***
Проснулась я от того, что услышала крики и почувствовала чьи-то прикосновения. Спросонья я предположила, что произошло нападение, поэтому рука, зажатая в кулак, непроизвольно вытянулась вперёд. И, похоже, в кого-то попала. – Ай, Софьюшка, ты чего?– вскричал тоненький плаксивый голосок.– Мы ведь соскучились, а ты дерёшься! Наконец мой разум прояснился, и я увидела перед собой близняшек — Мию и Монику. Мия, как это обычно с ней бывало, широко улыбалась, подняв аккуратную мушку над губой. А вот Моника — тоже в присущей ей особенности — хныкала и потирала скулу. Но если говорить, что из себя представляли эти двое, хватит всего двух слов: упрямые и приставучие. Они всегда держались вместе, ни ни на шаг не отлучались друг от друга. Единственное их различие — это родинки в разных местах (у Мии над губой, а у Моники — в обоих уголках глаз) и характеры. Нянечка по велению Селестины наряжала своих подопечных в абсолютно одинаковые платьица и повязывала атласные ленты, превращая близняшек в фарфоровых куколок, которые обычно стоят на витринах магазинов игрушек. – Нечего лезть в мою постель. Почему вы не спите? – Вчера мы слышали, как вы с маменькой прибыли!– начала Мия.– А до этого она обмолвилась, что поехала кое-кого забрать. Вот мы на тебя и подумали. – Так, значит, вы ослушались няню и не легли в постели? И, к тому же, подслушали чужой разговор? – Софьюшка, прошу, не говори маменьке,– повисла на мне Моника. Я раздражённо убрала её руки. – Прекрати звать меня «Софьюшкой». В спальню заглянула няня. – Ой! Госпожа Моника, госпожа Мия, уже проснулись? Что Вы делаете в спальне госпожи Софии? – Мы захотели проведать Софьюшку! Мы так давно не виделись! – Не «Софьюшка», а София…,– процедила я сквозь зубы. Но близняшки, кажется, этого не услышали. – Негоже юным леди перед гостями в ночных рубашках ходить. А ну — марш переодеваться и приводить себя в порядок!– попыталась казаться строгой перед девочками Лили. Но те будто не заметили этого. – Ну Лили-и-и-и,– хором протянули близняшки, состроив жáлостливые мордочки, словно щенята. – Ю-юные леди!– вскрикнула нянька, растерявшись. Но Мия и Моника не отступали: глаза сделались больше и круглее, одна из девочек даже слезу пустила. – Вы слышали Лили. Кому сказано — приведите себя в порядок, а то ходите, как позорницы,– пришлось встрять, чтобы прервать весь этот балаган. Близняшки обернулись, встретившись с моим взглядом и тут же вздрогнули и испуганно выскочили из спальни. Нянька благодарно и, даже с каким-то облегчением, улыбнулась мне и тоже вышла. Я в ответ натянула улыбку, чтобы хоть как-то отреагировать на её жест. Внизу ждал завтрак, который подал любезный дворецкий. Единственный человек в этом доме, который мне симпатизировал. Потому что всегда молчал. – София,– поприветствовала тётушка Селестина.– Прошу — угощайся, наши повара постарались на славу! Специально для тебя приготовили самые лучшие блюда. – Благодарю,– ответила я. – Софьюшка,– обратилась Мия,– а как долго ты здесь пробудешь? Над столом повисла тишина. Приборы в руках Селестины перестали звенеть, близняшки тоже замерли, не понимая — отчего вдруг все замолчали. Слуги зашептались и поспешили покинуть столовую. «Надеюсь, что недолго»,– подумала я, но вслух ничего не сказала. – Мия, девочка моя. Прошу, воздержись от таких вопросов. – Но почему, мама? Мы ведь имеем право… – Я сказала — нет!– стукнула кулаком по столешнице хозяйка дома. Прочистив горло, она украдкой глянула на меня, наблюдая за реакцией. Но я оставалась непоколебимой, будто этот инцидент ничего не значил для меня. В основном же завтрак прошёл тихо. Близняшки не издали ни звука, что очень радовало. Можно считать, что утро удалось. В конце трапезы тётушка сделала объявление: – Через два дня в гости приедут господин Филлиан и госпожа Эстория со своим сыном, Мигелем. Так что вам, юные леди,– она указала на нас троих,– должны вести себя подобающе. – Ура! Мигель!– воскликнула Мия. – Теперь мы сможем играть вчетвером,– подхватила Моника. А я, в свою очередь, произнесла: – Наконец-то у меня появится сообщник, который поможет запереть вас на чердаке. – София!– вновь осадила меня тётушка. А близняшки как-то насторожённо взглянули на меня, будто на самом деле испугались. Я вперилась взглядом сначала в Мию, а потом в Монику. Обе принялись мелко дрожать и вжиматься в стулья. При этом лица действительно выражали глубокий страх, словно их оставили в темноте в неизвестном месте. – Бу!– я сверкнула глазами, а близняшки вздрогнули и закричали, чуть не опрокинув стулья.***
Тот случай за завтраком изрядно напугал моих дорожайших кузин, так что весь день они избегали меня и моего взгляда. Но к вечеру их страх утих. Уж не знаю, что тому было причиной, но близняшки вдруг начали восхищаться мной. Они бегали и умоляли показать «ещë какое-нибудь волшебство». – Со-о-офьюшка,– протянула Мия, отчего я сморщилась,– ну пожа-алуйста. – Мы очень хотим увидеть ещë чудес. – Вы считаете чëрные глаза «чудом»? – Да!– хором воскликнули кузины. Я вздохнула и закрыла глаза, готовясь прогнать их. Но внезапно меня посетила одна мысль. Коварная, но интересная. – А знаете, у меня есть одна идея,– я повернулась к Мии и Монике и улыбнулась. Близняшки насторожились, но интереса не потеряли. Они двинулись за мной, сияя и радуясь. Я примерно помнила, где в Сером поместье находился чердак, обустроенный для близняшек как нечто вроде персонального маленького штаба. Мия и Моника всем сердцем любили это место и часто водили меня туда, когда мы с семьёй приезжали в гости к тëте Селестине. Коридор, который вëл к чердаку-штабу, с полу до потолка был увешан портретами близняшек: вот им год, два, а здесь Мия одевает сестре венок из садовых цветов. Мы подошли к обычной белой двери. Единственному элементу в этом доме, который не сочетался с декором. Дверь ничем не украшалась, какие-либо резные узоры отсутствовали. Простая деревянная дверь, выкрашенная извëсткой. Я провела пальцами по поверхности, и на коже остались белые следы. Мне захотелось специально помедлить, чтобы разыграть интерес кузин. Медленно протянула руку к шершавой ручке и толкнула дверь. Моника нашарила у стены газовую лампу. – Кто-нибудь захватил спички? – Это не понадобится. Я забрала у Моники фонарь и немного подержала его в руках. Внутри, за тонким стеклом, вспыхнул свет. – Вот это да…– хором выдохнули близняшки. – А что ты ещë можешь?– глаза Мии загорелись огоньками любопытства. Внутри комнатка выглядела так же просто, как и снаружи: посреди помещения располагался шатëр из нескольких одеял, внутри были разбросаны подушки, вокруг высились ящики с игрушками, куклы, плюшевые звери. Я вытянула руку, ладонью вперёд, и провела по невидимой стене воздуха. Свет в комнатке померк, а звёзды загорелись. Они были повсюду: на стенах, косом потолке, одеялах и подушках. Мы словно оказались на небесах. Близняшки радостно запищали и захлопали в ладоши. – Софьюшка, Софьюшка, скажи — ты ведьма?– казалось, будто Мия нисколько не испугалась. Впрочем, это не удивительно — ведь ведьмы широко распространены и не представляют никакой угрозы населению. Так что причин бояться их не было. – Лучше,– улыбнулась я.– Я — новое Божество. Резкий взмах руками заставил дверь с грохотом захлопнуться, а стёкла — зазвенеть. Шалаш в центре чердачной комнаты поднялся в воздух и закрутился водоворотом, перемешиваясь со звёздами. Взмах сверху-вниз, и мягкая куча упала на пол. Свалились и колючие огоньки, с громким шумом раскидав осколки. Некоторые попали в нас. фонарь треснул, и свет погас. Мия и Моника завизжали — то ли от боли, которую причинили стёкла, то ли от неожиданной слепоты. – Но до Божества мне ещё расти и расти. Вокруг меня зажёгся желтоватый огонёк, слегка осветив лицо, в особенности,— глаза. На этот раз близняшки не были в восторге. Они испугались. И меня это радовало. – София, пожалуйста, прекрати,– решилась Моника.– Ты нас пугаешь. Она говорила сдавленно, будто вот-вот заплачет. И правда: подойдя ближе, я увидела блеснувшую слезу. Моника отступила на шаг и врезалась в стену. – Пугаю?– удивилась я, наклоняясь к кузине.– Вы сами просили показать вам чудеса, разве нет? – Я больше не хочу чудес,– прошептала Моника, пряча лицо в кулачках. – София! Если ты сейчас же не прекратишь, мы всё расскажем матушке, и она выгонит тебя! – Уверена в этом? Мия, с огненными глазами, приготовилась драться. Она не боялась. Или просто притворялась, чтобы отвлечь меня от сестры. – Ты даже не представляешь, что может случиться, если я разозлюсь. – Ты просто важничаешь. Ничего ты не можешь. Всё это,– кузина указала на комнату,– фокусы обыкновенной ведьмы. Докажи, что не врёшь. – Хм. Усмехнувшись, я подошла к Мие. Она дрогнула, но не отступила, продолжая смотреть снизу вверх. Я коснулась её волнистых, прибранных волос и провела вдоль корней. Кузина произнесла: – Ай!– и повалилась на колени, схватившись за голову. – Мия!– Моника хотела было подбежать к сестре, но не успела — в тот же миг отлетела к соседней стене, в кучу игрушек. Боль Мии закончилась — близняшка отняла руки от головы и встала, не решаясь взглянуть в мои глаза. Я щёлкнула пальцами, и лампа, как ни в чём не бывало, вернулась ко мне, целая и невредимая. Моника лежала в игрушечной куче и не двигалась. – Она… не..?– всхлипнула вторая сестра. – Ох, нет, конечно. Я подошла ближе и коснулась двумя пальцами лба близняшки. Она очнулась. Похлопала ресницами, а когда увидела, кто перед ней стоит, — закричала и поползла назад, пытаясь зарыться в кучу поглубже. – Тише,– я положила палец на губы. Моника замолчала. – Я убрала синяки с лица, но оставила те, которые не видно под одеждой как напоминание о том, что вам двоим следует держать языки за зубами. Близняшки хором покивали головами в знак согласия с моими условиями и поспешили уйти из злополучной чердачной комнаты. При этом они не повернулись спиной и следили за моими движениями, боясь, что я попытаюсь остановить их. Дверь сначала не поддалась, но под натиском всё же отворилась, и кузины выскочили вон.***
До приезда Эстории со своей семьёй оставалось несколько часов. Весь Серый особняк был взбудоражен и с нетерпением ждал гостей. В особенности — близняшки. Они последние два дня только и делали, что трещали, не умолкая, о Мигеле. Слугам только и оставалось, что слушать их перебивающие друг друга речи. К счастью, я была спасена от этой участи: Мия и Моника до сих пор избегали меня. Дворецкий накрывал на стол, горничные стирали пыль со статуэток и ваз, нянечка наряжала близняшек, а экономка раздавала указания и следила за работой и всех контролировала. Закончив с дочками Селестины, Лили принялась за меня. – София, позвольте мне заплести Вам косы. У Вас такие длинные и блестящие волосы,– она коснулась прядки у лица. Из-за чего получила по рукам. – Не смей меня трогать. Нянечка смутилась и ничего не ответила. – Но, может…,– она догнала меня и испытала удачу во второй раз. – Что в моих словах «не смей меня трогать» тебе не ясно? – В-всё ясно… – Великолепно. Что-то ещё? – Нет, извините,– нянечка поклонилась и умчалась.***
Вскоре раздались удары дверного молоточка, и дворецкий впустил гостей. – Селестина!– не снимая зимнего пальто, высокая женщина кинулась обнимать давнюю подругу. – Дорогая, прошу тебя, мы ведь в гостях. Веди себя прилично. – Ничего страшного, Филлиан. Рада вас видеть,– тётушка чмокнула мужчину в обе щеки. Дворецкий забрал у гостей верхнюю одежду. – А где же ваш сын? – Да вот же… Ох, Мигель, где же ты?– Эстория покружилась вокруг себя, будто её сын был какой-то букашкой, способной застрять между плиток. Вновь раздался стук в дверь, Филлиан отворил её. На пороге стоял мальчишка с огромной сумкой, набитой чем-то тяжёлым. – Мигель,– строго сказал отец,– Как ты протащил эти дурацкие краски мимо моего носа? – Я подговорил дворецкого. – Пожалуйста, пройдёмте в столовую,– поторопила Селестина Взрослые решили вспомнить прошлое и смешные жизненные истории. Близняшки нашли новую жертву: они сидели по обе стороны от Мигеля и задавали вопросы, не умолкая ни на секунду. Судя по лицу мальчишки, ему не очень-то и нравилось общество моих назойливых кузин. Мигель отвечал нехотя, какой-нибудь короткой фразой, и иногда бросал взгляд в мою сторону, ища поддержки. После обеда он перехватил меня в коридоре. Он остановился в некоторой нерешительности, ковыряя ковёр носком туфли. – Ты что-то хотел? – О… Да!– обе руки мальчишка держал за спиной.– Я хотел предложить, эм… Ну, ты ведь красивая, и… – Красивая?– это слово, честно признаться, слегка удивило меня. – Ну, конечно! Красивая,– Мигель вытянул вперёд руки: в одной было полотно квадратного размера, а в другой — тюбики с краской и кисточкой.– Разреши мне нарисовать тебя. – Не уверена, что могу стать чьей-то музой. – Сомневаешься в моих способностях? – Сомневаюсь, что ты сможешь выдержать мой дурной нрав. – Но попытаться всё же стоит?– он улыбнулся, показав щёлку между верхними зубами.– У твоей тётушки отличный сад.***
Ещё никто не называл меня красивой, славной, симпатичной. Ни родители, ни другие родственники. Уж не знаю, отчего — может просто боялись, а может я и не была так красива. Если девушка на самом деле привлекательна, ей обязательно сообщали, и эту красоту всегда было видно. Тогда как перед дурнушками предпочитали умалчивать, дабы не расстроить их. И из-за отсутствия этих слов я начала предполагать, что являюсь той самой «дурнушкой». Мигель на моей памяти был первым и, вероятно, последним человеком, считавшим меня «красивой». Всё же я согласилась попозировать для портрета. Мигель выбрал место под заваленной снегом вишней, на резной скамейке. Пришлось тепло одеться, чтобы не околеть на холоде. Но это не мешало Мигелю постоянно спрашивать: – Не замёрзла? – Ещё нет,– всегда отвечала я. Сад огораживался забором и деревьями, которые не пропускали потоки ветра. Из-за этого здесь было теплее, чем за пределами Серого особняка. Тёмно-каштановые волосы Мигеля отливали на солнце бронзой. Он внимательно поглядывал на меня, запоминая черты, а потом переносил на холст. Он растирал пальцы, замёрзшие на зимнем воздухе. А меня поглотило ранее невиданное чувство. Сравнимое с чувством полного удовлетворения — будто я уже преодолела свои препятствия и добилась желаемого, только… лучше. Я резко встала и покинула Сад химер. Мигель сначала не заметил моего ухода, с головой окунувшись в работу. У главных дверей особняка мальчишка остановил меня. – София, что с тобой? – Всё в порядке. – Тогда почему ты ушла?– Мигель выглядел расстроенным, хотя и пытался скрыть это. – Неважно,– хотелось поскорее скрыться в тёплой комнате, подальше от человеческих лиц. – Ты можешь мне сказать,– он хотел взять меня за руку, но я сделала шаг назад. – Я так не думаю. Дай пройти. Мигель не сдвинулся с места. Дотронуться до меня он больше не пытался, но и отступать тоже не думал. Пугать его почему-то не хотелось, вместо этого я взяла мальчишку за плечо и оттолкнула. Я лежала в комнате до самого ужина, пока няня Лили не постучалась и не предупредила о начале трапезы. Это был точно такой же ужин, как и все остальные. Но что-то было не так — то ли скатерть светлее обычного, то ли еда вкуснее, то ли гости уж больно уставшие. Тишина. Все молчали. Даже близняшки не раскрывали рта. После ужина, когда гости разошлись по своим комнатам, Селестина отвела меня в свою спальню. Закрыла дверь на замок и повернулась ко мне. Хозяйка Серого особняка хотела было взять меня за плечи, но, вспомнив о личных границах, передумала. – София, мне надо с тобой поговорить. Серьёзно. – Что случилось? Вы хотите выгнать меня? – Прошу тебя,– взмолилась тётушка,– хотя бы сейчас перестань паясничать и выслушай меня. Селестина явно не спешила — пыталась подобрать фразы, которые не повлекли бы за собой неприятностей. – В последнее время ты ведёшь себя немного… странно. Ты — не та София, которую я и твои кузины когда-то знали. Ты изменилась. Ты стала пугать нас. – Это близняшки наболтали обо мне? – Что? Нет, конечно! А что они должны были не «наболтать» мне?– тёткино лицо переменилось: из нервного оно превратилось в испуганное, почти до ужаса. – Абсолютно ничего. Вы, помнится, хотели о чём-то важном поговорить. – Я и говорю с тобой о важном. – Извините, но близняшки и так под носом постоянно вертятся, так что мне хотелось бы немного отдохнуть от них. – По-твоему можно запугивать маленьких девочек, лишь бы они не мозолили глаза?– тётушка, верно, начала закипать — однотонное лицо покрылось румянцем. – Я их не запугивала — мы просто играли,– навряд ли Селестина поверила моей улыбке.– И, если Вам нечего больше сказать, я, пожалуй, пойду. Я развернулась, чтобы уйти, как вдруг тётя Селестина выпалила: – Это ты убила родителей? Она сказала это негромко, но отчётливо и твёрдо. Слова звучали больше как утверждение, а не вопрос. Я развернулась. – С чего Вы взяли? – Не прикидывайся, будто ничего не понимаешь. Когда я забирала тебя из грёбаного семейного особняка, ты даже не плакала. И, клянусь, я видела улыбку на твоём лице. Ты ведёшь себя уж слишком спокойно: такое поведение не свойственно ребёнку, который потерял родителей. Ответь мне, София, — зачем ты это сделала? Единственный канделябр стоял на комоде и освещал лицо Селестины: не старое, но с морщинами. Неужели и я могла стать такой? – Вам не понять. – Не понять!? София, ты… убила своих родителей! Чего тут ещё можно не понимать? – Пожалуйста, не кричите,– я покáзно зажала уши,– голова болит. И у Вас разболится, если будете нервничать. Селестина упёрлась одной рукой о комод, а другую приложила ко лбу. Волосы растрепались. – Ты так спокойно говоришь. Поверить не могу: я держу в своём доме малолетнюю убийцу… Да ещё и рядом с детьми… Что ж за тварь-то ты такая?.. – Это интересный вопрос,– честно, я не могла сдержать улыбку — она сама собой расплылась на лице, обнажая белые зубы. Когда я подошла ближе, тётушка заметно напряглась. А когда моё лицо зависло на уровне её лица, Селестина не удержалась — мёртвой хваткой вцепилась в моё запястье и зашептала: – Живо выметайся из моего дома. Чтобы ноги твоей здесь не было, поняла? Видно, дорожайшая тётушка забыла о неприкосновенности. Я вывернув ей руку и пришпилила Селестину взглядом чёрных глаз. – Конечно уйду. Не желаю и секунду находиться в этом хлеву. Под натиском взгляда тётка не могла пошевелиться и уж тем более — возразить мне. Осталось только решить: выбрать простой и лёгкий или изящный и заковыристый путь. И рассчитать силы. Я взялась за невидимый рычаг и слегка сдавила его. Селестина схватилась за горло и захрипела, пытаясь ослабить невидимые путы. Рука сжимала всё крепче и крепче, и по мере этого лицо любимейшей тётушки становилось всё белее и белее. Пока та не повисла в воздухе, безжизненно свесив руки, словно тряпичная кукла. Из горла вылетел последний клубок воздуха и Селестина навсегда лишилась способности жить. Невообразимая сила заклубилась, наполняясь энергией, схожей с грозой и молнией. Она трещала и пела, пока разрасталась в грудной клетке. Я чувствовала, как во мне становилось всё больше Великого и Божественного, и всё меньше — человеческого. Лёгкое движение двумя пальцами пригвоздило тушку бывшей тётушки к тёмно-серому потолку, которое сливалось с платьем хозяйки. Превратив тело в произведение искусства, я вышла из спальни. Следует поскорее с этим покончить. Вскоре потолки каждой из спален украшали тела аристократичных особ, создавая нужную атмосферу, которая была присуща этому особняку. Все, не исключая гостей и прислуг, покоились над полом. Все, за исключением одного единственного человека. В коридоре второго этажа осталась последняя дверь, в самом конце. Внутри было темно и тихо — хозяин комнаты уже давно спал. На одеяле в хаотичном порядке расположились карандаши и толстый альбом, который еле закрывался. При виде умиротворённого человеческим сном Мигеля, в груди что-то дрогнуло: как-никак остатки человечности зашевелились. Мальчишка выглядел как создание самого лучшего творца. И это творение не хотелось портить. Не хотелось убивать Мигеля. Я снова прислушалась к ощущениям. Нет, не то. Смотря на других жильцов Серого особняка я ощущала лишь ненависть и отвращение. Мне казалось, что Мигель не заслуживает смерти. Я подошла к кровати. Мальчишка шмыгнул носом и перевернулся на другой бок, карандаши скатились с колен на белоснежную простынь. Я провела пальцами по каштановым волосам. Мягкие. Мигель приоткрыл глаза. – София?..– он потёр глаза кулачками. – Чш-ш-ш,– прошептав, я коснулась его лба,– спи. Мигель хотел что-то сказать, но передумал. Зевнул и опустил голову на подушку. Больше здесь делать нечего. Выйдя из спальни и закрыв за собой дверь, я заметила на пороге своей комнаты квадратный предмет. Это оказался мой корявый портрет. Всё-таки Мигель его закончил. К картине прилагалась записка, написанная таким же корявым крупным почерком: «София, я тебя обидел, поэтому прошу простить меня. Весь вечер мне было неловко обратиться к тебе с извинениями, поэтому я решился докончить нашу картину. Она, правда, не столь аккуратна, как хотелось бы, но я вложил все свои усилия и раскаяние, дабы исправиться и вновь возвыситься в твоих глазах. Ох, что-то я расписался. Хочу сказать: пожалуйста, прости меня, и, надеюсь, портрет тебе понравится.С Великим уважением,
Мигель»
Я сложила записку, а картину вернула на прежнее место — под дверь. Черкнув карандашом «Мигель, прощай» на обратной стороне листка, оставила его на комоде, возле канделябра, и навсегда покинула Серый особняк. Снег падал крупными хлопьями.