***
Первым, что почувствовал Ник, вернувшись в реальность, были нежные поглаживания по волосам и лицу. — Очнулся наконец, — шмыгнула носом склонившаяся над ним Милдред. — Я же говорил, что вернусь. Хватит плакать, звездочка, — слабо улыбнулся Ник и провел ладонью по щеке своей любимой, стирая влажную дорожку слез. Девушка покорно изобразила на губах бледное подобие улыбки. — Так-то лучше, — одобрительно кивнул Гоббс и нахмурился: — Где мама? Милли тяжело вздохнула и отошла в сторону, открывая магу обзор. Женщина сидела у изголовья мужа, свесив голову на грудь, и дремала. — Он так кричал, что Крисания не выдержала, — сочувственно пояснила Милдред. — Поручила мне быть с тобой, а сама начала читать молитву. Милли поежилась, а Ник понимающе кивнул, представляя, насколько исступленно молилась доведенная до отчаяния жрица, если ее сморило. Однако молитвы дочери Паладайна не действовали, поскольку Рейстлин все еще метался по кровати и сипел сорванным голосом, напоминающим шелест наждачной бумаги: — Оставь ее! Оставь в покое мою Крис! Гоббс подошел к матери, занес руку над ее головой и на мгновение замер. Будить уставшую, изможденную женщину не хотелось, но парень понимал, что другого выбора нет. Чуть помедлив, он осторожно начал гладить иссиня-черный каскад волос. — Мам, — тихо и ласково, чтобы не напугать, позвал Гоббс — Мама! Крисания подняла голову, убрала за ухо нависшую на лоб прядку, сонно моргнула и обернулась на голос. Гоббс невольно отпрянул, взглянув на мать. Казалось, за несколько часов эта красивая молодая женщина постарела на пару десятилетий. Уставшая, осунувшаяся, растерянная, она ничем не напоминала ту гордую снежную королеву, какой юный маг впервые увидел ее. — Сынок? — робко, словно боясь, что ошиблась, позвала она. Гоббс почувствовал, как сердце подпрыгнуло и сжалось от незнакомой прежде щемящей нежности. В семье, где он рос, не было принято выражать свои чувства и разводить сантименты. С самого детства родители звали его Николасом. Зла мальчишка от них не видел, но и добра особо не знал. Его кормили, поили, одевали, но и только. В детстве мама не читала ему сказок на ночь, не целовала, не обнимала. Вся ее «любовь» проявлялась в скупых приказах: «Николас, садись за уроки! Николас, встань! Николас, сядь!». Мальчишка изо всех сил старался угодить матери, но казалось только больше ее этим раздражал. Отец же вел себя так, словно сына вообще не существует, но Ник убеждал себя, что родители все равно любят его, по-своему. Став старше, парнишка поступил сперва в школу магии, затем в академию, но всегда предпочитал, чтобы его звали по фамилии: полная форма имени набила оскомину еще в детстве, а краткая просто не нравилась. До тех пор, пока в его жизни не появилась Милдред, из уст которой обращение «Ник» звучало настолько ласково, что парень вскоре привык. Но от обращения Крисании «сынок» всегда было немного не по себе. Казалось, что он не заслужил подобной нежности, что это слово обращено не к нему. Однако сейчас все почему-то было иначе. Гоббс наклонился к матери, мягко взял ее за руку и прижал тонкие пальцы к своей щеке. — Я здесь, мама, и… — Ник осекся, покосился на седовласого чародея и изрек через силу: — Отца… вытащу. Крисания тяжело вздохнула и прикрыла глаза. По уставшему лицу и горестной складке, пролегшей на лбу, было видно, что именно она хочет сказать и в чем боится признаться даже себе. — Шанс еще есть! Несмотря на звучавшую в голосе уверенность, юный маг сам не до конца верил в то, что говорил. Но главным для него сейчас было не позволить матери окончательно пасть духом. Пока в сердце теплится хоть малая искра надежды, невозможного нет. — Помнишь, как любит говорить отец? — мягко спросил парень, решив пойти ва-банк — «Я поражен, но я не отступаю…» Крисания вдруг открыла глаза, гордо вздернула подбородок и решительно отчеканила: — Не пройдена последняя черта! Уголки тонких губ Ника дрогнули в улыбке. Перед ним снова была не сломленная женщина, а решительная, гордая жрица, не побоявшаяся когда-то спуститься в ад за своим любимым. — Мне нужна твоя половинка медальона, — ласково увещевал парень. — Если соединить ее с той, что у меня и надеть медальон на отца, морок развеется. Жрица нахмурилась и отрицательно качнула головой. — Нет, тебя я без защиты не оставлю, — отчеканила она. Гоббс нервно ухмыльнулся. Он уже давно не был маленьким мальчиком, нуждающимся в материнской защите, о чем и напомнил Крисании, но тут же пожалел о своих словах. Губы дочери Паладайна задрожали, а в огромных глазах цвета чая заблестели слезы. Парень стушевался, поняв, что случайно ударил светлую жрицу по самому больному. Она так и не смогла простить себе, что не была рядом с сыном в моменты, когда была нужна ему больше всего. — Даламара только за смертью посылать! — нарочито громко и возмущенно воскликнула сидевшая в кресле Милдред. — Пойду посмотрю, чего он так долго возится с чаем! Гоббс скривился при упоминании «верного ученика» отца, но проводил ведьмочку благодарным взглядом. Все же некоторые разговоры лучше вести наедине. Когда Милдред ушла, брюнет взял руки матери в свои ладони и заговорил тихо, медленно, тщательно взвешивая каждое слово: — Я уже не ребенок, мама, и в состоянии сам защитить и себя, и тебя, если понадобится. Но это не значит, что мне не нужна твоя ласка, любовь и забота. Крисания высвободила одну руку и осторожно, словно опасаясь навредить или спугнуть, погладила сына по волосам. Убедившись, что парень не чурается ее касаний, женщина Высвободила вторую ладонь и начала медленно водить руками по его широким плечам. Казалось, она хочет сделать что-то, но не решается. — Я столько всего пропустила в твоей жизни, — с тихой горечью сказала она. Гоббс облизал пересохшие губы и удивленно покосился на руки матери, робко гладившие его плечи. Догадавшись о намерениях родительницы, парень бережно переместил ладони Крисании со своих плеч на шею и подался вперед, теснее прижимаясь к материнской груди. — Главное, что ты будешь на нашей с Мил свадьбе, а все остальное можно было и пропустить, — сказал он, пытаясь за напускной шутливостью скрыть подступившие к горлу слезы. Несколько долгих минут Гоббс стоял неподвижно, будто вбирая в себя тепло неумелых и робких, но искренних и нежных материнских объятий. — Я люблю тебя, сынок, — тихо всхлипнула светлая жрица. — Я тебя тоже. Очень, — улыбнулся Ник. Идиллию нарушил хриплый стон, от которого Крисания словно опомнилась. Мягко отстранившись, жрица сняла с шеи медальон и протянула его сыну. Взяв артефакт в руки, Гоббс снял с себя вторую часть и медленно соединил половинки. Медальон Паладайна вспыхнул ослепительным синим светом, а когда он погас, взору Гоббса предстал цельный серебряный артефакт на кожаном шнурке. «И не скажешь, что был разделен», — хмыкнул Ник, подошел к отцу и положил медальон на часто вздымающуюся грудь, из которой то и дело вырывались хрипы. Прошло несколько минут, но ничего не происходило. Маджере все также стонал и звал Крисанию. Жрица поднялась со стула и простерла руки к небу. — Боже, дай мне сил силы в него вдохнуть! — исступленно взмолилась она. — Все я могу ради моей любви! Душу забирай, только, прошу, живи! Гоббс словно завороженный наблюдал за тем, как медальон на груди отца вспыхнул золотистым сиянием и замерцал переливами всех цветов радуги. Искаженное страхом, болью и ненавистью лицо темного чародея тотчас разгладилось, и на нем проступило недоумение. — Морок снят, — выдохнул Ник и мрачно добавил: — Осталось только вывести шалафи из царства теней. Обернувшись к застывшей в исступлении матери, Гоббс почувствовал, как глаза от изумления округляются, а челюсть падает на пол. Волосы дочери Паладайна, несколько минут назад бывшие черными, как смоль, стали белее снега.Часть 11
17 ноября 2021 г. в 15:20
Бросив на отца последний исполненный сочувствия взгляд, Гоббс развернулся и едва ли не бегом ринулся прочь. Подгонял не страх, а странное, болезненное и совершенно нелогичное желание вернуться к родителю и попытаться помочь.
«Даже не думай! — одернул себя парень. — Второй раз Богиня явно не будет так милостива». Колыбельная, служившая путеводной нитью, резко смолкла. Гоббс растерянно огляделся по сторонам, не понимая, куда идти дальше и как найти выход из этого царства тьмы. Неприятный металлический холод в области груди заставил
парнишку вздрогнуть. Медальон погас, и на смену родному теплу и вере в спасение пришло давящее чувство бескрайнего, бесконечного одиночества, ненужности и полной беспомощности.
Амбициозный юный маг вдруг ощутил себя шестилетним испуганным мальчиком, который выпустил мамину руку в толпе. Пытаясь успокоиться и вернуть себе способность трезво мыслить, Гоббс энергично растер ладони и вдруг ощутил ровное, чуть заметное тепло у груди. Медальон нагрелся нехотя, словно делая одолжение.
— Помнишь, как два года назад я тебе сказала, что пью слишком много кофе?
Гоббс нахмурился, пытаясь понять, не послышался ли ему этот далекий глухой голос.
— Звездочка? — неуверенно спросил парень.
На фоне маминой колыбельной он слышал свою ведьму куда четче.
— А потом на свою голову добавила, что пора бы отвыкать, но не получается, — продолжила Милдред. — И что ты сделал? Это ж додуматься надо!
Почувствовав неподдельное возмущение невесты, Гоббс опустил голову, привычно пряча улыбку, и побрел на голос. Сама же помочь просила. Он и помог, здраво рассудив, что лучший способ разлюбить что-то — наесться этим до тошноты.
«Ну подсунул я тебе зелье, меняющее любой вкус на кофейный, — с усмешкой подумал Гоббс. — Что ж так орать-то было потом? Аж целовать тебя пришлось, чтоб не оглохнуть от воплей».
Маг машинально коснулся кончиками пальцев губ, вспоминая тот, самый первый, дурманящий поцелуй, и последовавшее за ним осознание, что он никогда больше не отпустит от себя эту рыжую бестию.
— А кто мне месяц назад испоганил любимое платье?! — продолжала Милли.
Гоббс фыркнул, не сбавляя шаг.
«Не испоганил, а вывел пятно от красного вина, которое сам же совершенно случайно пролил тебе на подол. Как смог, так и вывел. Подумаешь, сил не рассчитал и прожег малость! Зато платьице стало на две ладони короче и теперь не скрывает твои весьма соблазнительные ножки. — От последней мысли Гоббс на миг мечтательно прикрыл глаза, став похожим на сытого кота, вдоволь наевшегося сметаны. — А как иначе было уговорить тебя обрезать эту жуткую длину из серии «ниже некуда»? Только хитростью и легкой криворукостью».
— Ведь специально это сделал, шельмец! — словно слыша его мысли, обличительно сказала Милдред.
Ник хмыкнул.
«Если знала, чего ж повелась на уловку и обрезала подол, а не выкинула прожженную тряпицу к чертям?»
— Знаешь, я ведь выкинуть его тогда хотела, но я слишком люблю… — ведьмочка осеклась, а Ник сбился с шага. Темный маг терпеть не мог все эти сопливые оды о неземной любви до гроба и после него, а от стеснительной Милдред с ее косноязычием и робостью подобного красноречия и вовсе ждать не приходилось. Поэтому с самого начала в их отношениях не было места пылким признаниям. Их заменяли нежные касания, поцелуи от которых воспламенялась кровь, сводящие с ума взгляды и забота друг о друге.
— Платье люблю, — буркнула Милли.
Гоббс страдальчески закатил глаза и усмехнулся. Ну разумеется! Его ведьмочка в своем репертуаре.
— А тебя обожаю, — смущенно продолжила Милли.
Маг расплылся в довольной улыбке, наслаждаясь моментом. Это смущенное, неловкое признание грело душу. Гоббс ускорил шаг, подгоняемый желанием поскорее обнять свою робкую, милую ведьму. Тыльную сторону левой руки между большим и указательным пальцем опалило, словно огнем. Недоуменно взглянув на свою конечность, парень увидел на месте ожога прозрачную каплю.
«Только этого не хватало! Не вздумай плакать, звездочка!» — в отчаянии подумал Гоббс и со всей возможной скоростью рванулся вперед, провалившись в темноту.