Немой крик

      — Прыгай! Давай, ну!       Хипповатого вида неопрятный мужик по-коровьи хлопает заплывшими глазками и настороженно замирает. Укурыш что ли? Или под ЛСД? С такого станется сигануть в пропасть. Не вздумай прыгать, сучара! Я едва не рычу от напряжения, но тут новоявленный жмурик с криком «Хрен тебе, а не мою жопу без вазелина!», слава Шопфе, со всей дури драпает в сторону леса.       — Ну, ёб твою мать! — призвав все свои актерские способности, театрально воскликлицаю я, внутренне ликуя и возбуждаясь, как самец оленя в гоне, учуяв течную самку.       — Геральд, прошу… — стоящая рядом ангелица с миловидными лицом нетраханной монашки, скорбно вздыхает, плотнее кутаясь в… я так и не понял, как называется та простыня, что Мисселина на себя напяливает.       Блядь, как же похожа! Если снять эту занавеску, накрасить, уложить волосы — один в один! И зовут так же! Если бы не грёбаные облачка вокруг и белоснежные курьи отростки за спиной, я бы подумал, что это не Небеса, а самый настоящий Ад. Хотя, Ад это не декорации, Ад — это другиеОтсылка к пьесе Жан-Поля Сартра «За закрытыми дверями». Что ж, я заслужил…       Вертится в моей голове, пока мужик сверкает заплетающимися пятками. Бежит, падает, встаёт, снова бежит.       — Иди за ним, — в обычно меланхоличном голосе Мисселины слышатся нотки смеха.       Что-то новенькое.       Я улыбаюсь напарнице, искренне надеясь, что выгляжу виноватым, а не до усрачки довольным, и чуть ли не вприпрыжку драпаю за беглецом аки юный сайгак. Спокойнее, Геральд, спокойнее. Слишком откровенная радость может показаться подозрительной.       Признаться, жизнь на Небесах мне не так уж нравится. Начнем с того, никто не предупреждал, что последний момент моего земного существования станет здесь всеобщим достоянием. Конечно, не каждый день сюда прибывают абсолютно голые престарелые пидоры, да ещё и по самое не могу заляпанные собственным же семенем! И я, представ в «парадном» виде пред светлые очи встречающей делегации, от позора, не раздумывая, сиганул в пропасть, да вот незадача — в полете умудрился, сам не понимаю как, заиметь эти уродские пернатые опахала, чем заслужил бешеный восторг других крылатых в простынях! Чертов инстинкт выживания преследует даже после смерти. Скажу больше — никогда в жизни я так не хотел жить, как после того, как откинулся. Потому мне ох, как непросто смириться с фактом собственной кончины, ведь я только обрёл долгожданное счастье! Судите сами — ещё минуту назад был с моим Дино, был в Дино, наслаждаясь его телом, за которое не грех и душу отдать, и тут — бац! — стою нагой аки Адам перед змием, и в ахуе таращусь в невинные голубые глаза точной копии моей жены, которая, походу, охуела не меньше. И они ещё называют это Небесами. В общем, сбежать я пытался не помню сколько раз.       Во-первых, не мог поверить, что все это правда, а не бред сивой кобылы. Во-вторых, дико хотелось увидеть Дино. Ведь если я действительно умер так, как помню, мой суккуб сейчас, должно быть, в плачевном состоянии. Ну, и в-третьих, мне было немного стыдно перед Мисселиной. Хоть она и не та, с кем я прожил почти двадцать лет, воспитав троих детей, но похожа даже характером — все та же безропотность и всепрощение. И теперь меня неустанно терзают угрызения совести, тем более сильные, что Мисселина постоянно спасает мою задницу! Благодаря ей меня не выкинули с Небес в Чистилище, а всего-навсего пару раз отправляли в Ад, на исправительные работы. По ее же просьбе меня сделали демоном — слава яйцам, не пришлось на старости лет в Непризнанных гнить! — и назначили на эту работу. Последнее, правда, удовольствие весьма сомнительное. Встречать таких же ошалевших от собственной неожиданной кончины — ни разу не видел здесь стариков, умерших своей смертью, — да ещё и ежедневно бояться узнать в ком-нибудь из них Дино… Я едва не возненавидел свою ангельскую напарницу за эту участь, пока однажды случайно не открыл для себя прелесть леса. В пропасть, помимо меня, лауреата премии Дарвина, и ещё парочки совсем отбитых хипстеров, прыгать никто не стремится. Вот и приходится отлавливать резвых от опьянения наркотическими веществами жмуриков — обычно к нам поступают именно такие, — в злоебучем волшебном лесу! И я терпеть не могу эту повинность, вернее, не мог, до одного случая. Я недоумевал, чего ходячие мертвецы в лесу поголовно вырубаются, будто в кому впадают. Это значительно усложняет работу. Но не суть. Тащу я, значит, однажды на себе очередного откинувшегося — хвала Шопфе, парень попался тщедушный, — слушаю наркотический бред про сдохший радиатор (ага, такой же сдохший как и ты), и тут это чудило вдруг просыпается посреди леса, вопит не своим голосом, называет меня то ли оборотнем, то ли вампиром и со всей дури кусает в шею! Ебучий случай!       Тогда я вообще ничего не понял, а через мгновение и думать забыл и о Небесах, и о жмурике, страдающем синдромом вампиризма: передо мной сидел Дино — живой и невредимый. Даже испугаться не успел, чего это дохлый я вижу своего суккуба, мельком отметил незнакомую обстановку, похожую на кабинет врача. Там ещё была белокурая женщина с низким бархатистым голосом. Она меня так раздражала почему-то, но заострить внимание на всех деталях не удалось, потому что ярким пятном в глаза бросилась бледность и худоба Дино, синяки под погасшими небесными глазами и отсутствующий взгляд. Мой мальчик тихо всхлипнул, бормоча что-то о чувстве вины, и перед тем как прийти в себя, мне послышалось, что последним он прошептал мое имя.       Через мгновение я снова был в злоебучем лесу, а «радиатор», очнувшись, таращился на меня осоловелым телячьим взглядом, что-то жуя. Осознавая, что меня могут начать искать, если задержусь, я потащил довольно-таки прыткого жмура к нашей поляне.       В последующие несколько дней я внимательно наблюдал за вновь прибывшими, не торопясь догонять, давая им погулять по лесу. И путем дедукции пришел к выводу, что они чего-то там жрут, от чего и отключаются. «Радиатор» прокусил мне кожу, его слюна попала в кровь и я тоже отключился. Теперь я стал торопиться, чтобы увидеть, что именно даёт такой эффект — не жрать же все подряд с кустов, мало ли какая там дрянь растет, ещё превращусь в зубастую тварь типа субантры. Но застать какого-нибудь жмурика на месте преступления мне так и не удалось, а желание увидеть Дино ещё хоть раз было столь велико, что я пошёл на крайние меры.       Не спрашивайте, сколько дохлых торчков мне пришлось перецеловать, чтобы достигнуть желаемого. Привлекательных среди них было ещё меньше, чем навыков путаны в Мисселине. Да, смерть никого не красит. Но главное я получил: раз в несколько дней, чтобы не вызвать подозрения слишком долгими отлучками (время на небесах течет по другому, здесь пара минут, как час на земле, но все же рисковать не хотелось), я навещал Дино. И каждый раз — уж совпадение или провидение, — мне выпадал сеанс его терапии.       Я узнал, что бесячую блонду, что разговаривала как Шэрон Стоун из «Основного инстинкта», зовут доктор Ребекка Уокер и она на самом деле довольно хороший специалист в области кризисной психологии. Это умерило мою неприязнь, тем более благодаря Уокер мне открылось много нового о Дино. То, что он бы никогда не рассказал ни любовнику, ни другу. Например, что отец хотел отправить его в военный колледж, когда застал четырнадцатилетнего сына целующимся с мальчиком. Что Дино в знак протеста против того, что дома ему обрили его шикарные локоны, явился в школу с табличкой «Я гей, желаешь мне смерти?». Подобное и в современной Америке было опасным, не то что в социалистической Болгарии шестнадцать лет назад. Думаю, он особо не надеялся на поддержку — скорее, учителя бы встали на сторону «бедного» отца. Наверное, мой мальчик просто не мог иначе, он всегда был честным и открытым со всеми. На удивление, один из учителей заступился за него, призывая на помощь социальные службы. И пока решалось дело, умерла мать Дино, и отец совсем озверел.       Не знаю всех подробностей, только понял, что именно тот учитель стал первым мужчиной в жизни Дино и он же помог покинуть Болгарию. Слушать все это было невыносимо больно, но я внимал каждому слову, что смогла вытащить из него Ребекка Уокер, мысленно благодаря женщину за ее умение ловко повернуть разговор в нужное русло. Под ее влиянием Дино потихоньку приходил в норму, снижал дозу таблеток и уже не боялся говорить о моей смерти.       То, что Дино винит в случившемся себя, почти убило меня во второй раз. Видеть слезы в любимых глазах, его мучения и не иметь возможности переубедить, утешить, развеять его заблуждение, — уж лучше бы я котлы в Аду круглосуточно драил! С того момента моей главной целью стало помочь Дино осознать, что он ни в чем не виноват. Но что можно сделать, если ты умер? Оказывается, что-то да можно. Вся надежда на сегодняшнего жмурика. Противный, но выбирать не приходится.

***

      Ворвавшись в лес, инстинктивно сжимаю позаимствованный у Фенцио амулет. Где же ты? Свежий труп уже почти готов: стоит с фиолетовыми губами, покачивается, вот-вот грохнется. Ну давай же! Готов! Преодолевая отвращение, склоняюсь над опухшей рожей. Блядь, никотином несет так, что морского дракона можно завалить! Борясь с тошнотой, прижимаюсь губами к его губам, и вдруг слышу…       — Геральд, что ты делаешь?!       Мисселина! Вдоль позвоночника проходит противная липкая дрожь. Я понимал, что каждый сеанс может стать последним, но почему сейчас?! Мелькает мысль облобызать уже пустившего слюну жмура прямо на глазах у ангелицы, пускай возится с обоими, пока я помогу Дино. Но осознание, что она может позвать на помощь, отрезвляет. Не рассуждая больше ни секунды, поворачиваюсь к ней, падая на колени. Цепляясь за складки белой простыни, суматошно рассказываю все. Запинаясь, глотая слова от страха, что она прервет, не дослушав. Но Мисселина молчит и совсем не выглядит удивлённой. В кротких глазах отражается… печаль?       Последующее так меня поражает, что не успеваю вымолвить ни слова. Мисселина наклоняется и, сорвав несколько неприметных фиолетовых ягод спрятанных в траве, протягивает мне:       — Вот, съешь. У тебя будет ровно час по земному времени. Я прослежу, чтобы никто вас не потревожил.       Решая не терять так милостиво дарованной мне возможности, раскусываю ягоды, ощущая терпкий вкус на языке…       … — Откуда этот стыд, Дино?       Знакомая комната, знакомая Уокер и знакомый вопрос. Откуда, Дино? Ведь на прошлом сеансе, помню, стало лучше.       — Вчера я встретил Люцифера. И очень обрадовался ему.       Мне кажется, я слышу звон осколков собственного сердца. Они ранят, вспарывают внутренности, на мгновение даже забываю, что я теперь демон, а не человек. Мне не должно быть так больно!       Доктор Уокер чуть наклоняется к Дино, словно гипнотизируя его своими холодными глазами.       — И почему тебе за это стыдно?       В ее взгляде читается профессиональное любопытство. Она знает ответ, но хочет чтобы Дино понял сам. Почти восхищен как она держится. Я то совсем расклеился при виде любимого лица. Дино медлит, словно стыдится даже себе признаться в своих чувствах. Ну же, мальчик, давай. Скажи это. Мне уже все равно. Ты должен так думать. Хвала Шопфе, ты никогда не узнаешь, что я все слышу и мне больно. Это только мои проблемы, ты же должен быть счастлив.       — Я… — вижу, с каким трудом даётся ему каждое слово. — Я словно изменяю Геральду. Снова! Он мертв из-за меня! Да, знаю, что вы скажете, но все равно это чувствую! Вину! И стыд за то, что хочу быть счастливым, смею чувствовать влечение к Люциферу, тогда как Геральд мертв!       Дино говорит все быстрее, слезы струятся по прекрасному лицу, выжигая кислотные борозды на моей душе. Ребекка вздыхает, вставая.       — Что ж, вижу ты взбудоражен вчерашней встречей. Ложись, погрузим тебя в транс, чтобы снять напряжение.       Ну, нет! Я хочу чтобы Дино был в сознании. Приблизившись к Уокер, накидываю амулет ей на шею и…       — А впрочем, лучше просто поговорим.       Это нужно мне, это нужно нам обоим. С трудом оборачиваюсь, стараясь управлять телом Ребекки легко и непринужденно, чтобы не выдать себя перед Дино. Впрочем, он сидит, отрешенно уставившись в одну точку, облегчая мне задачу.       — Ложись на кушетку.       Он беспрекословно слушается, двигаясь механически, как кукла. Господи, во что я ввязался? Что я ему скажу? Не станет ли только хуже от моего вмешательства? Может быть стоило оставить Уокер делать ее работу? Но раздумывать поздно, чужое женское тело повинуется, хоть и с трудом, и я просто продолжаю, стараясь подражать интонациям Ребекки.       — Закрой глаза, ма... Дино.       Сажусь рядом с ним на кушетку. Черт, кто выдумал такие узкие юбки?! Отдельный котел ему в Аду! Дино удивлённо распахивает глаза, в которых читается немой вопрос: подобная близость терапевта с пациентом явно ему в новинку. Стараясь говорить уверенно, сочиняю на ходу:       — Сегодня мы попробуем нечто совершенно новое. Так называемый эффект присутствия.       Шопфа, что я несу?! Остается уповать, что Дино не особо осведомлен о методах психотерапии.       — Ты закроешь глаза, — лёгкое касание к его векам наполняет меня горькой радостью. Мой последний земной дар… Наслаждаюсь буквально секунду, затем продолжаю:       — И представишь, что я — Геральд.       Спокойно, голос доктора Уокер не должен дрогнуть.       — Ты скажешь мне, то есть ему, все, что хочешь, все, что болит. А потом… Потом сможешь получить ответ. Начнешь, когда будешь готов.       Мальчик.       В комнате воцаряется тишина, которую нарушает лишь прерывистое дыхание Дино. Я вижу страдальческую складку между светлых бровей и жёстко подавляю в себе желание разгладить ее поцелуем. Вместо этого беру Дино за руку — он инстинктивно вздрагивает, но глаз не открывает. Постепенно его ладонь расслабляется в моей. Осторожно поглаживаю внутреннюю сторону запястья большим пальцем. Остаться бы так навечно…       — Если бы я его отверг, выбрал Люцифера, Геральд был бы жив.       Шершавым шепотом срывается с пересохших губ, и в этот момент я буквально физически ощущаю, что назад пути нет. Нужно отбросить собственную боль и ревность. Каким отсюда сегодня выйдет Дино, зависит только от меня. Позволяю себе три вдоха передышки, а затем концентрирую демоническую энергию в кончиках пальцев свободной руки.       — Ты правда так считаешь?       Отвлекающий вопрос, чтобы он не почувствовал лёгкого покалывания от моего невесомого касания в области лба.       — Да! Мисселина бы отправила его к врачу вовремя…       Голос Дино звучит не так уверенно, как раньше, но знакомая упрямая складка залегает в уголке губ. Ну-ну, малыш, все хорошо. Он надсадно дышит, словно ведя мысленный спор с самим собой — моя новая натура позволяет мне без труда считывать его чувства. Продолжаю отвлекать Дино разговорами, прикладывая свободную ладонь к груди. Импульс.       — Геральд вполне мог умереть по пути в клинику. Или в постели жены. Признай. Тут нет ничьей вины. Ты просто хочешь снять с себя эту тяжесть. Но вопрос в том — для чего ты вообще это на себя взял?       Черт, кажется, я сморозил что-то не то! Губы Дино дрожат, он будто в лихорадке. Ещё импульс. И ещё. Его немного отпускает, но в голосе по-прежнему звучит боль:       — Я не любил его… достаточно. Он только терял время со мной, отдавая все, что у него было. А я так и не сказал ему о своих чувствах. Не нашёл слов. Почему у нас было так мало времени?       Невыразимая благодарность и тепло затапливают меня. Нежно сжимаю его горячую ладонь.       — С чего ты взял, что Геральд терял время с тобой? Что, если ты, наоборот, продлил его дни, наполнил их особым смыслом, насытил радостью? Что, если Геральд все взвесил и просто хотел провести оставшееся ему время с тобой?       Чувствуя, что балансирую на грани, хочу смахнуть ползущую по виску капельку пота, но не решаюсь, боясь разрушить хрупкое равновесие между нами — Дино сосредоточен на моих словах как никогда.       — Разве бы ты потратил время зря, проведя его с любимым человеком?       Он не отвечает, лишь закусывает губу. В уголках его глаз закипают слезы, стекают по вискам, теряясь в пшеничных завитках.       — Ты не убивал Геральда. Напротив, ты воскресил его душу, наполнив ее любовью.       Уж я-то знаю.       — Он бы не хотел, чтобы ты страдал, обвиняя себя. Разве не так? Он желал тебе самого лучшего. И никогда бы не обвинил за желание быть счастливым без него.       Я говорю тихо, взвешивая каждое слово. Женский голос звучащий из моих уст, придаёт моей речи мягкой убежденности. Дино тихонько всхлипывает, сжимая мою ладонь так, будто боится, что я его оставлю.       Никогда, мой мальчик. Я стану твоим демоном-хранителем, и уничтожу любого, кто попытается причинить тебе боль.       — Я любил тебя, татко.       Демоны, от его признания в грудь словно впилась голодная субантра и грызёт, грызёт… Овладев собой, подыгрываю Дино.       — Знаю, chico.       Надеюсь, он рассказал Уокер об этом прозвище! Но Дино не замечает подвоха, повторяя со слабой улыбкой:       — Я любил тебя и выбирал тебя. Осознанно. Я… мне очень не хватает тебя…       Ох, мой мальчик, и мне тоже, но ты должен продолжать жить!       Уже не скрываясь, кладу ладонь на лоб Дино, усиливая концентрацию демонической энергии, горячо шепчу:       — Геральд знает… знал, что ты его любишь. Он ушел счастливым, получив больше, чем когда-либо смел мечтать. Единственное, что способно омрачить его радость — твои страдания. Ты создан для любви, Дино. В тебе самом ее так много, что она заряжает каждого, кто приблизится. Так не отталкивай тех, кому нужен. Лора, Лилу, малыш, который вот-вот должен появиться — все они нуждаются в тебе. Но ещё важнее — ты сам нуждаешься в себе. Даже в самолёте первым делом надевают маску на себя, а уже потом на ребенка. Надень маску, Дино. Дыши. Позволь себе жить. Этого за тебя никто не сделает. Впусти других людей в своё сердце, прими их помощь и утешение. Ты не обязан исцеляться в одиночку. Тебе не за что себя наказывать. Прошу, во имя Геральда, отпусти его. Во имя себя самого, люби и разреши другим… другому любить тебя. Ты этого достоин, как никто.       Я больше не забочусь чтобы моя речь была похожа на речь психолога, а голос звучал как у Ребекки Уокер. Мой суккуб спит, черты любимого лица разгладились, а на губах играет умиротворенная улыбка. Ладонь в моей руке расслабилась, разжав пальцы. Наклоняюсь, оставляя на тыльной стороне благоговейный поцелуй. Проснувшись, он увидит лицо Ребекки и не вспомнит моей пламенной речи, но на душе станет легче.       Остался последний штрих. Осторожно высвобождаю руку и, бережно вырвав несколько белокурых волосков, запечатываю их в амулет. Мутный камень озаряется мягким голубым свечением. Почти как глаза Дино, когда он улыбается. Прячу кулон в карман — если кристалл потемнеет, я пойму, что Дино нужна помощь. А до того, клянусь, ни за что не вмешаюсь в его жизнь.       Вот и все. Теперь это точно прощание. Кабинет доктора Уокер я покидаю не оборачиваясь.