Дева и Двуглавый Орел

Когда они вернулись в Петербург, первым у дверей появился Торис. - С возвращением, - он поприветствовал трех олицетворений, хоть глаза его были устремлены лишь на одного из них. - Спасибо, Литва, - произнес Иван с толикой давления, достаточной, чтобы Торис оторвал свой пристальный взгляд от Польши. Тино задался вопросом, не является ли это посланием для них: что их завоеватель не собирается терпеть их близкий союз под своей крышей. Финн понимал, что Иван видел в них: он на себе испытал, какую силу Польша и Литва представляют вместе. Остальные тоже теперь стояли в коридоре. Иван, кажется, был доволен их присутствием. Он всегда доволен, когда они собираются вместе. - Я рад представить вам ещё одного нашего домочадца. Это Царство Польское, новая автономная территория в составе моей империи. Но я уверен, все вы уже с ним знакомы, - он сделал жест, давая понять Феликсу, чтобы тот выступил вперед. Поляк не шелохнулся. - Должно быть, он устал от путешествия. Наверное, лучше проводить его наверх, в его комнату, - Иван нахмурился, глядя на упрямого блондина. Торис уже сделал шаг им навстречу, без сомнений хватаясь за поручение, но Иван вновь заговорил, прежде чем Торис успел открыть рот. – Финляндия, ты не мог бы сделать это? Тино уставился на него из-за внезапной просьбы, но быстро кивнул, принимая её. Феликс немедленно прошел мимо него, направляясь к лестнице. Его багаж остался у двери. Сначала финн подумал, что тот просто о нём забыл, но затем заметил извиняющийся взгляд Ториса. Видимо, поляк просто выказывал ему свое неудовольствие. Комната Феликса находилась недалеко от его. Прибалты, сестры Ивана и Бессарабия жили дальше на верхнем этаже, тогда как они с Польшей расположились в больших комнатах, недалеко от покоев Ивана. Тино не смог не ощутить разочарование оттого, что его новым соседом являлся тот, кто, пожалуй, больше всех не нравился ему в доме... После Ивана, конечно. Феликс всё ещё молчал, когда они вошли. Лишь бросил на финна взгляд, который можно было прочесть как «да провались ты уже». Конечно же, неприязнь была взаимной. - Если ты будешь вести себя так, ничем хорошим для тебя это не обернется, - сказал Тино, поставив чемодан. Ему начинало надоедать быть мишенью, на которой поляк, похоже, срывал свой гнев. – Но сейчас, ты просто... должен это принять. И попробуй сделать всё, что в твоих силах, ради своего народа. Тот всё ещё молчал. Прожигающий взгляд стал лишь пристальнее, и теперь читался как «не читай мне лекции о том, что я должен делать». Тино вздохнул и продолжил. - Слушай, я знаю, кто ты такой и откуда. Я знаю, каково это, когда тебя просто увезли, без возможности что-либо сде... - Ты понятия не имеешь, кто я и откуда, - Феликс наконец заговорил, его зеленые глаза загорелись неистовством, когда он шагнул вперед, прямо в личное пространство Тино. – Знаешь ли ты, каково это, веками строить свое королевство, столь процветающее и культурно развитое, только чтобы увидеть, как оно рушится из-за алчности наций вокруг тебя? Увидеть, как его рвут на части, не единожды, но трижды, пока ничего от него не останется? Быть стертым с карты... – его голос надломился на последних словах, и поляк отступил назад, поворачиваясь к Тино спиной. Феликс не мог показать свое отчаяние перед этим... княжеством, которое наивно верило, что его автономия хоть что-нибудь значит. Нет, Финляндия никогда его не поймет. - Что ж, конечно ты не знаешь. Откуда же тебе это знать, если твоей страны никогда даже на карте не было, - прошипел Феликс, едва не рассмеявшись от иронии. Он не мог сдержаться. Его слова всегда были жестоки, когда он был зол. Или опечален. Сейчас он чувствовал и то, и другое. Тино потребовалась вся его сила воли, чтобы не ответить на этот выпад чем-то столь же жгучим. Слова глубоко оскорбили его. Он лишь пытался проявить доброту... Очевидно, что с кем-то вроде Феликса это было напрасно. Больше он так делать не станет. - Я... мне нечего больше тебе сказать. Чувствуй себя, как дома, - резко ответил Тино, быстро разворачиваясь и уходя прочь. Он был выше мелочных оскорблений, не собираясь опускаться до того, чтобы начать спор, который лишь ухудшит их отношения. Но он уже осознал, что со временем его неприязнь к поляку станет столь же сильной, как и к Ивану. Как Тино и ожидал, за дверью стоял Торис. Литовец выглядел встревоженно. - Феликс... в порядке? - По крайней мере, у него всё ещё хватает духу издеваться надо мной, - раздраженно фыркнул финн. – Я не понимаю, как ты терпишь его всё это время... Шатен мягко улыбнулся. - Я сам часто задавался этим вопросом... но когда ты с кем-то, ты получаешь и хорошее, и плохое, знаешь? – затем он прошел мимо Тино, чтобы как следует воссоединиться со своим партнером. Дверь за ним закрылась. Прямо сейчас Тино не мог понять, что же в нем хорошего. Но опять же, он не знал Феликса, недостаточно хорошо знал, чтобы точно сказать. А ещё он не знал всю полноту отношений духов Польши и Литвы. Тем не менее, ему всё равно хотелось, чтобы они сумели сохранить свою личную связь, даже если их земли больше не находились в союзе. Если Торис будет рядом, чтобы утешать его, возможно, Феликса будет легче переносить. 1819 год С конца XVIII века в культурной жизни Европы доминировало романтическое направление. Оно превозносило эмоции, силу воображения и свободу, особенно восхваляя прошлое и природу. Оно возвышало народное искусство и древние обычаи, побуждая народы, находившиеся во власти великих империй, к поиску своих корней и своей идентичности. К 1810-м годам романтизм добрался и до Финляндии. Академики в Або и студенты университета преследовали цель пробудить национальный колорит финнов и развить их язык. Тино вдохнул свежий морской воздух, в последний раз глядя на гавань Хельсинки. Он не знал, когда увидит её снова. Он пробыл в городе несколько недель, исполняя обычные обязанности воплощения и встречаясь с некоторыми важными людьми. Но тем, чего он не ожидал, стало его путешествие в Або. Встречаясь с академическими кругами в городе, он встретил группу студентов-энтузиастов, которые оказались взволнованны «этой невероятной возможностью встретиться с самим воплощением их отечества». Их пыл был очень лестным. Тино разве что не краснел под их пристальным вниманием. А затем кто-то из них настоял на том, чтобы отвезти его в бывшую столицу, чтобы показать, как процветает университет. Сперва он не был уверен в этой затее: он не знал, как Иван воспримет визиты куда-либо за пределы Хельсинки, особенно на западное побережье. Но у Тино не хватило духу отказать воодушевленному молодому человеку. А то, чего Иван не знал, не могло его расстроить. С некоторой неуверенностью, но с гораздо большим волнением, Тино согласился. И чего он тоже не ожидал, так это того, насколько сильно повлияет на него его визит в Або. Молодой человек представил Тино своим друзьям-студентам в городе, которые разделяли столь же горячее рвение к тому, чтобы встретиться с ним. Выходные прошли в оживленном общении: молодые люди беспрестанно спрашивали его об исторических событиях, о которых они только читали в книгах, рассказывали о культурной жизни их страны, и, конечно же, ночь была проведена за околофилософскими дискуссиями с играми и выпивкой. Той ночью он чувствовал странное единение со своими людьми, иное по сравнению с тем, к чему он привык. Их гордость за свою родину была невероятно сильной. В тот день, когда Тино покинул город, один из академиков, которого он встретил, писатель и историк, дал ему книгу в качестве прощального подарка. - Что это? - Собрание поэм и песен. Я написал это во время путешествия в Саво, - человек почти что сиял от гордости, когда передавал книгу в руки Тино. – Это первый экземпляр. Я хочу, чтобы он был у тебя. - Это... невероятно. Слов не хватит описать, как я вам благодарен. От кого...? - Крестьяне в деревне. Просто обычный, честной люд. Он не мог сдержать изумления. Его простой народ обычно... обычно не обращал внимания ни на что, кроме своего урожая. К счастью, этот человек считал иначе. - Они – настоящая душа и память отечества. И его гордость. Не аристократия, которая никогда не делала почти ничего, кроме как шла по стопам Швеции. Я надеюсь изменить это. - Я с гордостью буду следить за вашей работой, Ардвиссон. Надеюсь, что скоро ещё услышу о вас. - Точно услышишь, - сказал он, уверенно улыбаясь. – Прощай, дух моего отечества. Надеюсь, наши пути вновь пересекутся. Пусть моя работа утешит тебя в Петербурге, когда ты будешь вдали от своего настоящего дома. Он начал читать её уже на обратном пути в Хельсинки. Тино не мог оторвать от работы глаз. Его сердце наполнялось гордостью при виде того, как его язык так красиво переливается в словах. Тино крепко прижал книгу к груди. С ней он чувствовал себя так, будто мог привезти с собой частичку своих людей, когда вернется в Россию. Он, безусловно, будет дорожить этой работой. И держать её надежно спрятанной от глаз Ивана. - С возвращением, - Эдвард – первый, кто поприветствовал его, легко приобняв. – Надеюсь, поездка в Хельсинки выдалась хорошей. - Определенно так, - ответил Тино, сжимая друга в объятиях. – Пойдем в мою комнату. Я хочу тебе кое-что показать, - прошептал он, когда его подбородок оказался на плече эстонца. - Тино, это... это невероятно! – Эдвард с трепетом просматривал книгу. – Этот человек, Ардвиссон... он и правда хочет взрастить гордость твоего народа! - Они этого заслужили, наконец, - восторженно улыбнулся Тино. Не так много лет прошло с тех пор, как царь объявил его «нацией среди наций», но он, его люди, они уже изменились, он чувствовал это. Они наконец поняли, что они могут быть кем-то ещё, кроме шведов. Но выражение его лица быстро сменилось с радостного на озабоченное. Эдвард поднял нахмуренный от беспокойства взгляд на Тино. - Нельзя, чтобы Россия об этом узнал. Он не воспримет это хорошо. Особенно теперь, когда Польша себя так ведет... Финн серьезно кивнул. С тех пор как Феликс появился в доме, он постоянно испытывал пределы своей автономии, чтобы увидеть, как далеко он может зайти со своим самоуправлением. И Иван уже терял терпение, это было видно всем. Тино понимал, что в такие времена лишь намек на собственное национальное мышление, даже такой простой, как сборник стихов, может неприятно спровоцировать русского. - Я знаю. Не волнуйся. Я собираюсь её очень надежно спрятать, - Тино уверенно улыбнулся и похлопал по матрасу своей кровати. Между ним и досками существование книги будет оставаться в секрете. 1820 год - ...царь не уважает конституцию, он не дает сейму поводов уважать его! - Я думал, мы прояснили это ещё в Вене, царь является и твоим королем тоже, что значит абсолютную власть над... - Никто не может быть превыше конституции!! Это был ещё один вечер, когда между Иваном и Феликсом вспыхнули разногласия на тему статуса Польши в империи. Тино понимал гнев поляка, но находил его беспрестанное возмущение неразумным, поскольку оно, безусловно, никак не улучшало его положения. Сам он приучился вести себя тихо. Он повиновался Ивану, твердо стоя за проведенной для него чертой. Он осознавал свои привилегии и не собирался терять их. Все они сидели в огромной гостиной, когда Иван зачитывал им вслух все текущие новости империи. Как и ожидалось, когда он дошел до Польши, Феликс начал донимать его дальнейшими расспросами, пока их разговор не перерос в скандал. К тому моменту Иван был настолько рассержен, что ушел с ним в другую комнату ради приватности. Но их голоса очень быстро стали достаточно громкими, чтобы все смогли их расслышать. Феликс вышел, пылая от гнева, за ним последовал Иван. - На сегодня – всё, - это всё, что русский сказал им, прежде чем выйти, не говоря ни слова. Субтильный блондин шлепнулся в кресло рядом с Торисом, из его рта вырвалось несколько ругательств на польском. - Тебе нужно сдерживать себя, - литовец попытался мягко успокоить его. – Если бы ты выражал свое мнение в менее издевательской манере, он мог бы прислушаться... - Да черта с два он прислушается! Если я буду изображать паиньку, ничего не произойдет. - Сомневаюсь, что и твоя стратегия сработает, - Тино не смог сдержаться и не озвучить свои мысли вслух, но тихо. Однако достаточно громко для того, чтобы Феликс расслышал его. - Что такое, Финляндия? – огненные зеленые глаза повернулись к нему, призывая его повторить. - Я хочу сказать, что если ты продолжишь вести себя так, у него не будет никакой заинтересованности в том, чтобы уважать твою автономию. Я бы даже сказал, ты усугубляешь ситуацию, - он постарался не звучать слишком насмешливо. - Ты всё ещё считаешь, что та пародия на суверенитет, что он нам даёт – это нечто большее? Что за верноподданный маленький дурак... – Феликс совершенно не скрывал своего презрительного тона. Тино вдохнул, сказал себе не закипать от издевательств поляка. - Я лишь осознаю наше положение и пытаюсь взять лучшее, что могу. И у меня есть все основания ему радоваться – это привилегия. Феликс громко рассмеялся. - Привилегия, говоришь... Что ж, полагаю, ничего лучше ты никогда не знал, так? Тино почувствовал, как его сдержанность начинает подводить его. Финн сощурил глаза, глядя на блондина – если дух Польши так настроен поругаться и поиздеваться над ним, он не собирался просто смолчать на этот раз. Торис рядом со своим партнером потянулся, схватив того за руку. - Феликс, достаточно... - Для меня и для всех нас ничего лучше попросту нет. И я не потеряю то, что имею сейчас, ради... – Тино повысил голос, говоря гораздо более резким тоном, чем раньше. Но поляк не отступился ни на шаг. - Финляндия, позволь рассказать тебе нечто из своего опыта. Когда ты чего-то хочешь, будь то земли или уважение великих народов, ты должен бороться за это и брать это сам. Это единственный способ получить хоть что-то в этом мире. Если ты всегда будешь тихим и со всем согласным, то никогда ничего не достигнешь, - Феликс бесстыдно перебил его, ещё больше зля финна. Но его слова возымели действие – Тино понял, что они оставили его унизительно потерявшим дар речи. И прежде чем ему удалось ответить, Феликс уже встал, не заинтересованный в дальнейшем продолжении спора. У него и так уже болела голова от предыдущего. – И кто-то вроде России лишит тебя всех этих привилегий, как только у него появится возможность, как бы ты ему ни угождал. Он вышел из комнаты, совершенно не заботясь об ответе. Торис одарил Тино взглядом, который снова выглядел так, будто он извинялся за Феликса, и последовал за ним. Тишина, которую они оставили после себя, оглушала. - Тино, не принимай это слишком близко к сердцу. Это же Феликс. И он всё ещё разгневан из-за потери своей независимости, - тихо сказал Эдвард. - Я знаю. Но это просто... он не может продолжать поступать вот так. Он всё только усугубляет. И со временем это может сказаться на всех нас, - Польша может стать предостережением для России на случай, если его подданные будут иметь слишком много свободы. Что означает, что и его автономия может... Тино почувствовал, как его трясет от гнева и страха. Слова поляка были не только оскорбительны – он боялся, что в них могла быть сокрыта истина. Царь Александр I, начинавший свое правление как либеральный монарх-реформатор, со временем стал очень консервативным и начал опасаться роста национализма в странах, которыми он правил, а также революционных заговоров против него. Он отменил многие реформы, которые сам же провел ранее. В Польше он отменил свободу печати и ввел предварительную цензуру, которая вскоре распространилась по всей империи. 1821 год - Финляндия, - произнес Иван. В его голосе чувствовалось ощутимое давление. Все восемь из них, сидящие за длинным столом, напряглись. – Зайди в мою комнату после ужина. Я хочу поговорить с тобой. - Хорошо, - ответил Тино, ненавидя то, как хрупко прозвучал его голос. С другой стороны стола Эдвард взглянул на него, обеспокоенно хмурясь. Они шли в покои Ивана в тишине, и с каждым шагом Тино чувствовал, как его напряжение растет. Когда они дошли до комнаты, русский открыл перед ним дверь. Иван занял место за своим рабочим столом, стал просматривать кипы документов, что казались бесконечными. - Ты в курсе того, что происходит в Польше? – спросил он, продолжая свои поиски. Финн в замешательстве взглянул на русского. Почему они говорят о Польше? - Очень смутно. Насколько я понял, царь недоволен своими польскими подданными. Поэтому сейчас он ограничивает их автономию. - Ты знаешь, почему Александр недоволен поляками? Тино покачал головой. Конечно, по Феликсу было видно, что поляки проявляли особое упрямство в отношении своего правителя, но он не знал деталей. - Они на постоянной основе проявляют неуважение к империи, переступая черту своей автономии. Ты должен понимать, что царь не может рисковать, чтобы у его подданных появилось... независимое мышление. - Конечно, - Тино почувствовал, что его вторая рука легко тряслась. Он сжал её в кулак. - Тогда ты должен понять причины цензуры, которую он планирует ввести, - казалось, Иван нашел то, что он искал среди документов. Похоже на вырезку из журнала. – И затрагивать она будет не только Польшу. Так вот зачем он здесь. Ради предупреждения. - Я должен признать, этот... Åbo Morgonblad... Высказывает занятные суждения, - сказал Иван, пока глаза его просматривали страницу. – Писатель, кажется, его зовут Ардвиссон, считает состояние Финляндии... печальным и мрачным, - он поднял голову, взглянул Тино прямо в глаза. – Ты считаешь, что Великое княжество именно такое, каким он его описывает? Тино постарался сохранить свой голос ровным, так как его руки теперь дрожали. - Мы пребываем в мире, моя страна и мои люди прижились в твоей империи. Думаю, у нас нет причин горевать, - в его словах не было лжи: он действительно так чувствовал. Он доволен. Правда, не особенно счастлив. Но духу России незачем это знать. Иван продолжал пристально смотреть на него, будто желая прорваться сквозь маску, что финн надел. Между ними прошло несколько мгновений тишины, и финн было испугался, что Иван подумал, что он лжет, но затем его взгляд смягчился. - Я рад, что ты так думаешь. Это именно то, чего я хотел все это время, с тех пор как привел тебя сюда, - его слова звучали почти ласково. – На первый взгляд всё выглядит хорошо для тебя, для твоего народа. Но всё же... кто-то из них думает, что этого недостаточно. Что ваш народ должен сильнее гордиться тем, кто они есть, требовать, чтобы его рассматривали... отдельно от империи, - его голос стал холоднее на последней фразе. - Я не могу контролировать то, что думают некоторые из моих людей, - Тино был твердо намерен стоять на своем. – У нас всегда было собственное самосознание. Возможно, сейчас мы лучше чувствуем его, после того как отделились от Швеции. - Возможно, - теперь Иван встал и подошел к нему. Тино напрягся, но не сдвинулся ни на шаг. – Но мы живем в опасные времена. Александр просто не может позволить себе рисковать тем, чтобы излишне радикальные мысли высказывались вслух. Я надеюсь, ты это понимаешь. - Понимаю, - повторил Тино, выдерживал взгляд высокого мужчины. - Тогда ты должен понимать, почему журнал Ардвиссона должен быть закрыт, - затем Иван прошел мимо него, открывая дверь. Намекая на то, что разговор окончен. На мгновение чувство негодования поднялось в нем, но Тино смолчал. Он знал, что ничего не мог с этим поделать. Он развернулся, уходя, как ему и было велено. - Не принимай это на свой личный счет. Цензура вводится по всей империи. Это то, что нужно сделать, чтобы сохранить наш мир, - теперь голос Ивана звучал мягче. Когда финн проходил мимо него, он вновь заговорил: – Я ни в коем случае не возражаю, чтобы твои люди писали поэмы или истории. Но я не хочу, чтобы они думали о себе нечто большее. Он знает о книге – в ужасе осознал Тино и с опаской оглянулся назад. Теперь его положение в доме могло порядочно ухудшиться. Но во взгляде Ивана сквозила лишь искренняя нежность. - Твой язык прекрасен. Очень подходит для поэзии. - Значит, мне всё ещё... позволено читать и писать на нем? – неуверенно спросил он. - Конечно. Я поощряю это. Наши языки – неотъемлемая часть того, кем мы являемся. Отрицать это было бы бездумной жестокостью. Нужно только лишь... держать их подальше от политики, - с улыбкой ответил Иван. Он поднял руку, опустив её на плечо финна. Тино с удивлением осознал, что на сей раз он не вздрогнул. Возможно, он начал привыкать к непринужденным прикосновениям русского. – Это не должно сказываться на нас лично. Я бы предпочел, чтобы тебе было комфортно рядом со мной. Его глаза распахнулись с изумлением от просьбы. То, как Иван смотрел на него – раньше такого не было. Почти что... с мольбой. - Конечно... давай, - а что ещё он мог сказать? - Надеюсь, что так всё и останется, - Иван легко сжал его плечо, которое ощущалось таким хрупким под огромной хваткой русского, перед тем как отпустить. Он ушел назад к столу, продолжив свою работу. - Ты можешь уйти, - произнес он озорным тоном, тогда как Тино, сбитый с толку, всё продолжал стоять в проходе. - Да, я просто... доброй ночи! – быстро ответил он, отчаянно краснея. Когда он закрыл дверь, в голову ему пришла ранее не посещавшая его мысль: похоже, Иван здесь чувствовал себя действительно одиноким, будучи окруженным странами, которые в большинстве своем либо боялись, либо ненавидели его, а то и всё вместе. И попросту жаждал товарищества. Ему стало почти жаль этого человека. Несмотря на то, что он думал об империи, Тино задался вопросом, следовало ли ему придерживаться такого же суждения о человеке, олицетворяющем её. Когда он был с Бервальдом, он всегда рассматривал их связь отдельно от самого Шведского королевства. Возможно, Иван заслуживал такого же шанса. Адольф Ивар Арвидссон был отстранен от работы в Академии Або в 1823 году, поскольку он продолжал твердо высказывать свое мнение о национальной идентичности Финляндии и осуждать правительственную администрацию, которая была лояльна царю. Вскоре после отстранения он переехал в Швецию, где продолжил свою патриотическую исследовательскую и писательскую работу. Ардвиссону не удалось пробудить рост национальной гордости финнов в более широком масштабе, но он положил начало для этого, а его работы послужили вдохновением для других ученых, которые пошли по его стопам. 1825 - Царь мертв. Этими словами Иван объявил им о кончине Александра I. А затем удалился в свои комнаты, не говоря ни слова. Вести стали неожиданными для них всех. Они могли только оглядываться друг на друга, на каждом лице – замешательство и напряжение из-за их неопределенного будущего. Что же теперь? Тино не мог отрицать печаль, что он ощущал из-за смерти Александра. Привязанность была не тем, что он испытывал к царю, однако он уважал его, даже восхищался им. В конце концов, именно Александр пожаловал ему его автономию. Любезный император никогда не был несправедливым или жестоким, не в отношении Финляндии, и народ в Великом княжестве всегда глядел на него как на великодушного правителя. Даже если к концу правления его либеральные устремления остались в прошлом. Тино знал, что у него не останется недобрых чувств к этому человеку. И что он всегда будет вспоминать его как первого правителя, практически признавшего его нацией. В огромном доме было непривычно тихо. Прошло несколько дней с момента, как пришли новости, но Иван не вышел из комнаты. Казалось, он был глубоко опечален, оставив всех остальных в неизвестности, прожигающей их умы. Кто станет следующим царем? Изменится ли наше положение в империи? Что ждет нас в будущем? Александру не удалось оставить наследника: все дети его и его супруги Елизаветы умерли в младенчестве. У него осталось два брата, оба из которых не желали занять его место. Подобное положение содержало в себе высокую уязвимость, риск переворота. Все они знали, что это может быстро привести империю к хаосу. Они пытались вести свою жизнь, как обычно, даже притом, что все они были на грани, ожидая услышать хоть что-нибудь. Когда Иван наконец вышел, то только для того, чтобы немедленно покинуть их без каких-либо новостей. - Я должен вернуться во дворец, - это всё, что он сказал, прежде чем уйти. Несколько недель от него ничего не было слышно. У Александра I не было законных детей, лишь братья остались в качестве наследников. Первый в очереди, Константин, отрекся от короны, и трон занял Николай I. Но не все признали притязания нового царя достаточно законными. Группа офицеров, командовавших 3000 солдат, отказалась признавать его права и потребовала введения конституции. Молодые военные, во время Заграничного похода узревшие благосостояние европейских стран, хотели, чтобы Константин стал царем, так как он был либеральнее, чем его брат, и его власть можно было легче ограничить. Их целью стало свержение самодержавия в России. 26 декабря по старому стилю на Сенатской площади Санкт-Петербурга начался офицерский мятеж, получивший название «восстание декабристов». Письмо от Ивана пришло почти на следующий же день: в нем говорилось о волнениях и о том, что должно произойти нечто значительное, что-то, что определит будущее империи. Вскоре последовало известие о восстании. Атмосфера царила настолько напряженная, что ни один из них не осмеливался вслух озвучить, что может произойти. Или что они предчувствовали. Восстание могло коренным образом изменить курс России. Но в письме Ивана ничего не говорилось о том, что он чувствовал, к кому испытывал симпатии. Никто не знал, кого он поддерживал: Николая или же либеральных офицеров. Несмотря на возможный исход, все они не были уверены в своем будущем. Прошло три дня, но Иван всё ещё не вернулся. Вечер был поздним, и восемь воплощений уже несколько часов играли в карты, но многим из них уже надоело ждать. - Я не думаю, что сегодня он вернется домой, - сказала Катюша с явной тревогой в голосе. Как сестра она переживала за своего брата, несмотря на её неприязнь к империи. - Да черт его знает, мне слишком плевать, чтобы оставаться на ногах, - зевнул Феликс. – Я пошел спать, - пока он вставал, он выжидательно взглянул на дух Литвы, приподняв брови. - Я... я тоже устал, - торопливо сказал Торис, краснея и следуя за ним. Тино почти закатил глаза. Эти двое всегда пользовались возможностью поспать в одной комнате, пока Ивана не было дома. И, скорее всего, им удавалось проскользнуть друг к другу, даже когда он присутствовал. - Остальные – останьтесь. Я хочу закончить игру, - резко сказала Наташа, прежде чем кто-либо ещё успел встать. Через некоторое время Эдвард и Райвис тоже удалились, и остались лишь Тино и сестры Ивана. И воплощение Бессарабии, громко сопевший рядом с ним. - Наташа, он сегодня не придет. Давай просто пойдем спать, - сказала сестре Катюша, прилагавшая усилия для того, чтобы держать глаза открытыми. Та оглянулась на нее, но все же последовала совету. Тино поднял спящего Ауреля, последовал с ним вверх по лестнице вслед за двумя девушками. Он опустил мальчика на кровать, накрыв его одеялом. Легко провел пальцами по лбу мальчика и направился к выходу, но маленькая ручка потянулась к нему. - Братик, не уходи... – пробормотал Аурель наполовину во сне. Ему снится Румыния. Сердце Тино сжалось от жалости к мальчику, который скучал по своей семье, несмотря на то, что лишь ругал брата в те редкие моменты, когда заговаривал о нем. Финн долго сидел около него, нежно гладя его по руке, пока мальчик полностью не погрузился в сон. Он тихо покинул комнату, осторожно закрыв дверь, чтобы точно не разбудить Ауреля. Когда он уже двигался в другую сторону коридора к своей комнате, внизу скрипнула дверь. Иван, ссутулившись, тяжелыми шагами прошел до своего красного кресла и немедленно рухнул на него. - Кто теперь царь? – спросил Тино, нервно стоя у стены. Искреннее удивление отразилось у Ивана на лице, когда тот его увидел. Немногие заставали его врасплох. - Николай I, - ответил он. В его голосе не было ни гордости, ни злобы. Финн задумчиво кивнул. Значит, царь сохранил свою корону. Восстание было подавлено, а его новый правитель – консерватор. Он был напуган тем, что это могло значить для его автономии. - Он очень разумный человек, - сказал русский, заметив его смятение. – Тот, кто превыше всего ценит порядок и послушание. Думаю, если твои люди продолжат жить так же, как они жили до сих пор, у него не будет причин косо смотреть в твою сторону. - Понимаю, - его взгляд опустился в пол. Значит, ему придется и дальше держаться тихо, довольствуясь тем, что у него есть. Оставаться верным подданным. Он снова поднял глаза на Ивана – тот направил печальный взгляд в пространство. Тино подумал, что он заслужил немного доброты. - А ты... ты... в порядке? Уже во второй раз за эту ночь дух России выглядел изумленным. Он мягко улыбнулся, когда удивление отступило. Другие воплощения здесь, помимо его сестер, никогда не спрашивали о его самочувствии. - Я в порядке. Но эти бунты, они никогда не проходят гладко. Всегда заканчиваются кровопролитием, ненужными смертями, - произнес Иван, и по его голосу становится понятно, что он переживал нечто подобное уже несколько раз. – Но спасибо тебе за заботу, Финляндия. Его последние слова были столь нежны, что Тино почувствовал странную теплоту от них. Это заставило его задуматься, справедливо ли он судил о русском все прошедшие века, видя в нем лишь жестокого варвара, как все остальные в Европе. - Завтра я обстоятельно расскажу тебе и остальным, что произошло на площади. И о вашем новом царе. Но пока что давай мы оба отдохнем этой ночью, - сказал он, пока Тино продолжал взирать на него. - Да, конечно. Спокойной ночи! – с улыбкой ответил финн, покидая комнату. Пока он шел наверх, Тино понял, что он в первый раз искренне улыбнулся Ивану. Войска Николая, превосходящие декабристов числом, полностью подавили восстание. Те бросились на лед Невы, но солдаты Николая догнали и разгромили последних из них. Оставшихся в живых взяли под арест. После этого арестовали более 200 человек, которые подозревались в связях с декабристами. Пятерых офицеров повесили, остальных отправили в Сибирь. Николай I продолжал самодержавный курс и категорически отвергал либеральные европейские ценности. Он показал империи, что не остановится перед жестоким подавлением любой оппозиции. Его правление положило начало эпохе всеобъемлющего контроля и надзора в империи. 1827 Он проснулся посреди ночи с криком из-за жгучей боли. Первым, кто прибежал, был Феликс – его комната находилась ближе всего. - Что за черт, Финляндия?! – поляк выругался и попытался подобраться ближе, но Тино извивался, словно одержимый, совершенно не в силах успокоиться. Он не мог связно думать – только не сквозь эту пронзительную, жгучую боль. - Что-то происходит на его земле, - в комнате послышались твердые шаги Ивана. - Да уж, вижу, - раздраженно бросил в него Феликс, всё ещё пытаясь удержать финна, который теперь только плакал, но всё ещё продолжал бездумно корчиться. – Но всё должно быть реально плохо, если он ведет себя так. В смысле, он не склонен к драматизму, так что вряд ли он устраивает сцену... - Как ты обычно? – русский не смог сдержаться, чтобы не съехидничать над своим подданным, который в последнее время только и делал, что вел себя неуважительно. Поляк метнул в него гневный взгляд, но ничего не ответил. - Отойди, дай мне... – Иван встал на его место. – Иди и принеси водки. Она ему понадобится. - Ладно, - раздраженно ответил Феликс, быстро уходя прочь. Русский сел на кровать, крепко схватив Тино за руки и твердо прижимая их к матрасу. - Ты должен успокоиться, Финляндия. Финн ещё какое-то время ерзал под его хваткой, но медленно успокаивался – теперь его только трясло. - Что происходит? – спокойно спросил Иван. - Мой город... горит... – ответил он между всхлипами. - Хельсинки? - Я не уверен... - Тино! Ты в порядке? – теперь вошел Эдвард, остальные теснились за ним в дверном проеме. Финн тяжело дышал и стонал. Боль снова усилилась. - В каком-то из его городов случился пожар. Серьезный. Приготовьте холодную ванну, - ответил Иван вместо него, видя, что финн сейчас на это не способен. - Бедный мальчик... – Катюша озабоченно покачала головой. Тино подумал, что он потерял сознание, так как следующее, что он почувствовал – это внезапный холод. Он поморщился от резкой прохлады у его горящей кожи, попытался сместиться, но на его плечах лежали огромные ладони, удерживающие его по шею в воде. - Тебе нужно остыть. Неприятные ощущения вскоре пройдут, - низкий голос принадлежал не кому иному, как Ивану. Русский потянулся к стакану рядом, предлагая напиток Тино. Он подозрительно принюхался – в ноздри ударил резкий запах этанола. - Что это? – спросил он с отвращением. - Русская водка. Удивлен, что ты её до сих пор не попробовал, учитывая, что ты живешь здесь почти двадцать лет. - Думаю, мне лучше начать сейчас, - ответил Тино, залпом выпив напиток. Он закашлялся, алкоголь жег его больное горло. Иван улыбнулся, восхитившись тем, каким упрямым мог быть северянин даже сейчас, в таком состоянии. - Немногим удается сделать это с первого раза. - Меня правда не волнует смакование вкуса и все такое. - Кто знал, что в тебе есть такая русская черта? – со смехом сказал он, поднимаясь. – Оставайся здесь, пока не почувствуешь себя лучше. Я подожду снаружи. Тино рассеянно кивнул. Боль всё ещё горела в нем, но уже не такая всепоглощающая. Ледяная вода и водка, затуманивающая ему разум, определенно помогали. Он поудобнее прислонил затылок к ванне и закрыл глаза. Когда он снова их открыл, то обнаружил себя на своей кровати, а утренний свет падал сквозь открытое окно. Его обожженная грудь была покрыта бинтами. Зрелище перед ним – одно из самых удручающих, которые Тино когда-либо видел. Турку горел не в первый раз, но никогда пожар не был столь разрушительным. Его величайший город, его бывшая столица, от нее едва ли что-то осталось. - Мои соболезнования, - произнес Иван рядом с ним. – Империя окажет полную поддержку людям, оставшимся без крова, и в восстановлении города. - Думаю, деревянные дома мы здесь строить больше не будем? – спросил он, но ирония в вопросе не развеселила никого из них. - Конечно, нет, - ответил Иван после минутного молчания. – И, думаю, ты поймешь, почему императорская академия будет перемещена в Хельсинки. Тино кивает, принимая это, но его печаль лишь усилилась. Академия Або – его первый университет, построенный в семнадцатом веке, когда Швеция была одной из величайших держав Европы. Он всё ещё живо помнил тот день, когда они с Бервальдом впервые вошли туда, безмерную гордость, что он ощущал, и теплую улыбку шведа, который был искренне рад за него... Так мучительно, что теперь на этом месте остался лишь пепел. Тино чувствовал, что теперь, на месте Або, Турку, в сердце у него зияла пустота. Этот город всегда был чем-то вроде моста, соединяющего его землю и Швецию. А теперь он... Финн тяжело вздохнул, попытавшись сдержать слезы. Этот город остался в прошлом, а его будущее принадлежало Хельсинки, и к нему должно быть привязано его сердце. Но оно всё ещё сжималось от осознания, что его последняя ниточка, соединяющая его с его прошлым королевством, с Бервальдом, сгорела вместе с Турку. Великий пожар Турку уничтожил большую часть города, который на тот момент являлся крупнейшим в стране. Более 11 000 людей остались без крова, а десятки погибли. Это был крупнейший городской пожар в истории Финляндии и всех североевропейских стран. Огонь уничтожил большую часть помещений и материального имущества Королевской академии Або. По царскому указу Академия Або была перемещена в Хельсинки и переименована в Императорский Александровский университет. 1830 Царь продолжал ограничивать автономный статус Царства Польского. Российская администрация в значительной степени игнорировала его либеральную конституцию, одну из самых прогрессивных в Европе на тот момент, и недовольство поляков в отношении империи достигло небывалого уровня. В июле 1830 во Франции произошла революция, за которой последовало объявление Бельгией своей независимости от Объединенного королевства Нидерландов – что в конечном итоге стало толчком к восстанию в Польше. - Да я лучше удавлюсь, чем пойду на это!! – яростный крик Феликса эхом разнесся по дому. Но ему было всё равно. Пусть они все услышат, узрят, что могущество Польши живо и сильно, несмотря на угнетение, которому империя подвергала его годами. - Твои солдаты, твоя армия так же обязаны служить царю, как и любое другое княжество, - спокойно ответил Иван, хотя его напряженная поза и говорила, что тот тоже недалек оттого, чтобы потерять самообладание. - Я – не обычное княжество, которым можно погонять, как вздумается, - прошипел Феликс, ударив ладонями по столу. – Может, сейчас я и часть твоей империи, но мне обещали мое собственное правительство, мои собственные законы. Я всё ещё королевство со своей конституцией! Использование моих войск для подавления иностранного мятежа, который нас даже не касается, - грубейшее её нарушение! - Королевство, которое всё ещё подчиняется моему царю. И его приказ состоит в том, что поляки будут сражаться, чтобы поддержать голландцев, которые искореняют анархию в Бельгии, - теперь русский встал, возвышаясь над намного более хрупким воплощением. Но поляк ничуть не испугался. - Катись к черту, - прорычал блондин и вышел, тяжело хлопнув дверью. Ссора не прошла незамеченной для других. Все они чувствовали растущее напряжение между ними двумя, пока хватка царя вокруг Польши продолжала сжиматься. Европу вновь сотрясали революции, угроза распространения которой на Россию очень боялся Николай. Они знали, что это всего лишь вопрос времени – когда кто-нибудь возьмется за оружие. Звук разбитого окна разбудил Тино перед рассветом. Когда первоначальный испуг прошел, и он понял, что на него не нападают, он осторожно подошел к двери, раскрыл её. В коридоре никого не было, но источник звука не мог быть слишком далеко. Когда его взгляд упал на дверь Феликса, он понял, что могло случиться. Он открыл дверь и, как и ожидалось, весь пол был усыпан осколками, а окно – разбито. - Этот... высокомерный идиот!! – не потребовалось много времени, прежде чем Иван появился – он бежал дальше по коридору, к лестнице. – Стража!! Тино последовал за ним. Когда они вышли наружу, то увидели, что беглец оставил после себя только двух мертвых стражников и отзвук лошадиных копыт, стучащих по земле. Иван выругался вслух. Тино не был уверен, что он должен чувствовать, но ощущал, что в нем рождается уважение к поляку. Феликс всегда был проворным солдатом, но так легко вырваться из охраняемого и запертого дома было достижением, которое, возможно, никто ещё здесь не смог бы провернуть. Все остальные тоже подтянулись. - Го-господин Россия... – тихо сказал Райвис, вперив взгляд в землю. Яростные глаза Ивана быстро нашли его, ожидая ответа. Но ливонцу, похоже, не хватало храбрости, чтобы продолжить, и Эдвард занял его место. - Это... Литва. Он тоже сбежал. Фиолетовые глаза Ивана потемнели в ярости – он вмазал кулаком по открытой двери конюшни. В ноябре группа польских офицеров-студентов попыталась убить вице-короля Польши, Константина Павловича Романова, брата царя. Покушение провалилось, но повстанцам при поддержке горожан удалось взять под контроль арсенал в Варшаве. На следующий день весь город оказался охвачен мятежом, а Константин бежал. К декабрю мятеж превратился в национальное восстание с целью освобождения Польши от власти Российской империи. Теперь все они боялись хоть что-то сделать не так. Они не смели говорить с Иваном, ведь одно неверно сказанное слово могло спровоцировать его. Они продолжали свои жизни, держались тихо и ждали вестей из Польши. Тино знал, что он и его земли теперь были под усиленным наблюдением. Только его положение было схоже с положением Польши: автономный субъект, который мог воспользоваться шансом и поднять восстание. Именно сейчас верность Финляндии империи подвергалась испытанию. Но он совсем не был похож на Феликса, а его люди – на поляков. Они знали свое место, они бы не посмели бунтовать, когда ясно, что у них нет ни шанса. И его люди уважали царя, несмотря ни на что. Они видели в польском восстании не что иное, как анархию и смуту, нарушившую их мир. Тино не нравилось признавать это, но он также начинал испытывать нечто вроде уважения. И не только к царю. Его отношение к Ивану тоже каким-то образом... изменилось. Даже смягчилось. И всё же он опасался того, что польское восстание могло означать для него. Будет ли его послушание хоть что-то стоить, если в конце концов Николай станет расценивать любою автономную территорию в империи как угрозу? Будет ли ошибка другой страны стоить ему его привилегий? Вопросы вертелись в его голове беспрерывно, но он не осмеливался задать их Ивану. И когда в один вечер русский велел ему явиться к нему, он испытал одновременно и облегчение, и страх. - Спасибо, что пришел, - сказал Иван, бесстрастно глядя на него из-за стола. – Как ты знаешь, сейчас на польских землях происходят серьезные волнения. Волнения, которые представляют серьезную угрозу миру и безопасности империи. - Да, это... тревожно, - Тино осторожно подбирал слова. - Мне любопытно, каково твое мнение по этому поводу? Считаешь ли ты эти волнения только тревожными, или же ты... сочувствуешь полякам? Финн глубоко вздохнул. Он знал, что этот вопрос последует, но ему всё ещё было трудно ясно выразить свою позицию. - Я думаю, что всё это безумие, ошибка. Даже если я могу понять гнев Польши, то это... это заходит слишком далеко. И я... – Тино замолк, в неуверенности, что осмелится озвучить свои истинные чувства Ивану. Русский мог бы даже в этом усмотреть риск. Риск, с которым необходимо было покончить. Но Тино отбросил свой страх, решив дать Ивану шанс показать, что он ошибался в своих сомнениях насчет русского. - ...Я очень обеспокоен, что это восстание поставит под угрозу и мою автономию. Нечто вроде восхищения промелькнуло в глазах Ивана. Как будто он не ожидал, что финн ему откроется. Он внезапно встал, быстро подошел к меньшему воплощению. Взгляд его был успокаивающим, даже чересчур. - Всё это время ты был верен. И пока это остается в силе, нет никаких причин подвергать тебя страданиям из-за чужой глупости. Даю тебе слово. Высокий русский смотрел на него так пристально, что Тино отвел взгляд, а щеки его залились румянцем. Он всегда чувствовал себя не в своей тарелке при физической близости или долгом зрительном контакте. - Ты можешь говорить так. Но могу ли я верить, что твое слово равно царскому? Взгляд его стал хмурым, и он покачал головой. - Боюсь, что нет. Но я могу обещать тебе, что поговорю с ним ради твоего блага – и блага Великого княжества. Странное чувство расцвело внутри Тино, когда он услышал, что Иван готов вот так вот за него заступиться. - Я рад убедиться, кому принадлежит твоя преданность. И пока я поддерживаю тебя, ты поддержишь меня, - Иван коснулся его плеча – привычка, с которой финн уже освоился. – Я хотел бы попросить тебя сделать кое-что, чтобы выразить свою поддержку. Тино с любопытством взглянул на него. - В январе войска отправятся в Польшу. Присоединится и подразделение из Финляндии. Я бы хотел, чтобы ты пошел с ними. Этого он не ожидал. Несмотря на то, что он думал о польском восстании, он не был уверен, хотел ли он участвовать в его непосредственном подавлении. Но он знал, что это испытание для него от Ивана – проверка, искренни ли его слова. - Я буду горд сражаться за мир в империи, - без сомнения ответил он. Конечно, он не мог отказаться. 1831 25 января польский сейм объявил, что Николай низложен с польского престола. Царь уже успел отправить войска, среди которых был и Финляндский гвардейский стрелковый батальон. Впервые со времен Шведской империи финские войска сражались на полях Европы. Мобилизация была встречена с гордостью и рвением как среди гражданских, так и солдат. Едва ли они испытывали какое-либо сочувствие к полякам. Они достигли польских земель в апреле. Долгий марш был утомителен, однако батальон всё ещё пребывал в бодром расположении духа, и солдаты рвались сражаться. Десятилетия прошли с тех пор, как он воевал в Центральной Европе. Его почти что охватывала ностальгия, но всё же – как сильно он изменился с тех пор, как изменились его солдаты. И шли они теперь не под сине-желтым знаменем. Теперь их имперскими цветами были белый, синий и красный, а герб украшал двуглавый орел вместо льва. Тино вспоминал самого себя тогда, когда он был моложе и свежее, в белом одеянии, пошитом специально для него, готовый сражаться за гордость Швеции. Теперь казалось, что он смотрел на совершенно другого человека. - Твой батальон будет расположен на правом фланге, чтобы отразить атаку польской кавалерии, - объяснял Иван, передвигая фигурки на карте. – Думаешь, они справятся? - Без сомнения. Мы сдержим их, - ответил Тино. У него уже вспыхивали в памяти воспоминания о семнадцатом столетии, когда войны с Польшей разгорались часто. – Они больше не те гусары. - Крылатые всадники теперь едва ли не что иное, как парад, - ответил русский с насмешливой улыбкой. – К тому же разве не твоя кавалерия зачастую одерживала победы над ними? Финн с гордостью кивнул. Его конница тогда обрела славу по всей Европе. - Я всё ещё помню их боевой клич. Что-то вроде... hakaa... – поразмыслил Иван вслух. - «Hakkaa päälle»*, - пояснил Тино. - Да, вот так, - высокое олицетворение улыбнулось ему. – Правый фланг наших войск определенно не будет слабым. Я искренне верю в твоих людей, в тебя. Знакомый пыл расцвел в нем, тот самый, что толкал его вперед, когда они с Бервальдом были на вершине могущества. Но теперь всё по-другому – он чувствовал, что хочет поразить империю, ведущую его, вместо всей Европы. Будто он хочет поразить... Ивана. - Я... мы не подведем тебя, - сказал Тино и задумался, с каких пор его ненависть к русскому превратилась в... то, что он испытывал сейчас. Его никогда не переставало удивлять то, сколь величественны битвы и сколь же до дрожи чудовищны. В крови кипели адреналин, азарт, что приходили вместе с борьбой, и стремление прославить свои имена. Но, возможно, ужасы и кровавая реальность войны действовали ещё хлеще, к чему многие оказывались не готовы. Товарищи, падавшие со своих лошадей, кровь под сапогами и жизни, отнятые без секундных раздумий. Несмотря на то, что он веками это испытывал, Тино думал, что никогда по-настоящему не привыкнет. Сражение принесло победу России. И стало поворотным моментом для Финляндского батальона: они завоевали репутацию и почет, продемонстрировав другим подразделениям, что по праву заслужили свое место в армии, а не просто красовались на параде. Генерал армии вознес похвалу своим людям, и Тино почувствовал, как он засиял под гордым взором Ивана, а его сердце бешено забилось в груди. Изначального триумфа, с которым солдаты приходили на войну, никогда не хватало надолго. Несмотря на успешное наступление, поляки отчаянно сопротивлялись. Иногда им даже приходилось отступать, настолько значительны были силы повстанцев. И когда всё лето в войсках свирепствовала эпидемия холеры, Тино начал допускать, что, несмотря на все их усилия, польское восстание могло победить. Он также знал, что Россия никогда не признает независимость королевства. Это было бы слишком явной демонстрацией слабости. Империя не могла показать Западу, что свобода могла одержать победу, только не над самодержавным правлением. Ни царь, ни Иван никогда бы не позволили подвластным им землям провозгласить независимость. Это та правда, которую Тино усвоил, и понимал, что только его верность могла принести его людям процветание. В конце лета они начали грандиозное наступление на Варшаву. - Мы пересечем Вислу завтра. Столица будет взята в течение нескольких дней, - сказал Иван, уверенный в успехе их плана. - Предстоит решающая битва, не так ли? – размышлял Тино вслух. – А затем мы... вернемся домой, - он уже успел устать от этой войны. - А затем мы вернемся домой, - мягко улыбнулся русский, радуясь тому, что финн назвал Петербург своим домом. Иван ощущал, вот уже некоторое время, что дух Финляндии наконец оттаивает, чувствует себя более комфортно в его присутствии. Можно увидеть, что автономия, которую он жаловал северной стране, благоприятно повлияла на мальчика. Или, может быть, на молодого человека? Миниатюрный блондин стал повыше, черты его мягкого лица несколько заострились. Он всё ещё хранил следы юности, однако в глазах Ивана он перестал быть ребенком. Русский почувствовал определенную гордость оттого, что приложил руку к тому, что и страна, и её олицетворение так ладно преобразились. Он надеялся, что со временем этот молодой человек не превратится в бунтаря. Ему было бы ненавистно подавлять его точно так же, как Польшу. - Но прежде чем атаковать, мы дадим полякам ещё один шанс сдаться, - произнес Иван, переводя взгляд с финна на письмо, что он готовился отправить лично Феликсу Лукашевичу. Он не был бездумно жестоким. Но он не собирался сдерживаться, если восстание будет продолжаться. - Я надеюсь, у них хватит ума принять это. Слишком много жизней было загублено, - ответил Тино, голос его был пропитан горечью. Треть его батальона уже успела полечь в этой войне. - Хотелось бы, чтобы они ясно понимали, что Польша не горел желанием разбрасываться их жизнями. Но это... сумасшествие из Франции... затуманило его разум, - Иван выплюнул последние слова так, будто они внушали ему отвращение. Либеральный Запад всё распространял свою заразу на его и его подданных, порождая лишь смуту и беспорядки. Финн рядом с ним молчал. Его взгляд был устремлен в землю, задумчивый и тревожный. Иван нахмурился, обеспокоенный его молчанием. Он не сомневался в верности Финляндии, но не был вполне убежден, к чему на самом деле устремлено сердце этой страны. Он не вполне разделял традиционные ценности Российской империи, но и к Западной Европе не склонялся. Поразительно, что маленький северянин сумел занять свое собственное место где-то посередине. Если позволить быть ему слишком самодостаточным, это может обернуться угрозой, однако Иван всё равно находил его умение приспосабливаться очаровательным. - Когда всё закончится, что станет... с Польшей? – наконец спросил Тино. Невысказанный вопрос слышался в его словах: что станет с автономией Феликса? - Я думаю, ты понимаешь, почему Николай больше не сможет позволить подобные привилегии. Тино быстро поднял глаза, озабоченно хмурясь. Иван ответил ему воодушевляющей улыбкой. - Тебе не стоит беспокоиться об этом. То, что случится с Польшей, затронет исключительно Польшу. - Понятно, - ответил финн. Несмотря на то, как старательно дух России пытался убедить его, Тино всё ещё не был уверен, что его автономия останется в сохранности. На предложение сдаться ответили твердым отказом. Ивану передали короткую записку от воплощения Польши, в которой империи советовали «поцеловать его королевскую польскую задницу». - Он не оставляет нам иного выхода, - произнес Иван, разрывая записку на части. Воля поляков была несгибаема. Но несмотря на всю их живучесть, сильно уступающие в численности, они не могли без конца поддерживать свой дух под безжалостными атаками русских. Они выбрали свою судьбу. Тино продолжал повторять себе это, делая очередной выстрел. Уже в первый день сражения польская оборона была прорвана. А Торис Лоринайтис – пойман. - Я рассчитывал, что у тебя хватит ума не впутываться в подобные безумные выходки, - без малейшей эмоции на лице произнес Иван, глядя на поставленного на колени литовца. - Он не был единственным, кто был сыт по горло твоим угнетением, - голос Ториса был сильным, несмотря на то, каким избитым он выглядел. – И я уверен, в доме не только мы двое были готовы... - Ваши действия не привели ни к чему, лишь разрушили наш мир!! Тино подпрыгнул оттого, как Иван внезапно повысил голос. Тот редко терял самообладание. - Царь хочет принести порядок и безопасность для империи, сделать нас непоколебимой силой на востоке, что будет процветать. И всё же ты хочешь следовать этой абсурдной, анархической идеологии с запада... - Абсурдной идее свободы? Идее о независимых нациях? – Торис огрызнулся, почти вскочив, но солдаты по бокам от него вновь прижали его к земле. - Свобода не принесет вам ни безопасности, ни мира. Лишь заставит тебя хотеть больше, пока ты не сможешь насытиться уже ничем... – Иван совершенно не колебался в своих словах. - Разве это не то, что ты и делаешь? Твоя жажда новых земель просто безгранична. - Я лишь хочу стать достаточно сильным, чтобы принести процветание всей моей империи. Быть способным защитить всех вас. Литовец почти рассмеялся. - Не держи меня за дурака, Иван. Ты такой же алчный, как и любая империя в Европе. Русский сузил глаза. - Что ж, хорошо. Думай обо мне, что хочешь. Но знай, что это восстание не принесло тебе ничего, кроме смертей твоих людей. После этого Иван вышел. Тино остался стоять на месте, желая сказать что-нибудь литовцу, о котором он всего лишь несколько десятилетий назад стал думать как о друге. Но он понял, что не мог ничего сказать в свое оправдание относительно того, что он здесь, помогает России подавить борьбу Феликса и Ториса за независимость. - Не ожидал тебя здесь увидеть, - Торис наконец заговорил. – Так ты согласен с тем, что он сказал, с тем, что он делает с нами? - Я... я лишь следую его приказам. Я не... не хочу быть здесь, - ответил Тино. Он покрылся стыдом оттого, как кротко, неубедительно звучал его голос. - Лучше уж присоединиться к угнетателю, чем самому стать угнетаемым, это хочешь сказать? – злоба в голосе Ториса была очевидна. Тино ничего ему не ответил. Он знал: неважно, что бы он сказал – ущерб ведь уже нанесен. Он задался вопросом, не потерял ли он навсегда лишь недавно пробудившуюся дружбу. На следующий день поляки начали отходить из города. Глаза Ивана горели мстительным огнем, когда он мчал своих солдат вслед их отступающим врагам. Он не проявлял милосердия к тем, кто оказался не кем иным, как предателями империи. Они не прислушались, не приняли справедливое предложение о капитуляции. Вместо этого они выбрали столкнуться лицом к лицу с яростью России. Но что приводило его в бешенство больше всего – они ещё не успели взять в плен воплощение Польши. Феликс Лукашевич проявлял чудеса хитрости, всегда умудряясь уйти от врагов. Но на этот раз ему не удастся. Он предстанет перед судом за тот хаос, в который он вверг империю. Иван не видел его, но ощущал его присутствие, его дух среди поляков, спасающих свои жизни. - Идем со мной, - приказал Иван финну рядом с ним и направился туда, где, как он чувствовал, пыталось скрыться мятежное воплощение. Они наткнулись на группу из нескольких десятков поляков на западе Варшавы. - Он здесь, - сказал Иван солдатам, когда они осматривали группу издалека. Тино нашел их вид горестным. Отчаянные люди делали всё, что в их силах, для родной страны, пытаясь вывести её воплощение за границу, даже сейчас, когда их поражение было настолько болезненно очевидным. Они всё ещё пытались сохранить волю Польши, даже если сама территория уже потеряна. Финн не мог не чувствовать уважение к их решимости. - Убейте солдат рядом с ним. И убедитесь, что поймали дух Польши, - приказал Иван своим людям. – Финляндия, ты хорошо стреляешь на дальние расстояния. Ты останешься здесь и вмешаешься, если понадобится. Тяжкое чувство вины легло на плечи Тино, когда он занял свое место, пока русские начинали свою атаку. Это было печальное зрелище: изможденные поляки не заметили приближающегося врага, и половина из них полегла, прежде чем они успели начать отбиваться. Те, кто остался, яростно сражались, делая всё возможное, чтобы прикрыть побег воплощения их родины. В какой-то момент казалось, что Феликс всё же сможет чудом ускользнуть, пока он бежал вперед, а его солдаты твердо стояли, не позволяя ни одному русскому пробиться к нему. Тино сжал мушкет в руках: он знал, что отсюда он легко достанет поляка выстрелом. Но его руки тряслись. И он понял, что не хочет этого делать. - Тино, стреляй в него!! – заорал Иван, поворачиваясь к нему – их взгляды пересеклись. Взгляд Ивана был исступленным, давящим. И осуждающим. И Тино осознал, что именно сейчас происходит его решающее испытание на верность России. На секунду Тино лишь закрыл глаза, сглатывая комок вины в горле, и его руки перестали трястись. Он решил, что сейчас, в этот самый миг, он будет думать лишь о своей автономии, о благе своего народа, и забудет любое сочувствие, которое испытывает к Феликсу. Он затолкнул совесть подальше – и выстрелил.