love me, mister shroud

Она ведь просто переставляла ноги, совершая колебания по графику декартовой функции. Ничего такого. Невнятные физические колебания: ритм — хотя, явно не хаотичный, но допускающий ошибочные значения между плавно сменяющими друг друга фазами. Ничего такого, что могло бы быть красивым. И всё же. Идия смотрел. Застыл в единственной точке цикла, не зная, как продолжить движение по дальнейшим сигментам его конструкции восприятия. Весь мир заблюренно терялся где-то на нечётком бэкраунде, и все сенсоры фокусировались на одном. Мысли вяло перетекали одна в другую, сливаясь в шелестящий шум. Это было странно. Так странно. Ведь раньше Кора никогда не танцевала. При нём. Её созревшее тело было прямым и жестким. Как вырезанный дубовый лук, как ясеневое копье, как струна лиры, как обод колесницы. Но сейчас, в пышном лиловом мраке вечерних аллей, её поджарые руки и быстрые ноги двигались изысканно, неторопливо и соблазнительно мягко, будто бы лишаясь суставов и жил. Единый поток светлого мёда и пахучего лаврового масла. Каждый раз, когда Кора вела по восходящей параболе ладонью, — длинные пальцы её походили на перья юного лебедя. Вымученные кисти и натруженные запястья при каждом гладком всплеске сливались в злаченую ленту, которой стягивал волосы быстрокрылый Гермес. Крепкие гордые плечи, расправленная натянуто грудь, изогнутая уязвимо шея, плоский и гладкий живот, витиые надменные ключицы — в них не было острой или нервной кости. Лишь перекаты горячих мышц под теплой кожей, по которой скользил и капал нектаром карамельный отблеск фонарей. Каждый шаг с ленивым, но каким-то кокетливым захлёстом, заставлял Идию в беспокойном возбуждении вздрогнуть. Рыжие и горькие волосы Коры, впервые так тихо и спокойно ниспадали янтарной смолой по плечам, украшая её лицо нитями Ариадны. Идию честно мутило от такой безрассудной грации, от того, что насмешливый взор Коры беспристрастно терялся среди языка её тела. Ей было плевать, видит ли кто-то сейчас всё то, что видел он. Он осязал на кончиках истлевших рук и под пластинами изгрыранных ногтей чужую горячую поступь. Осязал, как много в Коре возвышенного безразличия ко всему иному. Безразличия, выраженного в движение и эфирном полёте. Безразличия в сладких формах ступней и рёбер рук, В старых денс-геймах и бездарных спорцу, танец никогда-никогда-никогда не выглядел, не ощущался внутри … так залипательно. Ни одно движение из набора пикселей аниме-2D графики не передавало тягучей харизмы, от которой неминуемо немели язык и поволокой покрывало глаза. А Кора сейчас даже пахла харизматично, не то, что выражала эту константу графически и эмоционально. А ведь она просто переставляла ноги крестом знака «множить», двигаясь порой даже прело и сонно. Гармонично-несовершенно. Но сколько в этих простых-простых-простых неидеальных жестах было всего. Идия одиноко терялся в возможных вычислениях из-за обилия данных: в этом танце была музыка — музыка без слов и мелодии, музыка где-то у Коры и в Коре; был чёткий, верный, хоть не всегда исполнимый, план — траектория полёта колибри где-то у плодоносного цветка; танец содержал спелую чувственную интенцию, которая проникала неукоснительно глубже в его хрупкий эпидермис, раздирая разгоряченно сосуды; но что ужаснее всего — в танце Коры было желание, жгучее и отравляющее, пестрое и спесивое, как острые пряности. «Вертикальное выражение горизонтального желания» — слова о Коре в том забытом фильме. Стоя в позорном укрытие из насмехающихся теней, пряча свои уродливые руки и острое худое лицо среди нависших низко крон, Идия думал, что всё это так неэффективно — вести точнейшее наблюдение за чужим неидеальным и немилым телом. Особенно, за перекатами широких и тугих бедер; за плавными, дразнящими покачиваниями по кривой синусоиде: от оси Х — притворно дальше от его трясущихся в изумленном негодование рук; к оси Y — томительно ближе с каждым шагом к его раскрытому в ужасе рту. Идия дышал тяжело и влажно, не зная, что есть сейчас показатель не-нормы: его интерес или чужой танец? Будет ли кто-то в чистом уме танцевать посреди парковых аллей, двигая широкими бедрами и лживо-плавными руками в порыве страстных раз-два-три-четыре-и, раз-два-три? Будет ли кто-то с гениальными мыслями и высокоточными суждениями прятаться в черноте вечера, упиваясь тем, что горящий процессор мозга клейко тает, под звуки бьющихся подошв чужих кроссовок? Лучше бы он остался в клубе игр и просто сдох от претензий тупого Азула на выигрыш. Это была бы хорошая сделка. Сбегать из сетей морского черта — никогда не грозило ничем хорошим. Сегодня он платился за это тем, что… смотрел. Пришел бы позже, может… может, бы было иначе. Танец шутливо растекался по холоду позднего вечера, вместе с ласкающими ветер руками Коры, вместе с нежной поступью. И вместе с глухим и бесшумным криком Идии в себя. Вместе с пеплом его баз данных. Вместе с прожжённым процессором мыслей. Пламя собственных грязных волос жжет уши, а на скулах щиплет гадостным алым отрицанием. Отрицанием того, что нормис может выставлять такое напоказ. Ах, да. Она же не из «этих». Но и не «из тех». Кора ни гик, ни отаку, ни нормис, ни преподаватель, ни «взрослый», ни дура, ни милашка, и, очевидно, ни человек. Идия давно бы сгорел от стыда, если бы ему пришлось публично заплетать ноги в перекатывающиеся узлы. Умер бы безвременно, если бы знал, что в открытой локации, его могли бы засечь за каким-либо из его хобби. Скончался бы сразу же, если бы кто-то из смертных увидел его таким, как есть на самом деле. Но Кора ведь была другой. Инаковой всему миру. Давно пора бы привыкнуть. Случайные встречи подтверждают теорию о том, что она не простой игрок тупой MMO RPG real life. Занесенный из иного цифрового кода баг. Понять бы — хотя бы немного — что она такое? Кто она? Однако, пока Идия Шрауд бесцельно ищет заветную точку отсчёта координат, с которой можно будет начать снова дышать, дабы вновь пытаться рассчитать ответы на застрявшие в голове вопросы: почему терпкий шоколадный взгляд, наконец-то припавший к нему, неумолимо гладит ему дернувшейся кадык? Идия сверхчувствительно ощущает мимолетное и приторное, как клубничная жвачка, удушение. Шрауд в итоге был замечен за чем-то почти извращенным. А потому, ему неописуемо гадко давит меж ребер повышением давлением стылой крови. Не хватает соленого воздуха. Где-то на кончиках волос багряных, как смерть, искры начинают тоже плясать. Как плясала она. Но Идия искры давит, как презренных червей. — Ты сегодня не рано, Мистер, — и узревшая его Кора смеется. Так насмешливо-легко, будто бы Идия не был тем самым стрёмным сталкером-яндере из проходной девчачий манги о больной любви. Будто бы ей было всё равно, что за ней случайно грязно следили. Кора улыбается надменно и горит, словно жертвенник в храме. Палит и сжигает. Идия теперь прекрасно видит, что она видит. Его. И кажется — такое допущение возможно — что видела всегда. Всё то время, пока танцевала. Глотка издает непроизвольные истеричные колебания в виде покашливания, организм безуспешно пытаясь снять закостенелый стресс. Язык проваливается в нутро, и Шрауду нечего сказать. Этой распутной девке. Кора эксцентрично глупа. Совокупное порождение всей глупости, еще тупее Пандоры. Танец среди ясеней, разве это приемлемо? Разве не вытекает из данного факта переменная осуждения? Разве можно позволить, что бы кто-то увидел подобные пляски? Идию искренне выворачивает наизнанку и дважды обратно, от того, насколько вульгарно-распущенна Кора. Насколько её вредоносное ПО разлагает ему мозг и псиихоментальную деятельность. — Пока гуляла здесь, решила немного размяться, — шумный голос её звучит бархатно и низко, так отличаясь от тех нежных эфирных движений, какие выдавало её странное и неженственное тело десяток мучительных секунд назад. В приближающийся истовой походкой Коре, хищной бесщадной, не остается и байта памяти о тех движений… того танца: от пышных цветков гранатового дерева, от веянья сандала или кипариса, от полета перламутровой колибри или морской чайки. От безнадежной нежности, которая жгла его глаза во время чужой поступи. Пока он удрученно и истерично стирает из памяти видеоряд танцевальных па, Кора всё ближе. У Идии плавится процессор и нарушается окончательно механика работы межреберных дисков. — Ты… ты… ты танцуешь? — собственный хрип выплескивается потоком подземного ключа, выдавая непроизвольную, дрожащую, изглоданную тревогой голосовую реакцию: очередной сбой ментальной системы из-за действия этого рыжего, как грива коней Ахиллеса, бага. Трясёт мелко. Идия Шрауд жалко исторгает слова, что капают маслом и миррой с обветренных, искусанных губ. А Кора лишь таит загадочное, но такое многословное молчание, пока не ровняется с Идией по строгой параллельной прямой. Кора такая высокая. Смотреть сверху вниз на неё трудно, практически невозможно — она легко блокирует эту абильку. Поэтому, встречаясь с миндалем её глаз, Идия втягивает сиплые позвонки в ужасе поражения. — Да, порой. Латина — двенадцать лет жизни. Уже привычка от скуки танцевать, — с невыразимо отвратной обыденностью Кора снисходительно отвечает. И вздыхает игриво, будто бы зная, как Идию глючило, как коротило от её прежних движений. Тошнит пресыщенно от её чёртовой уверенности в себе, от лукавой ухмылки, от наглых рук и растрепанных волос. Тошнит, что его собственные глаза ползают по чужому телу в исследовательской попытке понять, как это могло двигаться секундами ранее так. — Ты не говорила… и не танцевала… раньше, — выкидывая обвинения слишком неуверенно для обвинений, но с щедро-затаенной злобой, Идия на автопилоте крошит меж зубов шипучие звуки, сглатывая замутневшую слюну. И продолжая праведно нервничать от того, что все эти дёрганья Коры были неуместны. — Я просто… долго гуляла, затекли суставы. Нужна была разминка, — ухмыляясь с привкусом горчащего вереска, она склоняется пафосно ближе. Ближе к его лицу и к его затихшему дыханию. И Идия листом отлетает на пару шагов назад, ужасаясь этой больной экстравертки, что может позволить себе безумство танцевать в открытой для всех игроков локации. — Не любишь танцы или тех, кто их исполняет? — Кора растягивает суставы круговыми движениями рук и позвонков, выгибаясь подобно пруту дымчатой осоки. Её телесные движения сегодня блядски раздражают: сегодня показатели энергоактивности Коры максимально зашкаливают. Она упруго гнётся и перекатывает разгорячённые суставы слишком часто — ритм, который не вынести. Идия Шрауд — забитое порождение массовой аниме культуры, эпохи виабу, гик-срачей в интернете, едких комментариев в магикам, триллионов фейк аккаунтов, платной подписки на все доступные вебкам сервисы, и, конечно, неуверенности в себе. Живому организму с его набором базовых статов просто невозможно долго находиться рядом с внутриигровыми боссами, распространяющими тлетворные баффы на его хрупкое токсичное самолюбие. Боссами, с неизменным ярлыком «grand». С боссами, вроде Коры. — Молчите, Мистер? — Кора непринужденно смеется, растягивая багровые губы в колкой полуулыбке. В её словах нет ничего, кроме издевательств над Идией. Она кусает его глазами, будто бы ожидая одобрения такого… такого отвратительно пошлого поведения. Даже ничтожные нормис не смогли бы себе позволить безрассудства показать себя при всех. Без стыда и лишних мыслей. У Коры, должно быть, просто нет ни единого адекватного измышления, если она сегодня решила окончательно испортить Идии Шрауду день своей низкой выходкой. Напоминать Идии о том, что он сам никогда не сможет сделать, напоминать, насколько он ничтожен в этом мире, спроектированном под придурков и социально активных идиотов, напоминать, что он не столь храбр — искренняя низость. Еще и механика этого напоминания… отвратна: показать себя всю в мимолетном изяществе жаркого танца, который палил сухие листья вокруг и взрывал обилием вирусных данных многострадальный мозг Шрауду. Воспользоваться хитро его усталостью после картёжного срача с Ашенгротто, чтобы потом наложить бафф «очарования» на его модельку персонажа, которая в последнее время стала крайне уязвима ко всем внешним раздражителям. Уязвима – между прочим — из-за этой забагованной девки, которая сама и запустила процесс саморазрушения его межперсонального антивируса. Всё это было низко. — Я… не молчу, — стараясь проглотить вместе с каждым икающим вздохом желание вскричать о несправедливости, которая разрушает ему жизнь, Идия только накидывает плотнее капюшон подранной толстовки, стараясь зубами откусить себе язык. Назло Коре, конечно. Чтобы знала, до чего могут довести такие спонтанные телодвижения в общедоступных парковых зонах! Её так точно скоро уволят за… за что-нибудь недопустимое и его откушенный синий язык. — Тогда, может поставишь оценку в игровых звездочках моему танцу? — сдержанная улыбка Коры заставляет с учащенной периодичностью глотать мутную слюну, удерживая сокращения диафрагмы в разумных пределах. Удерживая все телесные показатели, особенно… едкий и кусачий зуд по щекам, и жаркий спазм в животе. — Я… Мне не до этого, я занят… и вообще, — Шрауд наконец-то ловит тот колкий узел где-то в районе солнечного сплетения, что въедается ему в каждое сопряжение кровеносных сосудов. Растирает распаляющий узел внутри, мажет себе языком по небу, и отводит глаза подальше от меди чужой гривы. — Короче, мне пора. У меня научный проект, — срывая с губ остатки слов, Идия горбит спину в дохлого жука, отворачиваясь спешно и истерично-уныло. Помимо старых багов и заезженных иллюстраций Коры, добавляются новые. Теперь целое спам-видео перед глазами, в хранилище памяти. В пепельном черепе дурным и отчаянным звуковым сигналом внутренних параметров бьется «удалить-удалить-удалить». Немедленно. Но Идия… Идия кликает нерешительно, измотанно, запутанно на «отложить удаление». Пока его ноги парадоксально холодно дрожат, а всё тело — раскаленное до белесой эмали горнило, нет смысла пытаться найти решение, которое не можешь найти уже столько недель. В данный момент времени нелогично пытаться произвести манипуляции с психическими сбоями. Эмоции зашкаливают, плещутся, словно нереиды среди морской пены. Разве можно решить, удалить, хоть что-то, когда гормональный фон сбоит и кричит в противоречивом экстазе? Нет. Ему правда пора домой. Найти там верное решение, чтобы заблокировать всплывающие окна воспоминаний. Чтобы успокоить себя после такой наглости, какую ему показала Кора. Возмущение раздирает грудь и топко сжимает глотку. Выступает алыми порванными капиллярами на лице, мороком стелясь по заалевшим волосам. Хорошо, что Коре хватает ума не идти за ним. Он и так видит её призрак перед собой. Её танец.