Любовь как цветок — ей нужно время, чтобы расцвести

Птица терпеливо давал Волкову пичкать себя лекарствами от простуды, но едва ли это могло дать желаемый результат. Но отдых и нахождение рядом Волче все-таки потихоньку делали своё дело. Правда этого по прежнему было слишком мало для того, чтобы Разумовский решил вернуться к реальности. Олег и правда волновался — конечно, у Серёжи пока не повторялись те страшные приступы кашля, но его состояние все равно волновало. — Серый, может нам купить что-нибудь из лекарств? — Я скоро сам как лекарство стану, — проворчал Птица. — Сережа, ты только восстанавливайся… Я вот мазь купил, кажется, тебе помогало, когда ты в детстве простыл, — Олег порылся в очередном пакетике из аптеки, доставая маленькую круглую жестяную баночку — классическая «Звёздочка». Птица страдальчески поморщился, смутно припоминая эту вещь. — Ладно, — не стал спорить он, хотя прекрасно знал, что это навряд ли поможет. — Снимай футболку, — попросил Волков, присаживаясь на кровать. Птица замешкался на мгновенье, представив себе вероятную реакцию Тряпки на подобную просьбу, но всё-таки стянул футболку. Волков открыв баночку, зачерпнул кончиками пальцев резко пахнущую мазь, осторожно коснувшись ключиц Серёжи, проводя рукой ниже к солнечному сплетению. Сперва кожу обдало холодом — довольно приятное ощущение, и даже то, что по мере того, как холод сперва перешёл в тепло, а затем и вовсе в жар, особо ситуацию не поменяло. Олег сосредоточенно растирал грудь Серёжи, стараясь не замечать, как от такого близкого контакта его любимого реагирует сердце ускоренным бегом. Птица дал Олегу больше доступа к коже, решив, что если уж он вынужден терпеть лечение, то хоть насладиться этим. Волков собрал всю выдержку, чтобы не перейти от заботы к откровенным ласкам, особенно, когда его пальцы случайно коснулись напрягшегося соска. С губ сорвался стон еще до того, как Птица осознал — слишком уж у Тряпки тело оказалось чувствительно. По телу прокатилась дрожь вперемешку с жаром, а согревающая мазь на чувствительной коже ощущалось весьма специфически. Олега этим звуком как током шибануло, из-за чего он решил, что пора перейти на спину и быстро закончив с грудью, скомандовал: — Повернись, — хрипловатый голос. Птица, почему-то чувствующий немного смущения, послушно перевернулся. И лишь позже понял свою ошибку. Волкову казалось, что так будет безопаснее, и он бережно ладонью провел между лопатками, оставляя медленно нагревающийся след мази. Пара движений — распределить ее по лопаткам и ниже… Птица успел укусить подушку, но даже так стон было слышно. Холод, сменившийся жаром там, заставил крупно задрожать. Это было слишком приятно, и Птица сомневался, что причина только лишь в теле Разумовского. Спина и зона крыльев, которые нестерпимо захотелось выпустить, всегда были слабым местом, если их кто-то умудрялся задеть и остаться при этом в живых, но чтобы настолько и в таком плане… Волков не сразу понял, в чем причина этого звука, сначала мелькнула мысль, что он что-то сделал не так и Серёже больно. — Серый, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Олег, машинально по привычке, погладив спину Разумовского. Птица натурально всхлипнул, ужасаясь этого звука. Стало стыдно от этого звука, но тело прогнулось, преследуя удовольствие. — Сережа…? — Волков растерянно замер, пытаясь понять причину такого поведения. — Пожалуйста… — сорвалось придушенное с губ, которые тут же прикусили до крови, лишь бы заткнуться. Олег не сразу понял, о чем его просит Сережа, но мелькнувшая догадка окатила жаром. Чтобы проверить, он вновь лёгкими массирующими движениями прошёлся по спине Серёжи, чутко следя за ним. Птица вздрогнул всем телом и хрипло простонал, выгибаюсь. Мелькнуло понимание, что его дразнят, но возможные кары он додумать не успел. Олег как раз в этот момент успевший зачерпнуть другой рукой ещё немного мази, уже обеими руками прошёлся вдоль позвоночника и в стороны, поглаживая покрытую веснушками кожу верхней части спины, обводя острые лопатки. Птица издал просящий стон, судорожно впиваясь пальцами в простыни. За то, что Волче полез, куда не просят, и продолжал и дальше дразниться, его почему-то и убивать не хотелось. Наоборот, хотелось резко перевернуться, подмять под себя, вцепиться поцелуем в губы… по-прежнему позволяя Волкову шарить по спине руками, порождая эти чудные ощущения. Почему-то резко вспомнились и моменты его заботы и тепла, что тот столь щедро дарил за то время, что Птица был у руля… Испуганный собственными мыслями и ощущениями, Птица буквально выталкивает ещё не пришедшего в себя окончательно Разумовского — тут уже всё и так очевидно, пусть дорешает свои проблемы и выздоравливает. А сам закопался внутрь его подсознания и затих, отстраняясь от реальности. Отчего-то в груди злыми колючками жгло разочарование. Разумовский, которого резко выдернули из сна, не понимал, что происходит, поэтому резко обернулся к Олегу, который почему-то нежно гладил его. Первая мысль — «У Птицы получилось?!», сменилась обречённым пониманием, когда он увидел маленькую красную баночку: «Это просто лечение и ничего больше…» Кашель, который казалось только и ждал возвращения в сознание Разумовского тут же скрутил его приступом, куда как более сильным, чем прежний. Сережа отвернулся, уткнувшись в подушку, буквально чувствуя, как в горле комком застрял очередной чёртов цветок, или целое их соцветие. Бежать в ванную было поздно, поэтому Сережа пытался сдержать этот царапающий горло комок, но начал задыхаться, из-за чего пришлось сесть, зажав рот руками, пока все тело сотрясалось от кашля, а между пальцев уже просачивались капли крови. Волков чувствует, как его охватывает паника, и удерживает его, пытаясь не дать Серёже в приступе случайно навредить себе, и успокаивающе гладит по спине, надеясь, что это хоть немного облегчит его боль и позволит лучше откашляться. Окровавленный сгусток чего-то, всё-таки выпавшего из рта Разумовского, но не определённый Волковым, как цветок, заставляет его забормотать: — Серый, скажи, что сделать, как тебе помочь. Я не знаю, что делать. Ты только сознание не теряй и не умирай, я так тебя люблю, я не могу тебя потерять. Давай вызовем скорую, пожалуйста? Я помню, что ты сказал, что не поможет, но мы же не можем бездействовать! Разумовский едва ли слышит слова Олега сквозь шум крови в ушах, от его присутствия и прикосновений лишь сильнее разгорается приступ, но сознание, словно играя с ним дурную шутку, выхватывает слово «люблю». Серёжа думает, что это глюки, что измученный организм накрывает слуховыми галлюцинациями, но он все равно из последних сил выпрямляется, сглатывая очередной комок цветов в горле, и смотрит на Олега с отчаянной надеждой. — Любишь…? — едва слышно, хрипло из-за расцарапанного горла, вырвалось у Разумовского. — Люблю, Серёж, очень сильно люблю. Пожалуйста, давай врача вызовем? Тебе хуже… Волков клял себя, что не настоял раньше, но Разумовский всегда такими грустными глазами смотрел в ответ и говорил, что ничем это не поможет, что он не находил в себе сил заставить его. Разумовский хотел ответить, что тоже любит, что не надо врача, но… На этот раз это был не кашель, его рвало цветами, от которых избавлялся организм. Лепестки, цветы, соцветия буквально выплескивались изо рта Серёжи, так что казалось, что его рвет алой сакурой, но на деле это были все те же белоснежные цветы яблони, просто смешанные с его кровью. Разумовский уже не мог ничего сделать, лишь вцепился в простыню, сквозь брызнувшие от боли слезы видя, как растет цветочная кучка. Все закончилось резко наступившей темнотой, видимо, организм, полностью избавившийся от причины болезни, дал себе время немного прийти в себя. Волков ошалелым взглядом оглядел кучу… лепестков, цветов, соцветий, понимая, что явно ничего не понимает. Он только сильнее сжал в объятиях ослабевшего, потерявшего сознание, но к счастью ровно задышавшего Серёжу, пытаясь осознать происходящее и определиться, как может помочь. Было ощущение, что он и мир сошли с ума.