Будет больно

       POV Питер        Просыпаюсь от холода, сковавшего мои ступни. Еще вчера я нашел тут еще одну пару носков, поспешив натянуть их. Но даже две пары не спасли меня от холода и ветра, пробирающегося в это подобие жилища через все щели. Огонь в камине потух, лишь несколько углей еще лелеяли мою надежду на возрождение спасительного источника тепла. В этот раз я сделал по-умному, не спеша закидать последние угольки неимоверным количеством дров.        Огонь снова трещал, и я уже вытягивал к нему заиндевевшие ноги. Часов здесь нет, а телефон, как и предостерег мистер Филлипс я послушно выключил. Я никогда не был бойскаутом, и определять время по солнцу не умею. Да и сложно это сделать, когда самого солнца и в помине нет. Интересно, насколько сейчас глубокая ночь, думаю я, нерешительно вертя в руках мобильный.        Даже согревшись уснуть мне было явно не суждено. Я просидел у камина, листая старые газеты и журналы, предназначенные для удобного розжига костра, до самого утра. Огонь слишком слабо освещал мне мое недобровольное чтиво, из-за чего глаза устали уже к рассвету. Хотелось спать, хотелось в душ, и пиздец как хотелось есть. Желудок с каждым урчанием грозился начать переваривать сам себя, но я ничем не мог ему помочь. Надо было смотреть полезные передачи на Дискавери о том, как выжить в таких условиях, а не корпеть над алгеброй, которая в данной ситуации мне абсолютно ни к чему.        Солнце поднялось уже над верхушками деревьев, заполняя дом светом. Я облазил вчера каждый угол в этом доме в надежде отыскать что-нибудь съедобное. Не был я только на чердаке, дверь на который нашел вчера, когда солнце почти зашло за горизонт. Лезть туда в темень я не горел желанием от слова совсем — переломать там себе руки и ноги идея не из блестящих.        Дверца в потолке поддалась только с третьего раза. Стоя на стуле, я даже заглянуть туда не мог. Найти лестницу оказалось ничуть не проще, потому что ее отлично спрятали в небольшом сарайчике недалеко от дома. Я зашел туда абсолютно случайно, по привычке дернув дверь слишком сильно, от чего та, выскочив из моих пальцев, сильно стукнулась о стену, заставив уборочный инвентарь больно ударить меня по макушке.        — Ты будешь в безопасности, — ерничаю я, потирая ушибленную голову, — ага, умереть от голода все ж лучше, чем быть подорванным в собственной кровати!        Чердак оказался складом всякого хлама. Вот тебе и секрет хорошо убранного жилья. В дальнем конце под самую крышу были составлены чемоданы. Я насчитал штук пятнадцать пока, повернувшись не обнаружил такую же картину и у себя за спиной. Так же я обнаружил две кровати без матрасов, на которых вперемешку валялись книги, все же те же журналы, только здесь было очень много посвященных охоте, старые галстуки и пустые бутылки из-под Кока-колы. Мое внимание привлекли толстенные фотоальбомы, из которых торчали не прикрепленные фотографии.        Это был девчачий альбом — он был разукрашен цветными маркерами, тут и там были выведены аккуратные сердечки, но некоторые страницы были украшены исключительно незамысловатыми цветочками. С каждой фотографии на меня смотрела улыбающаяся девчонка, вся в веснушках, и неровно обрезанной челкой яркого рыжего цвета. Она была у школы, у церкви, даже кормила с ладони лошадь, не прекращая улыбаться в камеру своими неровными зубами. Иногда к ней присоединялась еще она девочка, на вид года на три старше. Россыпь веснушек была в разы меньше, а дальше и вовсе исчезала с фотографий, на зубах были отвратительные скобы, а такие же рыжие волосы были туго заплетены в две объемные косы.        Я уселся на пол, продолжая листать альбом. Старшая девочка явно не любила фотографироваться, но не могла отказать сестре. Они катались на каруселях, ели сахарную вату, и вытирали друг другу уголки губ от горчицы с хот-дога. Последней фотографией альбома было празднование дня рождения. На скромном торте я насчитал шесть свечей, которые собиралась задуть младшая девочка.        Потянувшись я стащил с кровати попавшийся под руку альбом. Он был выполнен обычно, даже можно сказать скромно. Не подписан, как и предыдущий. Рядом с веснушчатой девочкой показывала «пис» высокая девочка-подросток. Теперь она перестала улыбаться совсем, перекрасила свои волосы в черный, да и одежду решила подобрать такую, чтобы вороны приняли ее за свою. Фотографий с ней становится все меньше, а альбом заканчивается в разы быстрее предыдущего. Только взяв следующий, я наконец понимаю, в чье прошлое я залез. С фотографии на меня смотрела миссис Филлипс — та же ровная осанка, те же строгие глаза и надменное выражение лица. Я словно снова услышал ее слова.        Собираюсь было уже закрыть альбом и отправиться на новые поиски провианта, как мой взгляд падает на нового фигуранта на фото. Высокий юноша, обнимает миссис Филлипс сзади, положив подбородок на ее плечо. Его пальцы сомкнуты в замок на ее талии, и это очень смущает девушку. Она не смотрит в камеру, а на щеках кажется вот-вот должен появиться румянец. Я невольно улыбаюсь. Пронзительные бирюзовые глаза смотрят прямо в камеру, рот растянут в улыбке, а на щеках застыли милые ямочки.        Мистер Филлипс появляется еще на нескольких снимках, почти везде обнимая свою будущую жену. А я не могу оторвать от него глаз. Короткий ежик волос торчит, глаза блестят — он, должно быть, счастлив там.        Желудок издает слишком громкий звук, заставляя меня откинуть от себя эти альбомы, отнявшие у меня целую кучу времени. Я снова окидываю глазами чердак. Из еды здесь небось можно найти только труп мыши-полевки. Я снова провожу рукой по горе книг. Где-то я слышал, что во время какого-то ужасного голода, какой-то король варил книги. Я застыл крутя в руках сборник рассказов сэра Артура. Ага, точно! Было такое!        В «Игре престолов», блять!        Кидаю книжку обратно на кровать. Спасибо вам, леди Селиса, но наши книжки явно не подходят для таких кулинарных шедевров.        Я спускаюсь с чердака, направляясь сделать себе хоть чаю. В очередной раз-то.        И тут я прикидываю, что вполне вероятно в этом доме может иметься подвал. И скорее всего температура там гораздо ниже той, в которой мне приходится выживать. Но разве бы я не нашел его еще вчера? Решив, что срочных дел у меня сейчас не так уж и много, я пустился в очередной обход своего жилища. На кухне никаких лишних дверей обнаружено не было. В дальней спальне и подавно, там даже шкафа нет, лишь одинокая кровать да тумбочка. Я снова вернулся в гостиную. Мой взгляд снова упал на кладовку, в которой я так кстати нашел себе свитер, пару теплых и больших мне штанов, и те самые носочки, что сейчас грели меня. Стоило конечно мне найти их не вчера, а хотя бы позавчера, а совсем уж в идеале сразу по приезду, но лучше поздно, чем никогда.        Я провел здесь уже четыре холодные ночи, а мистер Филлипс не спешит «что-то придумывать». Хоть мне и не привыкать голодать, сейчас я и правда готов уверовать в историю о варке книг. Подхожу к кладовой, без разбора вытаскивая из нее весь скопившийся там хлам. Когда же я могу оказаться в ней полностью и замечаю дверь. Аллилуйя!        Ключ торчит прямо в замке, что несомненно радует меня, ибо если бы мне пришлось искать еще и ключ, я бы точно поставил на себе крест. Заглядываю внутрь, понимая, что без света я целым до самого низа не доберусь. Сжимаю в кармане телефон. Мистер Филлипс сказал включать его в экстренных случаях, несмотря, на это я включал его каждый день в надежде увидеть пропущенные вызовы. Но никаких оповещений не приходило, и я выключал его опять. Только спустя двое суток я набрался храбрости позвонить ему сам. Меня оповестили, что телефон недоступен и я его чуть не расхреначил о стену. Хорошо, что сдержался, думаю я, включая на телефоне фонарик.        Внизу картина была не менее удручающей, чем на чердаке. Барахла тут правда почти и не было, только вездесущие бутылки от колы, да пара любознательных мышей. На что я рассчитывал? Спуститься вниз и обнаружить шведский стол? Может найти тут скатерть-самобранку? Или на крайний случай ковер-самолет, что сможет унести меня прямиком в КФС? Со злости пинаю пустую бутылку и слежу как она отлетает к стене. В свете фонарика на стеллаже у стены что-то отдает слабый блик.        Консерва! Консерва! Еб твою мать — КОНСЕРВА!        Там стоит в ряд четыре одинаковые баночки, и я спешу схватить их всех в охапку. Батарея телефона еще вчера сигнализировала мне красным, а значит мне как можно скорее нужно отключить телефон. Я перепрыгиваю через ступеньку, окрыленный своей находкой.        Говядина — от одного только слова мой рот наполняется слюной. Я достаю небольшую кастрюльку и, наскоро распотрошив банку ножом, вываливаю ее содержимое над огнем. Внизу банки указан срок.        Истек полгода назад. Машу Вать!        Хватаюсь за оставшиеся три банки, у которых на нижней части написаны те же самые цифры. Ну сука!        Перевожу взгляд с банки на кастрюльку, в которой понемногу тает жир, показывая свету куски мяса. Снова смотрю на банку. Полгода. Полгода — это много, блять!        — Какая в сраку разница теперь уже? — плюю я, начиная нетерпеливо помешивать свое варево.        Запах тушеной говядины заставляет меня непрерывно давиться собственной слюной, а желудок начинает сводить с новой силой.        Снаружи доносится шум, характерный скрежет гравия под колесами автомобиля. Сорванную еще в первый день с окна занавеску я все-таки вернул на место, и теперь, запихнув в рот ложку еще еле теплого мяса, я осторожно выглядываю наружу. Припаркованный автомобиль совсем не такой, как у мистера Филлипса. Внизу живот сжимается в судороге. Ебать, как тут безопасно! Из машины выходит мужчина в костюме, а такие у меня теперь только с криминалом и ассоциируются. Его пшеничные волосы зализаны назад, а на носу сверкают солнцезащитные очки.        Хули я стою?! Я срываюсь с места, начиная метаться из угла в угол. Спрятаться тут негде. Можно спуститься в подвал, но выкинутые из кладовки вещи, точно подскажут ему, где я. Подняться на чердак тоже не получится — я отнес лестницу обратно в сарай. Забегаю в спальню. Да тут даже шкафа нет! Резко опускаюсь на корточки, заглядывая под кровать.        Смешно и неудобно!        Слышу, как в замке проворачивается ключ. Припадаю ухом к двери, стараясь задержать дыхание. Может я смогу ходить по траектории открывания двери, и он меня не заметит? Ага, решит, что я объелся просроченными консервами и ушел умирать в лес!        ЧЕРТ!        — Не заперто, — доносится до меня мужской голос, после чего я слышу стук каблуков по деревянному полу. — Ты же говорила, что здесь уже несколько лет никого не было.        Кажется, не с миссией убийства они сюда приехали, но этого не стоит исключать, когда я выйду к ним с распростертыми объятиями, возрадовавшись появлению живых людей.        — Здесь кто-то есть? — голос у него с хрипотцой, но слышно это только, когда он кричит. Курит небось лет с двенадцати, решаю я.        Будь, что будет. Я медленно открываю дверь, но выходить не спешу, и правильно делаю, потому что стоит мне высунуть нос из-за двери, как на меня тут же смотрит дуло пистолета.        — Ты? — женская рука ложится на ствол пистолета, заставляя мужчину опустить оружие. — Какого хуя ты тут делаешь?        Я расплываюсь в неподдельной улыбке и в прямом смысле бросаюсь обнимать мою спасительницу. Мистер Филлипс — какой же ты молодец!        — Миссис Филлипс! Как же я рад вас видеть!        POV Райан Бакер        Пачка денег падает на мой стол. Вчера мы наконец смогли переправить в Даллас отличную партию. Это ли не повод отметить? Парни расселись на диванах, пока я кручу деньги в руках.        — Мы договорились о еще одной партии, босс, — Пит выпускает к потолку струю дыма.        — Отлично, на следующей неделе, — киваю я, перебрасывая эти деньги ему, — не подведи меня.        В кабинет влетает Эрик, в его руках ноутбук, и он лихорадочно осматривает всех присутствующих.        — Заблудился, новенький? — смеется Стив, перехватывая из рук Пита косяк.        — Босс, тут Льюис из…        — «Барракуда», — я закатываю глаза, жестом подзывая Эрика к себе.        Эти скоты из «Барракуды» слишком сильно стали мешать нам в последнее время, решив перехватить бразды правления. Че им не сидится на жопе ровно в своей солнечной Калифорнии? Мы начали вести дела тихо, как бы это смешно не звучало, считаться с законом (мы просто не попадаемся им). А эти утырки норовят отобрать наших клиентов. Несколько лет назад мы растолковали им, кто здесь главный, пока в их рядах не появился этот говнарь Льюис.        С ноутбука на меня смотрит вечно улыбающийся Льюис. Нервно поправляет свой пиджак и снова напоминает мне о своих условиях, на которые я соглашусь примерно никогда. Вот же ж прилип!        За его спиной к стулу привязан мужчина. На голову ему натянули черный мешок, а в рот скорее всего вставили кляп. Рука Льюиса проходится по груди его пленника, заставляя меня заострить внимание на татуировке. Она не такая яркая, словно выцвела с годами, но это точно огненный феникс, которым поощряют лучших из лучших в Амфисбене. Я стараюсь разглядеть еще хоть что-нибудь, но видео быстро обрывается.        — Что там, босс? — парни подходят к моему столу, заглядывая в экран. Я разворачиваю им ноутбук, сам же подхожу к сейфу и закуриваю.        — Какая-то хуйня, босс. Вон же Вик сидит, да и… Бля, братан, ты конечно тоже молодец, но до того чувака тебе еще далеко, — Пит начинает смеяться, делая очередную затяжку косяка. — Босс, мало ли кто такие тату себе набил?        — Вот именно, — кивает Вик, которого явно задело видео.        Я увеличиваю картинку. Нет. Таких татуировок просто так набить нельзя. Уж точно не в Калифорнии.        — Сюда посмотри, хохмач, — я начинаю закипать, когда вижу размытую надпись на ребрах.        — Босс…        — Эрик, выясни откуда слито видео. Пит, Вик, я хочу дать этому упырю ответ, — стаскиваю рубашку, проводя рукой по груди, на которой расположилась двуглавая змея.        Показываю в камеру фак, а сам молю, чтобы Пит оказался прав. Это не может быть он! Это совершенно невозможно.        Ведь уже семнадцать лет Джером мертв.        Двадцать лет назад отец привел в казино мальчишку.        Выше меня на голову, крепче меня, улыбчивей меня — он пришел занять мое место? Отец лишь посмеялся надо мной.        — Джером, — он протянул мне руку, пока я боролся с внутренним желанием заехать ему по зубам.        — Райан, — нехотя бросил я, но руку все-таки пожал, ибо от пристального взгляда отца скрыться мне было некуда.        Джером оказался моим ровесником, и, казалось, только это в нас есть похожее. Нам было по пятнадцать, но мы были разными, как небо и земля. Отец поручал ему самые гнусные задания, самые опасные, прямо предупредив, что пальцем о палец не ударит, если того поймают. Но Джерому было плевать. Он исправно приходил в казино, и когда у него не было особых дел, зависал над учебниками или без устали болтал по телефону.        Даже не помню, в какой момент я начал завидовать ему. Я хотел быть таким, как он. Я хотел, чтобы отец хвалил так меня, а не его. Я думал эта зависть перерастет в ненависть. Но я ошибся.        Джером вернулся в казино поздно. Его лицо было разбито, а ладони изрезаны. Отец лишь забрал деньги, скрываясь в зале для гостей. Даже после такого отношения Джером не расстроился. Он занял свое привычное место, медленно поливая руки скотчем.        — Что произошло? — я подсел из обычного любопытства.        — Упал, — рассмеялся он, пока я не мог оторваться от его лица.        — Хочешь помогу?        Он просто протянул мне руки, позволяя делать, что угодно. Он не видел или не хотел видеть моей зависти к нему. Возможно, ему было просто плевать.        — Мне завтра привезут новую приставку, не хочешь присоединиться?        — Не, завтра у меня дела, — Джером закинул рюкзак на плечо, поднимая руку в знак прощания, — давай послезавтра?        Он стал приходить в наш дом почти каждый вечер. Никогда не рассказывал, что от него требует отец. Никогда не отвечал на вопросы, и вскоре я просто сдался, решив наслаждаясь нашими вечерами.        Только, когда я заметил его обнимающим неизвестную мне девушку, я понял, что чувствую к нему на самом деле. Он стоял там, обхваченный ее руками, а я мечтал подойти и отлепить его.        — Да когда ж ты научишься-то? — в гневе кричу я, разбрасывая по столу карты. — Такими темпами отец никогда не возьмет тебя в крупье!        — Да и хуй с ним, — Джером виновато потирает шею, — я и не рвусь туда.        — Лучше и дальше получать по морде?!        — Боже, Райан, успокойся, а то я подумаю, что ты запал на меня, — после этих слов он рассмеялся.        Только мне было не смешно. Как я могу сказать, что влюбился в парня? Это поставит огромную жирную точку на нашей дружбе. Надо ограничивать наши встречи, глядишь и глупости эти из головы выйдут.        Отец рассказал о новой банде — они совсем еще зеленые, но уже метят на наше место. И ему это очень не нравится.        — Не ходи с ними! — я толкаю Джерома в кладовку, запирая за нами дверь.        — С ума сошел? Ты хоть знаешь какой это для меня шанс?        — Шанс умереть? Я и тут могу пырнуть тебя ножом, если так неймется.        Он не слушает меня, что в принципе понятно мне было сразу. Я сижу в машине на пригорке и могу видеть все, что происходит на пустыре. Отец снова выдыхает плотным сигаретный дым. Почему он не с ними? Почему он отправляет его вместо себя?        — Их победа будет тебе отличным подарком на шестнадцатилетие, а? — он всегда был мудаком, но я и представить себе не мог насколько.        Я не могу прикоснуться к нему, не могу поцеловать каждую рану на его теле, хотя так сильно этого хочу. Джером чуть живой возвращается с пустыря в окружении остальных. Слишком много свидетелей.        — Эй, малой, — отец окликает его, и Джером отходит от довольной толпы. — Садись в машину.        Джером устраивается на заднем сиденье позади меня. Чувствую его руку на своем плече. Сука, как же тебе повезло остаться в живых! Отец никому из нас не сказал куда мы едем. И только выйдя из машины я понял.        Теперь точно конец! Нужно срочно завязывать со всеми этим чувствами, иначе я в первую же неделю заработаю себе язву, а еще через две свихнусь, переживая за него. Мы заходим в просторный зал тату-салона.        — Ахуеть! Ахуеть! АХУЕТЬ! — только и повторяет Джером, когда мы возвращаемся домой одни. — Я думал, что меня наконец воспримут всерьез, но так! — он подлетает ко мне, крепко обхватывая и поднимая над землей.        — Долбач! Поставь на место!        — Ой-ой, я теперь между прочим не хуй собачий! — он в очередной раз убирает рубашку в сторону, хвастаясь новой татуировкой. — Так что чуточку повежливей, будь любезен.        — Может отметим это? — приходит мне в голову идея, о которой я очень сожалею буквально сразу же.        — Конечно! У меня для такого случая как раз кое-что имеется, — он подмигивает мне, начиная быстрее шагать к моему дому.        Мы по обыкновению располагаемся в подвале, где я уже давно обустроил себе игровую. Сажусь на диван, наблюдая, как Джером крутится у зеркала, строя из себя крутого.        — Долбач, — усмехаюсь я, включая приставку.        — Поговори мне еще. Мне всего лишь шестнадцать, а я уже левая рука! Понял, сука? — говорил он это глядя в зеркало, так что кому именно был адресован вопрос мне не понятно.        — Когда ты станешь моей левой рукой, я очень хорошо подумаю не отправить ли тебя на пенсию, — смеюсь я.        Джером наконец отлипает от зеркала и достает из рюкзака две бутылки пива. Протягивает одну мне, запрыгивая на диван.        — Ты имел ввиду пиво? — удивляюсь я.        — И не только, — улыбается он, доставая из кармана пакетик с двумя косяками. — Но все по очереди.        Косяк оказывается в моих пальцах, и я, следуя четким указаниям друга, делаю первую затяжку. Выдох вырывается из горла оглушительным кашлем, от чего я получаю в лицо подушкой, а Джером начинает на меня шикать.        Перехватывает косяк и долго втягивает, после расслабленно выпуская несколько колец дыма. Мое дыхание пришло в норму, и я решаю повторить эксперимент. Вторая, третья и четвертая тяги даются мне с каждым разом все легче и легче.        Чего не скажешь о моих желаниях, с каждой минутой рядом с ним сдерживать их становится все сложнее. Он придвигается ко мне совсем близко, он собирается меня поцеловать. Неужели я тоже нравлюсь ему?        Перегибается через меня, чтобы дотянуться до недопитой мной бутылки. Черт! Он ложится животом на мои колени, и меня тут же накрывает горячая волна. Свожу ноги как можно сильнее. Только не сейчас!        — Ебать ты покраснел, — смеется Джером, — может хоть форточку откроем? Или тебя накрыло так сильно?        Завались! Просто закрой, сука, рот!        Хватаю его за щеки, тяну к себе, тут же накрывая его губы своими. Ты же сможешь промолчать хотя бы сейчас? Он не припирается, не отталкивает меня. Он даже не отвечает мне. Смотрит на меня широко раскрытыми глазами.        Раз.        Я отстраняюсь, поджимая губы.        Два.        Испортил все-таки! Муданский мудак!        Три.        Джером притягивает меня к себе, заставляя лечь на него, потому что он тут же опускается спиной на диван. Держит меня за шею одной рукой и целует. Гладит кожу на затылке и целует. Стаскивает с меня футболку и… ЦЕЛУЕТ!        Он не дал мне в нос, он не плюнул мне в лицо. Он поцеловал меня!        Моя футболка оказывается на полу, вслед за ней отправляется и футболка Джерома. Я вожу пальцами по его груди, чувствуя под ними пленку, защищающую свежую тату. Кривится, но поцелуй не разрывает. Терзает мои губы, отстраняется совсем не на долго. Но и этого перерыва мне много, он мне не нужен сейчас. Я хочу только тебя!        Я чуть не отключился, когда его пальцы коснулись моего члена. Не стоило так много курить все-таки. Он водит рукой, губами пытаясь заткнуть мой рот, из которого вырываются стоны. Мне так хорошо сейчас. Не просто хорошо.        Тяну руку к его ширинке, с радостью отмечая его собственную эрекцию. Мы просто два еблана! Дрочу ему, стараясь как можно тише дышать. Вряд ли мать или отец услышат, но и ходить по тонкому льду я не хочу. Джером обхватывает одной рукой наши члены. Я трусь об него, ерзая у него между ног.        Травка не отпускает до утра. И только тогда я наконец могу почувствовать, как опухли мои губы. Рядом со мной сопит Джером, отвернувшись носом к стене. Касаюсь губами его плеча, вожу ими.        Что он скажет, когда проснется? Что мне делать, если он не захочет больше общаться со мной из-за этой ночи?        Прихожу в казино сразу после школы. Заглядываю в зал для посетителей — за одним из столов играет отец со своим школьным товарищем. Обычный день, если не считать, что с той ночи прошло уже четыре дня, а Джером словно сквозь землю провалился.        Если из-за меня он уйдет из Амфисбены, мне придется смириться с этим, только ради того, чтобы с ним все было нормально. Быть левой рукой — почетно. А еще рискованно, безрассудно и опасно!        Сталкиваюсь с ним только вечером.        — Привет, — без раздумий кричит он мне не успев перешагнуть порог казино.        Я оглядываюсь, словно боюсь, что отец все поймет от простого лишь приветствия.        — Не пались, Штирлиц, — улыбаясь, шепчет он мне, проходя мимо, направляясь прямиком к отцу.        Их разговор затягивается надолго, но по выражению лица отца я понимаю, что Джером не сдаст меня. По крайней мере пока.        — Давай сюда, — он лишь на мгновение отодвигается от меня, открывая дверь и затаскивая меня в кабинет.        — Ты ждал меня в этом коридоре? Смс скинуть не мог?        — Ишь, разболтался, — его руки тут же начинают скользить по моей пояснице, заставляя прижаться к нему сильнее.        Мы прятались по кабинетам отцовских людей, по туалетам, зависали в нашем подвале. Он был со мной, он делал со мной то, о чем я и представить себе не мог. И мне было хорошо с ним. Когда он ласкал меня, когда трогал, когда сжимал мои ягодицы или шлепал по ним ладонью во время секса. И я хотел этого, я ждал каждого нашего раза, как чуда в Рождество.        — Ты не пришел вчера, — укоризненно бросаю я, поворачиваясь к нему спиной и поднимая выше края футболки. Я опираюсь на стол, медленно опускаясь на него грудью.        Джером водит руками по моим ягодицам, несильно их сжимая.        — Появилось одно дело, — нехотя бросает он, прижимаясь ко мне пахом и целуя в шею.        — Важней меня?        — Самую малость. Ты не думаешь, что кабинет твоего отца не лучший выбор?        — Плевать, он уехал в Техас сегодня утром, сомневаюсь, что сможет вернуться так скоро. Мы долго будем болтать или ты наконец трахнешь меня?        — Это само собой, — он поворачивает меня к себе лицом, жадно целуя и усаживая на стол. Стоит у меня меду ног, скользя рукой по моему члену, — но давай все же не терять голову. Пойдем в другое место?        — Не уж-то ты такое ссыкло? — я расстегиваю его джинсы, ногами стаскивая их.        Джером входит в меня медленно, делает так абсолютно всегда, давая мне привыкнуть к нему. Не отводит глаз, смотрит, как мое лицо тут же заливается краской. А мне каждый раз непривычно видеть перед собой человека, в которого я влюблен по уши, знать, что ему хорошо со мной, знать, что он будет со мной так долго, сколько я захочу.        Замок на двери щелкает, в ту же секунду впуская в кабинет отца. Джером отскакивает от меня со скоростью света, пытаясь закрыть своей спиной мой непотребный вид. Лихорадочно ищу глазами свои джинсы, но тщетно. У нас было всего несколько секунд, за которые не уложился бы ни один олимпийский чемпион.        — Какого хуя? — тут же ревет отец, разъяренным медведем подлетая к столу. Он хватает Джерома за руку, убирая со своего пути. — Райан?!        Отец не стал слушать ни меня, ни уж тем более Джерома. Кайл — правая рука отца, увел Джерома, не дав мне подойти и на секунду. Только через пару дней я узнал, какое наказание понесет Джером.        — Я ставлю против тебя троих, — отец до сих пор пребывает в ярости, не смотрит на меня, не смотрит на Джерома. Он словно сквозь землю готов провалиться, лишь бы избежать позора за сына, — победишь — скроешься с глаз моих. А проиграешь, — он разводит руками, давая понять, что в этом случае проигрыш будет последним чего в жизни сможет добиться Джером.        — А если я не соглашусь? — Джером поднимает голову, показывая мне избитое лицо — правый глаз затек, губы, которые я готов целовать часами напролет, распухли и кровоточат.        — Тогда, — отец хватает меня за локоть, силой выталкивая вперед, — я поставлю против них его.        Джером смотрит на меня таким болезненным взглядом. В груди начинает колоть, воздух отрывисто вырывается из легких.        — По рукам, — кивает он, больше не переводя на меня взгляд.        Я прижимаюсь лицом к сетке, что огораживает самодельный ринг. Вокруг меня полно людей, все они кричат и подтрунивают над Джеромом. Тот стоит в дальнем конце ринга, ожидая своего противника.        Чья-то рука ложится на мое плечо. Отец смотрит на меня сверху вниз.        — Сегодня этот мальчишка умрет, — бросает он мне, давая сигнал к началу.        — Ты обещал, что отпустишь его.        — Ему не победить. Но даже, если случится чудо, я не подарю ему жизни. Я буду выжигать его кожу, колоть его длинными иглами, я превращу его жизнь в ад. Может даже покажу тебе, как его поимеет вся банда по очереди. Хочешь посмотреть на такое, а?        Из-за меня! Из-за моей глупости это происходит с ним!        Я шел сюда, чтобы болеть за него, а теперь я молюсь, чтобы он погиб здесь.        Третий соперник падает навзничь, и Джером победно поднимает руку вверх. Смотрю на отца, от его улыбки по моей спине проходит дрожь. Замечает мой взгляд.        — У тебя есть шанс поговорить с ним в последний раз, — в мою руку опускается нож.        — Я справился, — он улыбается, когда видит, что я подхожу к нему.        — Справился, — киваю я, крепко обнимая его. Хочу попросить прощения, даже не жду, что буду прощен, хочу сказать, как он мне дорог, и как мне жаль, но не могу. Сглатываю ком в горле, не в силах сдержать слез.        — Ты поедешь со мной? Мы уедем куда угодно, подальше от этих уебков. Ты поедешь со мной?        — Я люблю тебя, — я крепко сжимаю пальцами нож, силой проталкивая лезвие в его бок. Тонкая футболка пропитывается кровью в считанные секунды. Он кашляет, капли крови попадают на мое лицо, смешиваясь со слезами. Джером опускается на колени, дрожащими пальцами касаясь торчащей рукояти ножа.        На ринг вбегают люди отца. Меня оттаскивают назад, не давая остаться с ним.        — Прости! ПРОСТИ МЕНЯ! — я захлебываюсь собственным криком, который скорее всего останется для Джерома лишь гулом в больной голове.        POV Дженнифер        Ненавижу этот городок! Ненавижу людей в нем! Ненавижу свою семью!        Бегу по улицам, не разбирая куда и где свернула, заблудиться здесь все равно нельзя. Каждая улочка еще с младенчества известна каждому жителю. Ноги уже саднят — мама снова купила босоножки на размер меньше и теперь они ужасно трут, превращая пальцы в кровавое месиво. Устала бежать, устала бояться, устала от боли!        Не могу позволить себе остановиться, потому что стоит перейти на шаг, и я снова ощущаю его руки, эти шершавые пальцы, что грубо хватают меня за бедра. Чувствую, как начинает кружиться голова от перегара из его рта. Снова бросает в дрожь.        По щекам льются слезы, они застилают глаза не давая рассмотреть дорогу впереди. Мне сигналит синий форд мистера Спрингса, на что я лишь отмахиваюсь, перебегая дорогу.        Старый лесничий умер в прошлом году, и теперь его дом — единственное место, где я могу спрятаться до прихода матери с работы. При ней он не трогает меня.        Я открываю окно кухни, ставлю гудящую ногу на перевернутое ведро и быстро пролажу внутрь. Приготовленной заранее скамейки нет на положенном ей месте, и вместо того, чтобы спуститься привычным уже путем, я с грохотом вваливаюсь в пустую кухню.        — Какого черта, — доносится до меня из глубины дома, но я сильно ушибла лодыжку и теперь не смогу с такой же прытью выскочить обратно в окно. На кухне показывается парень с кочергой в руках.        — Это ты убрал скамейку? — злобно спрашиваю я, потирая ушибленную ногу.        — На кой черт ты в окно полезла, болезная? — он протягивает мне руку, помогая подняться на ноги.        Вывихнутая лодыжка тут же возмущается весом, возложенным на нее, и я ахаю, почти повисая на руках незнакомца. Тот демонстративно закатывает глаза, но все же перехватывает рукой мои ноги, поднимая меня от пола.        — Пусти меня, — кричу я, пока тот переносит меня в комнату ближе к теплому камину.        — Ты совсем больная, да? — спрашивает он, потирая плечо, в которое я вцепилась зубами, когда он не послушал моих слов.        Пропускаю этот вопрос мимо ушей, отсаживаясь подальше от него, но все же стараясь не удаляться от огня.        — Я знаю тебя, ты Дженнифер, верно? — он больше не пытается прикоснуться ко мне, и даже не пытается приблизиться. Я лишь киваю в ответ.        — А ты… — я пытаюсь вспомнить не встречала ли я его раньше, но в голове проносятся совершенно другие моменты моей жизни.        — Джером, — он кивает, понимая, что не попадал в поле моего зрения, он даже не удивлен этому.        Я остаюсь в доме лесничего до самого утра, забыв о том, что должна была вернуться к маминому приходу. Джером рассказывает мне истории Артура Конан Дойля, заставляя слушать его настолько внимательно, как я до этого и не умела даже. Над огнем на длинной палке медленно жарятся сосиски, капая жиром на огонь и громко шипя.        — Ты придешь завтра? — спрашиваю я, совершенно запутавшись во времени.        — Не уверен, что получится, — он машет мне рукой на прощанье, залезая на велосипед.        Усталость заставляет меня остаться тут еще до вечера, и я укутываюсь старым тяжелым одеялом, проваливаясь в сон.        Остановись, папа!        Он бьет наотмашь меня по лицу, тут же хватая за волосы. Щека начинает гореть, а он все продолжает тянуть меня к себе.        Хватит!        Я просыпаюсь, резко вскакивая на кровати. Спускаю ноги с кровати и чувствую сквозняк, тянущийся по полу.        — Джером? — из кухни показывается улыбающееся лицо, он поднимает повыше пакет.        — Я принес тебе сэндвич.        Я прихожу сюда каждый день. Сразу после школы бреду в сторону леса. Я не знаю, придет ли он сегодня, или снова пропустит нашу встречу. Да я и не жду его особо. Мне все равно, главное, что в том доме я в безопасности до самого вечера.        Джером показывается на пороге спустя несколько недель. Его лицо избито, а руки порезаны.        — Снова отец? — осторожно спрашиваю я, перекидывая бинт из одной руки в другую.        — Не в этот раз, — отмахивается он, — как у тебя дела? Я давно не приходил, прости.        — А я тебя и не ждала, — фыркаю я, делая аккуратный узел и обрезая торчащие кончики.        Джером ухмыляется и собирается убрать прядь волос от моих глаз. Он вовремя осекается, извиняясь поджимая губы.        — Как в школе? — он достает из рюкзака книжки и тетради.        — Получила целую кучу низких отметок, сбежала с математики и подралась с одноклассником — буднично.        — Я могу помочь тебе с учебой, если хочешь?        От такого предложения я отказалась даже не задумываясь, вот только спросил Джером из вежливости, потому что потом все-таки начал совать нос в мои домашние задания. Он снова начал появляться в домике почти каждый вечер, и был очень рад услышать, что я наконец исправляю свои отметки.        А мне лишь нравилось смотреть на то, как он улыбается, слушая как я поставила на место учительницу литературы, пересказав ей содержание «Ромео и Джульетты» с подробностями и своими мыслями на этот счет.        Джером провожает меня домой, и я впервые обнимаю его. И мне становится так легко, словно я должна была сделать это гораздо раньше. Словно я зря боялась, ведь его объятия были такими нежными.        Наблюдаю из окна, как он переходит дорогу. Чуть дальше останавливается машина и из нее выходят двое мужчин. Слишком далеко, чтобы разглядеть их внимательней, но даже это не мешает мне увидеть, как Джерому передают пистолет.        — С кем ты связался? — я слажу с кровати, когда слышу, как хлопает входная дверь. — Оружие? Ты совсем дурак? Тебя если не посадят, так пристрелят! Ты понимаешь это?        Он заходит в комнату, и я тут же закрываю рот рукой — его одежда местами порвана, кое где так ровно, словно ее ножом полосовали, лицо снова разбито.        — Как у тебя еще все зубы целы? — удивляюсь я, в который раз обрабатывая его разбитый нос.        — У меня все под контролем, Дженн, — он благодарно хлопает меня по руке, отправляясь раздобыть немного дров.        Я боюсь потерять его. Он стал мне той опорой, которая так нужна была мне в это время. Он ни разу не спросил меня о том, чего бы я и не смогла ему рассказать. Не лез ко мне, просто был рядом и тем самым давая мне нечто особенное.        Я не хочу о нем переживать, но он снова и снова заставляет меня испытывать страх за его жизнь, являясь на наше место избитым, порезанным, грязным и вымотанным. Приходит вот только теперь совсем редко. Я звоню ему каждый день, чтобы услышать его голос, спросить, как прошел день, но по большей части убедиться, что он все еще жив.        Я потеряла его, когда он сказал, что больше не придет. Я сломала треклятую скамейку, кинула в камин все его книжки, что он тащил сюда каждый день и смотрела, как вместе с ними сгорает наша дружба.        Школьный психолог предложил мне посещать бассейн. Конечно, у меня же денег куры не клюют, почему бы не потратить их на воду с хлоркой! Решаю, что больше в его кабинете и духу моего не будет. Почему он ничего не сказал о школьных тусовках? Чем не расслабляющий фактор? Алкоголь в свободном доступе, парочка парней, принесших травку, у которых может отыскаться что-нибудь и покруче, вполне могут помочь расслабиться.        Я возвращаюсь домой поздно. С улицы замечаю, что внутри не горит свет. Мама пришла с дежурства и уже, наверное, спит, решаю я, стараясь открыть дверь потише. Аккуратно прикрываю дверь, спокойно выдыхаю, услышав работающий в гостиной телевизор. Снимаю туфли, перехватывая их пальцами за застежки, отец скорее всего уснул под телевизор нельзя разбудить его стуком каблуков. Половица скрипит у меня под носочками, и я в страхе замираю. Шум телевизора не прерывается ничьими криками. Делаю еще один шаг, за ним другой.        — АААААА! — моей ступни касается что-то мокрое и теплое. Я тут же зажимаю рот рукой, с ужасом понимая во что я наступила.        — Мама! МАМ! — я кричу так громко, насколько вообще способна.        — Дженн! Помоги мне, Дженн!        Я бросаю туфли и бегу через коридор к гостиной. Синий свет телевизора позволяет увидеть мне неприятную картину, заставляющую мои руки дрожать. Я начинаю пятиться, и только жалобный крик сестры, безуспешно брыкающейся под грузным телом, заставляет меня броситься на отца.        Она лежит на кофейном столике, прижатая этим пьяным животным, его руки поднимаются по ее ногам вверх, в попытках стянуть трусы.        — Убери от нее свои руки! — кричу я, с разбега запрыгивая ему на спину. Я цепляюсь ногтями в его лицо, тяну на себя. Ты не будешь больше мучить нас!        Отец выпрямляется и хватает меня за руку. Он трясет меня в воздухе, как маленькую девочку, устроившую скандал в супермаркете. Смотрю в его глаза, застланные пеленой. Как же сильно я ненавижу тебя!        — Вероника! Вероника! Беги наверх, спрячься с мамой наверху!        Она замирает сидя на столе, начиная рыдать в голос.        — Вероника! Блять!        Отец швыряет меня в сторону, и я сталкиваюсь со стеной. Падаю на пол, ударяясь лбом о старые половицы. Мне нужно подняться! Я должна что-то сделать иначе он снова сломает нашу жизнь! Упираюсь руками в пол, ощущая теплую кровь, между пальцев. Я расшибла себе лоб? Поднимаю глаза и не могу сдержать крик. Он вырывается из меня непрерывным потоком.        Прислонившись к стене на полу сидит мама, ее рот открыт и из него течет кровь. Вся ее шея, белая ночная рубашка, плечо и рука в крови. И только один предмет на котором ее нет торчит из ее шеи — бабушкин подарок на юбилей свадьбы, нож для рыбы, с рукоятью, сделанной под красное дерево.        Я хватаюсь за голову, пытаясь спрятать глаза подальше от этого кошмара. Только крики младшей сестры не дают мне сбежать от реальности. Нужно что-то сделать! Я хватаю телефон, нажимая первый контакт.        Первый гудок.        Клянусь, я больше ни о чем никогда не попрошу, только возьми трубку! Слезы текут по моим щекам без остановки.        — Алло.        — Джер… Джером! Пожалуйста… — отец швыряет Веронику на пол, от чего та кричит настолько пронзительно, что я не слышу, ответа из телефона. Он оказывается около меня буквально за несколько шагов. Снова хватает меня за волосы, пытаясь вырвать из рук телефон. — ПОМОГИ, ДЖЕРОМ!        Он сильно прикладывает меня затылком о стену, заставляя кричать от боли. Одной рукой поднимает над полом, держа за горло. Его пальцы сильно сжимаются, не давая мне глотнуть воздуха.        — Дженн! Дженн! — отец резко наступает на телефон, от чего тот тут же хрустит под его подошвой.        — Вы обе кончите, как ваша мать! — шипит он, таща меня по полу к кофейному столику. — Иди сюда, Вероника, — он тянет ей руку, но малышка лишь сильнее вжимается в угол. — БЫСТРО!        — Отпусти ее, — я откашливаюсь после удушья, пытаясь сфокусировать взгляд на отце, — пожалуйста, пусть она уйдет, папа.        Его словно током пробивает после сказанного мной слова. Он усаживает меня на столе, рукой резко проникая под юбку. Его пальцы моментально нащупывают мои трусы и тянут вниз.        — Я сделаю… сделаю, что ты захочешь, пусть только Вероника уйдет!        Входная дверь с грохотом открывается и в коридоре слышен топот. Рука отца снова сжимает мое горло мертвой хваткой.        — Помогите! — кричит Вероника, бросаясь к выходу, но спотыкается о выставленную отцом ногу и кубарем падает вниз.        — Джером, — одними губами только и могу произнести я, чувствуя, как горят мои легкие.        Рука, душащая меня, пропадает, и легкие снова расправляются наполненные воздухом. Вероника трясет меня за плечи пытаясь оглушить своим криком.        — Бежим, Дженн, бежим! — она тянет меня, помогая мне сесть.        Джером смог повалить отца на пол и теперь сидел на нем, сжимая его талию ногами и нанося тому удары по лицу. Я сильно сжала ладонь Вероники.        — Милая, — та не могла сосредоточиться на моем голосе постоянно крича, чтобы мы бежали. Опускаюсь на колени около нее и беру ее лицо в ладони, — малышка, послушай меня.        Она наконец переводит на меня красные глаза, закрыв рот и послушно кивает, тут же скрываясь на кухне.        — Джером, достаточно! Слышишь меня? — я ловлю его руку в воздухе. Отец лежит без движения, лишь грудь еле заметно еще вздымается. Вернувшаяся Вероника протягивает мне телефон. — Я вызываю полицию, тебе лучше уйти, пока они не приехали.        Он поднимается на ноги, потирая сбитые руки.        — Я могу подождать с тобой.        — Я и так доставила тебе проблем, не будем их множить на ровном месте, ладно? — мой голос срывается на плач, и Джером крепко обнимает меня, позволяя мне почувствовать себя в безопасности.        Я не смогла восстановить контакты с разбитого отцом телефона и теперь точно потеряла последний шанс поблагодарить своего друга. Отца отправили в тюрьму назначив слушание через месяц. Нас с сестрой отправили в детскую колонию до выяснения обстоятельств дела. У меня сменилась школа, так что теперь даже таким способом я не смогла встретиться с ним.        Джером должен знать, как связаться со мной, думала я, возвращаясь в общем строю с первого учебного дня. Прошло три дня, как мы оказались здесь, и с каждым из них мне становилось только страшнее.        — Дженнифер, — из-за проволоки меня окликнула какая-то женщина. Бросив взгляд на надзирателя и получив одобрительный кивок, я подошла к ней. — Здравствуй. Я мама Джерома, может ты знаешь, где он может быть? Он не появляется дома уже почти четыре дня, я беспокоюсь. И в доме в лесу его нет.        Мое сердце замирает от сковавшего его страха. Я знала только одно место, где он мог быть, но его мать только что убрала его из списка. Я грустно качаю голову, а женщина поджимает губы, силясь не заплакать.        Неужели в ту ночь я видела тебя последний раз?