Дева и Двуглавый Орел

1833 Новая столица процветала в последние два десятилетия. Хельсинки стал административным, образовательным и индустриальным центром Финляндии, его население стабильно росло. Город планировалось полностью перестроить по проекту немецкого архитектора, который переехал сюда в 1816 году, чтобы начать свою работу, которой он очень гордился. К началу 1830-х годов некоторые из его проектов уже были завершены. Но его величайшее творение – огромный белый собор, который будет возвышаться в центре площади, заметно выделяясь своей высотой на фоне города, и который будет легко заметить с приближающихся к гавани кораблей – только начало возводиться. Тино прошел к Сенатской площади, гордо глядя на новые строения. Наконец и его столица начала приобретать облик настоящего цивилизованного европейского города. А когда кафедральный собор будет закончен, зрелище станет воистину великолепным, чем он сможет хвастаться другим воплощениям. Оттуда он быстро добрался до гавани. Несколько лет прошло с тех пор, как он пошел в поход на Польшу, чтобы подавить восстание, что потрясло всю западную часть империи. С тех пор Николай I продолжал усиливать контроль над своими подданными, следя за тем, чтобы ни одна земля под его властью не восстала бы с подобным размахом. Но всё-таки царь не изменил своего отношения к Финляндии. Даже если вначале он испытывал сомнения насчет того, чтобы признавать привилегированное положение Великого княжества, что было пожаловано ему Александром I, то в конце концов Николай уступил, не отменив самоуправление региона. Так что несмотря на усиливающийся контроль со стороны империи, Тино был рад, что ему удалось сохранить свою автономию. Что-то, что не удалось сделать Феликсу после его восстания. Его утащили из Варшавы, кричащего и бьющегося в ярости, с кровоточащим пулевым ранением на спине. Тино лишь наблюдал со стороны, сглатывая весь стыд, всю вину, что, казалось, удушали его. - Это нужно было сделать, - прошептал ему Иван, его лицо было лишено какого-либо выражения. – Теперь царь считает тебя верным подданным империи. Ты заслужил его уважение. Гордости он совсем не испытывал. Теперь же окончательно стало ясно, что Феликс его ненавидел. Он не разговаривал с ним, обходясь лишь самыми тривиальными, вынужденными приветствиями, продолжал бросать на него злобные взгляды и, казалось, не упускал ни единого шанса, чтобы поиздеваться над ним всякий раз, как ему выдавалась эта возможность. Тино не мог винить его за его злобу. Финн решил, что лучше держаться подальше от поляка, игнорировать его. Он не был уверен, сможет ли он когда-нибудь взглянуть в его осуждающие глаза, выдержать вес своей собственной вины, что отражалась в них. И злился на него не только Феликс. Торис больше не считал его другом. Теперь зеленые глаза смотрели на финна исключительно с горечью и чувством предательства, а умоляющий взгляд будто бы спрашивал его: почему? Но литовец не озвучивал это вслух, он едва разговаривал с ним. Все остальные тоже, казалось... отстранились от него. Как будто теперь они стали больше осведомлены о его особом статусе в империи. Будто бы его положение настолько выше их, что он перестал быть одним из них. К счастью, у него был Эдвард, который оставался ему лучшим другом, как и всегда. Но даже с ним, временами, он будто бы чувствовал... разрыв. Разрыв, что заставлял его ощущать себя в одиночестве. И что побуждал его всё больше опираться на Ивана. Громкий звук приближающегося корабля отвлек его от мыслей – Тино тут же двинулся вперед, сопровождаемый несколькими солдатами и генерал-губернатором Финляндии. Они были здесь, чтобы встретить царя – а также духа России. Множество горожан собралось в гавани, чтобы увидеть своего великого правителя. Они были взволнованны, горды. Как и его люди, Тино был полон энтузиазма, его сердце бешено билось в груди. И какая-то его часть, даже если он не был готов признаться в этом самому себе, жаждала показать Ивану, как восхитительно преобразился город в столь короткий срок. Он не понимал, почему, но в нем разгоралось страстное стремление впечатлить русского. - Должен признать, я не ожидал, что твоя столица станет настолько... блистательной, - произнес Иван, восхищенно осматривая архитектуру в стиле неоклассического ампира, что также украшал улицы Петербурга. - Немецкий архитектор очень хорош. Он очень увлечен проектом, хочет получить возможность практически заново перестроить город. - Какая удача. Жду не дождусь, когда его работа будет завершена. - Как и я... – Тино чувствовал, как его грудь надулась от гордости. Это придало ему смелости. – Бьюсь об заклад, тогда Петербург станет вторым из красивейших городов империи. - Ох? Возможно, так и будет... - Иван кратко улыбнулся его куражу. – Но вовсе не своей столицей я восхищаюсь больше всего. - Правда? А каким городом тогда? - Москвой. Они шли за солдатами, следуя за царем и генерал-губернатором на некотором расстоянии, что обеспечивало уединение для их разговора. - Николай выглядит довольным, - вслух поразмыслил русский после минуты молчания. - Я надеюсь, этого хватит, чтобы... здесь ничего не изменилось, - Тино не мог сдержаться, чтобы снова не озвучить свои страхи о том, что может произойти с самоуправлением его земли. Высокое воплощение взглянуло на него с толикой разочарования, будто он был расстроен, что финн до сих пор не верил его слову. - Я уже говорил тебе, нет никакой причины... - Я поверю, только когда он скажет это сам, - перебил Тино. Остаток пути они провели в молчании. Царь недолго пробыл в Хельсинки, всего несколько дней, но очень значительных. Тино знал, что для Николая жизненно важно было увидеть, что люди здесь являются не кем иным, как его верными подданными. И так продолжится и впредь. Когда царь и Иван отправлялись домой со своей свитой, Тино уезжал с ними. Когда он смотрел на удаляющийся город, тоска по дому уже наполняла его. - Ты хорошо принял нас, - сказал Иван, шагнув к нему. - Спасибо, - ответил финн, не сводя глаз с этого вида. Хельсинки и правда прекрасен с моря. - Впрочем, один из советников пожаловался. - Правда? – Тино взглянул на своего собеседника с сомнением и любопытством. - Не на само обхождение, нет. Скорее на... статус Великого княжества. Холодный ужас расцвел в нем. Если столь высокопоставленный вельможа в дурной манере отозвался о его земле царю, поставил под вопрос её положение... - Хочешь знать, что ответил ему Николай? Тино осторожно кивнул, стараясь сохранять спокойствие. Его руки уже почти тряслись. - Он сказал... этими самыми словами... оставьте Финляндию в покое. Это единственная провинция в моей империи, которая не доставила мне ни минуты беспокойства. На какой-то миг Тино просто вперился в него, потеряв дар речи. - ...А? Ивану пришлось сдержаться, чтобы не рассмеяться от вида сбитого с толку блондина. Его пораженное выражение лица было просто очаровательно. Русский решил удивлять его почаще. - Я хочу сказать, что с ним твоя автономия в безопасности. 1835 Его жизнь в Петербурге продолжалась, как обычно. Тино и все остальные в доме выполняли свои обязанности и управляли делами своих земель в той мере, в какой это было им позволено. Они продолжали держаться тихо, даже если каждый из них отчетливо ощущал рост национального самосознания их народа внутри себя. Они знали, что не могли позволить себе показать его, только не на глазах у духа России. - Попробуй ещё раз, получилось почти правильно... – настоял Эдвард. Свой выходной они проводили за занятием, которое с недавнего времени очень полюбили: чтением стихов на их родных языках. А точнее, их распеванием. - Я думал, будет так же легко, как если бы я говорил на своем языке! В смысле, я немного понимаю, но... - Учитывая, что тебе так долго пришлось говорить по-шведски, что ты почти забыл свой родной язык, вполне понятно, почему теперь ты не помнишь эстонский... - Ну и что, всё равно не должно быть так трудно! – разочарованно фыркнул финн. Он все ещё помнил их детство, как легко они выучили языки друг друга, чтобы всегда друг друга понимать. Но затем Дания забрал Эдварда, а он уехал с Бервальдом в Стокгольм. Их пути разошлись на сотни лет, прежде чем Шведская империя разрослась и взяла Эстонию под свое крыло. Тогда они разговаривали друг с другом на общем языке. Или на шведском. А теперь они снова были вместе, под властью уже другой империи, переучивали финский и эстонский... Пути истории и впрямь пролегали причудливым образом. - Я попробую ещё раз... – Тино глубоко вздохнул, закрыл глаза и попробовал вспомнить строки поэмы, которую эстонец помогал ему разучивать. - Silmalauge... vesi valgus Laiaks loiguks lagedalle, Loigust tõusis tiiri... tiigikene, Tiigist jälle… järvi... järvekene Linda pisarate loiku...* Он был так погружен в чтение, что не заметил, как лицо Эдварда побледнело, не заметил его испуганный, направленный на дверной проем взгляд, прежде чем эстонец резко прошептал ему: - Тино, хватит... хватит! Тино в замешательстве посмотрел на своего друга, но затем услышал медленные, тяжелые хлопки у себя за спиной. Они наполнили его тревогой. - Красиво. Полагаю, это был эстонский? Конечно же, это был Иван. Он выругался про себя. - Это... была просто игра. Чтобы скоротать время, - сказал он, пытаясь звучать небрежно. Но его голос его выдавал. - Весело, не так ли? – русский улыбнулся, но, как и обычно, финн не был уверен в его искренности. – Что ж, боюсь, я должен её прервать. Есть кое-что, о чем мне бы хотелось поговорить с тобой. Наедине. Иван вышел, очевидно, полагая, что финн пойдет за ним. Тино уверенно взглянул на своего друга, чтобы тот не слишком волновался. Эдвард произнес одними губами: будь осторожен. Он направился вслед за Иваном. - Значит, стихи? – русский занял свое место за столом, скрестив ноги. Фиолетовые глаза смотрели на него, не мигая. Но без злости. И всё же Тино было непосильно удерживать этот взгляд. - Я... мы... просто пели их вслух, для развлечения, - на самом деле, они делали это уже несколько недель. И каждый раз, казалось, они увлекались всё больше. Стихи, песни... они всегда будто уносили их прочь, заставляли их сердца биться от энтузиазма и гордости за своих людей. Наполняться мыслями, которые империя сочла бы опасными. Иван продолжал смотреть на него, не произнося ни слова. Тишина длилась столь долго, что Тино начало становиться некомфортно. Он отвел взгляд. - Ты всё ещё боишься меня, - тихо произнес Иван. Северянин вскинул взгляд, чувствуя себя ещё уязвимее. Он не знал, чего ожидать, но совершенно точно не этого. - Я верю в благие намерения империи. Но я-я не могу отрицать, что у меня возникают сомнения всякий раз, когда мои люди выражают... гордость за то, кто они есть. - Но эта гордость чрезвычайно важна для самого нашего существа, разве не так? Его привело в замешательство то, что Ивану удалось озадачить его ещё больше. - Насколько я понял, Николай правит, исходя из трех принципов: православия, самодержавия и народности. И-и... когда мои люди славят свои корни, определяют себя отдельно от России, разве это не... противоречит каждому из этих принципов? Пепельноволосое воплощение продолжало смотреть на него без всякого выражения. Тино испугался, что своими разговорами завел себя в ещё более опасное положение. - Они всё ещё кланяются моему царю, подчиняются его власти. И до тех пор, пока так будет продолжаться, тебе не нужно опасаться гордости за то, кто ты есть, - голос Ивана был на удивление мягким. Два воплощения тихо смотрели друг на друга, пытаясь понять. - Императорская академия прислала тебе подарок из Хельсинки, - Иван прервал тишину, открывая ящик стола. Он вынул книгу. На краткий миг Тино задался вопросом, как она очутилась в ящике Ивана, а не у него... – Человек по имели Лённрот написал это. Возможно, его имя тебе знакомо? - Да, это ученый, который приобрел значительную репутацию в короткий срок. Как в медицине, так и в литературе. - Тогда тебе точно захочется услышать о его последнем... проекте, - русский открыл книгу, с любопытством глядя на текст. – Похоже, что это собрание стихов... выглядит, как национальный эпос. Глаза Тино распахнулись, румянец расцвел на его щеках. Он не мог скрыть своего волнения. Иван мягко улыбнулся ему. - Конечно, я здесь ни слова не понимаю. Интересно, как звучат эти строки... если прочитать их вслух... – его глаза вспыхнули, когда он выжидающе глядел на Тино. - Ты... хочешь, чтобы я... прочитал их для тебя? - Признаюсь, я немного завидую этой... вашей с Эстонией игре. Мне тоже хотелось бы попробовать. Боюсь, до сих пор я раскрыл тебе совсем малую часть русского фольклора, не так ли? - Нет... - Ты бы хотел такого? Пару раз в месяц проводить вечера за рассказами стихов и легенд? - Я... буду счастлив сделать это, - слова финна были искренними. Ивана, казалось, совсем не расстраивало его национальное самосознание, напротив, ему было любопытно. - Я очень рад это слышать, - Иван встал, подходя к нему. Он поднял ладонь, нежно погладив Тино по руке. – Давай укрепим связь между нашими объединенными землями и между нами. Так они начали своё странное времяпрепровождение – за культурным обменом. Всё началось с простых историй из их детства. Иван рассказал ему о времени, когда он жил вместе со своими сестрами, все они были воплощениями Киевской Руси. И Тино узнал, что с самого начала дух России был окружен войнами и насилием. Его детство было гораздо более беспокойным, чем его. Он пребывал в блаженном неведении о жестокостях мира, не осознавая, кем он был на самом деле. Так продолжалось до того путешествия в Эстонию и встречи с Эдвардом, когда он наконец узнал о своей загадочной природе. А вскоре после этого пришли викинги с духами Скандинавии. С тех пор покой ему только снился. Крестовые походы, постоянные столкновения Швеции и Новгорода, княжества, которым тогда был Иван, за его земли пробудили в нем понимание, насколько жесток мог быть мир. Так странно, что теперь, когда он с Россией, в его землях наконец вновь воцарился покой. С воспоминаниями об их молодости приходят сказки и песни их народов, те, что они едва помнили. Но эпоха романтизма, казалось, пробудила эту память, мифы о героях и богах, что всплывали в их умах. - ...Так этот человек, он пел своему сопернику, пока тот не утонул... в болоте? – спросил Иван, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. История была такой странной. - Да! А потом он заставил Йоукахайнена пообещать, что его сестра станет его женой, - финн рассказывал обо всем с такой гордостью, что, казалось, он не замечал всей странности этой истории. – Но прежде чем он смог жениться на ней, она... покончила с собой, - улыбка северянина тут же потухла, глаза подернулись туманом и горечью. Ивану теперь тоже было не до смеха, он опечалился, когда легенда приняла неожиданный трагический оборот. - Она бы скорее утопилась, чем вышла замуж за старика, которого даже не знала, - вслух размышлял Тино. – Это и впрямь трагедия. Что для неё это был единственный способ обрести свободу. - Свободу в смерти, - прошептал Иван. - На самом деле она не совсем умерла. Она продолжила жить под водой, а ее душа приняла форму рыбы. - ...А? – теперь русскому казалось, что следить за историей стало совсем непросто. - Вяйнямёйнен чуть не разрезал её на кусочки, когда рыбачил, но к счастью, ей удалось выскользнуть... но он извлек урок из своих ошибок: после того, что он сделал, он посоветовал другим мужчинам не охотиться за слишком молодыми женами. - ...Понятно, - в недоумении произнес Иван, всё же увидевший мораль истории. Вскоре финн покинул его покои – вечер был уже поздним. - Спасибо за составленную компанию, Финляндия. Было очень приятно. Блондин кратко улыбнулся, переминаясь с ноги на ногу, опустив глаза. Будто он вдруг оробел. - Я... я не против, если ты будешь звать меня по имени... в смысле, по моему человеческому имени, - наконец сказал он, слегка покраснев. Глаза Ивана распахнулись – просьба была неожиданной. Но оттого тем более приятной. Он понял, что она означала: похоже, Финляндия наконец по-настоящему принял его как друга. Доверился ему. Осознание наполнило его душу теплом. - Я с радостью сделаю это. Но только если ты будешь звать меня Иваном. Тино удивлен, как быстро эти вечера стали чем-то, чего он с нетерпением ждал. Поначалу он чувствовал себя нервно и скованно, гадая, какие легенды русский сочтет опасным признаком националистического мышления, угрозой царскому самодержавию. Но Ивану всегда было лишь интересно, что он мог поведать: он восхищенно улыбался, когда Тино рассказывал ему об очередных финских традициях или обычаях. Эти вечера стали для них утешительным прибежищем, где никакая политика, войны или прочие несчастья мира не могли достичь их. Лишь мифы, истории и песни застилали их умы. И водка. - Кто научил тебя так пить? – Иван громко рассмеялся, когда финн напротив него выпил залпом ещё один стакан. - Сам научился, - гордо ответил Тино. – Начал, ещё когда я был в Каль...марской унии, - впрочем, крепкий напиток быстро ударил ему в голову. – Мы с Данией постоянно напивались. - Это всё объясняет, - усмехнулся Иван. Он сидел с на удивление ясной головой, несмотря на то что бутылка между ними была почти пуста. - Ты чё такой... трезвый? – икнул Тино. - Это же русская вода! Боюсь, мне нужно гораздо больше, чтобы дойти... до твоего состояния, - русский весело обвел его глазами с головы до ног. - Это вызов? – финн вспомнил, как легко он заводился, каким лихим становился, когда пьянел. Иван лишь рассмеялся громче. - Может, в другой раз, - он встал, направляясь к Тино. – Но на сегодня тебе достаточно, - и прежде чем меньшее воплощение успело отреагировать, Иван обхватил его руками за плечи и потащил к выходу. Тино не особо протестовал. У него уже кружилась голова, и он был совершенно уверен, что ещё несколько глотков – и ему пришлось бы возвращаться в комнату ползком. Saatana, я должен поднять ставки. Он поставил себе цель – однажды суметь перепить Россию так, чтобы тот свалился под стол. Иван провел его в его комнату, аккуратно уложил на кровать. - Черт, я как будто несусь на лошади на полном скаку... – выругался Тино, закрывая глаза и опуская ладонь на лоб. - Я принесу тебе воды, - сказал Иван. Тино показалось, что русский слегка коснулся его щеки, но он не был уверен. Когда он вновь раскрыл глаза, в небе уже светило солнце. А его голова раскалывалась. 1837 Эпоха романтизма процветала по всей Европе. Публика в Российской империи тоже была очарована мистикой, народными преданиями и, самое главное, поэзией. Несмотря на жесткий контроль и давление самодержца, наступил Золотой век русской литературы. В камине тихо потрескивал огонь. На дворе стоял поздний январь, самое холодное время зимы. Теперь огромная гостиная была единственным местом в доме, где можно было как следует согреться. Восемь воплощений собрались здесь, проводя время за игрой в карты. Лишь хозяин дома отсутствовал. - Твоя очередь, Лит, - сказал Феликс, пока Торис не двигался, сосредоточившись на своих картах и рассчитывая свои шансы. - Прости, - литовец немного вздрогнул и поспешно выложил свою карту. Тино улыбнулся позади веера из своих трех оставшихся карт. Именно этого он и ожидал. - Я выиграл, - сказал он, положив их на стол. - Хорошо сыграно, собачонка, - зеленоглазый блондин поздравил финна, но из голоса его сочился яд. Это прозвище Тино теперь слышал часто. Его сближение с Иваном не прошло незамеченным для остальных. Он несколько раз очень требовательно просил Феликса обращаться к нему по названию его страны, но казалось, что поляку не было никакого дела до уважения его желаний. Лишь прямой приказ Ивана (которого Феликс, впрочем, тоже едва слушался) мог заставить духа Польши прекратить свои издевки. Но Тино никогда бы не попросил русского вмешаться – тогда бы он лишь почувствовал, что оправдывает свою унизительную кличку. - Нужно уметь проигрывать, - высказался Эдвард с противоположного конца стола. Эстонец как мог старался заступиться за друга, но его слова едва что-либо значили для поляка. - По крайней мере я проигрываю с гордостью и достоинством, а не... виляю хвостом перед кем-либо. Тино твердо намеревался молчать, но не теперь. - Разумный человек порой предпочтет уступить, во благо лучшего будущего. Феликс вскинул брови. - Лучшего будущего? Под чужим сапогом? - Феликс, хватит, - вмешался Торис. - Может, мы продолжим чертову игру? – резко вскрикнула Наташа. Предупреждения духа Беларуси оказалось достаточно, чтобы между ними вновь воцарилась тишина, и игра продолжилась. Спустя час они услышали, как открылась дверь. - С возвращением, братик, - сказала Катюша, когда Иван ступил на порог гостиной. Сперва он ничего не ответил. Его взгляд был беглым и мрачным, а позе не хватало привычной уверенности. От всей его фигуры, казалось, веяло... горечью. - Я рано отойду ко сну. Проведите вечер, как вам хочется, - Иван развернулся, без лишних слов направившись наверх. Тишина, что он оставил после себя, длилась долго. - Похоже, сегодня вечером никакого надзора? – ухмыльнулся Феликс. - Думаю... из комнаты сегодня он уже не выйдет, - ответил Торис. - Чудесно. Я принесу водку. У меня в комнате бутылка запрятана. - Откуда она у тебя? Не думаю, что нам можно... – неодобрительно спросила Катюша. - Я её стащил, конечно же, - нагло разулыбался поляк, явно гордый своим достижением. Украинка взглянула на него с осуждением, но этим её нагоняй и ограничился. Теперь их игра включала выпивку. Но финн не мог сосредоточиться – его мысли то и дело возвращались к безотрадному виду Ивана, с которым тот пришел. Он не мог перестать задаваться вопросом, что могло так опечалить русского. Тино изумился, как их... дружба... успела зайти так далеко: настолько, что он был так взволнован. - Я... уже устал, - наконец сказал он, когда уже больше не мог дальше рассиживаться. – И завтра у меня много дел. Не хочу, чтобы похмелье замучило, - Тино встал, покинув комнату, прежде чем кто-либо успел задать вопросы. - Спокойной ночи, - ответили ему. Все, кроме Феликса. Он глядел на удаляющегося финна, сузив глаза, преисполненный сомнениями. Стук в дверь вывел Ивана из его мыслей. Он уже выпил несколько стаканов, но этого было недостаточно, чтобы заглушить горькую боль его соотечественников. - Заходи. Тем, кто вошел, был очаровательный блондин, с которым он сблизился за последние несколько лет. Компания финна была неожиданной, но не неприятной, скорее напротив. Иван мягко улыбнулся. - Рад видеть тебя, Тино. Но боюсь, сегодня я не составлю тебе хорошую компанию. - Это неважно. Было бы нечестно, если бы я был рядом, только когда... ты в лучшей форме, - его лиловые глаза столь искренни – это так трогательно. Редко можно найти воплощение с таким... открытым сердцем. - Тогда я тем более рад, что ты зашел. Иди, сядь ко мне, - Иван поставил ещё один стакан, налил туда напиток. - Я сказал остальным, что сегодня больше пить не буду, но... ещё по одной вряд ли повредит, - сказал Тино, занимая место напротив него. - Именно это я говорю себе после каждого стакана, - усмехнулся Иван. Они сидели в уютной тишине. Русский знал, что ему давали время, ожидая, пока он заговорит о том, что его гложет. Иван не был тем, кому было легко открыто говорить о чувствах, но с Тино ему отчего-то хотелось попробовать. Похоже, что дух Финляндии больше не держал на него обид, как другие его подданные. - Помнишь, я рассказывал тебе о своем любимом поэте? Финн кивнул. - Об Александре Пушкине? Иван глубоко вздохнул, закрыв глаза. - Он погиб на дуэли. Глаза его товарища слегка расширились, прежде чем тот опустил взгляд, полный печали. - Я сожалею о твоей утрате, - тихо произнес Тино. – Должно быть, ты сильно скорбишь по нему. - Как и вся Россия. Пожалуй, кроме двора. - Его не одобряли...? - Он никогда не нравился царю и высшим чинам. Александр даже отправлял его в ссылку. - Вот как... – финн был удивлен, что человек, которого считали величайшим поэтом России, не пользовался расположением высшего сословия. Впрочем, с либеральными людьми искусства в самодержавных империях редко когда бывало по-другому. - Тино, - осторожно произнес Иван. – Можно я... попрошу тебя кое о чем? - Конечно, - в глазах юноши, так готового предложить свою поддержку, отражалось лишь сочувствие. Это такое благословение – иметь его в друзьях... Совсем немного связей в его жизни были окрашены такой искренностью. - Спасибо. Я попрошу тебя только... послушать, - произнес Иван, взяв книгу, которая лежала рядом. Русский глубоко вдохнул и начал: - Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный – Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись! Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, На мутном небе мгла носилась... Когда он закончил, по его щекам катились слезы. Напротив него Тино протянул руку, накрыв его ладонь своей. 1842 Тяга писателей и ученых Финляндии к национальной самобытности своей страны росла. Положение финского языка улучшалось с развитием литературы и вскоре его также начали преподавать в школах. Национальный дух финнов усиливался в эпоху романтизма, в связи с чем люди искусства начали прославлять свои корни. Печаль, что он всегда испытывал, покидая Хельсинки, теперь ощущалась гораздо сильнее. Его визит длиною в месяц был полон встреч и путешествий по всей стране. Он виделся с самым разным людом: от государственных чиновников до обычных крестьян. Но именно встречи с писателями и художниками, людьми, что принесли ему гордость, которая, казалось, расцветала во всем его народе, были особенно запоминающимися. Взрослые мужчины, казалось, были тронуты до слез, когда Тино представлялся им. Он никогда раньше не чувствовал подобного преклонения. Или подобной гордости за свою страну. Последний вечер своей поездки он провел с двумя писателями, читая стихи и рассказывая истории. Этим он теперь часто занимался с Эдвардом или Иваном, но с ними всё было совсем по-другому. Воплощение другой страны просто не могло в полной мере понять его... финскость, не так, как это понимали его люди. Он уехал с большой стопкой книг, которые он собирался привезти домой. Домой. Даже если Петербург стал чем-то, что он воспринимал как дом, Тино нигде не чувствовал себя настолько вольно, как на своей собственной земле. Но возвращение туда вовсе не ощущалось чем-то скверным, совсем наоборот. Ведь там были Эдвард и все остальные воплощения, к которым он теперь относится, как к семье, несмотря на все различия. Он был рад их видеть – так же рад, как и Ивана. Так странно, что теперь он столь сильно этого ждал... Их дружба так быстро окрепла. Тино решил, что ему просто не терпелось поделиться историями и стихами, что он узнал в своей поездке. - Ты вернулся, - как и всегда, эстонец первым приветствовал его. – Вижу, ты привез... много чего почитать, - он с любопытством осмотрел стопку книг, которую Тино поставил на стол. - Писатели... как бы сказать... в последнее время очень изобретательны с моим языком. Тино протянул руку к коллекции, которую ему подарил Лённрот, передал одну из книг Эдварду. Его друг просмотрел книгу с трепетом. - Это ещё одно собрание песен «Калевалы»? - Да, что-то вроде дополняющей работы по отношению к предыдущей. Зеленые глаза с восхищением проглядывали строки. Но в них также была и печаль. - Что случилось? – озабоченно нахмурился Тино. - Ничего, просто... Должен признать, я завидую. Теперь у твоих людей есть свой собственный эпос, и всё такое. Финн опустил руку Эдварду на плечо, легко её сжал. - Я уверен, однажды у тебя появится свой. Думаю, очень скоро. Его друг улыбнулся, но лицо его по-прежнему выглядело мрачным. - Ты будешь первым, кому я его прочту. Тино улыбнулся. Они оба становились взрослее под влиянием растущей гордости их людей. Снизу раздался звонок. Знак того, что им пора спускаться к ужину. - С возвращением, Финляндия. Мы с радостью послушаем, как прошла твоя поездка, а также последние новости из Великого княжества, - голос Ивана звучал почти нежно. Тино ощутил, как от него внутри разливается странное тепло. Впрочем, тихое фырканье Феликса тоже не осталось незамеченным, когда он проходил мимо него. - Но прежде всего я хочу объявить, что сегодня вечером мы будем праздновать 230-ю годовщину освобождения Москвы, - продолжил Иван. Феликс и Торис немедленно напряглись. Именно польско-литовские войска вторглись в город в семнадцатом веке. А теперь, два столетия спустя, их земли были завоеваны Россией, а сами они сидели в доме, где их держали, как заключенных, и готовились праздновать победу своего врага над ними. Это было унизительно. Тишина повисла над столом. Ни грамма предвкушения, на которое так надеялся Иван. - А что мы будем делать? – спросила Катюша, видя, что никто другой не собирается заговорить. Иван уверенно улыбнулся. - Отпразднуем это с моими людьми и, конечно же, пойдем в лучшую таверну Петербурга. Ночь стояла оживленная: все таверны в городе были заполнены людьми, празднующими памятный для империи день. Само событие не было чем-то, чем Тино мог бы гордиться, но энергия и пыл праздника захватили его с головой. Молодой дух Бессарабии, что крепко держал его за руку, был так взволнован, что Тино не мог не разделять этот детский энтузиазм. Сбоку от них шли Эдвард и Райвис, с любопытством оглядываясь вокруг: горячность празднующего люда, казалось, тоже расковывала их, и глаза их блестели. Иван вел их вперед, с сестрами по обе его стороны. Время от времени он оборачивался, удовлетворенно улыбаясь оттого, что все они пребывали в таком хорошем расположении духа. И когда он находил глазами Тино, то награждал его таким нежным взглядом, которым, казалось, он смотрел только на него. Тино задался вопросом, почему из-за этого он чувствовал такой трепет в груди. На самом деле всем сегодня было радостно покинуть дом для чего-то, что не было связано с политикой или управлением их земель. Всем, кроме Феликса. Он настоял на том, чтобы остаться, однако Иван лишь спокойно, однако твердо сказал ему, что «все должны присутствовать во имя единства империи». Феликс ответил на это злобным взглядом, но не стал далее возражать. Он знал, что он должен был пойти – если потребуется, то даже со связанными руками. Поляк лишь тихо шел позади, рядом с Торисом. На его лице не было и тени радости. Они долгое время шли по городу – Иван с гордостью показывал им разные мероприятия – пока не достигли своей конечной цели: местечка под названием «Танцующий распутник». - И это лучшая таверна Петербурга? – спросил Тино, приподняв брови и оглядывая огромный зал. Он был запружен людьми настолько пьяными, что никто не мог идти ровно, их крики отдавались эхом повсюду, а многие уже танцевали на столах. - Да, моя любимая, - ответил Иван, протягивая финну пинту эля. – Ты представлял что-то другое? - Да, я ожидал чего-то более... утонченного. Русский громко рассмеялся над озадаченным видом собеседника. Может, его цари и познакомили его с претенциозной изысканностью Европы, но в душе он оставался таким же русским, как миллионы его крестьян. - Тонкими вкусами двора мир не ограничивается. Знаешь, почему это место так знаменито? Тино покачал головой. - Сюда приходят люди всех сословий. Крестьяне, купцы, даже дворяне... Это место, где титулы ничего не значат. Никакого этикета, никаких приличий... Лишь музыка, веселье да любимая выпивка. - Место, куда можно сбежать, - поразмыслил вслух Тино. – А это... не Наташа с Катюшей на столе? Иван повернул голову туда, куда он указывал, и улыбнулся. - Они самые. Давай подойдем, подбодрим их, - он опустил руку Тино на спину, аккуратно подталкивая его в нужном направлении. Иван стоял за ним слишком близко, таверна была слишком многолюдна для того, чтобы оставить место для личного пространства, которое предпочитал Тино. Но прямо сейчас он был совершенно не против подобной близости. Наташа и Катюша привлекли большое внимание. И что это был за вид: они кружились, подпрыгивали под музыку, но при этом смотрелись так изящно. Люди вокруг кричали и свистели, полностью увлеченные красивыми, искусными девушками. Тино хлопал в ладоши вместе с толпой, его щеки раскраснелись от выпивки и от жара толпы. И оттого, что Иван до сих пор стоял так близко. Когда двое закончили танец, оглушительные крики веселья разнеслись по таверне, сопровождаемые бурными аплодисментами. - Пойду воздухом подышу, - сказал он Ивану, когда люди рядом начали расходиться. Он направился на улицу, чтобы проветрить голову и успокоить отчего-то так быстро бьющееся сердце. Он вышел на задний двор, ощущая успокаивающую прохладу холодного ноябрьского воздуха. Тино глубоко вдохнул, закрыв глаза. Он уже чувствовал, как начинал трезветь. Откуда-то неподалеку донеслись отзвуки смеха. На углу аллеи стояли двое мужчин и, судя по счастливым улыбкам, вели какую-то радостную беседу. Финн пребывал в настолько хорошем настроении, что стал наблюдать за ними, любопытства ради. Ему всегда нравилось наблюдать за людьми, где бы он ни был. Но некоторое время спустя атмосфера между мужчинами сменилась на нечто... иное. Более высокий подступил ближе, опуская руку на шею своему товарищу. И приблизил к нему своё лицо. Тино залился краской, когда осознал, что застал очень личную беседу. Но он был не в силах отвести взгляд. - В подобные вечера люди набираются храбрости, чтобы показать, кто они есть на самом деле, - позади него раздался знакомый шепот. Тино вздрогнул, поспешно отводя взгляд от зрелища, поворачиваясь не к кому иному, как к Ивану. - Они... они очень храбрые, да. Если рискуют проявлять свои чувства так открыто... – ответил он, пытаясь казаться равнодушным, но трудно было скрыть то, как он до бездыханности поражен. - Хотел бы я, чтобы мы жили в более открытые времена. Чтобы никто не ощущал, что ему надо скрывать свои чувства. - Но ты... ты же православный верующий, разве ты не находишь это... грешным? - Я думаю, что брак – это союз лишь мужчины и женщины, но... нет греха в любви, какую бы форму она ни принимала. Тино задумчиво кивнул. Он был искренне удивлен ответу Ивана. Он видел, как преданна Россия своей вере – и ожидал, что её дух будет держаться подобных же воззрений. - Что ж, надеюсь, никто не расскажет их женам, - финн легко улыбнулся, пытаясь разрядить напряжение между ними, но воздух был заряжен чем-то, что он до сих пор не мог уловить. Его сердце громко билось в ушах, а встречаться взглядом с Иваном стало отчего-то боязно. Он чувствовал, как тот смотрел на него сверху вниз, будто... ожидая чего-то. Но прежде чем он успел осознать, чего же именно, на улицу вырвалась Наташа – лицо её было напряженным. - Надо идти домой. Польша вышел из-под контроля. Иван тяжело вздохнул, сжав кулаки, и зашагал навстречу сестре. Тино двинулся вслед за ним. Он всё ещё живо ощущал биение своего сердца. Феликс громко орал – на очень очевидном польском – на какого-то человека, который в ответ орал на русском, его лицо покраснело от ярости. Торис пытался сдержать его, но это было бесполезно. - Думаю, на сегодня празднования достаточно, - сказал Иван голосом, полным раздражения. Он энергично поднялся на сцену, твердо схватил поляка и силой утащил его прочь, наружу. Тино и все остальные последовали за ними. На обратном пути в карете Иван с Феликсом всё время ругались и орали друг на друга. 1844 Воздух был леденяще-холодным, настолько, что мог бы проникнуть в самую душу человека. Обычный январский день. Но Тино это совсем не беспокоило. Он лишь время от времени обдавал теплым дыханием свои руки, чтобы пальцы не онемели от мороза. Лес вокруг него покрыт снегом, а природа была тиха в своем оцепенении. Финн закрыл глаза, вдыхая всю эту красоту. Не было ничего лучше уютной тишины природы. - Я должен был догадаться, что ты будешь здесь, - позади раздался знакомый глубокий голос. Иван. – Мне было интересно, куда ты вдруг пропал. Он обернулся, легко улыбаясь только что подошедшему собеседнику. - Иногда мне просто нужно... уйти. Ото всех. Чтобы прислушиваться лишь к деревьям, да к существам, живущим здесь. - Надеюсь, я не нарушил твоё уединение, - Иван в любопытстве склонил голову. – Но твой друг Эстония был немного взволнован. Тебя не было уже несколько часов. - Часов? – Тино поднял брови. – Боюсь, я потерял счет времени. Иногда такое случается, когда я брожу по лесу, - он знал, что его склонность к мечтаниям могла иногда выражаться весьма ярко, знал, что мог затеряться в историях, которые он воображал, гуляя меж деревьев. - Настоящее дитя природы, не так ли? – улыбка Ивана для него – ласковая и знакомая, она вызывала в нем странный трепет. Тот, что теперь, казалось, вспыхивал всё чаще. - Это моё безопасное место, - объяснил Тино. Место, где его не могут достать ни войны, ни политика. - Это прекрасное место для того, чтобы скрыться ото всех. Но разве тебе... не одиноко? - Ничуть... я могу быть совсем один, но здесь я никогда не чувствую себя одиноким. Теперь между ними тишина. Лишь несколько десятилетий назад такая тишина рядом с Иваном посеяла бы в нем тревогу, но теперь в ней было уютно: подобная тишина воцарялась между товарищами, что не нуждались в пустых словах, чтобы заполнить пространство. Теперь им было... приятно присутствие друг друга. Тино находил это довольно обнадеживающим, ведь официально они являлись лишь империей и её подданным. Но было и ещё кое-что. Нечто, что вызывало в нем тепло и трепет, когда Иван отвечал ему улыбкой, невидимой для всех остальных, когда он стоял столь близко, что Тино мог чувствовать его жар. Нечто, о чем ему было слишком страшно думать – о том, что это могло бы значить. - Несмотря на всё моё желание остаться здесь, чтобы мы полюбовались всей этой зимней красотой, думаю, ты промерз здесь достаточно времени, - слова Ивана выдернули его из его раздумий. - Думаю, я мог бы провести здесь всю ночь, если бы захотел, - Тино подошел к русскому. – Но должен признать, что выпить горячего перед камином звучит очень заманчиво. После долгого дня на морозе сладкий чай на вкус просто божественен. Обычно Тино предпочитал кофе, но теперь он был рад, что взял то, что Иван ему посоветовал. - Похоже, ты нравишься генералу Зиме, - внезапно сказал ему русский. Тино удивленно взглянул на него, не совсем понимая, что он имел в виду. - Мне хорошо зимой, да... - Меня это поражает. То, что он может быть таким прекрасным союзником, но так безжалостно мучить... - Он? - Да, старик, которого можно увидеть бродящим по замерзшим полям в самые холодные дни, или того, который бушует внутри метелей. Финн всё ещё пребывал в замешательстве. Существовал... дух зимы? Он слышал похожие истории, и рассказ Ивана вполне мог быть чем-то подобным. Но в его смутных воспоминаниях, когда он путешествовал по водопадам Лапландии, запечатлелась фигура человека, будто плывущего куда-то по воздуху. Но ему казалось, что это лишь игра его воображения. - Мне тоже хорошо зимой. Но... – взгляд Ивана подернулся печалью. – Я предпочитаю тепло. Нежный свет солнца, мягкие летние дни. Хотел бы я, чтобы у меня этого было побольше. Тино моргнул. Так странно было слышать, что Иван говорил... вот так. - Если бы ты мог отправиться в любое место в мире, какое только мог вообразить, что это было бы за место? – спросил он. Ему захотелось узнать больше о том, что скрывалось за этим фиолетовым взором. Иван улыбнулся, но улыбка его была печальной. - Поле подсолнухов. Где всегда тепло, а небо синее. И вечно царит мир. Тино только и мог, что смотреть на него, потеряв дар речи. В Иване было столь много, чего он никогда не знал. В человеке, которого в прошлом он знал лишь как жестокого варвара, завоевателя... Он и представить не мог, что у его бывшего врага была такая простая, мирная мечта. - Тино, расскажи мне о месте, куда бы ты отправился, если бы мог. Финну не понадобилось много времени на раздумья. - Деревянный домик в лесу на берегу озера. С сауной. - Но ведь... за этим не так уж далеко идти, - Иван с изумлением приподнял брови. Тино весело улыбнулся. - Просто на свете ничего лучше не бывает. Они провели вместе время до поздней ночи, рассказывая истории и делясь самыми теплыми воспоминаниями. - Спасибо за этот вечер. Прошло много времени с тех пор, как кто-то, помимо моих сестер, составлял мне компанию для чая. - Это было здорово. И я не против... быть в твоей компании, - сказал Тино и понял, что ему трудно глядеть Ивану в глаза. Жар поднимался по его щекам. - Я очень рад это слышать. Кстати говоря... ты когда-нибудь был на балете? Внезапный вопрос озадачил его. - А? Эм... да, несколько раз в Стокгольме. - Значит, тебе ещё предстоит увидеть настоящий русский балет, - с рвением ответил Иван. – Через несколько дней в Мариинском театре начнут ставить новую пьесу. Давай сходим. - Ладно... – честно говоря, балет не входил в его интересы, но он всё же мог оценить это искусство. Культурный обмен вряд ли когда-нибудь станет лишним. – Значит, в этот вечер мы все должны..? - Нет, на сей раз только мы с тобой, - Иван загадочно улыбнулся ему. – Буду ждать с нетерпением. Спокойной ночи, и ещё раз спасибо тебе за компанию. - Спокойной... – ответил Тино вслед русскому. Интересно, на что же он подписался. В предвкушении вечера он ощущал внутри странное покалывание. Он надел белый галстук, костюм, который носил нечасто. Это не та одежда, которую он предпочитал, но она шла ему, придавала элегантности. Тино взглянул на часы на стене. Экипаж должен был подъехать к воротам через десять минут. Ему никогда не нравилось приходить в последний момент, так что он решил спускаться. Он старался шуметь как можно меньше, выходя из комнаты и идя вниз по коридору, не желая встречаться с кем-либо и отвечать на чересчур любопытные вопросы. Конечно, он наткнулся на Феликса. В руках у поляка были ведро и принадлежности для уборки. Он оглядел его сверху донизу, подозрительно хмурясь. - Ты куда так вырядился? - Я... у меня сегодня дела в городе. А... эм... ужин с делегатами из Великого княжества, - Тино выругал себя за заикание. Он никогда не был хорошим лжецом. - Понятно, - сомневающийся взгляд Феликса лишь подтвердил, что он был совсем не убедителен. – Приятного вечера. Убедись, что они также продолжат лизать сапоги царю, или что они там делают, чтобы ты оставался любимой зверушкой, - конечно же, Феликс не мог упустить шанса, чтобы не оскорбить его. - Спасибо, надеюсь, ты в полной мере насладишься своей сменой по уборке ванных комнат, - ответил Тино с насмешливой улыбкой, смакуя полный ненависти взгляд поляка. Не настроенный услышать очередное оскорбление, он быстро ушел. Снаружи его уже ждал Иван рядом с экипажем. - Только посмотри на себя. Я уверен, множество дам сегодня вечером положит на тебя глаз, - сказал он, восхищенно оглядывая его. Тино покраснел от комплимента. - Я думаю, они скорее будут смотреть на тебя, - Тино пожалел о своих словах в тот самый момент, когда произнес их, его румянец лишь усилился. Улыбка Ивана стала лишь шире. - Не будь чересчур скромным. У тебя европейские черты лица, от которых они в восторге. Рядом с тобой я слишком обычный русский на их вкус. - Что ж, того, что тебе не хватает, ты можешь восполнить своим ростом, широкими плечами и мужественными чертами лица, - он слишком поздно осознал, что его слова были слишком уж лестными, и от смущения был более не в состоянии глядеть Ивану в глаза. Он не мог просто заткнуться, не так ли? - Ты сегодня самый настоящий подхалим, - русский рассмеялся и открыл для него дверь экипажа. – Обязательно примени своё очарование к дамам. Ты сразишь их. Поездка к театру прошла за рассказом Ивана об истории русского балета, о самых знаменитых танцорах и композиторах. Его глаза сияли, а жесты были необычайно живы, пока он объяснял. Тино воочию убедился, как глубоко тот восхищался искусством танца. И чувствовал себя особенным оттого, что Иван захотел поделиться с ним столь ценной для него вещью. Театр Петербурга столь же грандиозен и роскошен, как и сам город. Люди пришли сюда в своих лучших нарядах, однако выглядели они не слишком помпезно. Иван объяснил, что театр открыт каждому, кто мог позволить себе купить билет, и также располагал местами по низкой цене. - Искусство – это радость, которая должна быть доступна каждому, - сказал он с гордостью. Их места находились на самом верху зрительного зала, в приватной ложе. Это создавало интимную атмосферу, что только усиливало нервозность Тино. - Не садись пока, - сказал Иван, когда он попробовал занять место. - А? - Зрители не сядут, пока царь не займет место в своей ложе. Финн лишь кивнул, ошеломленный строгим русским этикетом, с которым он ещё не был до конца знаком. Они долго стояли, пока Николай наконец не опустился на место со всей величественностью, и публика села, почти в унисон. Ему уже доводилось смотреть балет, но это... это было не похоже на то, что он видел в Стокгольме. Только теперь, увидев его собственными глазами, он смог понять, почему это искусство здесь так ценилось. Танцоры двигались по сцене с такой точностью и грацией, будто они были неземными существами. Казалось, весь зал очарован ими. Как и Иван. Он внимательно следил за пьесой, его глаза почти сияли. Тино не мог не всмотреться в русского на один миг – он чувствовал, будто открыл в нём ещё одну сторону. Почитателя искусства, мечтателя. Его взгляд не остался незамеченным. - Как бы я ни ценил твое восхищение моей линией челюсти, уверен, пьеса всё же гораздо занимательнее, - прошептал Иван, приподняв уголок губ. Тино быстро отвел взгляд, безудержно краснея. История, исполнявшаяся на сцене, унесла его прочь от его собственных мыслей. В последнее время в них было слишком много русского, сидевшего рядом с ним. Антракт наступил быстрее, чем они предполагали. - Это было... невероятно... Теперь я понимаю, отчего ваш балет имеет такую репутацию, - произнес Тино, затаив дыхание, когда они вышли. - Я рад, что ты нашел в нём красоту, - Иван улыбнулся и поднял руку. Тино думал, что он как обычно опустит её на плечо, но вместо этого она оказалась на его спине, между лопатками. Трепет, что расцветал в нем весь вечер, лишь усилился. - Пойдем немного пообщаемся? – Иван кивнул в направлении, где две девушки с любопытством глядели на них. - Я подойду к той, что пониже, к брюнетке, - ответил Тино, стараясь звучать уверенно и не показывать своему компаньону, как сильно его мысли занимает он же сам, стоявший так близко. Две русские девушки были бесконечно польщены его компанией. Они краснели и хихикали, взмахивали ему ресницами. Тино и Иван подыгрывали их флирту. Удивительно, как легко ему теперь было говорить по-русски, даже если и с сильным акцентом. Девушка была очарована, хвалила его умение, и, казалось, была в восторге от рассказов о его родине. К тому времени, как прозвучал звонок, знаменующий продолжение спектакля, он уже убедил их обеих съездить следующим летом в Хельсинки. Они снова сели на свои места, и когда свет погас, Иван повернулся к нему – его взгляд был нежен. - Тино, твоя компания... это такое счастье. И я говорю не только о сегодняшнем вечере. Всегда. Мой дом, он... мне было бы гораздо более одиноко, если бы тебя в нем не было, - прошептал он с искренней лаской в глазах. – Я надеюсь, что наши отношения останутся такими же... особенными. Настолько особенными, насколько они могут быть между Империей и Великим княжеством. Тино почувствовал, будто его сердце замерло, когда он смотрел на русского. Глаза Ивана пленили его. Вокруг было темно, но казалось, что фиолетовые радужки светились, даже если в них лишь отражался свет от сцены. - Я... я тоже надеюсь на это, - сказал он, не в силах отвести взгляд, даже когда спектакль начался. Иван ответил ему улыбкой и протянул руку к нему, опустив её на его колено и легко сжав. Он отвернулся. Но его ладонь оставалась там же, где лежала. Тино оцепенел от этого прикосновения. Ладонь ощущалась тяжелой на его колене, но теплой. Он думал, что Иван скоро её уберет. Но он этого не сделал. Это не было похоже на жест, что допустим между друзьями, он был слишком интимным. Больше похоже на... Тино не осмелился думать дальше и отмахнулся от этой мысли, приняв прикосновение за какое-нибудь русское выражение дружбы, с которым он ещё не был знаком. Было бы так легко счесть это таковым. Но затем Иван стал двигать рукой. Всё началось с легкого постукивания пальцами, едва заметного, но Тино был так напряжен, что чувствовал каждое легчайшее прикосновение. Постукивание продолжалось так долго, что он уже привык к нему, чувствовал, как скованность отступает. В этот момент длинные пальцы начали гладить его колено, и остатки внимания, что он уделял пьесе, улетучились насовсем. Тино не отрывал глаз от сцены, боясь поднять взгляд на Ивана, боясь столкнуться с искушением, что теперь казалось до безумия реальным. Пальцы сместились от его колена до внутренней части бедра, и он едва не ахнул, вновь застывая. Но Иван не убирал руку, продолжая держать её там, даже когда Тино попытался отодвинуть ногу. Финн понял, что не мог ни на чем сосредоточиться, кроме как на пальцах, оглаживающих его ногу, рисующих маленькие кружочки, от которых он дрожал, а жар поднимался внутри него. Иван продолжал гладить его весь спектакль, от колена до самой внутренней части бедра, останавливаясь рядом с тем местом, где Тино чувствовал, что его костюм стал слишком тесен. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем спектакль наконец закончился, а Иван убрал руку, присоединяясь к аплодисментам. - Я должен посетить уборную, - пробормотал Тино, как только они вышли из зала. - Конечно, я подожду снаружи, - Ивану хватило наглости ухмыльнуться ему, когда он быстро шагал прочь. Он трижды облил лицо холодной водой и долгое время просто стоял, успокаиваясь. Он не знал, что думать, что чувствовать. Иван определенно перешел черту. Но он не был уверен, расстраивал ли его этот поступок. Просто... сомнения одолевали его. Вся уверенность, что он смог возвратить, разом улетучилась, когда он вышел из уборной и встретился с Иваном взглядом. - Надолго задержался, не так ли? – он улыбнулся, и Тино вперился в пол, а краска залила его щеки. - Там... там была очередь, - солгал он и прошел мимо высокого воплощения, всё ещё не поднимая взора. В экипаже, что вёз их домой, было тихо и спокойно. Тино продолжал твердо смотреть в окно, не желая встречаться со взглядом, что он чувствовал на себе всю дорогу домой. После Иван никак не упоминал о том, что случилось в Мариинском театре. Можно даже сказать, что теперь отношение русского к нему немного... охладело. Теперь он соблюдал дистанцию, едва ли отмечая финна лично. Никаких больше улыбок на двоих, никаких привычных прикосновений к плечу или к спине. И с того самого вечера, с которого минул уже месяц, он ни разу не пригласил Тино поговорить с ним о легендах и стихах. Недели – ничто в их вечной жизни, но в последнее время они тянулись мучительно долго. Тино чувствовал, что расстояние между ними невероятно угнетало. Он хотел... ему было необходимо знать, что Иван имел в виду, прикасаясь к нему вот так. Но он боялся спросить. Боялся обернуть в слова ту накопившуюся энергию между ними, что он давно уже замечал, задолго до вечера на балете. Что если он просто неправильно всё понял? Или Иван просто... играл с ним? Как бы там ни было, Тино знал, что единственный способ всё выяснить – это проглотить гордость и прямо спросить у самого Ивана. Или просто оставить всё как есть, продолжая притворяться, что ничего между ними никогда не случалось. Но Тино чувствовал, что это вообще не вариант – он не мог перестать думать о том вечере. Не мог перестать думать о руке Ивана на его теле почти каждую ночь. Сначала сны просто повторяли воспоминания у него в голове. Но вскоре они стали откровеннее, смелее. В его снах Иван гладил не только его колено и бедро, но и там, где он жаждал больше всего. Иногда он следовал за ним в уборную, чтобы закончить то, что начал. Или, когда бы они пришли домой, приглашал его в свои покои. И там они бы пошли ещё дальше. Эти сны всегда оставляли его с чувством тяжкого стыда. Он сгорал оттого, как теперь он жаждал этого прикосновения. - Я уеду в город на несколько дней, - сообщил им Иван, уже отправляясь в путь. – У меня не осталось незаконченной работы здесь, так что считайте это... коротким отпуском. - Как щедро с твоей стороны, - фыркнул Феликс. Русский удостоил поляка лишь недобрым взглядом, а других оглядел с льстивой улыбкой. - Надеюсь, вы хорошо проведете время, пока меня не будет, - а затем, на краткий миг, его взгляд задержался на Тино, а на лице его отразилось нечитаемое выражение, - и он направился к выходу. Этого было достаточно, чтобы сердце Тино бешено забилось. Иван уже вышел наружу, когда Тино решил, что преодолеет свою неуверенность и поговорит с русским. - Иван... подожди, - он почти сел на лошадь, когда Тино подбежал к нему. - Да? Что такое? – выражение его лица ничего не выдавало. Лишь отблеск любопытства отразился в глазах. - Я... можно мы... поговорим, когда ты вернешься? В смысле, наедине, - Тино покраснел и мысленно выругался оттого, насколько он чувствовал себя, словно девица на выданье, что общалась с кавалером, в которого была безнадежно влюблена. Что-то вспыхнуло в его глазах, но финн не мог понять, что именно. Иван улыбнулся ему, будто бы испытывая гордость: - Конечно. Буду с нетерпением ждать. Приходи в мои покои, когда я вернусь. Затем он подстегнул лошадь, помахал блондину и ускакал прочь. Тино остался стоять на месте – взволнованный и разгоряченный. - Ты невнимателен, - прямо сказал ему Эдвард, снова побеждая в игре. Тино моргнул, только теперь осознавая, что эстонец поставил ему шах и мат. - Прости, я просто... немного рассеянный. Эдвард поднял брови, окидывая его знающим взглядом. - Ты рассеянный весь последний месяц. Думаешь о чем-то особенном? Да, о ком-то. Он не озвучил свои мысли вслух – только первое оправдание, что пришло в голову. - О языковом вопросе. В последнее время многое происходит в этой сфере, у меня ощущение, будто голова всё время полна новых слов. Это была не совсем ложь. Энтузиазм, что его люди теперь испытывали к финскому, давал ему больше лингвистического знания, чем он мог переварить. Но он совсем не возражал – было так отрадно видеть, как его родной язык превращается из простого крестьянского наречия в настоящий литературный. - Я тебя понимаю. То же самое происходит с эстонским... Вспомнил! Я не рассказал тебе кое-что. Тино с любопытством взглянул на друга. - Прямо сейчас пишется национальный эпос, - Эдвард гордо улыбнулся. – Для Эстонии. - Серьезно? – спросил Тино, распахнув глаза. Его друг коротко кивнул. – Эдвард, это... потрясающе! Я так рад за тебя! – финн раскинул руки и обнял друга, полный радости за него. - Дождаться не могу, когда смогу его прочесть. Они весело прыгали вниз по лестнице, каждый из них распевал песни на родном языке, но на одну мелодию. С Эдвардом это было легко. С его старейшим и лучшим другом, без которого ему было бы здесь намного более одиноко. Такое благословение – жить с ним под одной крышей, делить с ним всю радость и всё горе. Но тем, что случилось с Иваном, было неудобно поделиться даже с Эдвардом. Они направились к кухне, чтобы захватить немного еды для перекуса, отсутствие которой вряд ли кто-то заметит. Они не ожидали, что натолкнутся здесь на ещё двоих воплощений. На скрытную, но всё же очевидную пару из духов Польши и Литвы. Торис откинулся на стену, к которой Феликс прижал его, блондин проталкивал свой язык ему в рот, а свою ладонь – ему в брюки. Поляк лишь покосился на непрошенных гостей, уголок его губ пополз вверх, и лишь продолжил прижиматься ближе к партнеру. Тино и Эдвард продолжали стоять, ошеломленные, пока косой взгляд Феликса не превратился в свирепый с явным посланием вам что, непонятно, что вы мешаете? Торис, казалось, даже не замечал их присутствия – его глаза были закрыты, и он стонал. - О Боже, теперь это зрелище навеки впечаталось мне в память... – сказал Эдвард, покраснев, когда они уходили прочь. – Почему они просто не могли пойти в свои комнаты... - Наверное, это была идея Феликса. Быть дикими и мятежными, пока Ивана нет рядом, - Тино закатил глаза. Эстонец покосился на него и слегка нахмурился, когда услышал, как его друг говорит о России, обращаясь к нему по его человеческому имени. Прозвучало до странности лично. Тино лежал на кровати с широко распахнутыми глазами и смотрел в крышу. Наступил вечер, когда Иван должен был вернуться из своей поездки в город. Но близилась полночь, и он задавался вопросом, не засиживался ли он зря. Он был на взводе целый день, с нетерпением ожидая, и знал, что не сможет заснуть, даже если захочет. Он заснул через час. Его разбудил скрип ступеней на лестнице. Звук шагов приближался и затих, когда они были достаточно близко, должно быть, прямо за его дверью. Тино задержал дыхание, ожидая, что дверь откроется. Этого не произошло. Шаги лишь возобновились, теперь удаляясь. И вскоре другая дверь открылась и захлопнулась. Тино подумал, не отложить ли ему беседу до завтра – Иван, должно быть, устал... Но ему до жути надоело ждать, и он знал, что вообще не уснет, если ему не удастся поговорить, даже если всё ограничится тем, что он просто поздоровается с русским и пожелает ему спокойной ночи. Его это вполне устроит. Финн быстро поднялся с кровати. Его сердце билось так же быстро и сильно, как он стучал в дверь. Через миг она открылась – на пороге стоял Иван, мягко глядя на него. - Я думал, ты уже спишь. Что ж, я совсем не против твоей компании... – сказал он, придерживая дверь, чтобы Тино вошел. Тусклая свечка на его столе была единственным источником света в комнате. Как и обычно, рядом стояла бутылка водки. Иван потянулся в шкаф за ещё одним стаканом. - Хочешь немного... - Да, - поспешно ответил Тино. Ему и впрямь нужно выпить прямо сейчас. Его нервы были на пределе. Пепельноволосый мужчина коротко улыбнулся и наполнил стакан. Он оставил его на другой стороне стола, куда сел Тино. Затем опустился на свое место, скрестив руки на столе. - Я полагаю, ты хотел поговорить со мной о чем-то... личном? – как и всегда, его лицо ничего не выдавало. Тино вдохнул и залпом выпил жидкость. Понеслась. - Кто я для тебя? – он решил перейти сразу к делу, чтобы никаких вопросов больше не осталось. Сперва Иван лишь молчал, задумчиво глядя на него. Тино начал задаваться вопросом, была ли идея начать этот разговор в принципе хорошей. - Формально ты мой подданный. Но я не думаю, что ты хотел спросить об этом. Тино покачал головой. Взгляд Ивана стал более пристальным. - Ты стал... очень особенным для меня. И дорогим другом. Ты не мог ответить ещё более расплывчато. Похоже, ему придется надавить на русского, если он хочет получить настоящий ответ. - А ты трогаешь своих друзей так же, как трогал меня в Мариинском театре? Глаза Ивана чуть распахнулись, будто он был поражен прямотой финна. Два воплощения глядели друг на друга в тишине, оценивая друг друга, пытаясь осознать, что творилось между ними. Иван отвел взгляд, сместив его на свечу. Он осторожно подбирал слова. - Я думаю, ты уже знаешь ответ. Но вопрос в том, стало ли тебе от этого неприятно? Тино закрыл глаза, собираясь с духом. - Нет. Ещё один момент тишины прошел между ними. Они оба знали, что после этого не будет дороги назад к их простой дружбе. - А что бы ты сделал, если бы я это повторил? Тино чувствовал, как его сердце бешено билось, он резко поднял взгляд – и встретился со взглядом Ивана, который снова смотрел на него. Фиолетовые радужки казались темнее, чем обычно, его зрачки были расширены. - Я... я бы не остановил тебя, - произнес он, затаив дыхание. Иван поднялся на ноги так быстро, что он вздрогнул. Русский подошел к нему и крепко взял его за руку, заставляя его встать. Тино повиновался, неуверенно поднимаясь. Иван был так близко, что он мог чувствовать его дыхание. Тот держал его за плечи, устремив на него пристальный взгляд сверху вниз. - Должен признать, теперь я жажду не только твоей дружбы, - его голос пропитан желанием. – Но ради Бога, пожалуйста, скажи, если ты чувствуешь, что хоть немного не уверен, готов ли ты к этому. Финн поднял дрожащие ладони, чтобы коснуться рук Ивана, держащих его. - Я уверен... я хочу этого. Иван продолжал смотреть на него в поисках малейшего отблеска сожаления в его глазах. Тино удерживал этот взгляд без тени сомнения или колебания. Ладони, что лежали у него на плечах, сжались сильнее, и Иван наклонился, прижимаясь к нему губами. Поцелуй начался нежным, ищущим. Тино чувствовал, как внутри всё проясняется – тяжелая неуверенность, что он носил неделями, наконец исчезла без следа. Он встал на цыпочки, обнимая широкие плечи и прижимаясь ближе, открывая рот. Приглашая. Иван застонал – и стал толкать его назад, пока спина не уперлась в стену. Сила, с которой его прижали, почти болезненна. Когда он ахнул, русский проник внутрь языком. Нежность исчезла, поцелуй быстро превратился в жаркий и пылкий. Иван водил по нему руками, возился с его рубашкой, пока не добрался до его кожи. Другая его ладонь опустилась вниз, туда, где ноющая боль пульсировала сильнее всего. На краткий миг неуверенность наполнила его. Ни один мужчина никогда не касался его так. Но когда Иван обхватил его, он забыл все сомнения. Он стонал и цеплялся за его плечи, позволяя чувствам захватить себя, пока ласкающая его рука ускоряла темп. Не прошло много времени, прежде чем он кончил, а ноги под ним чуть не подкосились. Какое-то время Тино мог только стоять, прислонившись к стене, и переводить дыхание. Иван всё ещё был близко, дышал ему в шею, его тяжелый вес ощущался напротив него. Как и его возбуждение. Тино потянулся вниз, чтобы ответить на ласку, но внезапная, лихая мысль остановила его. Ему захотелось произвести впечатление. Он надавил Ивану на плечи, пока тот не сдвинулся, затем отступил от стены, разворачивая их. Теперь они поменялись местами. Он смело взглянул вверх, на Ивана, и удерживал его взгляд, пока опускался на колени. Тино усилием воли заставил дрожь в руках исчезнуть, пока расстегивал ремень. Тихий голос внутри, в глубине его души шептал ему – это всё слишком безрассудно, всё происходит слишком быстро. Но когда Иван смотрел на него вниз, вот так, широко распахнутыми от изумления и страсти глазами, он понял, что больше ничто не сможет его остановить. * - перевода на русский этой эстонской поэмы я не нашла, но на инглише можно почитать вот здесь: https://leaf-to-leaf.blogspot.com/2018/10/estonian-epic-poem-kalevipoeg.html