Гончая со звездами под когтями

Тилрет-Амму никогда не считал себя трусливым и не считал глупым, но сейчас… Сейчас ему страшно, и идеи, всегда десятками рождающиеся в его голове, все никак не хотят придумываться. Было бы проще тихо и быстро все починить, а затем вернуться в укрытие и пытаться унять колотящееся сердце до самого приземления. Было бы безопаснее вообще не высовываться — и будь с кораблем и экипажем что будет... Но Тилрет не страшится труда и не страшится риска, да и если Джарун поймают его в укрытии или во время ремонта — повесят на него всю вину и слушать не станут. О том, что слушать его они не станут в любом случае, Тилрет старается не думать. Он тратит почти полчаса на попытки придумать речь, которой оседлые поверят — которую выслушают до конца — да такую, чтоб они после с благодарностью отпустили и век не забывали… Но не придумалось. Тилрет вообще не может придумать ни единого слова: что-то звучит слишком нагло, что-то невнятно и невыразительно, а что-то и вовсе бессвязным бредом, которому даже под корнем трамы или пейотовой мякотью никто не поверит. Тогда он решает не планировать ничего. Слова сами найдутся. Он собирается с духом: унимает дрожащие колени и пальцы, вдыхает и выдыхает четырежды по четыре, вслушивается в шум снаружи — и мягко открывает пластину. Та отодвигается с тихим, правильным щелчком, но Тилрету на мгновение кажется, что звучит она точно взведенный курок винтовки. Он отгоняет от себя эту мысль. Тилрет вылезает, и расстегнутая спецовка сбивается, норовит съехать с его плеч. Он снимает ее и бросает возле укрытия. Слишком жарко — да и к чему сейчас, посреди Обливиона, маскировка? Он планирует сдаться — так пусть лучше возьмут его в плен как воина клана Амму, а не как безродного труса. Он почти не крадется и не старается избегать патрулей — тело действует само. Привычки, впитанные с материнским молоком и кровью жертвенных животных, так просто не вытравить. К тому же Тилрет не уверен, что если его поймают сейчас, то дадут говорить с капитаном — или кто там на этом корабле главный? — а не запрут где-нибудь в карцере, если не хуже. Тилрет-Амму прячется в тенях и за механизмами, подстраивает свой шаг под сердцебиение и дыхание корабля. Он легко пробирается через служебные отделения и почти пересекает жилое, прежде чем находит кого-то из экипажа. Это очевидно кто-то из важных шишек — на его рукавах золотые нашивки, а на обтянутой в серый с лазурью груди изображено… что-то. Тилрету знаком этот знак, но он не может вспомнить Малого Дома, который этот знак носит. Да и дверь каюты, у которой он стоит, чем-то неуловимо отличается от остальных. Тилрет медлит, не выходит из укрытия — чуть пристальней разглядывает этого мера. На его висках и в короткой бородке блестит седина — этот мер наверняка разменял немало полных нир-циклов… Взгляд у мера колючий и цепкий — и, видно, зря Тилрет так долго и пристально на него пялился: он этот взгляд замечает. Тилрет моргает, а когда открывает глаза — мера уже нет у двери. Проходит один или два удара сердца — и в шарф Тилрета упирается лезвие клинка. На его кончике потрескивают искры, чуть подпаливают шарф — он теперь неприятно пахнет жженой шерстью… — Очень рад познакомиться, сэра. Я как раз искал главного на этом корабле, — Тилрет поднимает руки, мол, безоружен, и выдает самую обворожительную свою улыбку. И, конечно же, она не работает. Никогда, впрочем, не работала. Тилрет отступает назад, вжимается в стену, но охранник не разрывает дистанции, даже, кажется, сокращает ее. — Как ты проник сюда? — Чужой взгляд режет почти как сталь, почти как мана-плазменный клинок, уже прожегший шарф насквозь и теперь упирающийся Тилрету в незащищенное горло. Тот непроизвольно сглатывает и изо всех сил старается не коситься на оружие — страх означает слабость, а слабость нельзя показывать ни при каких условиях... — Приведи к своему хану, и я расскажу ему и, может, тебе это и еще кое-что, — улыбка Тилрета из дружелюбной становится ехидной. Возможно, не стоило лишний раз нарываться, но по тому, как поджались чужие губы, Тилрет угадал. Этот мер — не самый главный на корабле, и такое положение вещей его не особо устраивает… Но и поделать с этим он ничего не может. Давление клинка усиливается, Тилрет-Амму чувствует покалывание искр и остроту металла — и то, как кровь начинает сочиться и тихо шипеть от жара. Молчание затягивается, Тилрет не отводит взгляда и уже почти не боится — азарт захватил его. Сейчас он готов язвить и нарываться: он почувствовал кровь и готов драться. Он почти сформулировал остроту про то, что по-настоящему значимые меры каюты не охраняют — и тут с тихим щелчком открывается дверь этой самой каюты. Тилрет непроизвольно скашивает взгляд, но из-за плеч — и почему этот страж такой широкий и высокий? — не может ничего разглядеть. — Что происходит, Телур? — голос у говорящего молодой и звонкий, почти не начавший меняться — на мгновение даже кажется, что женский… Но кому бы голос ни принадлежал, это работает: охранник — Телур, очевидно, — закатывает глаза и отводит клинок на полпальца. — Капитан Телур, серджо. Поймал нарушителя, он шарился тут, вынюхивал что-то. Наверняка его подослали вам навредить. Тилрет, не ожидавший такой наглой лжи, не выдерживает и шипит: — Ничего я тут не вынюхивал и вредить никому не хочу. Хотел бы — сидел бы дальше в укрытии и никому и ни о чем не пытался сказать. Кулак Телура не особо сильно, но ощутимо, впечатывается Тилрету под ребра — так, что заслезились глаза и дышать на пару мгновений стало ужасно больно. — Не делай глупостей, — тихо шипит Телур — капитан Телур — Тилрету на ухо. А затем отступает чуть в сторону и деактивирует меч, но в ножны убирать не спешит. Тилрет чуть съезжает по стене, но берет себя в руки и удерживается от падения. Ноги прошибает запоздавшей дрожью — все же, в открытых стычках он был не то чтобы слишком часто, — но Тилрет прикусывает щеку до крови и изо всех сил старается не показать слабости. Мер из каюты — наверняка какая-то совсем важная шишка — медленно и вальяжно подходит. Тилрет промаргивается и наконец-то может его разглядеть. Перед ним подросток — может даже ребенок, которому еще рано Сходить-Вниз. Его многослойный темно-бирюзовый халат с золотыми крылатыми чудовищами скрывает фигуру и не открывает ни кистей, ни стоп — только лицо у него и открыто. Подросток почти-дружелюбно скалится — и скрещивает на груди руки. — Не думал, что кто-то из Никс-Гончих рискнет сюда пробраться. Нам стоит ждать всю твою стаю с их пушками и клинками — или ты пришел говорить? Тилрет давит вздох удивления — это первый оседлый, который сходу узнал его клан. Не то, чтобы он вообще много общался с оседлыми, но такие знания, да еще и не у ординатора, не у воина, а у пацана, который едва ли дорос до поисков своего оружия... Капитан Телур явно хочет сказать еще что-то, но замирает, когда пацан чуть скашивает на него взгляд. Что ж, теперь понятно, почему ему так не нравится его положение. Тилрета тоже бесило, что кто-то слабее и младше оказался выше статусом и имеет право приказывать. Тилрет чуть морщится и тихо бубнит себе под нос: — Будь у меня другой вариант, и ноги бы моей тут не было, — а затем расправляет плечи и говорит четко и с вызовом. — Я не стану говорить, не зная имени спрашивающего. Что ж, если мальчишка хочет играть в знатока кочевников, пусть играет, Тилрету от этого ни жарко, ни холодно. Даже немного интересно, как скоро он устанет и выйдет из себя. Пацан мог бы заистерить, как большинство оседлых, но вместо этого он чуть улыбается, прикрывает глаза и легко, на пару градусов, кивает головой. — Мое имя Нартиар лун-Сул из Дома Сул, записанного должным образом и известного всем девятью девяти тронам. Наш род принадлежит Великому Дому Джарун и берет начало от первого ребенка, рожденного в Велотииде. Как и он, мы отмечены клыком тигра-нетопыря. Наша родословная зарегистрирована должным образом. Нартиар не сбивается, его дыхание размеренно, а голос четок — это короткая формула, но ее достаточно. Конечно, было бы правильнее, обнажи он ладони и сложи их правильным образом, но со столь длинными рукавами едва бы у него получилось сделать это изящно… Клык Тигра-Нетопыря. Осевшая ветвь клана Сул. Что ж, теперь понятно, почему он смог увидеть в Тилрете кочевника из Амму даже без подвески. Знаки на коже и на руках Тилрет не прятал — их прочитать не особо сложно, если знать, как. Тилрет почти жалеет, что поддержал игру — его мать подобными вещами не особо заморачивалась, да и статус Тилрета в клане сейчас… шаток — он не уверен, что сможет представиться по всем правилам. Что вообще имеет права представляться. — Мое имя Тилрет-Амму из клана Амму, записанного на пепле Нирна кровью врагов и словами предков и известного всем, слушающим звезды. Мой род принадлежит к старшим детям Великой Никс-Гончей и берет начало в умершем племени Эрабенимсун. Мы все отмечены землей и звездами, и другого признания нам не нужно, — Тилрет замолкает на несколько секунд, а затем все же решается продолжить. — Мне не нашлось места среди моего клана, и я ушел искать собственную дорогу. Нартиар не показывает удивления на последних словах, но глаза его зажигаются и блестят как-то… не то чтобы нехорошо, скорее даже радостно, но Тилрет снова жалеет, что вообще открыл рот. Лучше бы молчал — или сразу, без всяких заигрываний рассказал про сломанный контроллер. — Это может быть уловкой, серджо, — капитан чуть шевелит стиснутым в руке клинком и смотрит на Тилрета голодным волкооленем. — Он может сказать что угодно, лишь бы мы потеряли бдительность. Нартиар чуть наклоняет голову и тихо вздыхает. Капитан Телур вновь поджимает губы, но лун-Сул этого будто бы не замечает. Он переводит взгляд на Тилрета, и от этого взгляда как-то становится неуютно. — Я не услышал лжи, — Нартиар подходит к Тилрету почти вплотную, и тот только сейчас понимает, насколько этот пацан мелкий. Тилрет не особо высок, но даже так он выше на полголовы. — Я мог бы спросить, зачем ты пробрался на корабль, но я не стану. Пока что. Мне интереснее знать, зачем ты попался. Тилрет отряхивается, поправляет испорченный шарф, отстраненно думая, что надо будет зашить, а затем начинает говорить. Слова, которые он не мог подобрать пока сидел в пустом гнезде анимус-двигателя, рождаются будто бы сами собой, и голос Тилрета не дрожит. — Только так я мог сказать, что ваш корабль сломан. Я мог бы починить поломку сам, но не хочу брать на себя ответственность за ошибку. Я мог бы промолчать, но не хочу брать на себя вашу смерть. Капитан Телур не выдерживает, активирует меч — и снова наставляет его на Тилрета. — Мой корабль идеально функционирует. Если он и сломан — в чем я сомневаюсь — то это наверняка твоя вина. — Как давно вы меняли температурный контроллер? Как давно вы его вообще проверяли? Я слышу, как устал его металл, я слышу, как глухо звучат забитые пылью каналы, я слышу, как начинают перегреваться все системы. Тон дыхания и сердцебиения корабля искажен. Разве вы не чувствуете, что температура постепенно становится выше стандартной? — В моем экипаже лучшие механики, они бы не допустили… — Я родился на корабле, а на твердой земле за всю жизнь я не провел и года. Я знаю как должен звучать абсолютно здоровый корабль. Твои механики могут различить шорох двух разных механизмов, не видя их? Нартиар не говорит ничего, лишь чуть хмурится. Телур замечает это, зло шипит и гасит клинок, резко убирая его в ножны. Кажется, ему отчаянно хочется сплюнуть или ударить кого-то — и возможно, что не Тилрета, — по роже, но он держится из последних сил. — Хорошо, — говорит он, сделав три вдоха сквозь стиснутые зубы, — Я проверю. Надеюсь, ты усердно молился своим богам, потому что если я не найду поломки или если в ней виноват ты… Клянусь, тебя ни один бог или Принц не спасет. А затем обнажает левое запястье, нажимает какую-то комбинацию кнопок на серебристом браслете — и через полминуты откуда-то появляются охранники. — С этого — глаз не спускать. И с молодого господина тоже. А затем уходит быстрым чеканным шагом в сторону машинного отделения. Тилрету было бы смешно, если бы ему тут же не попытались заломать руки. Он рычит, мол, сам пойдет, и его отпускают. Лишь кладут по руке на его плечи, а другими наверняка держатся за оружие — Тилрет не видит, а вертеться не хочет. Интересно, почему они не обыскали самого Тилрета и не отобрали у него меч? Впрочем, спрашивать об этом он не спешит, а то ведь и вправду отберут. Тилрет задирает голову и идет гордо, и потому не смотрит на свою охрану. Вместо этого он поглядывает на увязавшегося за ними Сула. Тот усиленно чеканит шаг, задирает нос и явно кого-то пародирует, но Тилрет не уверен — капитана или же самого Тилрета. Идут они недолго, каюты с прозрачными щитами вместо дверей не так уж и далеко от кают экипажа… Тилрет сам заходит внутрь и садится на койку. Кажется, ближайшие часы пройдут “весело”.