Репетитор Ким

Ночь заканчивается слишком стремительно, наступает утро. Оба знали — оно неизбежно, но его наступление не смогло никого из парней порадовать. Впрочем, Чонгук, вероятно, чуть меньше был способен думать про утро, да и о чем-либо еще. Так несправедливо, что и проснуться ему суждено первым, сонно шевелясь в чужих нежных объятиях. До того, как окончательно проснуться, чувствуя дикую жажду и пульсацию, бьющую импульсами крайне болезненными по внутренней поверхности черепа, Чонгук, не желая просыпаться, постарался прижаться ближе к источнику тепла и чарующего аромата, врезаясь носом в мягкость чужой кожи. Это его ничуть не смутило, как не смутило и то, что источник тепла вдохнул глубже, крепче обнимая Гука, и, мягко погладив его темный затылок, прижал осторожно голову парня к своей груди, провоцируя сонную улыбку на губах еще не пришедшего в себя школьника. Тэхен немного шевелится, зарывает нос в темные волосы Чона, не раскрывая глаз и не выбравшись прочь из дремы, поправляет одеяло, накрывая их обоих получше, и размеренно дышит, не собираясь пока что покидать объятья постели. Внимание Гука почему-то концентрируется на размеренном стуке сердца, доносящемся до него отголосками, тихим эхо, но почему-то кажущегося важным. Проходит целая вечность, прежде чем Чонгук понимает, что сердце это совсем не его, что бьется оно в грудной клетке, к которой он прижимался вот так половину ночи… его собственная колибри лихорадочно машет крылышками, а потом замирает резко, когда школьник задерживает дыхание и пытается что-то понять. Почему его нос спрятан в ямке между тэхеновыми ключицами…? Почему вместо подушки под головой лежит рука Тэ, почему сплетены и запутаны между собой их ноги, почему Тэхен обнимает крепко, своим дыханием щекоча макушку…? Почему Чонгук здесь? Как Тэхен оказался рядом? Как…? Только сейчас Чонгук понимает, что обнимает Тэхена еще крепче, чем тот обнимает его. И только сейчас он просыпается окончательно, спеша отстраниться от парня и ненавидя себя за то, что опять напился так сильно, не сдержался и позвонил, что не смог себя контролировать… Гук дернулся слишком резко на свободный край кровати, и это стало поводом для того, чтобы Ким проснулся. Он какое-то время не может привыкнуть к яркому свету, смешно щурится, потирая лицо, а Чонгук, резко сев на кровати, не дышит и не умиляется, он… слишком напуган, смущен слишком сильно, до жути быстро краснея. Да, он много думал об их ситуации, много раз уже решал для себя перестать осторожничать сильно, ведь Тэхен, он же тоже… тоже ведь? Значит все в порядке. Гук не должен переживать сделать что-то не так, напугать, расстроить… но он переживает, боится очень, что может испортить все, изменить решение Кима своей опрометчивостью, навсегда потерять свое счастье, стоя лишь в шаге от него. Чон Чонгук все еще должен быть осторожным, он все еще должен терпеливым быть. Он ведь обещал… обещал, а теперь, возможно, целую ночь мешал Тэ спать. — Прости, я… — часто моргая, Чонгук старается отдалиться от Тэ еще сильнее, будто это способно все исправить. Во рту так сухо, так неприятно вязко после вчерашней пьянки, голова обещает треснуть по швам в любое мгновение… Гук старается справиться с головной болью и не скривиться. Есть вещи и посерьезнее, вещи намного важнее дурацкой головной боли. — Я не… — «…не пытался к тебе приставать»? — это хочешь сказать? А как объяснить то, как ты к нему прижимался?! Это оправдание прозвучит глупо, да? Тем более, что вряд ли оно правда. Еще сильнее разнервничавшись, Гук прочистил горло, принимая самое верное сейчас решение — бежать. — Кхм, хочу воды. Чтобы понять, что происходит, Тэхену требуется время. Минута или две, в конце которых он тихо прыскает, садясь на кровати. Чон Чонгук ничего не помнит. Надо же… Это кажется глупым, а еще немного клише, поэтому, вероятно, Тэхен тихо смеется, почти истерически. А потом, глядя в сторону кухни, где скрылся Чонгук очень стремительно, тяжело вздыхает. Кажется, только что ему подарили самый последний шанс все изменить, «исправить». Может, это знак свыше? Тэхен может просто сделать вид, что ничего не было. Может, так поступить и стоит, раз так сложилось? Босые ноги касаются пола и направляют брюнета в кухню, где, он уверен, один очень милый Чонгук сходит с ума от нервозности и неловкости, а еще, наверняка, мучается от головной боли. Гук и правда сходит с ума, поглощая залпом уже третий стакан воды, слышит, как Тэхен входит тихо, старается его не замечать. Неожиданно внутри него просыпается желание выпить еще четыре стакана, а потом провалиться под землю. Как ему испариться из этой квартиры, господи? Тэхен чувствует — его избегают. А еще он знает, что должен что-то сказать. — Кхм, хорошо спал? — осторожно начинает он. Чонгук вздрагивает, несмотря на то, что знал о присутствии Кима. И зачем тот за ним пошел? — Да, я… не особо помню, как звонил тебе… — проговаривает он, опустив взгляд на пустой стакан в своей ладони. Парень пытается отдышаться после столь стремительного поглощения жидкости, которое не сильно то и помогло его самочувствию, а еще старается не делать это слишком громко. Такой странный, такой безумно неловкий… это пробуждает в грудной клетке хозяина кухни странные чувства, о которых Чонгук не знает, концентрируясь лишь на своей проблеме. Во рту все еще адски сухо, сколько он выпил вчера? — Прости, что снова доставил неудобства… Тэхен ведь спросил совсем не об этом… Это заставляет Кима вздохнуть и на шаг приблизиться к сонному подростку. — Чонгук? — Я не хотел, чтобы… чтобы тебе было неловко, но мы снова проснулись вот так… — он снова тараторит. Запинается, но тараторит, глядя огромными глазами на своего репетитора и умоляя взглядом ему поверить, — я совсем не соображал, этого не было в планах! — Чонгук… — Честно, я не собирался давить на тебя, я же обещал! Это вышло случайно, правда, я не… — Подожди, просто послушай меня… — стараясь перебить младшего, просит Ким, но его никто благополучно не слышит. Сердце Чонгука бьется так часто, а слова все не прекращают литься из потрескавшихся от обезвоживания губ. — Пожалуйста, не злись, ладно? Ненавижу себя за то, что так напился. Я больше… — речь Чона обрывается, а ведь он был готов пообещать Тэхену все, что угодно, лишь бы тот на него не злился, лишь бы не отдалился из-за этого происшествия. Это могло бы сработать, только Тэхену сейчас не нужны обещания, ему нужно, чтобы Гук перестал нервничать и успокоился, перестал тараторить. И ничего не получается придумать лучше, кроме как, устало выдохнув, поймать в воздухе яро жестикулирующую руку школьника и резко дернуть за нее, вынуждая Гука подойти всего на полшага… Тэхен не может придумать ничего лучше, чем впиться в губы незамолкающего парня поцелуем. Ему ведь не нужны обещания… он совсем не злился и не собирался от Чонгука отдаляться. Даже если хотел бы — не вышло бы. Даже если бы думал, что только так правильно — поступил бы иначе. Потому что больше это все не работает. И Тэхен задыхается просто из-за своего невыносимого порой ученика все чаще и чаще в последнее время. Ему не нужны оправдания и обещания, не нужны просьбы прощения, только чтобы Чонгук замолчал и не разнервничался еще больше. Потому что еще немного и у Тэ не останется сил на то, чтобы быть собранным за них обоих. А пока его маленькая колибри ликует, вновь смакуя нектар пухлых розовых губ, еще помнящих привкус соджу, несмотря на то, что полночи делились им с губами Тэхена, Ким, наверное, окончательно понимает, что у него нет ни шанса на спасение от того, что творится внутри него по воле самого необычного и непростого его ученика. Это работает. Чонгук замолкает… кажется, он вообще перестает функционировать: замирает, задерживает дыхание, не способен даже моргнуть. Глаза его широко распахиваются от удивления, а сердце давится волнением и останавливается, конечности сводит от проходящего сквозь тела электричества, они начинают дрожать… Чонгук теряется и уже не помнит: кто он и что здесь делает, он не помнит, о чем только что болтал и о чем беспокоился. Весь мир сжался до одной только малюсенькой точки и задержал дыхание. До тех самых пор, пока Тэхен не отстранился, тут же ловя растерянный взгляд его заплывших мечтательно-туманной дымкой глаз. — Все в порядке, — Тэхен смотрит в глаза младшего неотрывно, будто гипнотизируя, и шепчет, касаясь ладонями боковых поверхностей его шеи. Парень гладит кожу Чонгука мягко, осторожно, греет ее своими мягкими прикосновениями, останавливает пульсацию сонных артерий под кожей, взявшейся тонким слоем мурашек. — Мне не неловко из-за того, как мы проснулись. Школьник думает, что если бы Тэхен знал, как сильно колотится его сердце, при этом не пытаясь разгонять кровь по организму, что в медицинской практике не является даже немного благоприятным признаком, он не стоял бы так близко, он бы вот так на него не смотрел. Только Чонгук не знает, что сердце Тэхена колотится ничуть не меньше. Хотя, даже если бы знал, вряд ли это изменило бы многое. Потому что Чонгук не совсем способен сейчас понимать хоть что-нибудь из того, что с ним происходит. Очень трудно поверить, что губы его дрожат вовсе не просто так, и что их только что касались другие губы… и что взгляд Тэ значит настолько же много, насколько Чонгуку кажется, значит. И что его руки школьника правда касаются все-таки… что Чон ничего совершенно не выдумал. — Мне неловко, что ты не помнишь, как я… — Ким замолкает. Губы вдруг пересохли, приходится их смочить и набраться смелости продолжить чуть тише: — наш поцелуй. Глаза хочется опустить, потому что неловко, но Тэхен справляется и не отводит взгляда, не убирает рук. Он все так же стоит напротив и смотрит прямо в душу, он все так же волнуется и волнует безумно Гука, все так же борется с внутренними демонами, хотя уже принял решение, и проигрывает снова и снова растерянности в чужих глазах. — М-мы целовались? Непонятно, чего в голосе Чона больше: недоверия или отчаяния, восхищения или печали… он совсем не помнит ничего похожего, поэтому и смотрит на Тэхена вот так ошарашенно, все еще не научившись дышать в столь близком его присутствии. Чонгук очень надеется, что Тэхен над ним просто невесело шутит, шутит очень жестоко, но все-таки… Гук надеется, что он просто услышал что-то неправильно, так отчаянно этого хочет, что каждым бликом своей темной радужки только об этом и молит, чувствуя, как предательски отдается дрожи нижняя губа. Ким неловко кивает. — Примерно половину ночи, я думаю… — Что?! — не сдержавшись, Чонгук вскрикивает и теряет равновесие, отшатываясь назад. Тэхен больше его не касается, он больше не так непередаваемо близко, но это… Это не самая важная проблема, которая сейчас Чонгука волнует. Что значит «они целовались»? Когда? Почему? Как…? Чонгук ничегошеньки не помнит… Как это могло произойти?! — Как? Я…? Я полез к тебе, да? — Нет… это я начал все. Но я спросил твоего разрешения, — спешит добавить Ким, будто это его оправдывает, а Чонгук до непередаваемого расстроенно и обиженно выдыхает, опуская голову. Как он мог что-то такое забыть? Это несправедливо… Внутри хороводы водят глупые бабочки, а колибри щебечет на ушко о том, что Чонгук должен быть сейчас самым счастливым на свете. Даже если для него сейчас не существует того поцелуя, существует ведь тот, недавний, все еще играющий теплом тэхеновых губ на его губах. Чонгук мог быть безумно счастлив, потому что его только что целовали, потому что Тэхен стоял совсем рядом, смотрел в глаза проникновенно очень… из-за слов, которые он говорил. Кому-то покажется глупым или неправдоподобным даже, что внимание Чона зацепилось совсем за другое, и им завладело расстройство и даже немного разочарования. По-другому не получилось, и мысли парня совсем стремительно унеслись от только что произошедшего в другую сторону, начиная предпринимать попытки вернуться в памяти в эту ночь, вспомнить что-нибудь. Как Тэхен поцеловал его… сам. Впервые… — Ненавижу себя за то, что так напился, — снова хнычет Чонгук, округляя спину и упираясь бедрами в столешницу позади, прячет лицо в ладонях, старательно напрягая каждую свою извилину в попытке вспомнить хоть что-нибудь. Ему хватит хотя бы капельки, маленькой-маленькой крошки… пожалуйста, ему бы вспомнить, какими на вкус были этой ночью тэхеновы поцелуи. Но в памяти ничего не осталось, а попытки в ней отыскать хоть что-то приводят к новым приступам боли, по силе равным, наверное, урагану в как минимум двенадцать баллов, что способен разрушить города в мгновение ока, но не кажется Чону причиной достаточно веской, чтобы перестать пытаться… вспомнить. Тэхен снова чувствует себя отвратительным человеком. Знал ведь, что так и будет. Знал, но все равно не смог сдержаться. — Прости… — Нет! — Чонгук кажется очень резким в своем неожиданном возгласе. — Не проси за это прощения, ни за что не хочу слышать ничего подобного! — резко выпрямившись, почти закричал Чон, удивив их обоих своей эмоциональностью и столь резким перепадом настроения. Только что чуть не заплакал, а теперь мечет искры из глаз, произнося слова слишком решительно. — Если ты извинишься, значит, это было чем-то… — сглотнул, — неправильным. Но это не так, понятно? — Откуда тебе знать, ты даже не помнишь, — умиленно улыбнулся Тэ. — Я знаю! — протестует старшеклассник. — И я вспомню! Чего бы мне это ни стоило, я все вспомню, ясно? А если у меня не получится, тебе придется взять ответственность и напомнить мне! Нечестно, что только ты помнишь что-то такое важное… — добавляет он, вновь повесив немного нос, смущается. Прячет глаза и лижет от волнения губы. Здесь всегда было так душно? Или это тоже последствия его вчерашнего пьянства? Тэхен слишком подозрительно молчит, так что Чонгук рискует поднять на парня взгляд, а когда ловит им чужую улыбку, хмурится. — Ты почему улыбаешься? — не понимает младший. — Тебе смешно? Если так, то это очень жестоко. Неужели Тэхен снова считает его смешным? — Нет, мне не смешно, — брюнет качает головой как-то слишком расслабленно и смотрит очень… тепло. Особенно тепло становится сердцу Чонгука, когда губы Тэ расползаются чуточку шире. — Я думаю о том, что ты милый. Было, в голове точно было что-то, что Чонгук собирался на это ответить, но закончилась эта попытка лишь набранным в легкие воздухом и распахнутыми губами, которые, спустя мгновение растерянности приходится закрыть, потом собраться с мыслями снова, а потом опять посмотреть на репетитора Ким и растеряться, так ничего и не сказав. Это так странно… это утро безумно странное, Чонгук будто бы все еще спит, ведь Тэхен вот так долго не дарит ему своих внимательных взглядов, он себе ведь не позволяет улыбаться вот так умиленно, он смущается намного быстрее, чем заставляет Чонгука краснеть. Но щеки Чона пунцово-красные, он задыхается и нервничает очень от самых обычных слов. Ему не в первый раз говорят, что он милый… не в первый раз ему об этом говорит Тэхен. Но в первый раз его это так сильно волнует и в первый раз его это ни капли не злит. Гук все теряется и теряется в произошедшем, и не знает, что должен сделать или сказать. Стоит ли ему промолчать просто и подождать чего-то еще? Стоит ли подойти и Тэхена коснуться…? Он ведь не оттолкнет? Или… если Чонгук подождет еще чуточку, может…? Может Ким сократит до него расстояние снова? Гук надеется на второе, но в глазах своего репетитора видит, что тот не подойдет. Чонгук сам виноват, потому что… он ведь из рук Тэхена сам выбрался, он от него отступил. И не важно, как сильно сейчас Чон об этом жалеет, он прекрасно знает — Тэхен чувствует себя неудобно, наверное, и вряд ли попытается приблизиться после того, как его почти оттолкнули. Он же весь такой осторожный… он, наверное, не хочет Чонгука заставлять еще больше нервничать. Гук не злится и не расстраивается, ведь, если честно, он восхищен. Потому что Тэхен сегодня признался ему в том, о чем мог промолчать. Потому что он не отступил, а сделал еще шаг навстречу. Потому что Тэхен все так и не отвел от него своего нежного взгляда. Теперь Чонгук точно знает, что этот взгляд значит. Теперь он рискнет быть чуть более смелым. — Кхм, раз уж… если ты поцеловал меня сам и считаешь меня милым, я… я могу считать это ответом на мои чувства? — прочистив горло еще вечность спустя, заговорил младший. — То есть, значит ли это, что… что ты тоже хочешь быть со мной? Чонгук обещал не давить. Он не давит и сдерживает внутри сильнейшее желание снова прижаться к Тэхену, как двадцать минут назад, когда их грело кимово одеяло и крепкие объятия. Ким Тэхен ошибся, когда подумал, поднимаясь с кровати, что потеря памяти Гука об их поцелуе — его последний шанс к отступлению. Самый-самый последний шанс Чон Чонгук самолично дарует ему прямо сейчас. Прямо в это мгновение. Они оба знают — подобной возможности больше не будет. Может…? Может, Тэхену стоит хотя бы просто остаться на месте…? Он на школьника больше не смотрит, поджимает губы и думает о чем-то, кажется, очень серьезном. Пусть не долго, но это Чонгука доводит почти до истерики. А потом старшекурсник тянет так просто свое: — Если честно… — и Чонгук умирает практически. Прямо там, на чужой кухне, за долю секунды, за которую на него снова поднимается взгляд невероятных карих, — это значит немного больше. И секунду назад Чон Чонгук чуть не разбился. А теперь он чувствует себя самым на свете живым. — Что? — обнадеженно переспрашивает он едва слышным шепотом. Как предательски быстро у него вновь пересыхают губы… — Что это значит? — Я скажу тебе немного позже. Не сейчас. Подождешь? Гук подождет. Потому что взгляда Тэхена достаточно, чтобы в нем, где-то там глубоко-глубоко, где столько времени было темно и сыро, где в полном одиночестве жили надежды, иногда навещаемые сомнениями, взошло яркое, теплое солнце и распустились ромашки. Нежные, чистые, светлые… самые-самые настоящие цветы — красота и радость для сотен и сотен бабочек и той самой колибри, что так долго не пробовала на вкус цветочного сока, непонятно как до сих пор выживая. — Теперь… мы вместе? — Я не знаю, может ли из этого что-то получиться, и каким будет это что-то, но… — вздыхает Тэхен неловко. Это намного проще, чем ему казалось. Это намного-намного труднее. — Мы могли бы попробовать. — Честно? Ты же не передумаешь? Ким не говорит ничего, но решительно качает головой. Сердце Гука вновь нагоняет скорость его пульса, и парню кажется, что еще немного, и он сможет просто оторваться от земли и взлететь — настолько легко и радостно становится с каждой секундой этого невероятного утра. — Тэхен, если ты собираешься изменить свое решение, просто сделай это сейчас, хорошо? Пожалуйста… Лучше сейчас, чем завтра, когда Чонгук будет потерян в своем репетиторе еще больше. И пусть в любом случае Гуку будет больно, он предпочел бы просто не стать счастливым, чем это счастье потом потерять. Кто-то может сказать, что это глупо. Что лучше хотя бы секунду в своей жизни быть счастливым, чем не быть никогда, но Чонгук в свои юные годы знает, что намного проще жить без того, что на вкус никогда не пробовал, чем без того, во что влюбился, разок вкусив. Если им с Тэхеном не быть вместе, прямо сейчас Чонгук понимает, что предпочел бы, чтобы они не пытались даже. Прямо до этого мгновения он считал, что главное — чтобы Тэхен допустил мысль об их совместном будущем, чтобы просто решил попробовать. Ведь всегда можно все переиграть, всегда можно свернуть назад и пойти совершенно другой дорогой. Гуку казалось, что это очень просто и очень правильно. Но сейчас, когда до его мечты осталось всего несколько сантиметров, Гук понял, что она слишком-слишком важная, и что если… если она правда исполнится, он уже никогда не сможет ее отпустить. Сейчас ему кажется, что даже боль от неразделенной любви не сравнится с болью, от которой мучится разбитое сердце. Ким Тэхен на парня просто смотрит. Он просто смотрит, но Чонгука не покидает чувство, будто Тэхен ни на секунду не замолкал и говорил ему что-то важное, говорил… и сейчас говорит тоже. Только вот Гук ни словечка не понимает, а Тэхен… он все смотрит и смотрит. А потом все же подходит ближе. — Я не передумаю. Губы Гука поджимаются сами собой в попытке не улыбаться. Пальчики сжимаются в кулаки от волнения в надежде удержать парня от того, чтобы сию минуту обвить свои руки вокруг шеи Кима или прижаться к его груди, сильно-сильно сжимая в объятиях. Чонгук не чувствует уже слишком давно своей головной боли и жажды, которая мучит его до сих пор. Она теперь совершенно другая, и помочь ему не способна больше вода — только Тэхен может стать для Гука спасением. Ничего не важно теперь, когда между ними всего несколько сантиметров, связь влюбленных взглядов и застывшее дыхание. — Я… — заговорил Чон нервно, неконтролируемо опустив взгляд на чужие губы. — Можно мне…? Можно поцеловать? — Можно. Шепот Тэхена еще тише, чем Чонгука шепот, и губы сами распахиваются в приглашении, пока глаза опускают взгляд на те, что напротив. Гук не ждет ни секунды и льнет, как можно ближе подбираясь к Тэхену, старается прикоснуться к нему каждой клеточкой своего тела и целует так вдохновленно, будто только этого мига и ждал всю жизнь. А пока губы касаются губ нерешительно и немного дрожа, пальцы парализует, когда те прикасаются к шее Тэхена или его щекам, парализует всего Чонгука, когда руки Кима обнимают его талию, прижимая ближе мягким давлением ладоней на широкую спину. Поднимаясь на носочки, потому что Тэхен, черт, высокий, Гук трепещет от кончиков длинных ресниц до с ума сошедшего сердца, а потом наоборот, и задыхается самым любимым запахом вместе со своей маленькой глупой колибри.