***
С того дня, как Даламар отнес новорожденного малыша на землю, Крисания окончательно потеряла покой. Она почти не спала, прислушиваясь к каждому шороху. — Рейстлин? Ты здесь? — с надеждой спрашивала она, вскакивая с кровати. — Рейстлин? Руки неизменно касалась широкая мягкая ладонь с длинными пальцами, и в уши лился тихий, вкрадчивый голос: — Это ветка стучит в окно, госпожа. Сегодня так ветрено. — Даламар, — всхлипывала жрица, — он ведь вернется, правда? И мы вместе разыщем нашего мальчика. — Обязательно, госпожа, обязательно, — мурлыкал Даламар. — Может, через неделю, может, через год, но шалафи вернется. Из раза в раз диалог был одним и тем же. Крисании было важно слышать заветное «шалафи вернется» от того, кто верил в это также безоговорочно, как она сама. Но однажды все изменилось. — Он вернется, Даламар? Вернется, правда? — шептала Крисания, уткнувшись лицом ему в грудь. — Да куда он денется, — устало сказал ученик чародея, гладя жрицу по волосам. Он уже весь язык смозолил, повторяя одно и то же. Однако тоску и отчаяние любящего сердца парень тоже мог понять. — Госпожа желает увидеться с шалафи? — ласково, словно маленькую девочку спросил он. Крисания встрепенулась и подняла заплаканные глаза. — Ты шутишь? — глухо спросила она. Так спрашивает лишь тот, кто боится верить, но всей душой желает, чтобы сказанное оказалось правдой. — Отнюдь, — усмехнулся Даламар. — Я могу провести вас в сон шалафи. — А Наринтон? — с надеждой спросила Крисания. — В его сон ты сможешь меня переправить? Да не молчи же! — Ваш сын еще слишком мал, госпожа, — виновато сказал ученик чародея. — Да и зачем вам бередить себе душу? Сейчас главное — дождаться шалафи. Звенящие, измученные ожиданием и болью разлуки нервы Крисании сдали. Любовь женщины — великая сила, но даже она — ничто в сравнении с материнской. Крисания с силой вцепилась в мантию Даламара. — Шалафи, шалафи, шалафи! Только и слышу от тебя! — рявкнула она. — А где-то там есть наш с Рейстом сын, беззащитная кроха, лишенная моего тепла! Даламар мягко разжал судорожно стиснутые пальцы жрицы. — Госпожа не понимает, — сочувственно сказал он. — Ребенок в безопасности, а шалафи… боюсь даже представить, каково ему. И только если он вернется, вы сможете вновь обрести сына. — Если? — Я хотел сказать «когда он вернется», — тотчас исправился Даламар. — Сейчас учителю нужны силы для борьбы. А его сила — это вы. В губы Крисании ткнулось холодное стекло. — Выпейте, госпожа. Это перекинет вас в его сон. Крисания послушно сделала три глотка, ощущая на языке приятную прохладу. Голова резко закружилась, но прежде чем женщина успела испугаться, сильные, ловкие руки подхватили ее и перенесли на кровать. — Спасибо… — пробормотала жрица, засыпая.***
— А потом была короткая, но такая желанная встреча, — улыбнулась Крисания. — Из тех, когда секунда дороже золота и длиннее вечности, когда каждое слово как откровение, каждое касание как награда. И таких встреч за двадцать лет было много. Хотя после каждой из них я три дня ничего не ела, не пила и не могла даже встать с постели. Перенос отнимал слишком много сил. — И все же вы шли к нему каждый раз, — уже не пытаясь сдерживать слезы, сказала Милли. — Потому что знала, что он ждет, малышка. Видела, как при моем появлении загораются его глаза, как появляются силы жить и бороться. А пошатнувшееся здоровье в обмен на блеск любимых очей — невысокая цена. — Видели? — не поняла Милдред. — В мире грез мои глаза не были слепы, — с тихой печалью пояснила жрица. Она хотела сказать что-то еще, но в этот миг в лицо дохнуло легкой прохладой. Женщина вскочила с кровати, водя руками в воздухе. — Даламар? Я не звала тебя. — Я звал. И просил перенести к тебе, — прошелестел Маджере, повиснув на своем ученике. Чародея била мелкая нервная дрожь, безумный взгляд метался от жены к названной дочери. Опомнившаяся Милдред подбежала к мужчинам и подхватила учителя под левую руку. — Поздно… поздно… — бормотал Рейстлин, с трудом переставляя ноги. Оказавшись на кровати, маг свернулся клубочком и бессильно смежил веки. Крисания подошла к мужу, склонилась над ним и медленно провела ладонью по спутанным седым волосам — Ни плакаться, ни каяться не буду, — глухо прошелестел чародей, перехватывая руку жены. Несколько секунд он лежал неподвижно, а потом вдруг громко всхлипнул и разрыдался в голос, словно маленький мальчик. Жрица медленно опустилась на кровать и обняла Маджере. — Я в глазах своего сына навсегда заклеймен, — сквозь рыдания проговорил он, уткнувшись жене в грудь. Он отчаянно цеплялся пальцами за ее платье, будто пытаясь тем самым обрести защиту от страшного слова, ядом проникающего в кровь и причиняющего нестерпимую боль. «Поздно! Поздно! Поздно!» — набатом стучал в висках голос сына. Рейстлин дрожащими руками схватился за голову и закричал, надеясь заглушить этим сводившее с ума слово. Милдред смотрела на этого сломленного, бьющегося в истерике мужчину и ощущала, как щемит в груди. Она подошла к магу и осторожно прикоснулась к его острому плечу. От этого касания он вздрогнул и медленно поднял на девушку полный боли взгляд. — Сын против тебя, но дочка на твоей стороне, а с Гоббсом я поговорю, — ласково улыбнулась она и смущенно чмокнула новообретенного отца в щеку. Рейстлин вскинулся на кровати и крепко обнял девушку. — Малышка, спасибо тебе, — прошептал он. — Только это бесполезно. Ник ничего не желает слушать. Крисания гордо вскинула голову и встала. — Мой милый маг, ты рано отступаешь, — твердо сказала она. — Запомни, Рейстлин, выход есть всегда! С этими словами женщина повернулась к двери, где по ее мнению остался ждать верный слуга, и властно приказала: — Даламар, телепортируй меня! — В город — храм Истàр? — со смешком уточнил тот. Крисания на миг смешалась, а потом решительно выпалила: — В библиотеку!