***
Темнота. Лишь запах роз и тлена щекочет ноздри, давая понять, что Крисания здесь не одна. — Рейстлин?! Маг откликается на зов, опускается перед любимой на колени и берет ее ладони в свои. «Я здесь, с тобой! Я не оставлю тебя!» — читается в этом нежном касании. Она не видит его лица, но знает, что эти руки не лгут. Рейстлин любит ее. Внезапно чародей выпускает ее ладонь и идет вперед. К цели, к трону, к власти. Холодно. Как холодно и страшно быть одной. Секунды тянутся вечностью, но Крисания не зовет. Лишь потерянно водит руками, надеясь найти опору. Шаги. Громкие, торопливые. Рейстлин подбегает к любимой, снова опускается рядом и прижимает ее к себе. — Влюбленный дурак! — не сдерживая слез, шепчет Маджере. Он отчаянно тянется к свету, к любви, к теплу, которого не знал прежде. Крисания осторожно касается груди своего мага в том месте, где быстро, нервно бьется сердце. — Поэты говорят, что мир спасется любовью, но чистую любовь наш мир не видел века! — в голосе чародея звучит страшная мýка, словно каждое слово дается ему с огромным трудом. Любовь — это смерть. Любовь — это боль. Любовь — это слабость. Слабость, на которую он не имеет права. — Рейстлин! — Мне придется вырвать тебя из сердца! — в истерике выкрикивает маг и грубо отталкивает жрицу. — Рейстлин, не оставляй меня! — Ты мне больше не нужна. Прощай! — Но в голосе звенит такое отчаяние, будто собственные слова убивают его.***
Поток воспоминаний прекратился. Ник поморщился и попытался убрать руку матери со своего лба, но не вышло. — Прости, сынок, но так нужно, — сказала жрица, чувствуя, что на его лбу выступила испарина. Ник судорожно сглотнул, ощущая как все внутри переворачивается от боли. Шквал чужих воспоминаний и эмоций сметал все на своем пути, пробуждая в юном маге острую, щемящую жалость не только к матери, но и к отцу. К этому мятущемуся, слабому человеку, который попросту испугался любви и поплатился за это. Отвести бы руку матери и покончить со всем разом, но нельзя, да и она не позволит. Ник зажмурился крепче, услышав уже знакомое мягкое: — Воля не моя, но Твоя… Не моя, но Твоя…***
Темнота. Холод окутывает тело, проникает под кожу и жгучей болью разливается по душе. Беспомощная, измученная, преданная любимым Крисания сворачивается клубочком у края бездны. — Кому столкнуть — найдется, — шепчет она. — Рейст, стой! Ты сам не понимаешь, что творишь! — сильный мужской голос эхом разносится по бездне. — Оставь меня, Карамон! Ты и сюда добрался! — раздраженно отмахивается маг. — Опомнись, братишка! Наш мир стал адом! Он гибнет из-за своего нового бога! — Что?! — кажется, Рейстлин ошарашен. На несколько секунд воцаряется мертвая тишина, а после звучит тихое, исполненное ужаса: — Нет! Я не хочу быть один среди пепла выжженных земель! Ужасен мир без людей, где меркнет свет и лопаются звезды! Я видел это в твоих глазах. — Пойдем, Рейст! Еще не поздно уйти! — Поздно! — в отчаянии кричит чародей. — Если я уйду, Такхизис вырвется из бездны в мир, и тогда ад всем нам покажется раем! Бери Крисанию и уходите! Я запру врата. — Но Рейст! — Не стоит поучать почти что Бога! Бегите! Раздается топот, и Крисания чувствует, как ее легко подхватывают сильные, загрубевшие в боях руки. — Карамон, куда мы?! Он ведь… — Идем, Крисания, идем, он сделал свой выбор, — почти неслышно шепчет воин, прижимая жрицу к своей груди. — Рейстлин! Я хочу остаться с ним! Пусти! Пусти меня! — девушка бьется в руках воина, словно птичка в клетке, но вдруг затихает, услышав печальный шепот: — Помни обо мне днем и ночью…***
Гоббс резко открыл глаза, судорожно хватая ртом воздух. Сердце частило так, словно вот-вот выпрыгнет из груди. — Он всегда любил тебя. Но слишком поздно это понял, — прохрипел юный маг, сгибаясь пополам. Грудь саднило странной, незнакомой прежде болью. Чужой, но нестерпимой. Болью утраты и разлуки. — Твой отец пожертвовал собой, чтобы мы с тобой жили, чтобы жили все люди этого мира, — ласково сказала Крисания, — но до сих пор ему снится та выжженная пустыня и бездна, ставшая его тюрьмой на двадцать лет. Разве этого мало? Разве всех прежних страданий недостаточно, чтобы искупить вину? Слова тугим комом застряли у Ника в горле. С трудом разогнувшись, он поднял на маму полные слез глаза и порывисто обнял ее. — Поговори с отцом, — ласково прошептала жрица, гладя сына по спине. — Ты нужен ему сейчас. Ник тщетно пытался совладать с собой и унять дрожь во всем теле. Он не мог произнести ни звука и только тяжело, хрипло дышал, спрятав лицо у матери на плече. Мысли метались в голове, как угорелые зайцы. «Нужно успеть помочь маме, поговорить с отцом, найти в себе силы попросить прощения и сказать… Да что, собственно, говорить? Просто попросить помощи с зельем. Ведь для отца так важно чувствовать себя нужным и любимым. Как и для любого человека» — Шалафи! — истошный крик на два голоса, донесшийся аж до библиотеки, заставил Гоббса отстраниться от мамы. — Это Милли, — бледнея, прошептал маг. — И Даламар, — дрожащим голосом откликнулась жрица, вскакивая с места. — они оба сейчас с Рейстом. Гоббс тихо выругался, решительно взял мать под руку и открыл портал.