Дева и Двуглавый Орел

1880 Его спина ударилась о стену с сильным стуком, когда его прижали к ней. Вплетая пальцы в пепельные волосы, Тино открыл рот, и битва за доминирование началась (в конце концов, он всегда проигрывал. Иван всегда держал всё под контролем, в какой бы позиции они ни находились). Иван крепко зажал его в углу, целуя до потери сознания. Ему едва удавалось восстанавливать дыхание между поцелуями. Ладонь скользнула вниз, по его торсу, а бедра впечатались в его. Вздохи Тино обратились в умоляющие всхлипы, и он схватился за Ивана крепче, требуя больше и ближе. Русский улыбнулся у его губ, думая, что уже победил. И это было бы сладкое поражение – просто отдаться ему. Но на сей раз Тино не был настроен позволить ему одержать легкую победу. Охваченный внезапным бойким духом, он сильно укусил Ивана в нижнюю губу. Вздрогнув от внезапной боли, высокий мужчина отступил на шаг, и Тино воспользовался этим шансом, чтобы увильнуть из его рук. Он отступил на несколько шагов, по-озорному улыбаясь. Иван прижал большой палец к ноющей губе, на миг погрузившись в замешательство, но уголки его губ приподнялись, когда он взглянул на северянина. Тино склонил голову набок, как нашкодивший ребенок, что пытался изобразить невинность. - О, я сделал тебе больно? - Ужасно больно, - опасно произнес Иван и начал приближаться к нему тяжелыми, медленными шагами. Словно хищник, преследующий свою добычу. Голод зажегся в фиолетовых глазах. Тино выдержал этот взгляд, отступая назад. Их бой продолжился на простынях. Они лежали на боку, их ладони и языки блуждали друг по другу, пытаясь заставить другого потерять контроль. Когда Иван укусил его за шею и схватил за ягодицу, он почти сдался. Но он не хотел проигрывать так скоро. Тино надавил ему на грудь, пока русский не упал на спину, и воспользовался шансом возвыситься над ним. Он впечатал бедра вниз, втираясь, и Иван застонал под ним, закрыв глаза. Горделивая ухмылка растянулась на губах. На этот раз он победил. Или почти победил. Огромные ладони схватили его бедра без предупреждения, заставая врасплох, и внезапно он оказался на спине. Прежде чем он успел среагировать, его запястья схватили и с силой прижали к постели. Любой контроль, что у него был, исчез. Иван победно улыбнулся над ним. Он склонился и начал оставлять нежные, дразнящие поцелуи вдоль его шеи, прихватывая кожу зубами то тут, то там. Тино понял – завтра ему опять понадобится шарф. Запястья были твердо сжаты над его головой. Хватка на них крепка, почти болезненна. Как напоминание для него – помнить своё место. Всегда внизу. Мягкая нега, которая следовала после, как всегда привела его в сладкое оцепенение. Оно одно уже стоило тех грубости и силы, которые порой были для него чересчур... Но это было неважно, впоследствии он всегда чувствовал себя лучше, даже с болью. Длинные пальцы гладили его по спине, а его глаза закрылись от удовлетворения и эйфории. Со стороны Иван тоже казался удовлетворенным, но с годами Тино научился читать его лучше. Его легкое, почти неясное напряжение не осталось незамеченным. - О чем ты думаешь? – спросил он, и на краткий миг поглаживание прекратилось, подтверждая, что его догадки оказались верны. - О нашем будущем, - ответил Иван. Финн нахмурился. Как и всегда, его ответ был настолько расплывчатым, что едва ли мог считаться ответом. - Разве мы не можем... просто быть здесь и сейчас? Русский вздохнул и опустил поцелуй на его волосы. - С тобой мне почти это удается. Он не напирал после этого. Со временем он усвоил, что в конце концов Иван выскажется, если захочет. - Я волнуюсь за Александра, - наконец открылся Иван. - Ещё одно покушение? – спросил Тино и прижался ближе, опуская лоб Ивану на щеку, а нос – под его подбородок, пытаясь утешить своего возлюбленного. Несмотря на либерализм и реформаторские начинания, многие в империи были недовольны его правлением. Убийцы уже несколько раз пытались отнять у него жизнь. - Случился взрыв под столовой Зимнего дворца. Одиннадцать человек погибло. - Они становятся смелее... - К счастью, ни его, ни его семьи там не оказалось, - голос Ивана был тяжелым, опустошенным. – Я не понимаю. Он изменил всё к лучшему, и никто до него не был так открыт к переменам. Почему им всегда мало? – голос русского настолько грустен, что у Тино в груди заболело от жалости. – Почему они... не становятся счастливее? Империя наконец-то становится лучше... для моих людей... Почему они... Почему я все время чувствую себя таким несчастным?! – последние слова Ивана вышли с криком, прежде чем его голос сломался. Он закрыл лицо рукой, тяжело дыша. Тино был уверен, что он сдерживал слезы. Финн обхватил его грудь руками, крепко прижимая к себе. Русский редко когда представал таким уязвимым, даже для Тино. – Я думал, он наконец положит конец... их боли... - Станет легче, я уверен. Просто... нужно больше времени, - шептал он, успокаивая. Его сердце сжималось от боли. Александр II принес такой бурный промышленный рост его народу в Великом княжестве. К несчастью, для большей части России, для Ивана, всё было по-другому. - Он больше не захочет делать лучше... не когда его собственные люди охотятся за ним, как за каким-то зверем. - Я знаю... он не заслуживает того, чтобы так бояться за свою жизнь... – Тино поднял руку, оглаживая щеку Ивана. Странная идея пришла ему в голову. – Он должен переехать в Великое княжество, там ему не придется так тревожиться... Мой народ обожает его, они защитят его. Он почувствовал, как уголки губ русского приподнялись. - Что за чудная, прекрасная мысль... Но я боюсь, это попросту невозможно. Царь не может бежать от ответственности, и неважно, насколько она ставит его жизнь под удар... - Возможно, ему следует пораньше уйти на покой и переехать туда, - Тино пытался пошутить, но ни один из них не засмеялся. Они оба знали, что царь мог уйти на покой лишь после смерти. Они долгое время лежали в тишине. Тино продолжал гладить Ивана, успокаивая, желая, чтобы одного его присутствия хватило, чтобы унять боль, что чувствовал его возлюбленный. - Что бы ни случилось в будущем, я буду здесь, рядом с тобой. Обещаю, - прошептал он. Рука за его спиной прижала его ближе, крепко сжав. Почти что слишком крепко. 1881 Реформы Александра II не принесли народу России достаточного масштаба улучшений, в коих он нуждался. Отмена крепостного права положила конец вековой моральной дилемме, но привела к появлению новых: малоземелью и огромному долгу прежних крепостных, теперь – держателей наделов, которые обязаны были платить за землю, что они обрабатывали. Более того, несмотря на относительно либеральное правление, Александр II отклонял все предложения об установлении парламента любой формы, так как он верил, что лишь царь лучше всех понимает чаяния народа России. Многие сочли проведенные реформы половинчатыми. У Александра II существовала оппозиция, оппозиция самому всё ещё самодержавному строю. И эта оппозиция с годами становилась всё более радикальной. Революционная организация «Народная воля» хотела свержения этой системы и установления демократии. Они верили в эффективность терроризма как метода достижения этих целей. Они покушались на жизнь царя семь раз. На восьмой раз их план увенчался успехом. Иван вглядывался в письмо, его лицо побледнело, а руки дрожали. Случилось нечто ужасное. - Я должен отправиться в Зимний дворец, - сообщил он, поднимаясь, и ушел, не говоря ни слова. Его ужин остался на столе. Восемь воплощений сидели на своих местах за длинным столом и бросали друг на друга недоуменные взгляды. Посыльный так внезапно прибыл с письмом, прямо посреди ужина. Должно быть, случилось нечто из рядо вон выходящее, ведь Иван почти никогда не позволял прерывать их трапезы. Беспокойная атмосфера немедленно воцарилась между ними. - Они наконец-то это сделали, - заговорил Феликс. Высокомерная ухмылка расцвела на его губах – он уже долгое время не смел так ухмыляться. – Отлично. Мне надоел этот напыщенный ублюдок, строящий из себя либерала. Поляк не говорил так с последнего восстания. Не смел. Он вообще не высказывался, держал голову низко, а рот на замке. И очевидно, что с него было достаточно, и он был готов излить всё свое недовольство. Тино сжал зубы. Он не потерпит таких оскорбительных выпадов в сторону Александра, который дал ему так много. - Он был хорошим царём. Прояви уважение. Зеленые глаза быстро обернулись к нему, в них горело глубокое презрение. Тино непоколебимо выдержал этот взгляд. - У меня нет никакого желания уважать угнетателя, что растоптал последние остатки гордости моего народа. И не только моего... Литва, Украина, Беларусь... Мы все более чем счастливы услышать, что его больше нет. - Этого бы никогда не случилось, если бы ты... - Кланялся и держал рот закрытым? Боготворил землю под его ногами? Я думал, что ты уже понял, что я никогда до такого не опущусь. Возмущение волной поднялось в груди финна. Они разыгрывали эту сцену уже много раз, и всё же Феликс никогда не видел за собой вины. Несмотря на то, что дважды его действия приводили к понижению его статуса в империи. В ярости он хлопнул ладонью по столу. Эдвард вздрогнул рядом с ним. - Ты так и не понял... Твоя собственная гордыня – вот причина твоего падения! – он кричал; его гнев был слишком силен, чтобы его сдержать. – Ты мог бы иметь то, что есть у меня сейчас, если бы попытался подстроиться вместо того, чтобы бесконечно протестовать. И что тебе это дало? Ничего! На этот раз Феликс не произнес ни слова. Но взгляд его глаз был полон злобы. Тино тяжело выдохнул и продолжил. - Ты просто отказываешься смотреть дальше своей обиды на Рос– на Ивана. Он пытался быть благосклонным, но ты не дал ему и шанса! В твоей истории он просто-напросто злодей. А ведь это приятная риторика, не так ли? Просто брать и строить из себя жертву, - он сам был удивлен, насколько резко прозвучали эти слова. Но ему было больше не до доброты. Поляк тупо уставился на него – слова явно возымели воздействие. На краткий миг Тино показалось, что в этот раз ему удалось до него достучаться. Но вскоре Феликс усмехнулся, а на его лице появилась едкая улыбка. - Ого. Он что... полностью тебе мозги промыл, да? Похоже, ничто на свете не могло заставить духа Польши думать по-другому. Его убеждения были слишком сильны. - Финляндия, без обид, но до тебя просто не доходит. То, насколько по-другому дела обстоят для меня, для всей Восточной Европы, - Феликс унизительно отчитывал его, словно ребенка. – Россия считает наши народы такими же, как его, и живет с верой, что ему следует объединить нас против коварного Запада! Как будто он какой-то чертов защитник. Ты думаешь, что это я строю из себя жертву, но это у него здесь комплекс спасателя. И вот это – приятная риторика: представлять себя героем вместо злодея. Тино хмурился, но не мог понять, что ему на это ответить. Его слова обратили против него. - Ты провернул неплохую сделку на своем месте, спору нет. Твои земли и люди считаются достаточно обособленными для этого... Пока что, - его тон сменился на предостерегающий. – Но бьюсь об заклад, рано или поздно маленькое северное княжество тоже станет слишком националистическим на его вкус. Кто знает, что может случиться, если позволить твоим людям слишком много свободы? Они же могут – Боже милостивый – «нарушить наш покой»! – Феликс издевательски передразнил Ивана. – Жду не дождусь посмотреть, что он сделает, когда решит, что нужно спасать тебя от собственного самосознания. Тино услышал достаточно. Феликс мог пугать его, сколько угодно, ведь его угрозы так и останутся словами. Просто запугиваниями... Поднявшись, он зашагал прочь из столовой. Спор того не стоил. Но его собственных убеждений было недостаточно, чтобы остановить легкий, но тревожный ужас, что по каплям прорастал в его душе. Иван вернулся через несколько дней, подтвердив то, что они подозревали: Александр II мертв, убит радикалами. С пустым, полным горя взглядом он рассказал им, что всем им предстояло отправиться на грандиозные похороны, что скоро состоятся. Вечером Тино, не колеблясь, проследовал в покои их господина. Он знал, что сегодня Ивану понадобится его утешение. Как он и думал, на столе стояла бутылка водки, а рядом – два наполненных граненых стакана. Русский едва поднял взгляд, когда он сел на стул напротив. Горе придавило его. Тино тоже его чувствовал. Тишина повисла в воздухе, тяжелая от скорби их обоих. Траур Великого княжества по своему правителю, которого они нарекли «царем-освободителем», был равным, если не большим, чем траур России. - Он... он не заслуживал такой смерти, - голос Ивана был необычайно хрупок, и когда Тино пригляделся, он увидел слезы на его щеках. – Это было ужасно, там... там была бомба, ему оторвало ноги, живот вспорот, лицо изувечено, - голос сорвался на последних словах, и Тино потянулся к его руке, опустив на неё свою собственную. - Он оставит после себя добрую память. Его наследие будет благодатным, - финн пытался утешить его. - Почему они сделали это? О-он правда пытался всё исправить для них... создать лучшую империю для всех... Как они могли сделать это с ним? Зачем сеять такой хаос... – Иван безудержно заплакал и сжался, закрыв лицо руками. Теперь он больше напоминал ребенка, неспособного понять насилие, причиняемое политикой, чем воплощение империи. – Почему меня никогда не достаточно для них? Последние слова были столь тихими, что он едва расслышал их. Тино встал, подошел к Ивану сбоку и прижал его голову к своей груди. - Ты – не твои цари, Иван. - Но они... моё сердце, моя сущность... - Как и весь твой народ. Даже те... радикалы. Они все любят Россию, любят тебя. - Если те убийцы и правда любили меня, они бы этого не сделали. - Они правда любят, Иван. Они просто чувствуют это... по-другому. Вскоре длинные руки обвили его талию, крепко прижимая. Он нежно гладил пепельные волосы, его собственные глаза были влажны от слез. Как и Иван, он возлагал столько надежд на их будущее в правление Александра II. Но их подающий надежды, возлюбленный правитель Великого княжества, встретил столь жестокий конец... Тино никогда не скорбел по царям, но теперь и он ощущал это тяжкое горе, словно давящую боль в груди. Рыдания Ивана медленно стихали, но он всё ещё крепко обнимал финна. - Тино, а ты... а ты любишь Россию? – вопрос заставил его застыть. Он понял иное, недосказанное значение слов. Ты любишь меня? Этого вопроса он избегал уже очень долго. Порой ему казалось, что бы они ни ответил, это навсегда... свяжет его. И как бы это ни трогало его, оно же и пугало одновременно. И если бы вопрос касался только его личного отношения... Но он знал, что русский спрашивал не только о том, любил ли он Ивана. Любил ли он и империю тоже? Её великих (и жестоких) императоров, миллионы её людей, все её чудеса и ужасы? Ведь как бы он того ни хотел, Иван никогда не будет для него просто Иваном. Как и он никогда не будет просто Тино. Их существа будут всегда в первую очередь привязаны к их землям. - Я... – начал он, чувствуя, как пальцы Ивана впились ему в кожу. Он больше не мог избегать этого. – Люблю, но... не так, как я люблю своих людей. Казалось, это только половина ответа, но этого должно было быть достаточно. Александр III взошел на престол после убийства его отца. В отличие от своего предшественника, он был консерватором. Александр II перед смертью готовил закон, который бы ограничил самодержавную власть царя, но его сын не дал ход этому проекту. Александр III верил, что именно либеральные устремления и ослабленный контроль над подданными стали причиной разобщенности и беспорядков в империи и в конце концов привели к смерти его отца. Свое правление он начал с решения о возвращении к строгой дисциплине. Как и его дед, Николай I, он стремился править в соответствии с тремя основополагающими ценностями, которых должна была придерживаться Россия: православие, самодержавие, народность. Они ввосьмером напряженно сидели за столом, ожидая, пока их господин начнет свою речь. Атмосфера была полна неопределенности, которое, казалось, можно было потрогать рукой. И страха. - Как вы все понимаете, царь не может допустить, чтобы империя впала в анархию, что убила его отца, - голос Ивана ощущался столь холодным и далеким, пока он говорил перед ними. – Он верит, что сейчас лишь твердая имперская власть может принести мир нам всем. Время либеральных реформ позади, - мрачно подумал Тино. Он не мог не быть слегка встревоженным относительно того, что это могло значить для них как для подданных... Укрепление контроля, это уж точно. - И он хочет, чтобы любой из уголков империи, чтобы мы все, стали более сплоченными, - давление в голосе Ивана говорит, что ни для кого из них не будет поблажек. - Кажется, ничего хорошего для нас не предвидится, - мрачно сказал Эдвард, делая глоток пива из кружки. Они сидели за своим любимым столом, в своей любимой таверне в Таллине. Место было столь же старым, как и сам город. - Националисты в России всё громче говорят о наших землях. И этот новый царь... что ж, нам прямо сказали, какой будет его политика, - как и всегда, эстонец смотрел на будущее пессимистично. Или, как он сам любил говорить, реалистично. - Это всё ещё не значит, что он захочет изменить наш статус в империи, - Тино предпочитал думать о более позитивных перспективах, какими бы призрачными они ни казались. – Нашим людям просто надо убедить его в своей верности, показать, что не дадим ему повода всерьез беспокоиться о наших землях... показать, что мы не такие, как Польша. - Не втягивай в это Феликса, Тино. Ты знаешь, что я не буду принимать ничью сторону в этом споре. - Прости, - тихо сказал Тино. – Я просто хочу сказать, что... возможно, всё будет не так плохо, как ты того ждешь. - Ты всегда думаешь о светлой стороне вещей, не так ли? – его друг мягко улыбнулся ему. – Наверное, это одна из причин, почему он так увлечен тобой. Тино светло улыбнулся. - Не знаю, может быть. Между ними воцарилась тишина. По какой-то причине они никогда не могли говорить об их с Иваном отношениях без напряжения. Когда это все-таки случалось, Тино избегал деталей, и кроме того, казалось, Эдвард так и не привык к тому, что его лучший друг состоит в отношениях с их господином. - Так что, всё по-прежнему хорошо между тобой и... Иваном? - Думаю, да, - Тино отхлебнул последний глоток. – То есть... я не думаю, что эти изменения коснутся нас лично. Наш статус никак не влияет на наши отношения, Эдвард. Эстонец безэмоционально смотрел на него, показывая, что явно не согласен. Впрочем, он и не спорил. - Как скажешь, - сказал он наконец. Напряженная тишина между ними не исчезла. Тино нахмурился. Им всегда было трудно разговаривать, когда дело касалось Ивана. - Эй... разве ты не собирался показать мне тот сборник стихов твоего поэта? – вспомнил он. Это было благодатным поводом сменить тему. Глаза Эдварда сразу же загорелись. - Да, собирался! Дай мне... сейчас достану... – эстонец потянулся к своей сумке на полу. Остаток вечера Тино избегал разговоров о себе и Иване. Несмотря на его собственные убеждения, слова Эдварда продолжали преследовать его. Действительно ли Александр III, реакционер по сравнению со своим отцом, продолжит уважать статус его земли, который настолько противоречил его политике? Тино не мог изгнать сомнения из своих мыслей. День ото дня они становились лишь крепче. - Иван, я хотел спросить тебя кое о чем... – он обратился к русскому. Но его слова, кажется, остались неуслышанными, ведь Иван лишь продолжил осыпать нежными, дразнящими поцелуями его лицо и шею. - Иван... – позвал он снова, но его возлюбленный не обращал никакого внимания. Его пальцы уже возились у подола рубашки Тино. – Иван! Окрик, казалось, наконец вырвал его из морока. Иван в замешательстве посмотрел на него сверху вниз, не понимая, почему Тино остановил его. Он отступил, и финн почувствовал, что теперь наконец у него была возможность собраться с мыслями. - Что случилось? – ласково спросил его Иван. – Я что-то... сделал не так? - Нет, дело совсем не в тебе, просто... – сразу же заверил его Тино. – Просто... новый царь... и его... политика. Казалось, на какой-то миг лицо русского приняло сердитое выражение, но оно быстро исчезло, и на его месте появилась ободряющая улыбка. - Он лишь делает то, что, как он считает, пойдет на благо империи. - Я... я верю в это, но... то, как он пересматривает некоторые реформы своего отца... Это просто... – финн больше не мог выдержать взгляда Ивана. Он опустил глаза в пол. – Он же не собирается отменять реформы в Великом княжестве, правда? Тишина, что последовала за вопросом, ужаснула его. Эдвард был прав? Его автономия под угро– Прежде чем он успел помыслить худшее, его лицо ласково обхватили большие руки. Его приподняли – и он взглянул в глубокие фиолетовые глаза, полные нежности. - Я понимаю твои тревоги, Тино. У меня они тоже есть... Они всегда появляются, когда новый царь восходит на престол моей империи, - нежный голос уже успокаивал его. – Но у меня нет сомнений в его благих намерениях. И то, что он сделает в Великом княжестве, несомненно, будет в его интересах. - А он понимает, что именно в моих интересах? – в его голосе прозвучал вызов, что он не осмелился бы озвучить ещё несколько десятилетий назад. - Какой же ты сегодня бойкий, - Иван улыбнулся и склонился для поцелуя. – Не занимай свою голову такими мыслями. Это моя ответственность как твоего господина. - Но... это ведь касается Великого княжества, и это ведь только моя забо... - Тино, - теперь в голосе Ивана слышалось давление. – Я всегда буду действовать тебе на пользу. Ты разве мне не веришь? - Верю, но... – его заставил замолкнуть ещё один ласковый поцелуй. - Тогда не позволяй этим сомнениям утомлять тебя, - Иван нежно прижал свой лоб ко лбу финна. – День был долгий, мы оба устали. И я думаю, что есть гораздо более приятный способ провести наше время... Любой протест, что Тино пытался озвучить, потонул, когда Иван просунул язык ему в рот. На свой вопрос о Великом княжестве он так и не дождался ответа. Панславизм, идеология, основанная на единстве славянских народов, приобрела влияние в России к середине девятнадцатого века. В консервативных, крайне националистических кругах идеология была искажена, чтобы стать основой русского господства над меньшиствами в империи и отказа от любого западного влияния. Александр III не поддержал идеологию, но в его консервативное правление эти реакционные силы начали оказывать больше влияния на политику империи. Было трудно не нервничать. Он всегда переживал, когда новый царь объявлял об утверждении своей власти. Никогда нельзя было быть уверенным в том, как много от его широкой автономии он захочет оставить. - У него нет никаких причин менять что-либо в отношении тебя, - прошептал Иван рядом с ним, замечая его встревоженность. От этих слов ему не стало легче. Он хорошо понимал, что новый правитель и на десятую долю не такой либеральный, как его отец. Александр III взошел на трибуну и начал свою речь. - ...и я последовал примеру моего дорогого отца, который неустанно содействовал благополучию автономного Великого княжества Финляндского. Тино испустил дыхание, что он задержал, облегчение наполнило его. Теперь бремя свалилось с его плеч, и он снова мог быть спокоен. Несмотря на консерватизм, Александр III объявил, что сохранит в его землях благоприятный режим, установленный его отцом. - Я же говорил тебе, не так ли? – Иван улыбнулся ему, поднимая руку, чтобы погладить его по спине. Русский выглядел так, будто был искренне рад за него. Это очень утешало. Поддержка Ивана значила для него больше всего. Тино с радостью вернул улыбку. Он чувствовал не только облегчение своих людей, но и своё собственное; ему не нужно было тревожиться, что между ним и Иваном проляжет трещина. Но ведь политика их стран в принципе не должна иметь значения для их отношений, разве не так? Тино годами говорил себе это, но где-то глубоко в душе он начинал сомневаться, верил ли он в это вообще когда-нибудь... Под властью нового консервативного царя Россия вернулась в состояние полицейского государства. Александр III сформировал отдел тайной полиции, «охранку», чтобы следить за своими подданными и препятствовать распространению революционных настроений в империи. Как правитель Александр III был беспощаден в обеспечении мира: в его царствование усилилась русификация меньшинств, и Польша, Украина, Белоруссия, а теперь и Прибалтика столкнулись с растущим угнетением. Лишь Финляндия осталась вне императорского контроля. Александр III ценил спокойствие и верность северной земли, уважал её конституцию и самоуправление. 1884 Пароход качался ровно и приятно, пока он глядел на проплывающие мимо пейзажи архипелага. Они были так живописны в своей красоте. Мягкий летний день был тихим, море спокойным, а воздух – теплым. Идеальная безмятежность. Лишь легкий ветерок дул время от времени, приятно цепляя его за волосы. Он наслаждался моментом, закрыв глаза. Он быстро прервался, когда пара ладоней схватила его за брюки, нетерпеливо дергая их. - Тино! Когда мы приплывем? – маленький мальчик спросил его по-русски. Тино улыбнулся ему. Кажется, для мальчика уже ничего не стоит называть его по имени. - Меньше, чем через полчаса, - ответил он на его языке. Глаза мальчика загорелись от волнения, и он побежал назад к матери, оживленно заговорил с ней. Императрица улыбнулась и кивнула ему, высказывая свое расположение, так как Тино успел сблизиться с детьми царской четы во время прогулки на лодке. Он был в восторге от выпавшей возможности. Ему всегда нравились дети: их задор и радость простым вещам, их безграничная фантазия... Царские или нет, все дети были наделены этими чертами. По крайне мере, изначально. Если бы мир был проще, ни один ребенок бы не испытывал голода, войны или других несчастий... Они бы никогда не выросли жестокими, и мир был бы добрее. Но эта фантазия никогда бы не стала явью, только не в этом мире. В нем было слишком много жадности и гордыни, нации сталкивались в нескончаемой схватке за власть и богатство, за идеи и существование. Это та реальность, которую он научился принимать. Но здесь, в такие блаженные безмятежные моменты, как сейчас, он почти мог притвориться, что живет в другом мире. - Детям ты уже очень понравился, - Иван появился рядом с ним с искорками в глазах. Он выглядел полностью спокойным. Как будто здесь его имперские обязанности весили меньше. – Эти две недели ты вдоволь с ними наиграешься. - Я не против, - ответил он, мягко глядя на них. Прямо сейчас императорская чета с детьми выглядели так просто, надев обычную одежду вместо парадной, в которой Тино привык их видеть, словно самая обыкновенная семья. Александр степенно разговаривал со своим старшим сыном, мальчик внимательно слушал отца. Его супруга, Мария Федоровна, держала на руках самую младшую – двухлетнюю дочь, пока старшая прильнула к ней, задремав. Двое младших мальчиков сражались на деревянных палках неподалеку от них. Идеальная картина счастливой семьи, наслаждающейся покоем и счастьем летнего отдыха. Как жаль, что на них лежала величайшая ответственность о заботах империи. Если безмятежность его земли могла заставить их хоть на время забыть о них, Тино с радостью сделает всё возможное, чтобы их пребывание здесь было как можно более спокойным. Вскоре они причалили к очаровательной тихой гавани на одном из островов. Дети побежали к причалу, как только корабль пришвартовался к нему, не в силах сдержать свою радость, несмотря даже на окрик отца. Тино накрыл рот ладонью, прикрывая смешки. Это было редкое зрелище: императорская семья вне дворца, что вела себя так по-обычному. Группа местных жителей уже находилась в гавани, лица их выражали любопытство и волнение. Александр III смотрел на них добрым взглядом, приветствуя их легким кивком головы. Их отвезли на виллу недалеко от берега. Эта большая, но простая резиденция находилась в тихом месте без каких-либо домов по соседству. Это создавало приятное уединение, которое, как был уверен Тино, как раз то, что было нужно императорской семье. Они могли на время забыть о своей напряженной придворной жизни и политике. - Для вас приготовлен домик для гостей, - сказала им служанка, указывая на небольшое строение, расположенное подальше от основного. – Но мне жаль сообщить, что это резиденция с одной спальней. Я уверена, мы сможем освободить одну комнату на вилле... - Это не проблема, - Иван быстро прервал её, широко улыбаясь. – Мы... очень хорошие товарищи. Делить комнату, даже постель – вовсе не затруднительно для нас. Мы бы не хотели беспокоить Александра и его семью тем, что одному из нас придется остаться в доме. Тино густо покраснел, его взгляд упал на его ботинки. Служанка долгий миг смотрела на них, не произнося ни слова. - Хорошо. Если для вас это... приемлемо, - сказала она, озадаченно глядя на них двоих. – Я принесу ещё один набор белья и полотенце. Если позволите... Когда она ушла достаточно далеко, чтобы оказаться вне пределов слышимости, Иван рассмеялся вслух. Тино бросил на него сердитый взгляд, всё ещё смущенный. - Ты определенно дал ей повод распустить слухи... - У слуг же должны быть какие-то развлечения, верно? - Верно... Но ты не прикоснешься ко мне нигде за пределами этого дома, хорошо? Я бы не хотел, чтобы они увидели что-то, что подтвердило бы их сплетни... - А внутри? – спросил Иван, а глаза его потемнели. - Пока шторы закрыты... ты можешь брать меня, как захочешь, - прошептал он едва слышно, улыбаясь с умыслом. Фиолетовые глаза распахнулись, рука потянулась к нему, словно бессознательно. Тино отступил на шаг, во вне пределов досягаемости русского. - Эй, я же сказал, ничего вне дома, - Тино ухмыльнулся и, схватив чемодан, направился к гостевому домику. Когда он оглянулся, Иван всё ещё стоял на месте и смотрел ему вслед. Взгляд его говорил финну, что сегодня ночью за свое поведение он заслужил грубое обхождение. Распаковав свой багаж, они присоединились к императорской семье за ужином. Он нервничал. Для него не было обычным делом трапезничать за одним столом с царем. Он хотел соблюсти все приличия. Что бы он сегодня ни сказал и ни сделал, царь обязательно это вспомнит, когда речь зайдет о делах, касающихся Великого княжества. - Спокойно. Он уже расположен к тебе. Его дети тебя обожают, - сказал ему Иван, улыбаясь его взволнованности. - Я надеюсь, он разделяет их мнение обо мне, - Тино попытался улыбнуться. - Как он может не разделять? С твоим-то обаянием... – Иван подошел ближе, обвив руками его талию, вдыхая его запах. Финн прильнул к высокому мужчине, позволяя нежности умиротворить его. - Я слышал о красотах архипелага в этой местности, но то, что я увидел сегодня, превзошло все мои ожидания, - сказал Александр. - Благодарю. Я всегда советую всем гостям посетить острова вокруг Турку, - он ответил на комплимент, раскрасневшись. - На этой земле царит такой покой. Люди дружелюбны, миролюбивы... От этого у меня такое чувство безопасности, которое сложно ощутить хоть где-либо в эти дни. - Рад сообщить, что здесь о вас ходит исключительно добрая слава, и мой народ очень уважает вас, ваша милость. Это безопасное место, где ваша семья может насладиться отдыхом. - В этом я не сомневаюсь, - Александр ответил ему светлой улыбкой. – Хотел бы я иметь здесь летнюю резиденцию. Место, куда я могу отправиться, чтобы обрести душевный покой. - Для нас... для нас будет честью построить его для вас, - ответил Тино, переполненный гордостью. Их дни проходили словно в дымке. Не было никаких разговоров о политике, об империи, вообще ни о чем, что могло бы напомнить им об их службе. Тино чувствовал, будто вступил в иное измерение, туда, где он был не воплощением, а простым финном, проводящим лето с друзьями из России. И с одним из них он разделял нечто гораздо большее, чем дружбу... его тайную, запретную связь, от которой так бешено билось его сердце. При свете солнца они были лишь близкими товарищами, что делили улыбки, в которых никто бы ничего не заподозрил. Но по ночам они сбрасывали свои маски, как и свои одежды, показывая свое истинное лицо. Будто бы здесь они могли на время забыть, кем они были на самом деле: бессмертными воплощениями, духами Российской империи и Великого княжества Финляндского, никогда не равными. Но здесь они были... просто Иваном и Тино. Ночи между ними пылкие, страстные. Но отличные оттого, к чему он привык. Ни разу за время их пребывания Иван не применил ту грубую силу, которая никогда ему не нравилась, но с которой он свыкся. Каждое его касание было полно ласки, ни единой капли контроля. В последнюю ночь их блаженного путешествия Иван взял его так чувственно и с такой нежностью, что он едва не плакал. После, когда они лежали вместе в тишине, Тино мечтал остаться здесь навсегда, в этой... иной реальности чистого, но притворного счастья. Там, где их народы и их политика никогда не смогут встать между ними. Его веки тяжелели, разум затягивался дремотой, но он пока не хотел засыпать. Это значило бы, что завтра наступит быстрее. Но как и всё хорошее, эти безмятежные дни тоже должны прийти к завершению. Его глаза закрылись, и сон охватил его. Александр III и его семья очень полюбили Великое княжество Финляндское. Их очаровало миролюбие и скромность народа, и с 1884 года они проводили там почти каждое лето в течение десяти лет. 1890 Эдвард вышел, фыркая, словно возмущаясь. За ним шел Райвис, точно так же расстроенный. И покидали они покои Ивана. Тино в замешательстве смотрел вслед двум прибалтам, задаваясь вопросом, что их так разозлило. - Эй! Что там произошло? Если хочешь мне рассказать... – он догнал их. Райвис бросил на него ожесточенный взгляд. Похоже, теперь ливонец не переносил его, подверженный влиянию Феликса и тому факту, что он никогда не одобрял близких отношений Тино и русского. - Это не твое дело. - Райвис, - предостерегающе произнес Эдвард, останавливаясь. Ливонец лишь пошел дальше, к противоположному крылу верхнего этажа. Эстонец хмуро смотрел вслед своему младшему брату. - Мне жаль, что тебе пришлось это услышать. В последнее время он так несчастен. Как и я, - Эдвард перевел глаза на Тино. Взгляд в них был подавленным. – На нас накладывают новые... ограничения. Тино понимающе кивнул. Он был в курсе, что при новом царе Эстония и Ливония столкнулись с усилением контроля со стороны империи. В их губерниях едва ли осталось самоуправление. - По мере того, как Германия крепнет, он контролирует нас всё сильнее... Новая объединенная нация быстро превратилась в одну их Великих держав Европы. Это сильно беспокоило Россию. А учитывая, что Прибалтика своими корнями тесно сплеталась с германским влиянием, в ней, очевидно, видели угрозу. - Эй, если ты попробуешь убедить его, что крепнет эстонское движение, а не немецкое... - Его и это не устраивает, - Эдвард прикусил губу. – Он хочет, чтобы теперь в делопроизводстве и образовании использовали только русский язык. Глаза финна распахнулись, он был ошеломлен тем, как далеко зашла империя в попытках объединить своих подданных. Со своими привилегиями он был в неведении о том, что переживали остальные. - Эдвард, мне так жаль... Я попробую поговорить с ним... - Нет, Тино! Тебе нельзя в это ввязываться, ты только рискнешь своими положением своей земли. Пожалуйста, не надо, - его друг смотрел на него умоляюще. Тино хотел возразить, но выражение лица эстонца остановило его. Так несправедливо, что он наслаждался всеми этими привилегиями, пока всех остальных связывали лишь крепче. - И... будь осторожен. Если Россия пойдет и дальше по этому пути, я не уверен, что даже ты сможешь остаться в стороне. Обладая широкой автономией, Финляндия получила множество привилегий, которых не было ни у каких других земель империи: свою почтовую службу, свою валюту и свои таможни. Великое герцогство жило почти как отдельная страна. Статус княжества входил в противоречие с усилиями Александра III по объединению империи. Даже притом, что он благосклонно относился к автономии страны, он не мог принять все ее привилегии. С целью объединения почтовых и денежных учреждений Финляндии с учреждениями империи он провозгласил манифест, согласно которому финская почта переходила в ведомство России. Не прошло много времени, прежде чем предостережение Эдварда стало реальностью. - Александр объявил... что? – Тино задумался, правильно ли он расслышал. - Это означает, что почтовые отделения Великого княжества просто объединят с отделениями России. Чтобы не было ненужного разлада с почтой и таможней, - пояснил Иван, бесстрастно глядя на него из-за стола. - Но... почему? Я думал, что они вполне хорошо работали сами по себе? – он не мог понять причин внезапной перемены. До этого его почтовая служба прекрасно функционировала, ни один царь прежде не ставил её работу под сомнение. - Мне жаль, но возникло... недовольство. Относительно того, что российская валюта и почтовые штемпели могут использоваться в империи везде, кроме как на твоих землях, - его голос становился всё более авторитарным с каждым словом. – Это попросту неприемлемо. Это объединение должно было состояться уже давно. Какие-то мгновения Тино мог лишь изумленно смотреть. Но он не был настроен хранить молчание и просто проглотить это. В конце концов, он был столь же упрямым, как и его народ. - Для тебя эта почтовая служба является ничем иным, кроме как простым разладом. Но для меня... это вопрос гордости. Это один из важнейших институтов моего княжества! Иван сузил глаза. - Ты забываешь один важный момент, Финляндия, - то, что русский использовал название его страны вместо его имени, показывало, что теперь в нём снова говорила его имперская сторона. – Ты не отдельное государство, а моё княжество. Под моей властью и властью царя. Глаза Тино распахнулись. Он был ошеломлен резким тоном Ивана, к которому он не привык. Его непокорность обратилась в чувство уязвленности и обиды. Должно быть, это отразилось на нём – выражение лица Ивана смягчилось. - Это всего лишь вопрос... практичности. Он не означает попрания твоей автономии. - Трудно не расценивать его именно так... – Тино закусил губу, скрестив руки. Он боялся, что это время придет. Что случится нечто подобное, что создаст раскол между ними. - Тино, ведь речь всего лишь о почтовой службе... – Иван умоляюще глядел на него. – Почему столь несущественная вещь так беспокоит тебя? Он поднял возмущенный взгляд на русского. Так оскорбительно, что он относился к чему-то, чем Тино гордился, с таким ничтожным пониманием. - Если вещь и правда несущественная, ни ты, ни царь, в принципе не утруждались бы отменять её. 1891 При канцлере Отто фон Бисмарке Германия поддерживала относительно хорошие отношения с Россией. В 1888 году к власти в Германии пришел новый император, Вильгельм II, который больше не собирался поддерживать союз. Обеспокоенная растущей мощью Германии, Россия искала другого сильного союзника из Западной Европы, который столкнулся с той же угрозой. Они отмыли дом до блеска и весь день готовили ужин. Иван ясно дал понять, что сегодня им придется показать всё, на что они способны, ведь их гость был очень важным. Когда Тино увидел бутылки вина, привезенные с рынка, он уже понял, кто сегодня придет. Услышав звук открывающейся двери, все они поспешили в прихожую и встали в ряд, чтобы должным образом поприветствовать своего гостя, как им было приказано. Иван вошел и оглядел своих подданных с улыбкой. За ним следовал дух Франции. - Должно быть, это так прекрасно, жить с таким большим количеством домочадцев, - произнес Франциск с льстивой улыбкой. Если в чем-то француз и обладал впечатляющими навыками, так это в общении. Неловкая, стесненная атмосфера царила вокруг них, когда все они сели за стол. В конце концов, в их доме никогда не было таких важных гостей. Но Франциск быстро завел светскую беседу, задавая вопросы как Ивану, так и его подданным, и вскоре разговор пошел легко. - Мне нравится думать, что все мы здесь одна большая семья, - ответил Иван, подливая вино в уже опустевший бокал француза. Феликс громко фыркнул. Русский бросил на него гневный взгляд, но ничего не сказал. Если Франциск и заметил что-либо, то никак этого не показал. На самом деле всё это было одним большим претенциозным спектаклем – то, как они оба осыпали друг друга пустыми комплиментами и натянутыми улыбками. Даже если было до боли очевидно, что идеологически они находились друг от друга настолько далеко, насколько это вообще возможно. Один крепко держался за ценности самодержавия, тогда как другой испытывал всё более теплые чувства к демократии. Но то, что они разделяли – так это страх перед общим врагом. - Хорошо иметь сильного союзника в такие смутные времена, - продолжал Франциск. Его улыбка немного потухла. – Германская империя очень быстро окрепла. Иван нахмурился и согласно кивнул. - Да, я не ожидал, что объединение приведет к... этому. И так скоро. Тот маленький мальчик, которого я встретил в начале века, уже совсем взрослый мужчина. Не помню, чтобы видел, чтобы кто-либо когда-нибудь рос так быстро. Теперь Тино сосредоточился, внимательно слушая. До сих пор он слышал только новости об объединенной Германии, ему ещё только предстояло увидеть её воплощение. Но судя по разговору, он был достаточно силен, чтобы и Россия, и Франция чувствовали себя под угрозой. - Он ещё и воспитан Гилбертом... Только вообрази, какой нацией он вырос с прусским воспитанием. Это настораживает, не так ли? - Да. И более того, теперь он в союзе с Италией и Австро-Венгрией... - Согласен, нельзя спускать глаз с этого Тройственного союза... Атмосфера сразу стала напряженной. Так всегда происходило, когда речь заходила о подобных вещах. - Но хватит о политике! Давайте проведем этот вечер за разговорами о чем-то более приятном, - воскликнул Франциск, а на его губах вновь появилась нарочитая улыбка. До конца вечера они твердо воздерживались от обсуждения войн, союзов и идеологий в своих беседах. Было уже далеко за полночь, когда их гость наконец насытился вином и их компанией. Кажется, только у Ивана ещё хватало энергии, чтобы поспевать за непрерывным потоком речи француза, в то время как остальные уже покачивались на свои местах, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Или уже отключились. - Финляндия, не проводишь ли ты господина Францию в комнату для гостей? Тино вздрогнул; он тоже был на грани погружения в сон, оперевшись челюстью на руку и закрыв глаза. - Д-да! Следуйте за мной... – он быстро встал и едва не споткнулся при этом. - Осторожнее! – он даже не успел заметить, как Франциск подошел к нему сбоку, обернув руку вокруг его бедра. Он решил, что внезапная близость слишком сильна, чтобы быть ему по сердцу. Тино отошел от него на приличное расстояние и направился вперед. - Bonne nuit всем! – воскликнул Франциск и последовал за ним. Они шли по коридору в неловкой тишине. Тино ощущал себя слишком уставшим для ведения светской беседы. - Ты стал прекрасной страной, Finlande, - к сожалению, о Франциске нельзя было сказать то же самое. – Ты, должно быть, чувствуешь себя благословленным, наслаждаясь такой широкой автономией... больше ни у кого здесь её нет, верно? - Верно, - коротко ответил Тино. Он не был заинтересован в обсуждении этой темы. - Тебе повезло, что он расположен к тебе... Я надеюсь, что Россия сочтет нужным позволить тебе сохранить своё княжество. Теперь ему и правда стало не по себе. - Не вижу, с чего бы ему что-то менять, - тон его был слишком резок, но он был слишком уставшим, чтобы переживать. - Пожелаем, чтобы всё так и осталось, - Франциск улыбнулся ему, но от этого ему стало ещё более неловко. Они подошли к комнате для гостей. Тино уже был готов пожелать спокойной ночи, но француз снова заговорил. – Должен сказать, я был удивлен, узнав о природе ваших отношений. Глаза Тино распахнулись, краска прилила к его щекам. Этим вечером он намеренно держался на приличном расстоянии от Ивана. Как..? - Умоляю тебя, я же нация любви. Я узнаю чувства, когда вижу их, - Франциск улыбнулся его сконфуженному лицу. – Они едва уловимы, но внимательный взгляд заметит, если присмотреться... и то, как он говорил о тебе и смотрел на тебя, – меня осенило. Но я должен был проверить, чтобы подтвердить свои подозрения... Я едва задел тебя, а вид у него был такой, будто он готов отравить моё вино! Тогда я убедился окончательно. Поэтому он подошел так близко... Финн отвел смущенный взгляд. - Я надеюсь, вы не будете сплетничать об этом... - Нет, я бы не стал так унижать вашу страсть... её красота в заключается в её тайне, - француз подмигнул. Его слова Тино совсем не убедили. – Какие странные пути у любви... Я мучился таким чувством вины, когда мои действия привели к твоей разлуке со Швецией. Но смотри, что они дали тебе! Такой расцвет и статного любовника! - Я не стану вас за это благодарить, - финн отвернулся, предпочитая не вспоминать всё то, что привело его к тому, кем он был сегодня. В тех воспоминаниях было слишком много боли. - Я бы и не ожидал этого от тебя... Что ж, я ложусь спать. Желаю счастья и удачи в будущем, Финляндия. Будь то вместе с Россией или без него. Россия и Франция стремились к установлению дружеских отношений между своими странами и обязывались оказывать друг другу поддержку перед лицом угрозы со стороны Тройственного союза. Благодаря своему новому союзнику Россия получила иностранные инвестиции и модернизировала свою экономику. Её промышленность и инфраструктура начали быстро развиваться, усиливая государство. 1894 Иван прошел, тяжело шагая, от его походки веяло тоской. Когда он поднял фиолетовый взгляд, Тино увидел в нём неприкрытую печаль. - Царь сильно заболел, - тихо произнес русский. Тино лишь безучастно взглянул на него, ещё не совсем ухватив суть сказанного. Новость была неожиданной. - Это... смертельно? - Лекарства нет... Но врачи рекомендовали ему переехать в более теплые края с чистым воздухом. Но боюсь, что даже это его не излечит, - серьёзно объяснил русский. – Императорская семья переедет в Ливадию, в Крым. Он проведет свои последние дни в спокойствии. - Мне жаль, Иван... – он не знал, что ещё сказать. Прошло немногим больше десяти лет с тех пор, как царь взошел на трон. Он даже не был стариком. Было так странно слышать, что его правление закончится так скоро. - Я бы хотел, чтобы его царствование продлилось дольше... Оно было таким мирным. С этим Тино мог согласиться. При Александре III Россия не участвовала ни в одной войне. Это была эпоха стабильности, великого промышленного роста. Но вместе с тем это была эпоха всеохватывающего и безжалостного контроля. С момента гибели его отца царь преследовал любую оппозицию с помощью своей тайной полиции: были повешены и отправлены в ссылку тысячи людей. Его правление было настолько же мирным, насколько и репрессивным. И этот контроль в конце концов дотянулся и до Финляндии. Но сейчас ему не хотелось напоминать Ивану об этом. В конце концов, его траур следовало уважать. Они немного отдалились друг от друга, поскольку разногласия между империей и Великим герцогством продолжали расти. Было невозможно сдержать это напряжение между ними, так как у них обоих в конце концов были свои интересы. Но сегодня Тино решил забыть обо всём этом и дать Ивану утешение, если он будет в нём нуждаться. И когда он поднял взглян на русского, на умоляющие грустные глаза, он понял, что так и произойдет. Протянув руку с раскрытой ладонью в направлении Ивана, финн показывал своему возлюбленному, что он готов к примирению. Улыбаясь, Иван взял её. Возможно, теперь, с новым царём, дела пойдут лучше. Александр III умер от заболевания почек в его летней резиденции в Ливадии, на руках своей любимой жены. На трон взошел его старший сын, Николай II. Его коронация прошла несколькими годами позже. Как и его отец, Николай намеревался править согласно националистическим и консервативным воззрениям. Его царствование началось в разгар великих социальных и экономических преобразований, когда Россия трансформировалась из аграрной страны в индустриальную. Отсталость законодательства, земельный вопрос, растущий в численности рабочий класс заложили почву для всё возраставшего недовольства самодержавием. 1896 Величественный и прекрасный, собор вмещал в себя много людей. Глубокие голоса хора эхом отражались от церковных стен. Неудивительно, что всё происходящее казалось таким священным. Особенно когда проходила коронация их правителя. Но побывав на трех коронациях, Тино заметил, что четвертая его уже не впечатляла. Это был всё тот же собор в Москве, всё те же церемонии, всё то же хоровое пение... Иван по-прежнему глядел с гордостью, словно очарованный. Даже притом, что он столетиями присутствовал на венчаниях на царство. Но он был духом России, так что это было ожидаемо. Тино помнил это чувство – раньше он всегда испытывал ту же гордость, когда новый король восходил на престол Швеции. Чувство сияло в его венах, что это правитель будет вершить великие дела, принесет славу его стране... Даже притом, что эти короли не несли его народу почти ничего, кроме войн и страданий. Держали его в бедности, не заботясь о его развитии. Казалось, это было так давно, словно целую жизнь назад. Но это и была другая жизнь... Теперь он – другая страна. И другой человек. Как странно, что теперь он был рад разлуке, что причинила ему столько боли. Он никогда не относился к своим царям так же, как к своим королям в Швеции. И с каждым новым царем он сам чувствовал, что они заботили его всё меньше. И теперь, когда он смотрел, как Николай II восходил на престол, он не чувствовал ничего. Или, возможно, всё же чувствовал. Жалость. Корона на голове царя выглядела огромной и тяжелой. Как бремя на плечах молодого человека, которому предстояло править величайшей империей в мире. - Он станет прекрасным царем, - глаза Ивана всё так же сияли. Ты говоришь это про каждого из них. Тино не озвучил свои мысли. - Я надеюсь, он будет помнить о наследии своей семьи, - произнёс он вместо этого. - В каком отношении? - В отношении уважения к моей стране. Уважения к её законам. Надеюсь, что он даст моим людям жить так, как прежде. Иван ничего не ответил на его размышления. Он лишь глядел вперед, погруженный в раздумья. Финн ничего не мог понять по его бесстрастному выражению лица. - Потому что если он это сделает, то обретет самых верных и смиренных подданных в лице жителей Финляндии, - мягко продолжил он. Он хотел дать понять Ивану, что по-прежнему предан ему. Как его Великое княжество, как его подданный, как его возлюбленный. До тех пор, пока империя будет уважать его автономию. Уголки губ Ивана слегка приподнялись. Но русский по-прежнему ничего не ответил. За церемонией последовали дни, полные празднеств и грандиозных балов. Стоя в стороне, Тино смотрел на пары, скользящие по залу под звуки оркестра. Мужчины в мундирах, женщины в сверкающих украшениях и своих лучших платьях. Это было великолепно, как и всё в Кремлевском дворце, но он всё никак не мог проникнуться духом праздника. К счастью, он согласился посетить только лишь этот бал. - Ты уверен, что хочешь уехать уже завтра? – спросил его Иван. Его настроение казалось совершенно противоположным настроению Тино. - Да. Всё это очень грандиозно, и всё такое, но ты меня знаешь... Мне никогда не нравились подобные мероприятия. - Ты и твоя любовь к тишине и природе, - русский закатил глаза, но голос его был мягок. – Ты разделяешь эту черту с Николаем. Ему тоже нравится тихая жизнь. Я думаю, он, как и его отец, тоже будет проводить лето в Великом княжестве. - Что ж, для меня будет честью принять его. - Рад слышать. Твоя земля с самой его молодости была для него тихой гаванью. И теперь, когда он стал царем, она ему точно пригодится. Слова заставили его улыбнуться. Царь был уже знаком с Финляндией и с миролюбием его людей, он не захочет что-либо менять. - Мне бы очень хотелось, чтобы ты остался здесь подольше. В Москве будут такие празднества... Послезавтра на Ходынском поле Николай будет раздавать простому люду кубки с подарками. Я уверен, это будет великолепно, ты точно хочешь... - Стой... их будут давать бесплатно всем, кто придет? - Да! Он такой щедрый, правда? Тино нахмурился в сомнении, не в силах разделить энтузиазма русского. - За этими кубками придут тысячи людей. Ты не думаешь, что там будет... слишком многолюдно? Иван, казалось, был лишь озадачен его беспокойством. - Да, придет много людей, я уверен. Но каждый получит своё. - Что ж, ладно... Надеюсь, охранников хватит, чтобы следить за порядком... – Тино не мог сказать, что его удалось убедить. Но он знал, что у него ещё меньше желания остаться, чтобы посмотреть на это. – Я не пойду. Не люблю такие большие толпы. - Понятно, - ответил Иван с улыбкой и внезапно шагнул ближе, наклоняясь, опуская губы к его уху. – Тогда я отпущу тебя завтра. Но только если сегодня ночью ты придешь ко мне в покои. Невероятно, как спустя даже десятилетия Иван мог заставить всё внутри него так дрожать и загораться. - Я приду в полночь, - бездыханно прошептал Тино. На Ходынском поле в Москве готовились раздавать подарки, еду и напитки. Но молва об этом распространилась далеко, и утром в день торжества на площадь прибыли десятки тысяч человек, гораздо больше, чем предполагалось. Обеспокоенные тем, что подарков не хватит на всех, люди начали стекаться к прилавкам. Вскоре толпа стала удушающе тесной, и в панике люди попытались бежать. Праздник обернулся огромной трагедией. Более 1300 человек погибли в давке, затоптанные или задушенные. Русский вернулся из Москвы намного раньше, чем должен был, и казался совсем другим человеком нежели на коронации. От радости, гордости и пыла не осталось и следа. Его лицо побледнело, под глазами залегли темные круги, будто бы он не спал несколько дней. Он ничего не сказал сестрам, что пришли встретить его в парадной, лишь безучастно глядел в никуда. Он продолжил свой путь наверх, не произнеся ни слова, а Катюша и Наташа продолжали глядеть ему вслед, озабоченно хмурясь. Белоруска перевела резкий взгляд на Тино – он почти вздрогнул от её холодного взора. - Иди за ним, - сказала она и ушла прочь. Финн в замешательстве смотрел ей вслед. Он не ожидал такой просьбы, по крайней мере не от Наташи. - Нам кажется... что ты, возможно, единственный, кто может сейчас до него достучаться, - объяснила Катюша, улыбнувшись ему. – Ты его утешишь? Тино кивнул, пытаясь ответить ей такой же доброй улыбкой. Ему польстило, что сестры Ивана считали его таким важным для своего брата. Что они думали, что это он должен достучаться до русского, а не они сами. Когда он успел стать столь бесценной опорой в жизни Ивана? Он не мог не заметить, что от этой же самой мысли ему стало немного не по себе. Ему уже очень давно не приходилось стучать в дверь, прежде чем войти. Иван сидел на стуле за письменным столом, оцепенело глядя вперед. Он едва взглянул на Тино, когда тот вошел. Подойдя к нему, Тино опустился на колени, взяв русского за руки. Они были холодными, как лёд. - Иван, поговори со мной, - тихо сказал он, нежно потирая его ладони. Сначала ответом ему была лишь тишина – Иван не смотрел на него. Но через некоторое время он всё же перевел на него взгляд. Тино изумился, увидев непролитые слёзы в остекленевших глазах. - Это... это было ужасно, - голос Ивана сломался, когда он заговорил, и Тино вновь увидел уязвимого, одинокого человека за маской империи. – На площади собралось так много людей... слишком много, - слёзы вырвались из фиолетовых глаз, падая на руки Тино. – Всё... вышло из-под контроля. Все бросились за подарками и когда осознали опасность, попытались бежать. Многие оказались зажаты, многие упали... и они не смогли выбраться. Теперь он плакал безудержно, словно ребенок, не способный сдержать своих чувств. Но кто бы сумел, будучи свидетелем чего-то столь ужасного... Сердце Тино сжалось. Ни одно воплощение не заслуживало видеть, как такое бедствие обрушивается на его людей. - Столько людей погибло... Ради, ради... чаши с угощениями! - Мне так жаль, - он обхватил лицо мужчины руками. - Я-я должен был это предвидеть... Этого можно было избежать, я должен был... У Ивана перехватывало дыхание, когда он плакал, его руки тряслись. - Взгляни на меня, - произнес Тино, пытаясь поймать его взгляд. Воспаленные глаза повернулись к нему. И какое же горестное это было зрелище. Глаза, полные вины и отчаяния, подернутые мучительным горем. - Это не твоя вина. Никто не мог предвидеть, насколько гибельным всё обернется, - его голос не дрожал. Сейчас именно он должен быть сильным. Дыхание русского медленно успокоилось, его плач затих. - Это дурное знамение. Для царствования Николая. Для России, - сказал Иван. Он успокоился, но переживания всё ещё бушевали в нём. – Люди не полюбят его после такого. - Нет. Это несчастный случай, вызванный обстоятельствами, - заверил его Тино. – У него ещё будет шанс хорошо себя показать ради твоих... наших людей, со временем. - Он даже не остался оплакивать их, - Тино совсем не ожидал услышать злобу в голосе Ивана. Только не в отношении царя. – Какой правитель относится к своим людям... вот так! - Наверное... наверное, тому была причина... – он пожалел о своих словах сразу же, как только их произнёс. Они звучали, словно пустые утешения, дешевые отговорки, когда никаких оправданий для таких действий быть не могло. Иван ничего не ответил – лишь обхватил Тино руками, вовлекая его в сокрушительно-крепкие объятия, скорее болезненные, чем уютные. - Это... это так больно, Тино, - тихие слова разбивали его сердце. Прекратится ли когда-нибудь боль Ивана? Бремя империи столь тяжело. Если бы он только мог помочь нести его... - Шшш, я рядом с тобой, - он обнял его в ответ. Это всё, что он мог сделать. В день Ходынской трагедии планировался прием французского посла. Николай II не захотел присутствовать на нем, решив оплакивать и молиться о погибших в тот день жизнях. Его дяди отговорили его от этого, полагая, что слишком велик риск этим действием оскорбить Францию. Царь посетил прием, следуя совету. Скорбящий народ расценил его поступок как проявление безразличия и стал презирать его за это. Уже в начале своего царствования он заслужил прозвище «Николай Кровавый». 1898 Как и всегда, с новым царем приходила и новая политика. Но его не тревожило это слишком сильно. Николай II уже подтвердил, что будет управлять его землёй в соответствии с её конституцией, с помощью Сената. Как и прежде. Новости о назначении нового генерал-губернатора тоже не напугали его. За эти годы их были десятки, и в последнее время они едва ли занимались чем-то большим, чем представительской работой в Великом княжестве. Но по традиции он должен был принять участие в инаугурации в Хельсинки и выслушать речь губернатора в Сенате. Простые формальности. Но что-то было... не так. Иван очень мало рассказал ему о его новом губернаторе, о человеке по имени Бобриков, и держался очень... напряженно рядом с ним, уже некоторое время. И когда русский пошел проводить его на вокзал, в его глазах был какой-то странный, почти горестный взгляд, пока они стояли на перроне. - Тино, я... я надеюсь, ты понимаешь, что я хочу лишь лучшего для тебя. Лучшего для твоего... нашего будущего, - он говорил так, будто ему было почти что больно. Тино склонил голову, лишь озадаченный его странным поведением. - Тебе не нужно беспокоиться об этом... Думаю, я и сам это знаю, - он тепло улыбнулся, а затем обнял высокого мужчину. Что бы ни огорчало русского, он не хотел, чтобы это встало между ними. Иван ответил на объятие, крепко прижимая его, прежде чем отпустить. Ничего страшного. У него просто стресс. Такое происходит часто в последнее время. Так думал Тино, наблюдая за проплывающим за окном пейзажем. Поезд мерно грохотал, убаюкивая разум. Лучше не тонуть в размышлениях о какой-то паре простых слов. - Господин Бобриков, воплощение Великого княжества Финляндского, - чиновник представил его губернатору. - Для меня честь встретиться с вами, - Тино поприветствовал его по-русски, слегка кланяясь. Лысый старик с бородой осуждающе оглядел его, и он, кажется, совсем не испытывал энтузиазма от встречи с воплощением страны, которой он будет управлять. - Как часто вы говорите по-русски? – спросил он Тино ровным и серьезным голосом вместо приветствия. – Ваш акцент... он слишком силён для того, кто уже почти столетие является частью империи. Финн легко нахмурился грубому поведению мужчины. - Я говорю, когда это требуется. - Понятно... совершенно очевидно, что это происходит недостаточно часто, - ответил губернатор, критически оглядывая его с головы до ног. Тино уже понял, что к этому человеку он будет испытывать лишь неприязнь. Но после его речи эта неприязнь обернулась ненавистью. Он сел на поезд в Петербург следующим же утром. У Ивана должно быть объяснение этому, если он вообще в курсе. Этого просто не может быть... - ...И знаешь, как он её назвал?! «Обычным пограничьем!» - Тино не сдерживал своего возмущения. Речь Бобрикова содержала в себе до ужаса зловещее послание. Невозможно, чтобы она соответствовала задуманному царём. Тому, что Иван для него желал. – Он говорил так, будто планирует полностью подчинить нас российским властям. Да он прямо отрицал мою автономию! Иван бесстрастно смотрел на него из-за стола. Почему он был таким тихим? - Мы должны дать знать царю об этом! Не может быть, чтобы он... - Всё это уже одобрено Николаем, - наконец произнёс Иван. Глаза Тино распахнулись в изумлении. Должно быть, это недоразумение. - О чем... о чём ты говоришь? - Перед инаугурацией Бобриков предоставил программу изменений, которая будет проводиться в Великом княжестве. Царь подписал её. Тино оставалось лишь смотреть, не веря своим ушам. Всё... уже было решено? - Какую... программу? Иван потянулся к ящику стола, вынимая оттуда свиток. Его лицо оставалось пустым, когда он передал его финну. Тот лихорадочно пробежал по нему глазами. В документе были перечислены различные меры: объединение его военных подразделений с российскими, ограничение власти Сената, переход на русский язык в образовании и администрации… Это была программа объединения Финляндии с империей. Ликвидации его автономии. Тино почувствовал, как у него задрожали руки – от отчаяния. И от гнева. - Это... это недопустимо! Мои люди никогда на это– Иван, поговори с царём. Я знаю, ты можешь его переубедить. И я знаю, ты не поддерживаешь... – он говорил торопливо, но когда его взгляд пересекся со взглядом Ивана, слова застряли в горле. Русский всё продолжал безучастно смотреть на него, лишь с легкой грустью в глазах. Но выглядел он так, словно совершенно не собирался соглашаться с Тино. - Иван?.. – позвал он тихим, испуганным голосом. Его возлюбленный продолжал смотреть на него в тишине. Как будто он размышлял, как... раскрыть правду, с которой Тино не был готов столкнуться. - Боюсь, что... такая политика необходима. Чтобы усилить империю. Финн распахнул рот – он не мог поверить, что Иван мог просто... - Нет, нет – ты знаешь, что это не так! Мы были преданны всё это время. Отвечали верностью, поддержкой, когда они требовались царю. Никогда не восставали, ни разу. В обмен на... национальный суверенитет, - когда он произнёс последние слова, выражение лица Ивана стало более суровым. - Ты никогда не был отдельной нацией – в последнее время ты это забываешь. - Я знаю это! Но Александр I, он обещал нам место в империи с собственным... - Это были просто слова, не несущие за собой никакой политической подоплёки. И та Россия, где он царствовал, была слабее, чем та, что есть сейчас. Это... тогда у меня не было сил совладать со всем в одиночку, - в каждом слове Ивана слышалось давление. Тино не мог понять – почему он так радикально поменял свою позицию? Иван всегда относился к его автономии благосклонно, а теперь он просто... Леденящее душу осознание озарило финна. - Ты... ты с самого начала не собирался оставлять мне её, так ведь? – он чувствовал, как его голос ломается. - Твоя автономия была средством для достижения цели... чтобы ты отдалился от своего прошлого. От Швеции. И каким же прекрасным ты вырос... – теперь голос Ивана стал мягче. – Такое блаженство было смотреть на тебя. Смотреть, как ты обретаешь уверенность в себе, от которой твоё предыдущее королевство всегда удерживало тебя. Узнаёшь своё место в мире, под моей защитой. Но прежде чем я успел осознать, ты вырос слишком сильно. И в конце концов я понял, что ты отдалишься от меня. Тино стало трудно дышать. Все эти годы он думал, что... Он был уверен, что Иван всегда поддержит его. Что, возможно, русский даже позволит ему... Но вся эта благосклонность, поощрение его национализма, всё это было ложью. - Так что когда Николай рассказал мне о своих планах насчет Великого княжества, я не возразил. Я знал, что пришла пора положить конец твоей независимости. Это было единственным способом защитить тебя. - От... от чего?! – он закричал, гнев огнём вспыхнул внутри. – От Швеции, что десятилетиями сохранял лишь нейтралитет? От остальных европейцев? Я в принципе их никогда не заботил... Нам ничто не угрожает, это... это ты видишь то, чего нет! – он сам удивился, насколько резкими вышли слова. Как и Иван: его фиолетовые глаза распахнулись от боли, прежде чем гнетущий взгляд вернулся в них. - Кое-что всё же угрожает. Оно исходит изнутри тебя. Тино не мог в это поверить. Иван почему-то думал, что ему нужна... защита от своей собственной земли, от устремлений его людей. От него самого. (Насмешливые слова Феликса смутным эхом отдавались у него в голове: «это у него здесь комплекс спасателя», «он лишит тебя этих привилегий, как только ему предоставится возможность») Его гнев, смешанный с тяжкой горечью предательства, заставил непролитые слёзы скатиться по щекам. Прижав руку ко рту, он пытался сдержать рыдания, пытался дышать, пока шок от происходящего сотрясал его до глубины души. Иван встал со своего места, обошел стол, приблизившись к нему. - Тино, прошу, пойми. Это необходимо. Не позволяй этому встать между нами... – он протянул руку к финну с нежным выражением. Тот отшатнулся. - У тебя нет больше права называть меня так... – он зашипел, неповиновение вздымалось в нём волной. – Я не хочу твоей ласки, я не хочу твоих прикосновений... я вообще не хочу больше видеть тебя рядом. Фиолетовые глаза вновь распахнулись, в них – боль, тоска, печаль... Но прямо сейчас Тино ничего не ощущал, глядя в них. Всё, что он чувствовал – жгучее предательство: Иван позволил своему царю забрать его автономию, не задумываясь. Он развернулся, направляясь к двери. Но когда он достиг её, он оглянулся, мысленно взмолившись, что русский будет раскаиваться, что признает свою вину и попросит Тино о прощении. Но Иван лишь молча глядел на него умоляющими глазами. Он жаждал ровно того же, что и Тино, но обратного: что именно он будет тем, кто поддастся. Что он проглотит свою гордость и заглушит в себе праведный гнев своего народа. Предпочтет ему Россию. Ни одно воплощение нации никогда не пойдет на это. Он открыл дверь и ушел, не оглядываясь. 1899 В феврале Николай II издал манифест, который значительно ограничил самоуправление Великого княжества. В Финляндии это восприняли как переворот и нарушение конституции, которое отменяло автономию. Это вызвало возмущение по всей стране. С издания манифеста началась эпоха русификации Финляндии. Весь город, казалось, погрузился в печаль, горечь, безысходность. Витрины магазинов затянулись темной тканью, женщины оделись в черное, словно на похороны, выражая траур по своей стране. Тино живо чувствовал отчаяние, то, как оно пригибало его к земле, пока он шел по улицам со своими людьми к Сенатской площади. Сотни людей уже собрались там. Посреди площади высилась величественная статуя, возведенная пять лет назад. Статуя царя, которым они так дорожили, которого почитали за освободителя и защитника конституции страны. Александра II. Постамент её был покрыт цветами и гирляндами. Они лежали там не только в знак почтения его памяти, но и в знак протеста. Тино присел, опуская собственный букет из белых и красных роз. Глядя на каменный лик Александра II, он вспоминал лучшие времена. Как его земля процветала во время его либерального правления, как между императором и Великим княжеством царило взаимное уважение. Когда у него ещё были надежды на светлое будущее. Когда он верил, что Иван его никогда не подведёт, что он станет лучше, чем он есть... Тино сжал кулаки, охваченный горечью, изо всех сил стараясь не думать о том, что могло бы быть. Ему хотелось, чтобы Снельман был рядом. Слова писателя всегда придавали ему храбрости. Но его дорогого друга, одного из его соотечественников, которым он так гордился, больше не было на свете. Каким бы выдающимся он ни был, человеческая жизнь всегда коротка. Площадь затихала, пока тишина полностью не охватила собравшиеся сотни людей. Затем, на лестнице под собором, начал петь студенческий хор. "Oi maamme Suomi, synnyinmaa…" Тино сразу же узнал знакомую мелодию. Как и все его люди вокруг него. Они постепенно присоединялись к хору, группа за группой, пока над всей площадью не разнеслось эхо их гордых голосов. Тино подпевал – от всего сердца, и чувствовал, как новая надежда поднималась в нём, пробиваясь сквозь отчаяние. И тогда он вспомнил – простые, но такие сильные слова ободрения, что Снельман однажды сказал ему: «Больше мы не шведы, русскими мы никогда не станем, так будем же финнами». Это не конец. Борьба только началась.