Любовь как цветок — ей нужно время, чтобы расцвести

Волков, у которого уже кончалось терпение, тихо отошёл от двери, направившись в ванную — скрыть свое возбуждение у него бы не получилось, поэтому, нужно было избавиться от него привычным ручным методом. Пары движений и воспроизведенной в голове картины только что увиденного, было достаточно, чтобы Олег, с коротким рыком кончил. Он ещё пару минут стоял под прохладными струями, думая — что же теперь делать. В голове мелькнуло одно воспоминание, и на губах Олега появилась хитрая улыбка. Когда он вышел из ванной, оба рыжих чуда уже были на кухне. Недавние события напоминал только настороженный взгляд Птицы и смущённый вид Разумовского, да и засосы на шее последнего. Олег, как ни в чем не бывало, прошел мимо них, заглянул в кастрюлю, стоящую на медленном огне, отметив: — Минут через десять суп доварится и будем есть. Птица замер, прикипев взглядом к почти голому Волкову, единственным предметом на котором было полотенце. Какого чёрта вообще происходит? Почему он вообще оказался здесь в таком виде, если просто должен был готовить поесть? Во рту скопилась слюна, отнюдь не от запаха супа, но в горле засвербело, и Птица отвлёкся от созерцания, пытаясь не дать кашлю выйти наружу. Облегчение, что он получил не так давно, постепенно исчезало. Волков словно издевался. Сережа тоже с удивлением и очень большим интересом смотрел на Олега, пытаясь понять причину такого поведения, и только красноречивый взгляд Волкова на его шею, где все ещё ощущались метки Птицы, заставил Разумовского покраснеть, примерно поняв, что именно хочет добиться Олежа. Привычный еле слышный звук, издаваемый Птицей, заставил Серёжу погладить крылатого, крепко сжав его руку. Птица большим пальцем погладил руку Серёжи, словно говоря, что всё хорошо. На Волкова он из чувства самосохранения не стал смотреть больше, хотя откровенно говоря очень хотелось. Вот ведь… Разумовский попытался намекнуть Олегу: — Олежа, а тебе не холодно? — Нисколько, — не понял намёка Волков, отворачиваясь, чтобы проверить суп. — И почему мне кажется, что ты мне мстишь, Волче, — все же подняв обжигающий взгляд на Олега, произнес Птица, чувствуя, что только ласковые прикосновения Серёжи не дают ему вновь задыхаться от цветов. Олег почувствовал, как его окатило жаром, а по спине пробежали мурашки от этого взгляда. Захотелось увидеть, чтобы сделал Птица, если бы позволил себе отпустить контроль. Он мельком увидел укоряющий взгляд Разумовского, но не совсем понял причину его. — Может быть, немного? — игриво предположил Волков, но вместо ожидаемого ответного укола добился лишь поджатых губ и отведённого взгляда. А затем и вовсе Птица вытянул свою руку из хватки Разумовского и счёл за лучшее уйти, пока его не скрутило приступом кашля. — Мудак ты, Волче, — заметил напоследок он прежде, чем уйти. — Ну за что ты его? — спросил Сережа. — Вы так стонали, что мне очень захотелось к вам, — пожал плечами Олег. — К тому же, когда он тобой притворялся, он вообще едва халатом прикрылся. Причём самое интересное и то не полностью. Разумовский покраснел, сам не зная, то ли от того, что Олег их по крайней мере слышал их, то ли от упоминания инцидента. — Олежа, ты пойми, ему сейчас каждое вот такое, — Разумовский кивнул на полотенце на бёдрах Волкова, — как нож в лёгких. Это словно издевательство — видеть и не иметь возможность прикоснуться, или касания и понимание, что это не будет твоим, потому что это не любовь, а что-то другое — забота, жалость, — Сережа искривил губы, вспоминая, затем, мотнул головой. — Прости, Олеж, я пойду, попробую помочь ему… — Но я ведь не… — Олег замолчал, прикусив губу. Он дал Разумовскому уйти, чтобы оказать помощь Птице. Крылатый сидел на полу, привычно укрывшись крыльями, и глядя на уже второй цветок в руке, пытался перестать кашлять. Сережа грустно вздохнул и покачал головой, присаживаясь рядом и обнимая, насколько мог, пернатый кокон. — Он это… специально, да? — откашлявшись, уточнил Птица. — Издевается? — Нет, что ты, — Разумовский гладил перья, уговаривая Птицу раскрыться. — Он… Он сказал, что слышал нас и ему тоже хотелось… Птица вздрогнул. — Представляю, насколько он в шоке, — невесело хмыкнул он. — Теперь даже понятно, почему он отомстить захотел именно сейчас. Едва ли кому-то понравится, что его парень… столь тесно взаимодействует с кем-то другим. Даром, что мы связаны. Тем более. — Не надумывай глупостей, судя по тому, что он не зол и не расстроен, да и глядя, как он смотрел на нас обоих, он хотел именно присоединиться, а уж никак не мстить… Птица хотел было ответить что-нибудь определённо едкое, да только закашлялся, выплёвывая очередной цветок. Сережа пробрался поближе к нему, прямо в кокон, прижимаясь крепко и тихо успокаивающе шепча, что любит, что никому не даст его в обиду, и что Птице надо поменьше думать и побольше доверять. — Ты-то любишь, — уже смирился с их общим безумием на этой почве Птица. — Вот только… — он закашлялся, но в этот раз цветок не выбрался из его рта. — Только это не то. Мне легче, правда. Из-за тебя. Странным образом работает. Но ты — не панацея. Я был бы рад, если бы так было, но нет. — Не волнуйся, — Сережа поцеловал его в уголок губ, — ты уже ему дорог, нам нужно лишь немного времени, вот увидишь. — Я не верю в чудеса, Птенец, — фыркнул Птица, утыкаясь лбом в чужую шею. — Это ты у нас наивный, а не я. — Я буду верить за нас обоих, — поглаживая его по волосам, ответил Сережа. — Ты только не сдавайся. Птица только хмыкнул, затихая в чужих объятиях. Иногда он тоже хотел уметь так… верить и доверять.