Этот прекрасный мир

С грустной рожей я философствовала ещё около получаса, ведь потом Энджел всунул мне в руки взятую из-за пазухи бутылку. — Нам надо выпить. Мне не нравится твоё унылое еблишко. — Ну не смотри на него, не заставляю. — Пошлииии, давааааай, — он взял меня под руки и поволок по тротуару в сторону бара. — Пусти, я не хочу, — упиралась я. Прошло два часа — Михаиииииил! — орала я бухая в хлам, выползая из бара. — Рафииии! Гавриииииил! Мальчики! Я домой хочу! С Энджелом! — Стоййй, — бухтел демон, плетясь за мной. — Кудаа? — Ди суда, — я прижала его к себе за бок. — Парни! Ебашьте меня в рай! Тут перед нами появился Люцифер. Вздохнул. Затем, отпихнув от меня Энджела, взял за руку и магией телепортнул к себе в замок. Заставив меня протрезветь, брат тряхнул меня за плечи. — Алкашка малолетняя, — ругался он. — Шарлотта, и то себя адекватнее ведёт, чем ты, огрызок. — Чё ты злой такой? — обиделась я, отталкивая от себя владыку ада. — Чё не так? — Тебя кто бухать отпускал? И какого хрена ты ходишь и орёшь Их имена? — Да потому что я возмущена, оскорблена и я в печали! Энджел из-за меня своей жопой рисковал, а его за это никто и на порог рая не пустил. Люцифер ударил себя ладонью по лицу и тяжело выдохнул. — Ёб твою мать, за что мне это всё? — Да его убить могли, а они… — Они и не должны блять забирать его! — рявкнул Люци на меня. — Ч…то? Он отдышался. Убрал спавшие на глаза пряди и спокойно продолжил: — Грешники ни к чему на небесах. Вдобавок, он уже мёртв, второй раз умереть он не сможет. Даже во время самопожертвования. Если его разорвут на части и сожгут, он возродится в течении часа, а значит, смерти ради кого-либо не было. Не считается. — Но… но… — Так устроен ад. — Копья истребителей! Они ведь убивают грешников! — Тех, чьи имена есть в списках. Их отбирают в армию рая. Некоторых делают теми же истребителями. Демоны вроде Энджела там не нужны. Что с ними делать? Они лишь будут сеять смуту и высказывать своё недовольство устоявшимся порядком. Мой внутренний мир рухнул второй раз за этот день. Я ошарашенно и обиженно, с болью и тоской смотрела на брата. — Нет… — Да. — Почему ты раньше не сказал? Как же… как мне вернуться туда? Он подошёл и приобнял меня, гладя по плечам. — Ты запятнала себя. И Ему ты больше не нужна. Я молчал, потому что не хотел раньше времени рушить твой мирок, и саму тебя. Я думал, ты пострадаешь фигнёй, и уймёшься. Найдёшь себе дело, и забьёшь на небеса. Мне жаль тебя расстраивать, но… ты не вернёшься. Я сглотнула подступавший к горлу комок. Стало тяжело дышать. Все кругом знали. И все молчали. Отец, Люци, Рафи… все. Я никогда больше не увижу ни братьев, ни сестёр. — Я подозревал, что Он сам хотел сбросить тебя, — продолжал король. — Возможно, поэтому твоя жизнь на Земле была довольно… безрадостной, скажем так. — Уйди, — тихо сказала я. Громче не получалось из-за душивших слёз. — Ненавидь меня, если станет легче. Я понимаю. — Вы все мне врали! — сорвалась я. — Всю мою жизнь врали! Не смей говорить, что понимаешь меня! Родной отец меня сбросил, братья и сёстры предали, я навсегда застряла в этой залупе, ты хоть знаешь, что я чувств… Я осеклась. Остановил его спокойный и сдержанный взгляд. Конечно он знает. Он понимает. Он пережил это за двести лет до моего сотворения. А я всего лишь повторяю его судьбу. Судьбу брата, которого всего-навсего рискнула пожалеть. Всего задав вопрос: «Если раскаянием можно заслужить Прощение, то можно простить и Люцифера?». Он смотрел на меня и молчал. Ждал, когда я закончу мысль. Я сглотнула и опустила голову. — Это не честно, — всё, что смогла я сказать. — Это игра. И у Него свои правила, которые он меняет по ходу. — Рафи же был на моей стороне, почему он ещё на небе? — Он никогда не был на твоей стороне. Он лишь старался оберегать. Разве он хоть раз сказал, что ты права? Разве он открыто возражал Ему, когда ты говорила обо мне? — Нет, — прошептала я. — Очень удобно быть таким, как Раф. Ты никогда не попадёшь в Его немилость, ведь ты отговариваешь от всякой херни младшеньких. И при этом младшенькие тебя любят, ведь ты тоже любишь их, и так заботишься. Я бы не назвал его двуличным или предателем, нет. Он просто осторожный. — Он хороший… — Не спорю. Хороший. Просто из-за слабости его характера, Ты теперь плохая. А впрочем, вступись он за тебя открыто, с матами и ором, вы оба оказались бы здесь. — Я скучаю, — заревела я, утыкаясь в Люцифера. — Я к ним хочу… к Рафаилу, к Гавриилу, ко всем! Я к папе хочу! Я хочу хоть раз его увидеть! — А хочет ли видеть Он тебя? — спокойно спросил брат, жалея меня и обнимая. Я всхлипнула. Не хочет. Иначе бы давно меня забрал, он же, блять, Бог. — Мне жаль, что тебе больно, — вздыхал блондин, гладя меня по голове и обнимая крыльями. — И мне странно, что ты ничегошеньки не знала. От тебя бы это скрывали в двух случаях: ты либо слишком нужна, либо бесполезна. — Второй вариант, наверное, — всхлипнула я снова. — Гм. Раф бы тогда всё же сказал. — Люци, я — кузнец, кому я там сдалась? В раю кроме меня полно ангелов, которые делают мечи и копья. Он задумчиво посмотрел мне в лицо. Убрал мою чёлку за ухо и вытер слёзы. — Я ещё порассуждаю над этим. Теперь успокойся, пожалуйста. Мне тяжело смотреть на твою грустную мордашку. — Бери Энджела, и вместе не смотрите, — буркнула я. — Я не заставляю. — Иди сюда, воробушек, — он обнял меня и чмокнул в щёку. — Всё, не плачь, маленькая девочка. Всё будет хорошо. Я покраснела. Он так ещё не делал. Я даже растерялась. Люци вытер последнюю слезинку и сказал: — Разрешаю присвоить себе русский квартал и забухать с Наполеоном. Только не плачь. — Так бы сразу и сказал, — и я направилась к своему новому месту бухания, ведь дорога в рай закрыта, и из развлечений остаётся только алкоголь, и… и Энджел. Именно с ним я и буду запивать свою обиду, пока брат, чью судьбу я повторила, правит преисподней.