мало примечательного, но он отнюдь не отвратителен. Да что уж там, привлекателен, иначе Карен не решилась бы на то, на что решилась. Его по-своему очаровательная скромность сыграла роль тоже — начать откровенно флиртовать с таким уверенным в себе и самодостаточным парнем, как, к примеру, Майк, она не смогла бы, а с Лео, почувствовав собственное преимущество, стала прямо-таки кукловодом. Это… заводит? Никогда прежде Карен не представляла себя доминирующей в сексе. Насмотревшись разнообразного порно, она приняла, что роль жертвы — слабой, отбивающейся — ее возбуждает довольно сильно. Иногда она позволяла себе мастурбировать, смотря «изнасилование» на порносайтах. Понимала, конечно, что в действительности не пожелала бы пережить подобное никому, но смотреть на актеров ей нравилось, нравилось представлять себя на месте вжатой в кровать беззащитной девушки, чувствовать на себе голодные взгляды, чужие прикосновения к местам, трогать которые дозволено только ей. Глядя в темный потолок над головой, Карен поразмыслила, готова ли потратить минут пятнадцать сна на самоудовлетворение и хочет ли. Что ж… Ее рука нырнула под одеяло, скользнула вдоль тела к животу (стимуляция сосков никогда Карен не увлекала; возможно, когда это сделает кто-то, удастся испытать удовольствие), и, нащупав белье, она оттянула резинку. Согнув колени, коснулась еще сухих половых губ кончиками пальцев. Мысли, сопровождаемые последовательными круговыми движениями, некоторое время беспорядочно носились между сюжетами, как все могло бы быть в первый раз, а вскоре сконцентрировались на наиболее реалистичном варианте развития событий. Представить чьи-либо руки вместо своих было несложно, но действовало это безотказно: у этого кого-то не было четкого образа (некий мужчина, становящийся то старше и грубее, то моложе и неопытнее), и все же Карен намокла сразу же. А стоило ей почувствовать теплую влагу, дыхание сбивалось, становилось бесконтрольным и шумным, что возбуждало еще сильнее. Теперь уже можно забраться внутрь, двинуть тазом навстречу пальцам, тщательно исследующим наиболее чувствительные зоны (ей знаком каждый закоулок), и тихо застонать, чуть приоткрыв рот. В ней тесно — такое понравилось бы любому, да и самой приятно планомерно нарастающее давление. Немеющие бедра напряглись, несколько капель по промежности скатилось к ягодицам, на трусики. Пах сдавило — вот-вот лопнет. До оргазма осталось несколько судорожных вдохов, несколько случайных прикосновений ладони к набухшему клитору… Раздался стук в дверь, тихий, но вполне отчетливый, и Карен выдернула мокрые пальцы из себя, руку — из трусов, свела дрожащие ноги. Настроение Кенни было паршивым ровно до тех пор, пока не стало совсем отстойным, когда он вдруг понял, что нажрался. Он и прежде не оттормаживал себя, если в поле зрения оказывался алкоголь (сраные гены алкаша), а сегодня вливал в себя все самое крепкое, прерываясь разве что на то, чтобы отлить. Будто с горя, блять! Как герой дешевой мелодрамы, безответно влюбленный. Вот только о причинах поганого состояния лучше не вспоминать — на это, к счастью, хватало концентрации. Как и на то, чтобы не обоссать пол ванной Стивенс. Музыка в гостиной на первом этаже, где расположилась основная масса гостей, завалившихся к Бебе, чтобы на одну ночь превратиться в скот, гремела так, будто один из динамиков проигрывателя находился прямо над головой. Кенни даже убедиться в том, что это не так, попытался, задрав голову, но кроме яркого света ламп не увидел ничего. Спрятав член, зажмурился; белое пятно, задержавшееся перед глазами, не исчезло. Сквозь него он едва различил вошедшего (вошедшую), когда дверь, ведущая в ванную, приоткрылась. — Не убирай, — нетрезво усмехнулась Бебе, кивком указав на еще расстегнутую ширинку юноши. Впорхнув в ванную, она, не оборачиваясь, изящным движением задвинула задвижку, которой Кенни следовало бы воспользоваться чуть раньше, и, покачиваясь на высоких шпильках, шагнула вперед. Кенни отпрянул, но отступать ему было некуда, да и знал: если эта девушка хочет, отказываться попросту глупо. Барбара красива. Стройная, в меру загорелая — кожа похожа на золотистый шелк; под осиной талией у нее округлые бедра, а грудь мягкая, но упругая, не помещающаяся в его ладонь. В прошлом их секс случился по ее инициативе. Кажется, причиной стало банальное любопытство: Бебе принципиально хотелось узнать, что же в штанах самого непримечательного одноклассника и, черт возьми, она осталась довольна находкой. Вроде бы повод для гордости: оттрахал красотку номер один школы Южного Парка, да так, что она едва уняла дрожь в коленях, чтобы выйти из раздевалки, не шатаясь; но ее упрямое, исступленное нежелание афишировать связь с бедняком задевало. Понимаемо, конечно, и все же достоинство Маккормика страдало. Отказать бы ей в качестве мести за спесь, но, как и в предыдущие разы, жажда овладеть бесподобным телом одержала верх над здравым смыслом, от которого, впрочем, из-за количества выпитого не осталось почти ничего. Рассудительности Кенни хватило только на одно умозаключение: если он будет хоть сколько-нибудь удовлетворен, то случившееся утром в постели и в душе не повторится. Стивенс прекрасно справится с задачей отвлечь от Карен — он уверен, хоть и безотчетно продолжает думать о сестре, беспокоиться о ее благополучии, страстно целуя пахнущую хмелем одноклассницу. Перед глазами мелькнули губы Бебе, требовательные и беспощадные, ее руки, умело забирающиеся под одежду, ее стремительно оголяющийся торс. Настолько сексуальна, что член твердеет, невзирая на общую усталость и навязчивое головокружение, размазывающее окружающую действительность, превращающее все взгляды и вздохи, прикосновения, проникновения в череду аляповатых очертаний кадров низкопробного порно. Кенни удалось «очнуться», когда Бебе, ухватившись за раковину, уже наклонилась, прогнувшись в спине почти неестественно. Этой доли секунды хватило, чтобы, обхватив за бедра, натянуть ее на член и расслышать первый сдавленный вскрик, скраденный его собственной ладонью, легшей на мокрые губы. Зачем помогает ей быть тише, сам не понял — стоило отыграться на беззащитном теле и заставить срывать горло. Движения Кенни стали резче. Если Стивенс использует его, то и ему позволительно: он выдавит из себя все скопившееся возбуждение, доведет себя до полного истощения, чтобы у члена не осталось сил подниматься по утрам. Тогда он сможет видеть Карен даже обнаженной: ее еще растущую грудь; даже трогать, худенькую и нежную… Интенсивно толкая женские ягодицы пахом, Кенни не заметил, что потерял контроль над мыслями. Они, оторвавшись от ставшего липким тела Бебе, привели его к той, которую никогда не позволил бы себе иметь грубо. Кенни вложил бы всю свою ласковость в каждое малейшее прикосновение, пересчитал бы губами все родинки на юном теле, прежде чем добрался бы до той самой точки, давление на которую заставило бы Карен изогнуться, застонать от удовольствия. Он бы мягко растягивал ее пальцами, дразнил языком, наслаждаясь вкусом сочащейся кожи. Тратил бы на это часы — только бы слышать, как она сладострастно мычит и умоляет продолжать, чувствовать, как сжимает его дрожащими коленями, бедрами. Внутри Бебе стало так тесно, что Кенни наяву увидел перед собой сестру, ощутил именно ее плотно сжимающиеся влажные стенки — такими тугими он их и представлял; и вместе с разлившимся по низу живота и ногам оргазмом к горлу подступила тошнота. Блять! От самого себя захотелось блевать: до того омерзителен. Больной! Кенни вышел из Бебе и спрятал перепачканный член в штаны еще до того, как она успела обернуться. Натянув белье и расправив юбку, Стивенс без сил припала поясницей к раковине и, шумно выдыхая усталость, что-то сказала. Наверняка о том, как важно спуститься не вместе: никто не должен заподозрить, что были вдвоем. Кенни, собственно, покинул ванную первым, так и не дослушав тираду Стивенс. Реальность показалась болезненно яркой, шумной, и в этой реальности теперь предстоит существовать человеку, дважды кончившему, думая о сексе с сестрой. Пиздец. Желание удовлетворить физиологическую потребность обернулось кошмаром. Едва ориентируясь в окружающем, Кенни спустился. Резко перестало радовать все: музыка, улыбки и веселый смех друзей, прекрасно проводящих время. Сам он, казалось бы, получил больше, чем кто-либо здесь сегодня, но счастливым не был. На вопрос подскочивших к нему Стэна и Кайла о том, что с Баттерсом: мол, молчит весь вечер, Кенни, не задумываясь, бросил «не ебу» и направился к выходу. Срать на Баттерса. На всех срать с их сраными проблемами. Едва ли их мучает что-то хоть отчасти похожее на желание трахнуть собственную младшую сестру, что-то настолько же серьезное. До дома Маккормик добрался пешком. Промерз, но чуть-чуть протрезвел лишь тогда, когда захлопнул за собой входную дверь с такой силой, что задрожали обветшалые стены. Так можно разбудить родителей — рисковать не стоит. Кое-как разувшись, Кенни двинулся по кромешному мраку коридора, несколько раз споткнулся — пришлось рукой зацепиться за стену и идти на ощупь. К счастью, большую часть пути уже каким-то чудом преодолел… Когда ладонь наткнулась на косяк двери, ведущей в комнату Карен, Кенни остановился. Нельзя задерживаться — чревато последствиями, но в мыслях — хаос, а трепещущее сердце заколотилось, как от спидов. Зажмурившись, будто бы это могло скрыть его от самого себя, Кенни негромко постучал и толкнул дверь. В темноте он не сразу различил женский силуэт — только шевеление. Машинально натянув одеяло на грудь, словно щит, Карен приподнялась. Она, конечно же, узнала Кенни и напряжение спало: он мало чем внешне похож на отца — вот уж чье появление в качестве полуночного гостя перепугало бы до икоты. Брат взял себе все черты матери и ее худощавость. Кэрол Маккормик когда-то была красоткой, и Кенни предельно обаятелен тоже. Вытерев пальцы о простыню Карен прикинула, что ее возбужденность не окажется слишком очевидной: темно и достаточно прохладно, чтобы не был различим запах пота и выделений. Выдохнув, чтобы вернуть голосу привычную звонкость, она попыталась поинтересоваться, в чем дело (неужто брат решил предложить переночевать вместе снова?), но не успела: Кенни, даже не потрудившись закрыть дверь, приблизился к тому, что считалось ее кроватью — высокий мягкий матрас, достаточно широкий для девушки ее комплекции; кровать Кенни намного уже, жестче и грозит вот-вот развалиться — только поэтому он не отдал ее сестре. Не мешкая, он встал на колени перед Карен (с ней только так: словно верноподданный перед своей королевой) и, очарованный, замер, разглядывая глаза напротив. Она милая. Чертовски милая, когда ее светлое личико не осквернено вызывающим макияжем, на чувственных губах сухая корочка, а непослушные волосы прилипают к щекам и лбу, усыпанным большими и маленькими родинками — каждая, как поцелуй звезды. Настолько обаятельна в своей невинности, что пятно на ее шее кажется грязью, хочется стереть его и не думать о том, что кто-то когда-нибудь, оставляя эти уродливые следы на нежной коже, будет иметь ее так же механически, как сегодня Кенни имел Бебе. Грубо, безжалостно, бесчувственно — лишь для удовлетворения животного инстинкта. Без любви. А он любит Карен! Вероятно, единственную ее и любит. — Я хочу показать тебе кое-что, — томно прошептал Кенни, совершенно не отдавая себе отчет в том, что собирается сделать. Пусть это просто случится… Мир вокруг него все еще вертелся, а преданно смотрящие глаза Карен пьянили лишь сильнее. — Только… не шевелись. Карен приоткрыла было рот, чтобы возмутиться присутствием брата в чужой комнате (он заявился не вовремя с этим своим «показать» — ее прямо-таки распирает от желания закончить начатое), но, принюхавшись к дыхнувшему на нее запаху, поняла причину столь своеобразного поведения Кенни: он, блять, в стельку пьян — и скривилась от отвращения. Такой же как отец! Она дернулась, когда Кенни подался к ней, отстранилась, чтобы не вдыхать перегар, и вдруг утратила способность дышать. Горячий воздух, сорвавшийся с его губ, опалил мочку уха и чувствительный участок кожи во впадинке за ней. — Запомни… — прошептал он и губами прикоснулся ко мгновенно напрягшейся шее сестры. Коротко поцеловал с такой дурманящей нежностью, что Карен то ли ахнула от удивления, то ли застонала. — Никто не должен целовать тебя иначе. — Кенни… — выдохнула в его волосы. Он припал к ее коже снова, скользнул ниже, задевая выступившие мурашки кончиком языка. Она поддалась, подставила шею под мягкие губы брата, непроизвольно, без слов, прося не останавливаться, хоть и уперлась ледяными ладонями в его грудь, будто пытаясь оттолкнуть, но слабо. По ее тонким рукам Кенни провел своими, холодными с улицы, — к локтям, к плечам; медленно, наслаждаясь каждым доступным ему сейчас сантиметром. Тронуть бы ее ключицы, тревожно вздымающуюся грудь, которая уткнется в его, если чуть усилить напор, — это сдерживать так же сложно, как сдерживать желание расцеловать ее лицо, губы… Карен свела ноги, сжала бедра крепко-крепко, будто боясь пролиться. Ее пальцы заболели: до того сильно стиснула куртку Кенни, но так ее ставшее призрачно легким тело точно не потеряется, когда она оторвется от земли. А когда невесомость исчезла, ее ноющий пах камнем придавило ко взмокшему от пота матрасу. Оставив очередной поцелуй, Кенни нехотя оторвался от ее шеи. Под распираемой до предела поднявшимся членом ширинкой возникла боль — вытащить бы его или хотя бы поправить, но разве можно? Стало противно. Парализующий яд, которым он хотел бы излиться прямо сейчас, отравил чувство любви. Да и была ли любовь в том, что сейчас произошло? Только похоть… И, кажется, Карен почувствовала это. Впрочем, с уверенностью утверждать это Кенни не мог: он лишь мельком глянул на лицо сестры и поторопился встать, чтобы не позволить себе соблазниться ее растерянностью вновь; одернув куртку, спрятал стояк. — Спокойной ночи, — неразборчиво буркнул он и судорожно вдохнул, ощутив катастрофическую нехватку кислорода. Через миг Карен увидела его спину, а еще один — и дверь захлопнулась. Какое-то время она слушала тишину, свыкаясь с ощущениями: ставшую влажной от поцелуев шею холодил небольшой сквозняк, и мурашки так и продолжали приятно покалывать разбереженные нервные окончания. А в какой-то момент пробрала дрожь. Карен сквозь ткань коснулась клитора и кончила, надавив всего пару раз. Заплакала.***
День не задался с самого утра. Хоть и проснулась рано, Карен не сразу нашла в себе смелость выйти из комнаты. Заняла себя выбором одежды для предстоящей вечеринки в честь Кровавой Мэри, о которой в сообщении ей напомнила Кэти, макияжем, а на самом деле ей не хотелось пересекаться с Кенни после случившегося ночью. По правде, ничего и не случилось! Однако Карен чувствовала себя странно, то и дело замирала, погружаясь в воспоминания, и одергивала себя снова и снова, когда мысли становились совсем уж непозволительными. Лучше забыть. Когда есть все же захотелось настолько, что заболел желудок, она, вооружившись слабой убежденностью в том, что с похмелья Кенни проспит до вечера и не вспомнит ничего, выбралась из своего логова. Один из хищников, оказалось, все же поджидал ее на кухне. Отец, попивающий воняющий предельной дешевизной кофе, всматриваясь в окно, был удивительно радостным: скорее всего, принял что-то, глаза его трезвыми не выглядели, хоть и были лишены пьяного блеска. Он встретил дочь смешком (подумал о чем-то уморительным, глядя на нее) и проводил взглядом до холодильника. Карен спряталась за дверцей, предчувствуя очередной неприятный разговор: одета она в черное платье на тонких бретельках, которое способно оголить ее полностью, если подует ветер, — чем не повод доебаться? — Так ты добыла сотню баксов? — как ни в чем не бывало поинтересовался Стюарт. Карен поджала губы, чтобы не выругаться. Отец прямо-таки почувствовал, какое место самое болезненное, и надавил — родственная связь налицо. — Я же сказала, что пошутила, — фыркнула Карен. Достав тарелку с завтраком, который не съела вчера, она решила, что не станет разогревать спагетти, чтобы не задерживаться на кухне, пусть холодное блюдо и обещало оказаться отвратительным на вкус. Не поднимая глаз, она направилась к выходу, когда отец поставил кружку на подоконник и запустил руки в карманы джинсов. — Можешь попросить у меня, если нужно, — довольно протянул он, выудив несколько смятых стодолларовых купюр. Карен, застыв, уставилась на них. Правда, что ли? У отца появились деньги? Она только сейчас обратила внимание, что он одет в уличное: поверх рубашки старая дубленка, тяжелые сапоги на ногах. Выходит, запой кончился, и Стюарт Маккормик занялся делом — незаконным, судя по внезапности и размеру дохода. Не дождавшись от ошарашенной дочери ответа, мужчина шагнул к столу, отодвинул стул и вальяжно расселся на нем, в широко расставленные ноги уперев ладони. — Поцелуй папу — и деньги твои. — Он пальцем ткнул в заросшую щетиной впалую щеку и улыбнулся, обнажая желтоватые зубы, так приторно, так гадко, что Карен похолодела. Липкий, как клей, страх овладел ею на несколько мучительных секунд. — Ну же, — подначил отец. На ватных ногах Карен двинулась навстречу. Ничего плохого не случится, да? Дочка может поцеловать любимого папу в щеку… Ей вспомнился тот самый порнофильм, на который дрочил Стюарт, и его случайное прикосновение — замутило, как при головной боли, но его пристальный взгляд, становящийся все более склизким, тянул силком. Карен, словно под гипнозом, поставила тарелку на стол и, все еще парализуемая сомнениями, застыла в паре десятков сантиметров от отца. Он показушно отвернул голову. Бля… До решения проблемы номер один остался невинный поцелуй — это не должно быть сложнее, чем сосаться с незнакомцем. Папа — родной человек, он не сделает плохо, больно. Он любит ее и поступает так потому, что любит. Но волнительно, будто Карен в шаге от обрыва: либо сама шагнет в пропасть, либо отец толкнет ее. Бесшумно наполнив легкие воздухом, Карен наклонилась, чуть подогнув дрожащие колени. — Давай-давай, — хмыкнул Стюарт. Заткнись, бога ради! От перенапряжения заныли мышцы, но единственное, что Карен чувствовала, — тепло, исходящее от сухой кожи отца. Она целовала его раньше, целовала, когда была ребенком на его больших руках, и небритая щека, покалывающая губы, казалась мягче плюшевых игрушек. Она зажмурилась, подалась вперед, и, в последний миг открыв глаза, увидела его собственные… Верхняя губа соприкоснулась с жесткими усами, нижняя — с мокрым ртом. В следующую секунду ударило током. Все двести двадцать! Карен отскочила от отца, ногтями впилась в губы, коснувшиеся его, словно в попытке содрать оскверненную кожу. Нет! Нет! Нет! Он повернулся! Он, блять, повернулся к ней! В распираемую жаром голову ворвался надрывный хохот. Ударив стол ладонью, Стюарт, краснея, смеялся, как умалишенный. Громко. Так громко, что могло начаться землетрясение. Собственно, под подгибающимися ногами Карен оно и случилось. Она ухватилась за ближайшую полку, хоть и предпочла бы упасть, провалиться в небытие и никогда не вернуться. — Что происходит? Закусив указательный палец, чтобы не закричать от отчаяния, Карен посмотрела на возникшего у порога Кенни. Полуголый, вымотанный, с опухшим зеленоватым лицом (о, как ему плохо), но свирепый, как раненый зверь, готовый броситься на защиту сестры. А вчера он готов был броситься на нее? Взгляд Карен поневоле опустился и застрял на примечательном содержимом боксеров Кенни. Теперь уже током прострелило промежность, разогрелся пах. Вашу мать, безумие какое-то! — Твоя сестренка очень смешная, — сквозь смех сказал Стюарт и, поднявшись, спрятал деньги в карман. Он и не собирался помогать дочери — только поцеловать ее. — Мне пора. Не балуйтесь, детки. Кенни и Карен проследили за ним и переглянулись, как только отец вышел. — Эм… я… — Кенни первым отвел взгляд, обхватил руками плечи, как при ознобе. Только его озадаченности не хватало! — Мне тоже пора, — выпалила Карен и рванула в гостиную.***
Как только Карен, обувшись и наскоро накинув на плечи куртку, выскочила из дома — сумасшедшего дома — ее взгляд зацепился за силуэт высокого юноши, из стороны в сторону снующего вдоль помоек. Его присутствие ее удивило: мало того, что Баттерс в брюках и классическом пальто совершенно не вписывался в местный пейзаж, так он еще и завернутую в подарочную упаковку алую розу держал в руках, раскачивая ее, как портфель. — Ты чего тут? — спускаясь по ступеням, крикнула девушка. Лео обернулся к ней, и цвет его лица перестал уступать по красноте цвету лепестков. — Ох… — выдохнул он и сделал робкий шаг навстречу. — Я вот подумал… — Замялся, опустил взгляд на носки собственных ботинок. — Решил, что мы могли бы провести время вместе, если ты не занята. Брови Карен изогнулись. Она посмотрела на розу, и, будто бы вспомнив о существовании цветка, Лео протянул его ей. — Это тебе. Неожиданный подарок сконфузил Карен — она не сразу оторвалась от разглядывания бархатного бутона, венчающего колючий стебель, и подняла голову, чтобы увидеть встревоженные глаза Стотча, как-то несмело изучающие ее. — Мне? — беззвучно пролепетала Маккормик, дождалась еле заметной улыбки в ответ и кивка, забрала цветок. Вау… Без повода? — Ты приглашаешь меня на свидание? — Бестактно, но не спросить не получилось. — Нет! — густо покраснев, выпалил Баттерс. И смягчился, чуть подумав. — Вернее, да, но… Не совсем. — Нервно усмехнулся. — Зайдешь ко мне? — А этот вопрос ошарашил. — Тут недалеко… — Мы так быстро перешли к этапу знакомства с родителями? — по-доброму усмехнулась Карен. Она чинно прошла мимо юноши, но обернулась, когда он поспешно ответил: — Ни в коем случае! — как-то излишне категорично. — То есть… — Я так плоха? — за язвительностью скрыв недоумение, поинтересовалась Маккормик и, игриво подмигнув растерявшемуся парню, двинулась дальше. Голодный желудок заурчал, намекая на то, что не против завтрака где бы то ни было, — уверенности поубавилось. Лео постарался улыбнуться. — Им лучше считать, что я занят учебой, — догнав Карен, с толикой неуместной гордости пояснил он. Она кокетливо посмотрела на него из-под густо накрашенных ресниц, припав к цветку, чтобы вдохнуть прежде незнакомый сладкий аромат. — Так мы… — сглотнув, произнес Лео, — пойдем? Боюсь, ты замерзнешь, если мы решим прогуляться, а дома у меня не хуже, чем в каком-либо кафе. Даже лучше: сможем любое кино посмотреть, любую музыку послушать… — Согласна, если пообещаешь напоить меня какао и угостишь чем-нибудь вкусным.***
Стоит признать, в вычищенной до блеска столовой Стотчей было не хуже, чем в каком-либо кафе. Очевидно, родители Лео немало сил и денег вложили в ремонт, какой ни одному углу дома Маккормиков не светил. Запивая песочное печенье горячим какао с маршмеллоу (столько сладкого она не потребляла с последнего Хэллоуина, когда Кенни подарил ей коробку конфет), Карен дотошно разглядывала предметы интерьера, бесполезные, но кажущиеся ей бесценными — лучше не прикасаться. И все же нахождение в чужом доме напрягало. Аргументы Баттерса вроде бы убедительны: здесь тепло и нет лишних глаз — можно громко смеяться, говорить обо всем, однако девушку не покидало смятение, ведь с человеком, пригласившим к себе, ее мало что связывает. Один случайный поцелуй. — Родители вернутся поздно, — констатировал Лео. Он сидел напротив, пил какао тоже и беспокойно подглядывал то на телефон, то часы, будто бы боясь смутить собеседницу излишним вниманием. На деле, делал только хуже — так себе ухажер, однако. — Мы можем посмотреть телек. Что ты любишь? Комедии? Триллеры? Вот уж триллеров мне хватает… Карен попыталась убедить себя, что ее взвинченность — результат случившегося накануне: сложно доверять кому-либо, когда даже родные опасны. — К сожалению, у меня не так много времени, — облизнув теплые губы, проговорила она. — Есть планы на вечер. — Встретившись со взглядом Лео, поспешила нырнуть в кружку вновь. — Да? — В этот вопрос он вложил больше, чем банальное любопытство. Недовольство. Мне чудится! Карен нахмурилась в попытке избавиться от паранойи. Леопольд Стотч — милый юноша с бледно-голубыми глазами, которые он редко поднимает, потому что волнуется не меньше, чем она. Плюс, он давно дружит с Кенни. Такой — последний, кто причинит ей вред. А теперь вспомни, что сделал родной отец… Он поцеловал дочь в губы. Сначала якобы невзначай забрался под твою юбку, а теперь якобы невзначай поцеловал. Ему, дуреха, осталось сунуть язык тебе в рот, а член — в твою дырку. — Слушай… — Заерзав, Карен отставила кружку, отодвинула тарелку с печеньем и, сложив руки перед собой, решительно посмотрела на юношу напротив. Либо чокнуться окончательно и бежать от мнимой угрозы, либо расставить все точки над «i». — Давай начистоту: у нас ничего не получится. Я не готова к отношениям. Глаза Лео округлились. Он поднял руки, замотал головой, приняв совершенно невинный вид. Вот же ж дерьмо — промахнулась! — Я вовсе не пытался как-то… — Ты — замечательный, и мы можем дружить, но не более, ладно? — не дослушав, протараторила Карен. — Тот поцелуй не должен был случиться — вот и все. Я сглупила. В конце концов, в Канаде тебя ждет хорошая девочка… — Хорошая, — согласно кивнув, просипел Баттерс. В одном этом слове оказалось столько тягучей желчи, что Карен невольно осеклась, когда сердце от страха подскочило до горла. Юноша вдруг поднялся, и она инстинктивно вжалась в спинку стула, стремясь отстраниться. — Она хорошая, но очень занята, — продолжил он абсолютно безрадостно. — Я хотел созвониться с ней вчера, ждал, что она обрадуется возможности услышать друг друга — хотя бы обрадуется, но она… она попросту не ответила. Поставила лайки на последние новости в ленте, а мое сообщение проигнорировала. Равнодушная сука. И все же испытывать жалость было сложно, когда Лео так холоден, так зол и так близко… Его губы скривились в невеселой улыбке. — А утром написала «прости». — Внезапный удар кулака по столу заставил кружки опасливо подпрыгнуть. Карен вздрогнула. — Она, видишь ли, увлеклась какими-то своими делами и забыла — забыла — проверить телефон! — Лео выдохнул вялое извинение и продолжил сдержаннее: — Как можно не увидеть сообщение от дорогого человека, с которым кроме сраных сообщений у вас нет больше ничего? И так постоянно… — Мне жаль, — губами прошептала Карен. Лео, кажется, только сейчас заметил ее присутствие. — Не говори, что ты сглупила, — мягко произнес он, впервые задержав взгляд на лице девушки. — То, что ты сделала вчера… — Все-таки смутился привычным образом и застенчиво улыбнулся. — Это… это впечатлило меня. — О, какое аккуратное слово он подобрал. Лео приблизился к Карен, вынудил себя смотреть на нее. Его прежде преисполненные гневом глаза выразили восторг. — Я весь вечер думал об этом, вспоминал. Не смог уснуть даже. А утром отправился в первый открывшийся цветочный, чтобы поблагодарить тебя при встрече за то, какая ты. — Какая? — Она не поняла, почему спросила, почему с легкостью стала забывать о вспышке ярости Стотча и умилилась. — Восхитительная! — с жаром заключил Баттерс. — Шарлотта была последней, кого я целовал. Это было так давно, что я уже забыл, насколько… — Приятно? — подхватила Карен. — Не то слово. — Лео расслабленно улыбнулся в ответ, но стремительно подобрался. — И я подумал, что если ты не против… — Он влез в карман брюк, достал уже знакомый девушке бумажник. — Я тут скопил немного. Хочу заплатить тебе и заняться с тобой любовью… — Стоп! — вскочив с места, вскрикнула Карен. Перед глазами поплыло то ли от резкого телодвижения, то ли от ужаса. Она схватилась за спинку чуть не упавшего стула. — Я не шлюха, Стотч! С чего ты взял, что я соглашусь? — Я не думаю о тебе так! — поспешил заверить Баттерс. Кошелек затрясся в его руках. — Просто решил, что, раз ты сама предложила поцеловаться, то, возможно, захочешь попробовать… — Я, между прочим, девственница, — обреченно всплеснув руками, призналась Карен. — Ох… — Баттерс стушевался, виновато опустил глаза, густо зарумянившись. — Я… я не подумал. Прости, пожалуйста. — Прозвучало так искренне, что Карен стало стыдно за состояние своей вагины; а потом стало стыдно за то, что было стыдно. — Сколько у тебя там? — уняв эмоции, спросила она, нервным кивком указав на бумажник. Баттерс без энтузиазма раскрыл его, оглядел содержимое. — Пятьдесят. — Блять! Карен не стала скрывать своего негодования. Вздохнув, она отпустила удерживающий ее от падения стул и прошлась вдоль стола. Боже! Какого хера там пятьдесят баксов? Ей бы осталась двадцатка… Она остановилась, бросила взгляд на теребящего собственные пальцы, словно двоечник у доски, юношу. — Что насчет минета? — спросила и затошнило. Почему-то его член представился ей неправдоподобным, похожим на змею, которую нужно будет всего лишь поцеловать, — нетрудно же. О том, что содержимое трусов Лео, каким бы оно ни было большим или маленьким, чистым или грязным, придется брать в рот, она предпочла поразмыслить позже. — Что? — вновь эта обескураженность. — Если отсосу тебе, пойдет? — Ох… Да! — От его восторженности стало совсем не по себе — хуевая затея, очень хуевая затея — вали отсюда, но Карен заставила себя со слюной проглотить гордость. — Конечно. Договорились. — Он отложил бумажник, переступив с ноги на ногу, нервно одернул рубашку, не решаясь коснуться ремня брюк. — Что я должен делать? Карен попыталась сдвинуться с места, но ноги окоченели. Пошевелить даже языком удалось не сразу. — Наверное, ничего, — хрипя, выговорила она. Блять! Боже!