Как быстро и просто меняются в мире вещи. Так странно, но так бывает, что буквально в одно мгновение все привычное меняется так кардинально, что это даже немного пугает. А еще веселит… Чонгука.
Прошло уже несколько дней с того момента, как к вечерним занятиям Гука с его репетитором, все еще прекрасным и восхитительным, если кто-то вдруг спрашивал мнения школьника, присоединилась Сонен. Снова. Изначально Гук этому факту совсем не обрадовался. Он всерьез думал о том, чтобы закончить с этим бредовым мероприятием, даже смирился с тем, что придется соврать или быть с девушкой грубым, а потом… потом оказалось, что ее присутствие имеет не только минусы, но и плюсы. Огромные.
За эти несколько совместных занятий, прерывающихся выходными, в том числе и теми, что были отведены на совместное времяпровождение Тэ и Гука за пределами квартиры Чонов, двенадцатиклассник даже перестал питать к Сонен былых негативных чувств. Поломку ручки он, конечно, все еще не забыл и не простил ей тем более, но, по крайней мере, больше не злился.
Нет, девушка не изменилась совсем и вела себя как обычно, по несколько раз за вечер переходя черту и в отношении общения с Тэхеном, что все еще становилось поводом для ссор между школьниками, и в отношении своих нескончаемых приемов флирта в сторону Гука. Только вот Чонгука это больше не напрягало, он почти что откровенно забавлялся такими моментами, краем глаза обязательно следя за Тэхеном, когда Сонен в очередной раз уложит подбородок на плечо своего одноклассника или даже обнимет его за шею.
С каждым днем реакция Тэхена на такие вещи становилась все более очевидной. Он напрягался, затем раздражался, потом начинал злиться и временами срывался даже. На Гуке, конечно же. С Сонен он оставался вежливо отстраненным — холодным. Чонгуку же прилетало за эти дни больше выговоров, чем за всю историю их занятий. Это было забавно.
Чон не жаловался и не огрызался, его ни капли не обижали придирки к его решениям скучных задач и выговоры за ошибки. Гук… немножечко мазохист, наверное, потому что в какой-то степени ему нравился заведенный Тэхен, в любой момент способный взорваться. Даже если это значило стать жертвой катастрофы, Гук был не против посмотреть на это, временами даже намеренно совершая те самые ошибки, за которые и получал словесные оплеухи и огненные взгляды своего репетитора.
Это весело — заставлять Тэ ревновать. Немного жестоко и чуть-чуть неправильно, но весело. Чонгук, если честно, целую ночь потратил на раздумья о том, как ему поступить: провести в отношениях с Сонен границы или и вовсе перестать приглашать ее на их занятия, таким образом оберегая чувства Тэхена, которые тот упорно сопротивлялся принять, и сдерживая свое обещание, или же продолжать делать вид, что ничего не происходит, раздражать его, вынуждая ревновать и злиться, подтолкнуть его этим к осознанию собственных чувств и реакций… но нарушить свое обещание.
Прокрутившись в постели целую ночь, Чон Чонгук заключил сделку с совестью и решил, что лучше гореть после смерти в аду за жульничество, чем и дальше страдать от неразделенной любви. Особенно, если он практически на сто процентов уверен, что не такая уж она и неразделенная, и у него все-таки есть шанс быть счастливым. Причем шанс этот совсем не малюсенький и не крохотный… по крайней мере, так казалось Чонгуку, учитывая множество факторов.
Тэхен ведь все в большем идет парню на встречу, так спокойно согласился на их совместные выходные, стал теплее ведь и заботливее, он теперь намного больше с Гуком говорит, и даже… он ведь даже признался в том, что Чонгук ему как-то снился… и что это было больше, чем всего лишь один раз. В его сне они ведь целовались… в его сне он Чонгука поцеловал. Боже… от одной только мысли об этом сердце Чона заходится так, будто в реберной клетке его поселилась колибри. И кровь тут же румянит щеки, а губы красит улыбка, называемая идиотской. В сон Ким Тэхена Чонгуку хочется очень. Хочется с любимым репетитором целоваться… много. Хочется, чтобы тот сам целовал… хочется, чтобы любить не сопротивлялся.
И еще хочется, чтобы как и во сне Тэхена, на Гуке не было школьной формы, и… кхм, это так смущает. То, что подсознание Кима позволило ему такому присниться. Еще больше смущает и заставляет сомневаться в реальности произошедшего то, что Тэхен об этом сказал. Прямо. Вслух. Честно…
Гук не просто так не мог спать целую ночь и кусал губы, все не устающие улыбаться сладко и счастливо. Во всем виноват Ким Тэхен и его честность. Во всем виноват его взгляд, когда Чон его встретил в форме… во всем виноват только он и то, что проболтался о своей фантазии. Всему виной он и его невозможность воспротивиться, когда Гук его поцеловал…
Абсолютно во всем, что происходит с Чонгуком, виноват Ким Тэхен.
Уже после ночных раздумий, Гук пришел к мысли о том, что возможно, он переборщил с радостью, и его выводы по поводу сна Тэхена могли быть уж слишком поспешными. А что если: «Ты был без нее» не значит, что Гук был обнажен, а просто… был в своих привычных спортивках или чем-то еще? И что если они совсем не нежились в страстных объятьях друг друга, а всего лишь чмокнулись у двери на прощание?
Это немного расстроило, но все равно ведь подобные даже сны значат много, ведь правда же? И Тэхен все еще не помешал поцелую, и он все еще честен и все еще очень мил. А еще… Тэ ведь и правда ревнует. Или все же Чонгуку лишь кажется, и причина хмурых взглядов и испорченного настроения Тэ кроется совершенно в другом чем-то?
К тому же… Чонгук же ничего не делает, верно? Значит, он все еще Тэхена ни к чему не принуждает и не пытается на него давить… верно же?
— Я могу просто попросить прощения за это на нашей пятидесятой годовщине, — заверил он свое отражение в зеркале, только выйдя из утреннего душа. — Уверен, он поймет…
Даже после этого мозгового штурма, Гук продолжал сомневаться, а потом… после школы они с Тэхеном, как и договаривались, встретились в городе, поели вместе, как и обычно, а потом, пока Тэ по привычке проверял домашние задания своего ученика, Чонгук любовно его рассматривал и, делая вид, что переписывается с кем-то, пополнил парочкой фотографий свою особую папку в галерее.
— Я думаю, тебе стоит отказаться от идеи заниматься с Сонен.
Из рук Чонгука чуть не вывалился телефон.
Парень словами Тэхена был так шокирован, что ничегошеньки не смог ему ответить, лишь пялился расширенными от удивления глазами на то, как Ким медленно поднимает на него глаза от исписанной заданиями тетради.
— В последнее время она плохо влияет на твою концентрацию, — продолжил спокойно старшекурсник. — Ты много отвлекаешься на ненужные вещи.
— А мне кажется, она плохо влияет на твою концентрацию… — опустив глаза, чтобы Тэхен не заметил их довольного блеска, проговорил Чон тихо, еле сдержав в себе желание улыбнуться или даже хмыкнуть.
— Что?
— Что? — как ни в чем не бывало, переспросил Гук, и взглянул на своего репетитора искренне удивленный его вопросом, будто он и правда совсем ничего только что не говорил. — Мне и правда нужно прогнать ее? — задумался парень и, протянув мелодично: «М-м-м», безразлично качнул головой, потянувшись за своим стаканом с содовой. — Мне не кажется, что она влияет на что-то. Не замечал, чтобы ее присутствие мне мешало или отвлекало.
Трубочка пропадает в чужом рту и Тэхен почти что приклеивает взгляд к губам, обнявшим черный пластик, но хмурость его настроения не дает сосредоточиться на таком простом, почему-то вдруг кажущимся привлекательным, жесте блестящих от влаги губ парня, сидящего через небольшой столик.
— Может, потому что ты слишком увлечен другими вещами, чтобы заметить это? — бурчит он слишком тихо для того, чтобы кто-то услышал, слишком громко для того, чтобы не услышал никто.
— Что? — разобрав всего пару слов, Гук придвигается ближе.
— Что? — пародируя недавнюю выходку младшего и делая вид, что ничего не говорил, переспрашивает Тэ.
Чонгук недоверчиво щурит глаза.
— Смотри, решение принимать только тебе, — закрывая чужую тетрадь, вздыхает Ким. — Я сужу только по результатам. С ее появлением количество твоих ошибок в заданиях увеличилось. Ты стал спотыкаться на элементарных вещах, даже там, где никогда не ошибался прежде. Я мог бы списать это на волнение перед приближающимися экзаменами или что-нибудь еще, но вот твоя работа, в которой нет ни одной ошибки, — проговаривает он, в доказательство поднимая в воздух тетрадь Гука, где тот старательно быстро делал свое домашнее задание на завтра всего десять минут назад. Заняло это у него, к слову, в разы меньше времени, чем обычно. — Если у тебя есть другое объяснение тому факту, что первую же домашку, которую ты писал вне общества этой девушки, ты сделал идеально, то можешь забыть все, что я сейчас говорил.
— Не хочу. Забывать, то есть, — поясняет Чонгук, стоит взгляду Тэ стать хотя бы чуть-чуть вопросительным. — Знаешь, репетитор Ким, — вздыхает школьник, забирая свою тетрадь и откладывая ее в сторону, чтобы потом снова откинуться на спинку стула светлой кафешки, где подают удивительно вкусную пиццу, хотя пицца далеко не главное блюдо здешнего меню, — в моей голове и сердечке тоже есть отдельное местечко для всего, что связанно с тобой. Думаю, будет честно, если такой интересный момент отправится туда. Не согласен? — он слабо улыбается, а Тэхен никак не реагирует. Впрочем, Гук рад уже от того лишь, что тот не закатил глаз и не придал своему лицу выражение отстраненное или недовольное даже. — Если тебе интересно, то у меня есть ответ. Хочешь расскажу?
— Будь любезен.
Время Кима откинуться на спинку своего стула и посмотреть на младшего выжидающе. Это заставляет Гука чуточку ощутимо улыбнуться и податься вперед, опираясь на стол, стоящий между парнями, локтями.
— На мою концентрацию и количество ошибок в ответах влияет не Сонен, а твои на нее реакции. Здесь ее нет, как ты верно заметил, ты не раздражен и купил мне покушать, сидишь напротив и абсолютно точно будешь рядом еще пару часов, так что моя жизнь прекрасна, мне не о чем переживать и не на что отвлекаться. Чем быстрее и правильнее я сделаю домашку, тем быстрее мы пойдем куда-нибудь и забудем тему учебы, я смогу узнать о тебе что-нибудь интересное и сложить это в особое место в моей голове, отведенное специально для тебя. Дело в мотивации, — поставив красивую точку в конце своей негромкой и откровенной речи, Гук позволяет себе, наконец, улыбнуться немного шире. — Звучит достаточно логично?
Тэхен молчит. Он всегда так много молчит и говорит так мало, но о стольких вещах думает, что у Чонгука голова идет кругом от желания проникнуть внутрь симпатичной макушки с мягкими темными кудрями и хотя бы часть из снующих в ней туда-сюда мыслей подслушать.
Тэхен молчит, но его молчание уже какое-то время назад перестало для Чонгука быть пугающим или ощущаться как что-то тяжелое или раздражающее. Он не то, чтобы привык, просто тон этого самого молчания стал совершенно другим… Гук не знает, что изменилось и как так сложилось, но просто… молчание Тэхена не давит на него больше и не заставляет так сильно нервничать (в плохом смысле, то есть нервничать не заставляет), оно стало легким каким-то и правильным, каким-то… мягким? Оно стало безумно комфортным.
Не исключено, что у Чонгука поехала крыша. Если так — ничего не поделаешь. Он в молчание Тэ почему-то сейчас влюбляется снова.
— Так ты специально… — заключает Ким, что-то с чем-то сложив в своей голове, но не озвучив. Ему и не нужно. Чонгук и сам понимает прекрасно, о чем идет речь, и даже принимает эту, лишь самую малость звучащую как упрек, констатацию факта как самое настоящее признание в важном.
Так и есть. Тэхен понимает, что только что прямо признался в ревности. Его это даже ничуть не пугает. Странно…
— Кажется мне, мы обменялись обещаниями, — прочистив горло, припоминает он. — Можно считать, ты свое нарушил?
— Я собирался попросить прощения на нашей пятидесятой годовщине, — смущенно опуская взгляд, пробормотал Гук.
— Что?
— Технически, я ничего не сделал! — принялся оправдываться школьник, в привычной для него манере во время нервозности тараторя. — Это не было принуждением или прямым давлением! Я ничегошеньки не нарушил!
Под долгим молчаливым взглядом Тэ, парень обижено дует щеки и вновь опускает глаза, чтобы тут же еще сильнее надуться и даже скривиться на одну только секунду. Это выглядит безумно смешно… и самую капельку мило. Тэхен почти что сдается.
— Раз уж мы говорим об этом, оно того стоило, — не желая больше чувствовать себя виноватым и тем более пристыженным, снова заговорил Чонгук. — Ты же что-то почувствовал?
Тэхен снова молчит. Просто молчит и смотрит. Гук совсем немного улыбается, украшая свой голос щепоткой нахальства:
— Мне тебе подсказать?
— Не ерничай, — цокает языком Тэхен, и переводит тему, протягивая руку за лежащим на краю их стола меню: — Может, купить тебе пирожное? Ты слишком много говоришь…
Чонгук смотрит на то, как его репетитор листает меню в поисках десерта, и влюбленно улыбается, чувствуя, что не так уж и долго осталось идти до счастья. Если подумать, то можно сказать, что он уже счастлив. Да, так и есть. Ведь Тэхен здесь, рядом с ним… и совсем не как просто его репетитор.
— Мне прогнать Сонен? — неожиданно для них обоих интересуется Чон достаточно тихо, чтобы выдать, что слова эти не были запланированы. Когда Тэхен смотрит ему прямо в глаза, Чонгук может поклясться, что начинает задыхаться. — Я предпочел бы заниматься с тобой наедине, но ты знаешь — я пытаюсь поступать по-взрослому и быть ответственным, поэтому вроде как следую принятому тогда совершенно глупому решению наладить таким образом наши с ней отношения. Я каюсь за содеянное и прошу у тебя прощения. Пусть это не было прямым воздействием на тебя, бездействие в таком случае тоже считается преступлением, верно же? Я больше так не буду. И… если ты скажешь мне не приглашать Сонен на наши занятия, я не буду.
В этот раз молчание между ними длится намного меньше. А может, Чонгуку так только кажется, раз уж он упивается красотой темно-карих, пока те смотрят на него неотрывно и не пытаются скрыть своих трудных, запутанных мыслей и… чувств.
Сердце Гука умоляло Тэхена сказать, что Сонен нет места на их уроках. Оно очень хотело еще раз, всего раз для себя отметить, что Ким ревнует, что он вовсе не хочет, чтобы школьница снова Чонгука касалась, флиртовала с ним, чтобы она вообще находилась с ним рядом… но Тэхен ничего подобного не сказал, он лишь проговорил спокойно:
— Если она не мешает твоей успеваемости, незачем ее выгонять.
— Я проведу границы и тебе больше не придется меня ревновать, — улыбнулся Гук, не расстроившись, что его не попросили перестать приводить на их занятия кого-то еще. Он ведь знает — Тэхен просто не может принять, что не хочет кого-то на них видеть, он не может пока что признать этого вслух. Все в порядке, ведь даже если Тэхен не говорит, Чонгук знает. — Шоколадное.
— Что? — Ким, не понимая столь странной и резкой смены темы их разговора, растерянно моргает.
— Хочу шоколадное пирожное. Ты ведь недавно сам предложил десерт!
***
Как и обещал Чонгук, он честно провел границы между ним и Сонен. На занятиях с репетитором Ким девушка больше не появлялась, но это было исключительно ее решением. Чонгуку, правда, кажется, что Тэхен в это не до конца поверил.
— Да говорю тебе, я правда только расставил точки над «и» в наших отношениях, я даже несколько раз подчеркнул, что это никак не влияет на нашу дружбу или занятия с тобой.
Тэхен, пусть и молчит продолжительное время, своим внешним видом выказывает абсолютное недоверие.
— Наверняка ты был черствым и излишне прямолинейным.
— Ой, кто бы говорил, — скривился Чонгук и несдержанно прыснул, закатив демонстративно глаза. — Наверное, ты, когда отшивал меня, черствым не был, — бросает он саркастично и в ответ на странный взгляд старшего выгибает брови, — Что, я не прав?
Тэхен собирается что-то сказать, честно собирается, хочет, пытается… но правда в том, что Чонгук абсолютно прав, поэтому репетитор Ким лишь распахивает губы, те самые, что своим видом так сильно манят Чонгука, вынуждая слизистую рта пересыхать мгновенно, несмотря на обильное выделение вязкой слюны, которой школьник каждый раз лишь чудом не поперхивается. Тэ ничего не говорит, только тяжело вздыхает. Чонгук с усилием заставляет себя не залипать на совершенные губы и вообще заставить себя думать о чем-нибудь другом, а не о поцелуях с Тэхеном.
— Видишь, тебе даже сказать нечего, — спасаясь бегством от приятных, вмиг готовых его поглотить мыслей, бросает парень и отворачивается к учебнику, и только слышит, как Тэхен вновь набирает в легкие воздух, обрывает его, даже не дав заговорить: — Все, ничего не хочу слышать. Я учусь, не мешай мне. Мой репетитор не любит, когда у меня нарушается концентрация.
— Какой заботливый мальчик, заботится о своем репетиторе. Золото, а не ребенок просто, — вздыхает Ким, опуская взгляд в свою книгу и раскачивая несильно головой.
— Поменьше сарказма в голосе, репетитор Ким, — щурится Гук, повернувшись к парню в полоборота на своем крутящемся кресле. — Я и правда настоящее сокровище, ты просто пока не понял, насколько богат, раз у тебя есть я.
Чонгук смешной. И очень милый, когда глаза его вот так вот задорно блестят уверенностью.
— Как скажете, молодой господин. Возвращайтесь к своей учебе, — Тэхен тактично улыбается, и улыбка эта на его губах задерживается почему-то намного дольше, чем он планировал.
***
На одном из «не свиданий», когда на улице уже прилично стемнело и похолодало, ветер, несущийся с реки Ханган казался особенно сильным, так что Тэхен больше обычного бурчал о том, что Чонгуку стоит одеться. Младший имел глупую привычку таскать свою куртку в руках, заявляя, что ему совершенно не холодно, а стоило Тэ высказаться о том, что тому следует одеться, всегда цокал языком недовольно и постоянно глаза закатывал. Этот раз не стал исключением.
Чонгуку в конце концов пришлось одеться, хотя лицо его не было в этот момент жизнерадостным, но застегиваться он отказывался категорически. Тэхену в итоге пришлось оставить парня в покое, но не заметить того, как упрямый мальчишка совсем скоро начал дрожать, а ладони его стали красными от холода, Ким не смог.
— Хочешь чего-нибудь? — кивнув в сторону палаток с уличной едой, как и обычно расположенных вдоль реки Хан специально для таких любителей побродить по набережной прохладным зимним вечером, как Тэхен и Чонгук, поинтересовался Ким.
— Н-нет, спасибо. Мы не так давно поели, я еще не успел проголодаться.
— Да? Ну, ладно, — пожал плечами старший и снова взглянул на палатку с красной крышей. Они теперь были к ней намного ближе. — А я, пожалуй, чего-нибудь возьму. Здесь холодно.
Ким Тэхен направился прямо к палатке, где собралась небольшая очередь из желающих отведать вкусной уличной еды, а Чонгуку ничего не оставалось, кроме как, шмыгнув носом, поспешить за своим репетитором. Пока они с Тэ ждали своей очереди, Гук уже пожалел, что отказался от предложения, еда выглядела привлекательно и, то и дело приковывала его взгляд. Он, правда, старался этого не показывать. Не получилось.
— И два самых больших стаканчика горячего чая.
Чонгук смотрит огромными глазами, когда Тэ протягивает ему рыбные пирожки и порцию супер-горячих токпокки, когда они находят свободную лавочку.
— Я же сказал, что не хочу.
— Если не будешь, можешь выбросить. Я не ем острое.
— Тогда зачем купил острые токпокки? — непонимающе спросил Чон.
— Потому что тебе нравится острое, — просто ответил Тэ, своим прямым ответом остановив глупую маленькую птичку, живущую за грудиной Гука. Она, кажется, умерла? Почему сердце больше не бьется? — Кушай, их нужно есть горячими.
Это были самые вкусные токпокки в жизни Гука. Не потому что они были приготовлены по какому-нибудь особенному рецепту, и не потому что соус был каким-то необыкновенным, дело даже не в красоте вечерней набережной, а в том, что их для Чонгука купил Тэхен… и в том, что вот он, сидит рядом и увлеченно слушает, на первый взгляд, глупые и совсем не интересные рассказы своего ученика о том, что произошло сегодня в школе. Это мило, но Тэхен за все эти их «не свидания» уже выучил имена всех друзей Чонгука и временами перебивал его, уточняя, правильно ли понимает, о ком сейчас идет речь. И еще очень мило, что он рассказы Чона совсем не считает глупыми, и что не издевается из-за того, что Чонгук очень быстро прочел лишь недавно подаренную ему книгу. А ведь говорил, что читать — скука смертная, и что книга — ужасный подарок. Сейчас же он с горящими глазами и гордостью в голосе пересказывает репетитору сюжеты, цитирует понравившиеся строки и спорит с авторами, соглашается с ними, говорит о любви к героям или о им недоверии.
Тэхен больше молчал, чем говорил, но всегда очень внимательно слушал, и этого было достаточно, чтобы маленькой глупой колибри было безмерно тепло где-то там под ребрами Чона.
Гук всегда немного теряется, когда говорит увлеченно, и поэтому очень странным вдруг кажется, когда он посреди слова замолкает и замирает, задерживая дыхание. А все потому что пальцы в попытке найти на скамье салфетку, вместо нее задевают другие пальцы…
Секунда, другая… Сердце Гука не бьется, а глаза расширяются и наполняются самым настоящим беспокойством, припорошенным страхом.
— Извини, я…
Он хотел сказать, что не нарочно, он хотел, чтобы Тэхен не думал, что Чонгук снова пытается на него давить. Он хотел сказать, что совсем не хотел испортить такой замечательный вечер… только вот сказать не получается ничего, потому что совсем не выходит отдернуть своих, приятной судорогой охваченных, пальцев. Они почему-то осторожно перехватываются чужими, длинными очень, тонкими… они почему-то бережно укрываются чужим теплом.
Свободная рука слабеет и роняет на асфальт недоеденный пирожок, а нижняя губа начинает предательски дрожать. Глаза смотрят неотрывно на безумно красивый профиль, пытаются поймать чужой взгляд… но Тэхен увлечен видом на реку Хан и своим недопитым чаем, а еще ощутимее сжимает в своей ладони замерзшие пальцы Чонгука.
Гук все понимает. Даже этого жеста для Тэхена наверное много. Если честно, для Гука его тоже почти чересчур. Он едва справляется, еле-еле заставляет себя дышать. И только спустя целую вечность, опустив взгляд куда-то в пол, позволяет себе улыбнуться, пока милая маленькая птичка резвится, купаясь в тепле и сладости. Щеки Чона наверное розовеют, он не верит, не верит, что чувствует прикосновение чужой ладони, но взгляд, который он дарит темноте водной глади реки Ханган, совершенно счастливый и самый в мире мечтательный.
Это просто прекрасно — сидеть вот так на набережной, купаться в теплом свете фонарей, пить горячий чай, держать любимого человека за руку и смотреть на воду… просто смотреть… просто дышать холодным воздухом. Просто быть… с ним.
— Мне просто любопытно, — спустя целую вечность, Чонгук, повернувшись лицом к Тэхену и заставив репетитора смотреть на него в ответ, решается нарушить их интимное молчание своим дрожащим от восторга голосом. — Если бы я поцеловал тебя сейчас, ты бы отстранился или ответил бы мне?
— Кхм…
— Ты бы ответил, да? — интересуется Гук и, не дожидаясь ответа, улыбается, отворачиваясь от Тэхена, чтобы не смущать еще больше никого из них. — Все в порядке, мне достаточно знать, — выдыхает он в пространство, чтобы этот вздох подхватил порыв сильного ветра и унес далеко-далеко. — Можешь не отвечать.
— Пойдем, тебе пора домой, — прочистив горло через несколько шагов секундной стрелки часов, проговорил Тэхен, еще даже не предприняв попытку подняться, но Чонгук уже перехватил руку репетитора и устремил на парня умоляющий взгляд своих огромных щенячьих глаз.
— Давай посидим еще немного? Не хочу… — выпалил он и, немного смутившись, замолчал, чтобы промолвить тише: — отпускать…
Именно сейчас в грудной клетке Тэхена ожила колибри. Она была немного неловкой в трепете своих крылышек, будто только-только училась летать, но такой же шустрой и шумной как та, что билась о прутья грудной клетки Гука. Сердце Кима забилось так часто и… глухо, будто смысл его сокращений заключался совсем не в перекачке крови, а в чем-то совсем другом. А может, они и вовсе потеряли смысл.
Это не важно, просто пальцы покалывают там, где их касаются те, что чуть-чуть холоднее и все еще красные. И не важно, ведь взгляд почему-то приклеивается к лицу, которое кажется невероятно красивым, и об этом хочется сиюминутно начать шептать, говорить, кричать… написать на сотнях страниц дневника, которого у Тэхена никогда не было, поделиться со всем миром и оставить только себе это тайное откровение. Нет, не важно, потому что разум больше не властен ни над желанием прикоснуться к прикусанной нижней губе своими, ни над смущением, ни над смелеющей с каждой секундой колибри. И не важно, потому что в момент, когда Тэхен ничего не говорит, а лишь улыбается чуть-чуть неловко, — они оба знают — он сдается почти что совсем.
